Райский сад

Жизнь Осаму обретала краски только тогда, когда рядом была сестра. Без неё мир казался серым и предсказуемым, люди — унылыми и скучными, а все возможные попытки изменить это — бессмысленными. Осаму всегда беспокоился, что однажды сестра уйдёт и не вернётся, что Реборн просто запретит это ей, потому что «Дазай был её слабостью», что где-то там в далёкой Италии сестра найдёт что-то поинтереснее, чем Гэньёмон с его амбициями и их безвольная мама, и будет добиваться своего уже там. Это было бы даже закономерно. Тогда бы Осаму пришлось ждать, пока сестра станет достаточно сильной, чтобы забрать его, и это рождало в его душе засасывающее, полное тьмы одиночество. В то, что Тсуна может отказаться от него добровольно, Осаму не верил. Но понимал, что есть обстоятельства, над которыми сестра не властна (пока). Однако катастрофа в их неполноценной семье случилась совсем иначе. Дазай даже не думал, что это может быть настолько плохо. Тсунаёши гостила в Японии, были каникулы. Сестра ушла на встречу с друзьями и просто не вернулась домой. Через сутки Гэньёмон начал нервничать. Через трое — паниковать. Телефон Тсуны не отвечал, в последний раз её видели, когда они прощались с подружками на перекрёстке, от которого до дома было пятнадцать минут неспешным шагом. В то время камеры ещё не стояли на каждом углу и, как назло, ни одна из имеющихся Тсуну не зафиксировала. Дазай тайком проверил тайники сестры — вещи, без которых она никуда надолго бы не отправилась: пистолет и гаррота, появившаяся в её арсенале после отращивания волос, лежали на месте, как и поддельный заграничный паспорт с банковской картой. Осаму влез в собственный тайник, где лежал самый обычный кнопочный телефон, позвонить с которого можно было только на один номер. Абонент был вне зоны доступа. Гэньёмон постепенно приходил в ужас. Подслушивавший орущего на Нану отца, Осаму узнал, что за пропажу сестры с их семьи спросят и спросят жестоко. Дазаю не было дела до этих страхов, как не волновало его ничто, что не было напрямую связано с Тсуной. Но по сестре он скучал безмерно, и однажды сделал вещь, которая то ли стала его самой большой ошибкой, то ли спасением: Осаму залез в её комнату, нашёл то самое платье и старательно повторил макияж. Вышло так себе, на его взгляд, с косметикой. Но хоть что-то. Дазай смотрел на себя в зеркало и пытался представить, что сказала бы Тсуна об этой ситуации. Он был слишком невнимателен, будто не привык жить в этом доме украдкой. Осаму поймали. — Полюбуйся, — прохрипел задыхающийся от ярости Гэньёмон, протащив сына через весь дом за волосы и буквально бросив к ногам ахнувшей Наны. Осаму кусал губы, но молчал. — Пока все тут с ума сходят, этот паршивец!.. Как ты только до такого додумался?! Ну! Отвечай! Нана переступила с ноги на ногу, будто хотела подойти ближе, но не решилась. — Сестра играла со мной так. — Ублюдок! — удар ногой в живот выбил невольные слёзы из глаз. Отец не сдерживался — приложил от души. — Гэньёмон! — всё-таки подала голос Нана, но умолкла, когда получила пощёчину. Под градом оскорблений и ударов, Осаму сжался, как учила Тсуна, пряча голову и уязвимые места. И вдруг Гэньёмон замолчал. Нервно заходил по комнате, в которой едва слышно всхлипывала Нана и не спешил подниматься Осаму. И не зря: отец вдруг подошёл и снова схватил за волосы, заставляя посмотреть на него. — А может, и он сгодится, — в ненавистном голосе звучало что-то странное, на грани помешательства. — Что… что ты хочешь сделать? — прошептала Нана. — Позвонишь своему бывшему мужу и любой ценой уговоришь его разрешить Тсуне задержаться ещё на пару месяцев. Осаму будет притворяться ею, пока мои люди будут искать настоящую. Переведём в другую школу, чтобы никто из её подружек не догадался. — Гэньёмон, это безумие! — Безумие — сдохнуть из-за того, что какая-то девчонка не вернулась домой вовремя! Нам нужно время, Нана! И этот бесполезный ребёнок хоть чем-то поможет семье и даст нам это время. Дазай плотно сжал губы, исподлобья глядя в лицо отца. Мальчика не смущало носить платье при всех: он готов был сделать это для сестры. Но не для Гэньёмона, заботящегося только о себе. Осаму, впрочем, никто не спрашивал. Как и всегда, когда в этом доме не было Тсуны.