Engel mit schwarzen Flügeln

      — Марк, — прочистив горло, начал Демпфельмозер. — Ваша супруга была счастлива с вами?       Это разговор порядком утомил доблестного полицейского, а потому голос, как и его терпение, по прошествии, кажется, двух часов непрерывной беседы, начинали иссякать.       В кабинете повисло молчание.       — При чем здесь это? — вспыхнула миссис Мюллер, сжимая в руках шитый атласными лентами платок. — Чужая семья — потемки! А мою дочь следовало бы выпороть за то, что опозорила нашу семью. Слухи, они, знаете ли, вещь опасная. Стоит только дать повод, и все в городке начинают показывать пальцем. Ну, вы наверняка знаете, господин Мемопрозер. Ой, то есть Демпфельмозер! — с трудом выдавив из себя улыбку, миссис Мюллер украдкой посмотрела на супруга. — Мало того, что моей дочери не доставало ума во всем слушаться мужа, так эта мерзавка еще и родителей посмела ослушаться!       Такой ответ Демпфельмозеру совершенно не понравился.       — Господин Мюллер, — обратился полицейский уже к главе семейства, — а вы случайно не замечали странностей в поведении дочери? Быть может, она что-то говорила или жаловалась.       — Жаловалась, — фыркнул Марк. — Ну конечно! Бедная Виктория! Кто бы мог подумать. Да эта лентяйка вечно ныла. Я вообще не понимаю сути вопроса, господин полицейский? Ваша задача — найти ее и вернуть в семью. Морали при этом читать вовсе не обязательно.       — Сегодня вы трезвы, Марк?       — Как видите, господин шериф.       — Отсутствие супруги, как я погляжу, не очень-то тяготит вас, Марк. Вы озабочены возвращением Виктории, не больше, чем покупкой брусничной водки. Вы, как и миссис Мюллер, говорите о ней, как о вещи, которая полезна для вас. За две недели непрерывной работы я не увидел в ваших глазах ни намека на искренность. И до сих пор мы с вами не можем прийти к единому мнению. Что будет, когда Виктория вернется к вам?       Марк отвел глаза, не зная, как ответить на поставленный вопрос.       — Я торговец, — подал голос глава семейства, надеясь спасти ситуацию. — С дочерью виделся крайне редко. По мере взросления, как это часто бывает, между детьми и родителями возникает недопонимание. И это вполне нормальное явление. Человек растет, набирается опыта. Может быть не согласен с позицией родителей. И это тоже нормально. Моя дочь никогда не сбегала из дома. Для меня это трагедия. Ведь если я как отец не смог подступиться и понять своего ребенка, то я и не родитель вовсе.       — Продолжайте.       — Да продолжать то и нечего, господин полицейский. Моя девочка изменилась, как только вышла замуж. С тех пор я ни разу не видел улыбки на ее красивом лице. А ей так идет улыбка. Знали бы вы, господин Демпфельмозер, как моей дочурке идет улыбка. Я хочу, чтобы вы нашли ее. Но еще больше я хочу знать, почему она пропала. У вас есть предположения, господин полицейский? Что известно и чем я могу вам помочь? Моя жена, как и мой, с позволения сказать, зять, не очень-то и заинтересованы в этом. Пожалуй, я отсутствовал слишком долго, чтобы не видеть очевидного. Этот брак погубил мою дочь.       — Что ты такое говоришь! — завопила миссис Мюллер. — Хочешь сказать, я во всем виновата?       — Да, — холодно бросил господин Мюллер. — Это твоя вина.       С появлением Мюллеров крики и ругань в кабинете Демпфельмозера стали привычным явлением. Временами доблестный полицейский выступал в роли рефери, разгоняя дружную семейку по углам кабинета во избежание кровопролития. А когда нервы у Демпфельмозера начинали сдавать, он просто сидел в кресле, наблюдая за препирательствами. За две недели работы с этой семьей полицейский успел составить психологические портреты всех членов семьи. Но вот с Викторией было куда сложней. Как оказалось, никто из домочадцев толком не знал ее. И, как ранее высказался полицейский, они считали ее своей собственностью. И не более. Им была безразлична судьба молодой девушки. Они не переживали о том, что может произойти или уже произошло с ней. Виктория пропала пол года назад, а они вели себя так, будто это случилось только вчера. Марк был неубедителен, а его зависимость мешала ему сконцентрироваться. Еще Демпфельмозер предположил, что им глубоко наплевать на судьбу девушки. Ведь ни один из них даже ни разу не всплакнул. На их безжизненных лицах ни дрогнул ни один мускул. А из холодных колючих глаз не упало ни одной слезинки. А это говорило о многом.       Единственным человеком, которому было не все равно, был господин Мюллер. Он единственный, кто понес на себе бремя скорби. Он единственный, кого волновала судьба дочери. И он единственный, называл ее «светлячком».       — Попрошу тишины! — вахмистр Демпфельмозер сморщил лоб и задумался. — Что это такое? Взрослые люди, а ведете себя, как неотесанные бездари! Такими темпами мы ни за что не найдем Викторию. Вы обратились слишком поздно, Марк! Я предполагаю, что Виктория могла сбежать около полугода назад. А вы будто намерено тянули время и попросту решили не обращаться за помощью. Более того, вы не сообщили и родителям Виктории о ее пропаже. Я склонен думать, что вы причастны к ее пропаже!       — Я? — вскинул брови Марк. — Вы на чьей стороне вообще!       — Я, как вы выразились, на стороне закона, молодой человек! А на какой стороне вы еще следует разобраться! Две недели вы тратите мое время, вместо того, чтобы заниматься поисками. Вы опросили хотя бы одного человека? Вы говорили с ее подругами или с кем-то, кто имеет малейшее представление о ней? Нет! Потому что вы, как мне кажется, не знаете о ней ничего!       — Безобразие! Хамство! — вопила миссис Мюллер. — Я непременно буду жаловаться. Вы наговариваете на мать, потерявшую дочь!       — Я лишь говорю то, что вижу.       Полицейский извлек из ящика письменного стола большой лист канцелярской бумаги, затем обмакнул перо в чернильницу и принялся писать:       «Публичное объявление!       Разыскивается Виктория Мюллер. Возраст 25 лет.       Особые приметы: аметистовые глаза и длинные платиновые волосы.       Ко всем лицам, каковые в состоянии сделать целесообразные сообщения, обращается настоящее ПОЛИЦЕЙСКОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ безотлагательно явиться в местный полицейский участок. Все без исключения свидетельства будут в соответствии с пожеланиями рассматриваться конфиденциально.       P. S. Особо отличившимся будет положена награда в виде золотых монет. »       — Готово, — удовлетворенно произнес Димпфельмозер, — осталось подписать и в печать…       Полицейский собрался было размашисто, как и всегда, поставить под официальной бумагой свое имя — но из этого вышла жирная клякса. Потому что как раз в этот важный момент отворилась дверь, и в кабинет ворвался помощник — юный полицейский Зауэрбир.       — Видели! — запыхавшись, крикнул помощник. — Викторию видели далеко за городом! Как говорят свидетели, недалеко от Зачарованного леса.       — Боже мой! — пытаясь придать лицу служебное выражение, Демпфельмозер разгладил усы. — Так ли это на самом деле! И как она там оказалась? Зачарованный лес — место очень опасное. В него вхожи лишь колдуны и волшебники, потому как он кишит мифическими созданиями. Человеку там не место. Вы уверены, Зауэрбир, что это была Виктория?       — Передал то, что услышал, — пояснил помощник. — Хотите, сами у него спросите.       — У кого спросить?       — Так это...Хотценплотц, кажется видел ее.       — Ах, — миссис Мюллер схватилась за сердце.       — Это неслыханно!

***

      — Я испекла чесночные булочки. — вынув раскаленный противень из печи, Виктория поставила его на каменный выступ. — Жаркое почти готово.       — Ты как пчелка, — улыбнулся Цвакельманн, заключив девушку в объятия. — Постоянно чем-то занята: готовишь, убираешь, моешь, следишь за садом. Знаешь, я ведь ничего от тебя не требую. Все это для меня не столь важно. Я лишь хочу, чтобы ты была рядом.       — Я привыкла работать, — честно ответила Виктория, прильнув к волшебнику. — Домашние хлопоты всегда были моей обязанностью. Едва мне исполнилось двенадцать, мама объявила, что теперь я обязана следить за чистотой и порядком в доме. Правда, она так и не сказала, почему ребенок должен делать за нее ее же работу. Иногда я просто не замечаю этого. Делаю, потому что так надо. Потому что привыкла. Эта установка в моей голове никак не оставляет меня. А потом Марк...       — Ты создана для любви, тыковка. Пришло время познать себя и окунуться в мир волшебства, — искушал Цвакельманн, опустив подбородок на ее плечо. —Удовольствие для хорошего настроения, простые радости для улыбки и щедрые дары для удовольствия. Ты заслужила это. И я готов дать тебе все что угодно. Все, что захочешь, тыковка. Только скажи.       — Вы так великодушны, господин волшебник, — принимая правила игры, шепнула Виктория. — А что взамен?       — Ты, — шепотом ответил волшебник, оставив мокрый поцелуй на шее.       — Пожалуй, я согласна, — извернувшись в его руках, Виктория прильнула к волшебнику. — При условии, что ты покажешь мне мир волшебства.       — Только ради тебя, тыковка, я готов это сделать.       От хрипотцы в его голосе внутренности скручиваются, а по спине пробегает волна мурашек. Горячие ладони стискивают талию, а губы волшебника соприкасаются с ее. Цвакельманн целует ее жадно, грубо, яростно. Так что Виктория не в силах контролировать себя. Она отвечает с не меньшей яростью, кусает губы волшебника, прижимаясь всем телом. Это чувство медленно обволакивает ее, такое приятное и опьяняющее.       — В спальню? — рычит волшебник, зацеловывая обнаженную грудь.       — Угу....       Когда солнце опустилось за горизонт, Виктория и Петросилиус, наконец, спустились на кухню, чтобы немного перекусить. Уставшая, но жутко довольная мисс Мюллер плюхнулась на стул.       — Все таки хорошо, что я успела приготовить ужин. — Виктория расплывается в улыбке, отламывая кусочек воздушной булочки.       — Мы вполне могли бы обойтись запасами из кладовой. — откусив хрустящий огурчик, Цвакельманн приступил еде.       Ах да. Теперь помимо картошки, волшебник распробовал для себя и другие продукты. И до встречи с Викторией он думал, что никогда в жизни не станет есть овощи. Особенно сейчас, когда урожай, которого вполне хватит, чтобы пережить самую суровую зиму, вовсю готов к сбору.       — В таком случае я настаиваю на пополнении запасов тминной водки!       — А лунное вино тебя не устроило? — спросил волшебник, бегло осмотрев Викторию.       — Более чем устроило, — тяжело сглотнув, Виктория потянулась к графину с водой. — Вот только побочный эффект слишком опасен. Я едва ли могу вспомнить все, что произошло той ночью.       — Могу освежить твои воспоминания, тыковка.       — Не сейчас, пожалуйста. Я только начинаю приходить в себя.       Послав девушке воздушный поцелуй, волшебник решил обсудить более важные вопросы.       — Я обдумал твое предложение, кстати. Так и быть, я освобожу Амариллис, — спокойно сказал Цвакельманн. — Но при условии, что она немедленно покинет мой замок. Я больше не намерен терпеть ее выходки.       — Ты уверен в этом?— распахнув аметистовые глаза, Виктория пыталась понять, шутит ли он.       — Нет, но ради тебя я готов рискнуть. К тому же она не представляет угрозы. Феям не тягаться с колдунами и волшебниками.       — Тогда зачем ты взял ее в помощники? — Виктория непонимающе уставилась на волшебника. — Не отвечай, если не хочешь, я просто...       — Она была очень способной. Я видел в ней потенциал. Думал, что смогу развить его и помочь в первую очередь ей самой. Однако ее маленькая пакость перечеркнула все мои стремления и стоила Амариллис свободы.       Виктория и подумать не могла, что все настолько запутанно.       — А вы, кхм... вы когда-нибудь были....       — Что я слышу, тыковка, — присвистнул волшебник. — Неужели ревнуешь? Я безумно польщен, но нет.       — Но почему? — женское любопытство взяло верх. — Или есть то, о чем ты не хочешь говорить?       — Говорить не о чем. Все до смешного просто — она не в моем вкусе. Но чтобы удовлетворить огонек интереса в твоих глазах, скажу — однажды она пыталась меня соблазнить. Это случилось не сразу. — нахмурив брови, Цвакельманн попытался вспомнить точно. — Кажется, через два или три месяца ее пребывания в моем замке.       — Вот как? — ковыряя вилкой в тарелке, мисс Мюллер поджала губы.       — Виктория, что я говорил? Она никогда не интересовала меня как женщина.       — Я услышала, не нужно повторять.       — Тогда посмотри на меня, — поддавшись вперед, Цвакельманн поднял ее острый подбородок двумя пальцами. — Посмотри на меня, тыковка.       Отчего-то на глаза навернулись слезы. Сморгнув их, Виктория набрала побольше воздуха в грудь, посмотрев на волшебника.       — Не смей плакать по пустякам, слышишь меня? Она не стоит твоих слез. Я твой, — прошептал волшебник. — А ты моя.