Единственный исход призыва – смерть

       Удивительно, что в воскресенье я не походила на поднятого из могилы скелета и проснулась не в шесть, не в семь, и даже не в восемь. Поначалу не могла сомкнуть глаз, – больно непривычно ощущать чье-то присутствие, дыхание, запах, слышать ворочание, – а потом незаметненько вырубилась. Кажется, снились концы света... Из всего помню только как Каллисто дёрнул меня за рукав, когда я вскочила от рёва самолёта... И хоть видок утрецом был тот ещё, да и самочувствие переломанное, ночка определённо пошла на пользу.        Правда, папуля был гиперстранным. Бегал весь на цыпочках, спрашивал, все ли в порядке, интересовался здоровьем... Подумала было, что напился, а потом застала потрясающую картину: материализовав ведро, швабру и веник, отец присел на корточки и стал тщательно, смачно, с упоением и бесконечным старанием протирать ламинат сантиметрик за сантиметриком. И так абсолютно всё. Стулья. Стол. Мебель. Нутро мебели. Уголки. Труднодоступные места. Коридор. Кухню. Взглянув на кронпринца, довольно попивавшего чай, я прослезилась.        А в понедельник...        Подружка мадамки не появилась.        На площади, вымощенной камнем, гудели ярмарочные домики. Сослав сожителя на автобус, – молясь Хийке, чтобы безумец не отчудил чего-нибудь по пути, – я села на лавку около фонаря. Находясь в гуще толпы, счастливой, хохочущей и скупающей пунш, привлеку меньше внимания. К тому же, пространство для экспериментов куда больше. Возможно, Рина Сверидова реально свихнулась, раз собралась подвергнуть опасности десятки человек.        — Тот. Урони тарелку.        Выбрав целью стоявшего в очереди типа, единственного среди женщин, надавила на палец иглой.        Вообразив себя героиней «Очень странных дел», я прожигала куртку мужика пронзительным взглядом. Вот он подходит, о чем-то переговаривается с продавщицей, вот она набирает черпаком жижу в пластиковую банку, вот протягивает с маслянистой улыбкой, вот он отдает деньги, отворачивается... Ну... Ну же... Ну урони...        Мужик спокойно перешёл дорогу, скользнул к повороту мимо кафешек и исчез. Блять. Где магия?        — Нихуя не понятно, но очень интересно.        Хорошо, не прокатило. Это может быть совпадением... Но если переиначить фразу Агаты Кристи: одно совпадение может оказаться просто совпадением, два – поводом для подозрений, три – уликой. В моём случае, закономерностью.        Проанализируем. Что объединяет «жертв»?        Хм... «Женишок»... «Женишок». Бля. Почему тогда я вообще пожелала Каллисто отравиться? Что он сделал? Говорил с Аннетт? Ладно, допустим, выбесил. А сообщница мадамы пыталась избежать небесную кару.        Ответ напрашивается сам: личный мотив.        — Тяжёлая артиллерия, — я полоснула участок ближе к локтю, стискивая зубы: боль стреляла. Собери мысли в кучку, сосредоточься. Что для тебя важно на данный момент? — Нужны деньги. Мне нужна возможность заработать на чем-то, в чем я разбираюсь. Я не прошу готовенького. Знак. Нужен знак.        Площадь никак не поменялась. Как люди бродили, так и бродят, как теснились у лавочек с безделушками, так и теснятся. Сладенькая идиллия порядком поднадоела. Встав и вложив бумажку в рукав, я задумчиво развернулась внутрь переулков. Когда речь заходила о главной гордости Угерово Града, – сокращённо Угерграда, – туристы расцветали от чести побывать в старейшей половине города, которая была лишь слегка отреставрирована, но в основном сохранила первозданный вид. Размашистый костёл с уходящими вверх башнями-циферблатами, исторические музеи, религиозные сборища – это всё о нём. Полчаса езды, а каков контраст...        О. Что это? Там музыка играет?        Ноги понесли на звук перебора. Я выскочила на широкую улицу, освещённую фонарями. Темнело рано, начинало холодать, а парень рвал глотку, зажигая на целую улицу отпадным роком. С опозданием узнав песню «Нервов», я, преисполненная восхищением, подкралась поближе. Взгляд зацепился за микрофон, усилитель и провода. Вау, аппаратура громоздкая, но он всё равно готов тащить это на своем горбу... Солист пышет энергией. Искренность заполнила и восполнила пробелы техники, очень круто!        Три копейки полетели в чехол.        Исполнитель, завидев пополнение, подмигнул и продолжил. Постояв, попив кофе из термоса, я вдруг всполошилась как от удара молнии. Эврика! Эврика!        — Привет! — и влетела на рабочую область, с трудом дотерпев до перерыва. Проморозилась полчаса, блин. — Слушай, ты охрененно играешь! Пою профессионально с семилетним стажем. Давай заколлабимся? Можем прямо сейчас.        Идея была бредовая...        — Без б. В импровизацию можешь?        — А то. Рина.        А, перевернуться и не жить, сработала!        — Не спрашивай, где арт, не спрашивай, где арт, — бегая вокруг Антошки, – статуи мужика, поднявшего руку вверх (до сих пор многие спорят, зига это или нет), — я молилась на удачу. Работа нихрена не готова, бляха, препод сожрёт с потрохами, и «мне похуй» не сработает, потому что мы художники, а художник, который не принёс художество, считай, миллионер без денег. Позорище, короче. И плевать ей на инглиш, плевать на порнушку на инглише... в смысле, на языковую практику, плевать на подработку, влепит «незачет» и пиздуй на все четыре стороны! Нет! Не-е-ет! СТИПЕНДИЯ!        — Хэй. Чего круги наматываешь?        Опять бедняге надели шапочку из фольги... Стоп.        Подумав, что ослышалась, я отвлеклась от созерцания Антошки. Надо же, давненько не подходили живые парни. Одного возраста. Симпатичные. Без претензий вроде «что твоя расческа забыла под моей подушкой?». Видимо, смена имиджа сыграла роль: аквамариновая краска затмила зелёную, замкнутый круг мешковатого стиля оборвался юбкой и рубашкой; галстук из секонда превращал образ в более винтажный.        — Хочу намотать достаточно кругов, чтобы свить петлю и удавиться, — услышав смешок, я оживилась. — Мы виделись у автомата, да? Спасибо, что помог.        Милое личико, прекрасная железка на брови. Люблю таких, как ты. Небрежно накинутая куртка, слабо затянутый хвост, вьющиеся пряди, торчащие отовсюду, очки, но не ботанские, а по-современному элегантные, и аура одинокого модельера, разработчика или дизайнера. Некоторым очень идёт борода с усами, и ты – то самое исключение. Marry me, please.        Эстетически преисполненный персонаж... Думаешь, за месяц не примелькался? Вечно плетешься с наушниками на башке, а если не с ними, то со стилусом, воткнутым за ухо. Ты, каменная рожа, пялился на меня, когда мы пересекались в холле. Только ты тусовался с одногруппниками, а я шлялась где ни попадя. Как-то ты даже снял наушники, потому что подумал, что я обращаюсь к тебе, хотя на самом деле я записывала голосовое подруге. Последнее время было испытывающим, так что я боялась закидывать удочку напрямую, пусть видя, что тебе любопытно. Получить помордину от такого красавчика... моя хрупкая душевная организация не выдержала бы.        — Был рад помочь. Эрик, графика, третий курс, — мы обменялись рукопожатиями. Я, внешне невозмутимая, радовалась как невменяемая возможности перетянуть горячего типа на темную сторону. — Как тебе у нас?        — Незабываемо. Веселюсь как никогда. О, погоди, что это у тебя тут? — я взглянула на рюкзак, точнее, на значки. — М-м-м, Металлика и Слипкнот, обложки последних альбомов? У меня дома висела парочка! Ностальги-ия. Сейчас бы за них почку продала!        — Тоже слушаешь? Могу подогнать плакаты, если надо, — разговор постепенно завязался, и через пару минут под приземленным предлогом выудился его Инстаграм, Телеграм и номер. Вблизи человек, всегда проходивший мимо с каменным лицом, оказался куда приятнее и веселее, а взгляд, взиравший из-под стёкол, притягательнее.        В былые времена гнала флирт похлеще баб Мани самогон... много годков утекло, социальные навыки подрастерялись, но ничего, поправимо.        — Давай встретимся на окне, сходим на кофе? Покажу фотки самодельной маски.        — Хм... Хорошо, спишемся. Удачи с петлей.        Влетела в мастерскую я не касаясь земли, настолько была довольной и просвещенной. Стоило звонку прозвенеть – бабочки осыпались, цветочки завяли, группа дизайнеров круглого стола уткнулась в альбомы, спешно заканчивая скетчи, а я, пока препод возилась на втором этаже, обречённо ударилась лбом о стол. С соответствующим звуком.        Забудь про задание. Забудь про задание. Забудь. За-бу-дь. Забудь немедленно. Не хочу. Не хочу, не надо. Лучше кровь из носа. Не хочу!        Скрип половиц позади – женщина спускалась по лестнице. Этот артер был из тех, кто просто любит жить...        — Привет, дети, — подходя к рабочему столу, уставленному банками, материалами и инструментами, она зашелестела бумагой. — Сегодня продолжим тему. В прошлый раз мы говорили про появление папируса, сегодня речь зайдет о культуре и искусстве Древнего Египта. Сейчас раздам вам листки...        Перебирая карандаши в пенале, я воспряла духом. Где тут карандашик... А, вот.        — Подождите, но сейчас практика, а не технология?        Треск. Внимание одногруппников обратилось на карандаш, распавшийся пополам. Я уставилась на посмевшую заикнуться о том, что сейчас другой урок, Нану, с бесконечным желанием бросить. Её. С прогиба.        Нана, блять, не позорь искусство брючных костюмов, завали хавальник! Завали, ты всех погубишь! Тва-а-арь!        «Тварь» самодовольно хлебнула воды и тут же закашлялась, причем сильно: Аннетт, сидевшая рядом, захлопала по спине. Но кашель не прекращался, становясь всё интенсивнее.        — Эй... Фак, что с тобой? — Аннетт схватила подружку за руку.        — Нана? — присутствующие испуганно вытаращились на заворачивающуюся девушку.        — Ты меня слышишь? — подлетая, преподаватель побледнела. Вряд ли слышит. Синяя как тело в период окоченения. — Дыши носом. Дыши носом, слышишь? Вдох!        Нана сквозь приступы кашля попыталась подышать, заваливаясь на парту. Ей быстро помогли подняться и общими усилиями поволокли в медпункт. Мастерская тут же осиротела. Кроме меня осталось двое. Опустив глаза на переломанный карандаш, я выпала. Каким образом ты, Рина, слабее отцовской веры в бога, переломила дерево? Причем пальцами?        Время летело. Не успела моргнуть – уже середина декабря, экзамены, я, погрязшая в натюрмортах, дизайнах и сдачах, приезжаю после десяти часов труда, чтобы раздеться и продолжить то, что в те десять часов не влезло. Кофе, купленное Регулусом на закупках, поддерживало жизнедеятельность. Самочувствие бодрее, чем до того, как он перебрался на кровать.        — Интересно, чем поехавший занят?.. — уронив голову под пекучий свет лампы, пробормотала я. Рука, перемазанная чернилами, вросла в кисточку. Глаза от напряжения зудели – пять часов за мольбертом давали знать. — Было время, когда со мной мотался... А нынче шастает, где вздумается...        Ночью реже, потому что я сразу просыпаюсь, а вот в будни днём с огнем не сыщешь. Что самое подозрительное – не колется нихрена... Ох, блин... В плечо как кол всадили. Аж чувствуется шарнирное поскрипывание. Грёбаный рюкзак... Хорошо, хоть отпела сегодня. Решив не упускать шанс, я возродила брошенный аккаунт и регулярно записывала перепевки с расчетом, что каверы выстрелят.        — Кажется, фанарт никогда не закончу...        — Что это? — чья-то ладонь нагло стянула полотно. От неожиданности я выронила кисть в банку, задев наушники. Кронпринц пристально рассмотрел собственный образ. Он, воссоздаваемый мазок за мазком в течение месяца, величественно поднял подбородок. Сверкание короны затмевал золотой отлив прически, переданный почти идеально. Лицо человека, ожесточенного годами бега по трупам, лязгом мечей и запахом крови, проевшего кожу, взглянуло вниз. Глядя будто бы на кого-то, затесавшегося в толпе, новый император улыбался. И было в этой улыбке нечто мимолётное, словно на фото, заснятом случайно. Она смягчала зверскую физиономию. — Это я?        — Верните! — я предприняла попытку атаки. Чёртов кронпринц точно воспринял все неправильно, потому что ткнул на находку:        — Мне подарок? Прелестно.        — Нет! Нет, это моё! Отдайте! Как вы выучили столько слов? — что-то не припомню, чтобы в новелле тебя описывали как гения! Ты разговариваешь со светофорами и на полном серьезе считаешь, что фонари включаются по твоему велению, так как ты можешь впитывать информацию как губка? Неужто жажда мести? Сука, ну прости, что называю тебя падлой мимоходом, люблю констатировать факты! — Пресвятой Хийка, твоя настырность пугает...        Не обращая внимания на несогласие, Каллисто вертел несчастный портрет и так и сяк, видимо, пытаясь проверить, подсохла ли краска, а затем невозмутимо скатал в рулон. Эй... Эй-эй, ты чё?        — Я возьму.        — Куда? В рамочку? — огрызнулась я. — Это моё. От-дай-те.        — Зачем, — он указал на меня, — мой подарок?        Зачем мне твоя пугающая рожа? Такие прямые вопросы вгоняют в ступор! Для надгробия!        Глубокий вдох. Сдерживай внутреннего зверя. Ему скучно. Всё провокация. Провокация.        — Это не-... Ай, не важно. Мне все равно, — я отвернулась, открывая скетчбук. Плевать. Сделаю новый. Или разорву старый, если найду.        «Оставить твоё трепетное внимание без ответа было бы недостойным поступком для члена императорской семьи», — я прочитала пришедшую смс-ку с выражением чернокожего парня из мема, вокруг которого сплошное «???» и «???». Что за издевательское «трепетное внимание»? Это вообще дословный перевод? Транслейт свихнулся? — «Своим подарком я устрою тебе незабываемый праздник».        «Пожалуйста, не рубите головы моих врагов, не делайте из них бусы и не вешайте на двери... оставьте это удовольствие мне», — прежде, чем смс дошло до адресата, я оцепенела, как молнией шандарахнутая. Блять. Что-то дежавю запахло. Завоняло. Очень сильно. Это же мне кажется. Кажется, да? Всего-лишь кажется? Плод воображения. Не может быть, чтобы... нет. Будем реалистами: поладить с «членом императорской семьи», – который запал на Пенни, потому что Эккарт потрясала твёрдостью характера в фэнтези-мире, была отважной и откровенно нелестно отзывающейся о нём, от чего кронпринцу захотелось прилепиться к ней репейником ещё сильнее, – за гранью фантастики. Ну вот просто. Просто достаточно глянуть в зеркало. Выгляжу чудаковато, да.... Вернувшийся кислотно-зеленый, синячища под глазами как растекшаяся тушь, наконец-то поделенная на сломе правая бровь... Но на этом всё. Характером не удалась.        От дурацких волнений припекло что-нибудь сжечь. Пустота листа раздражала. Я таращилась на белый, пока не заплясали звёздочки. Говорят, бойся смотреть в темноту: она посмотрит на тебя...        Красная точка. За считанные секунды разрослась до дыры, растущей в объемах и превращающей снежно-белый в пламя. Чёрные языки обожгли нос.        — Пресвятой Хийка... — без промедлений вода выплеснулась на стол. Огонь погас. Струйки побежали по клеенке, капая на линолеум. Скетчбук, не выдержав такого испытания, вместе с незаконченными проектами обратился в труху. Склизкую. Мерзкую. Восстановлению не подлежащую. — Мать твою!

***

       Помню, как будто это было вчера: мороз вгрызался в кожу. Шарф, затянутый петлей, стянул шею. Рыхлая почва проваливалась под ногами. Женщина, шедшая вдоль дороги так же беззаботно, как любая другая женщина по пути в магазин, шелестела пакетом. Что-то заставило остановиться, не идти, какое-то страшное предчувствие. Резкая вспышка. Ладони, перемазанные в земле, закрыли уши, крик, глухота, животный ужас, «не хочу умирать». Минутное онемение, страх подниматься. Хриплое «помогите». Тишина ночного кладбища. Хрип. Снова тишина. Вата вместо мышц, медленное движение. На том месте, где могла быть я, лежало тело. Это была особая мина. Вместо того, чтобы оторвать ногу, она дотянулась до туловища. «Мешок» рассыпался. Я смотрела, как потроха, которые мы покупали, чтобы пожарить, вытекали из человека.        Прокатился шепоток.        — Кто слышал?        — Разбили четыре завода за час, — девчонка спереди показала соседкам телефон.        — Вроде как не только заводы, говорили, мирным тоже влетает.        Нахлынули воспоминания дня, когда по случайному совпадению не получилось добраться в школу.        — Пятьсот погибших. Эх, аж на душе полегчало.        — Хотя как по мне стрелять по роддомам аморально.        Смотря фильм, рисовала. Грифель скрипел по бумаге. Беснующаяся из-за этого, я бросила карандаш и отошла попить, но почти сразу вернулась: мне позвонили.        — Да ладно, это было хорошо. Прусия победит!        Помню, как брала трубку, ещё ничего не подозревая. Как слышала голос лучшей подруги, переехавшей в восьмом классе. Как ответила. Как после ответа нависло молчание. Как будто подруга по ту сторону оцепенела. Помню, как резко она захлебнулась слезами, без конца повторяя моё имя, не слыша ни просьб, ни криков, что, чёрт побери, происходит, раз её заклинило на двух словах:       

«Ты жива..!»

       — Ага, прямо хорошечно! Тут видео есть. Запаковка предателей.        Помню пугающе детально сообщенную новость.        «Школу разбомбили».        И мурашки от плеч до кончиков ногтей.        «Наши погибли на месте».        — Так им и надо.        Я почувствовала, как закипаю.        Я закипаю.        Закипаю.        И закипаю.        Со мной закипают стены. Мгновенная духота, гуще, чем в бане. Аудитория стремительно накаляется. Одногруппники смолкают, начинают переглядываться, я сжимаю кулак – зуд ламп разом усилился, перемигивания света переросли в закоротивший фонтан искр.        Они вскакивают с мест. Тупое стадо срывается к выходу, толкаясь, пинаясь и визжа. Слежу за метаниями, как если бы сидела в кинозале – вопли, распахнутые двери, корочение того, что коротить уже не способно, смешок от понимания: никому не пришло в голову взглянуть на меня, сидящую неподвижно, замеревшую в прострации, не до конца осознающую, что делаю.        Меня, опьяненную садистским наслаждением.        Лампа, висевшая над передним рядом, рухнула. Инстинктивно отпрыгивая к стене, я, забыв про рюкзак, сиганула из открытого окна прежде, чем огонь перекинулся на вещи.        — Что со мной?        Туман перед глазами. Полчаса назад было горячо, а сейчас холодно как в проруби. Куртка там. Нельзя идти. Нельзя вообще никуда заходить. Ни в кафе, ни в магазин, ни в общественный туалет. Может, я убью кого-нибудь, просто потому, что кто-то толкнул или косо глянул? Может, я подумаю по привычке, «сдохни в агонии, падла», а человек возьмёт – и сдохнет? Что будет? Что случится?        Не понимаю, ни черта не понимаю, я порчу всё и вся одним касанием, хочу того или нет, и это уже не баловство.        Зарядка почти села. Деньги... деньги...        Нащупав в кармане бумажник, я с облегчением вздохнула. Паранормальщина. Треклятая паранормальщина. Кажется... Я... я не знаю... разозлилась? И в тот момент показалось, что... что всё вокруг как пластилин... Имеет вязкую, легко сминающуюся текстуру. Что объем, форма, само чувство веса – иллюзия, как если бы виделся сон, в который подсознательно вмешиваешься... Это ощущение точно не всевластие...        Я как машинист, ведущий поезд. В последнюю секунду наваливаюсь на рычаг, чтобы съехать с курса на противность диспетчеру, графику или премиальным, потому что путь, выбранный мной, важнее других.        Обняв себя за плечи, я прислонилась к памятнику за колледжем. Вдруг моя жизнь правда сон? Если да, с какого момента? С Каллисто? С выезда? С первого дня войны? Ха-ха, почему мне выпала честь докопаться до секрета мироздания? Проще поверить, что мы в Матрице. Когда в пятнадцать пришла к выводу, что не избранная, то не имела в виду, что хочу нечто подобного.        Не было никаких признаков аномалий. Точно как все, я пробовала кричать заклинания, когда насмотрелась Винкс, размахивать палками, ждать сову из Хогвартса, призывать фей по рецептам из интернета, которые, конечно же, не приходили (или приходили?), но ничего, ничего не получалось! Никогда! Кричала Солнцу «свети», получала ливни! Как бы сильно не желала, не сбывалось! Не было хваленого превозмогания над системой, не было чуда ни до, ни после маминой гибели!        Не было, когда мне хотелось уничтожить тех, кто начал войну.        Настолько сильно, что я была готова взять нож и перереза́ть глотки. Будучи ребёнком, представляла, как распарываю выродков по частям, расчленяла, топила в ванной или закладывала правительству бомбу. Искала в сети, реально ли действительно попасть в Серый Дом и унести с собой всех мудил в пиджаках. И плевать было на тюрьму или на смерть.        А до этого... до мести... Я была способна на любую дикость, позволь она хотя бы увидеть маму. Хотя бы на секунду. На миг. На мгновение.        Так почему мама не появилась?        Почему не сработало?        В чём дело?        Будь я ведьмой с самого начала, мир бы перевернулся вверх дном ещё в день моего рождения.        Так почему сил хватает... даже не на подлости... на какие-то жалкие пакости?        — Негатив сильнее позитива.        Или я, или оно меня. Такими темпами я съеду с катушек.        Телефон тренькнул. Два непрочитанных. Кронпринц настрочил иероглифов. Я тупо уставилась на переписку. Что Регулус скажет, когда узнает о поджоге? Не спичками и бензином, – тогда бы мы вместе посмеялись, – а магией. Магией, перенесшей его сюда. Если признаюсь, что вокруг творятся цыганские фокусы, он способен, плевая на последствия, приказать открыть портал. Чем может кончится такое безобразие – понятия не имею. Учитывая, что неделю назад Нана пробыла час у медсестры и в итоге уехала домой из-за того, что была слишком напугана... не хочу, чтобы с ним что-то случилось.        — Привет... — нажав на кнопку, я постаралась выровнять голос. — Как ты? Прости, что говорю не вечером. Надеюсь, у тебя всё хорошо. Надеюсь, ты в порядке... Сегодня я чуть не стала убийцей. Но, клянусь, не специально. Я не хотела. Я не против разбоев, мародерства, гадостей, но я никогда не отниму чью-то жизнь или здоровье. Скажи... что мне делать? Дай совет. Мама... ответь... ответь, пожалуйста... Я не знаю, как быть... Мне так тебя не хватает... Если бы ты была здесь...        Вместе со словами из лёгких выскользнул воздух, туша фразу на выдохе. На языке осел горький привкус табака.        — Но тебя нет, да... Ха-ха, прости, что прошу невозможного. Ты не ответишь. Ты не сможешь ответить, потому что ты умерла. После смерти ничего нет. Мы просто просыпаемся и просто засыпаем. А дальше ничего. Однажды я тоже умру. Я в плену собственного тела и как бы не боялась, куда бы не бежала, как бы не просила Бога или Сатану, тоже потеряю контроль, перестану слышать, видеть и в итоге растворюсь в боли. Потеряю сознание навсегда. Ты одна знаешь, почему я ненавижу обмороки. Ты одна выслушала мою теорию, что мы чувствуем именно это при смерти. Сказала бы я, что раз «аномалия» вредит всем, но не мне, это круто... но нет. Я это чувствую. Чем выше запрос, тем больше расплата. И мне страшно. Мам, мне страшно, вдруг я расплатилась за что-то тобой? Мам, если... если это так... пожалуйста, прости меня. Пожалуйста. Пожалуйста, прости.

***

       Выбрав другую руку, я сделала надрез. Глубже предыдущего, кровивший без остановки.        Лезть в голову тигра безумство, жалко, что по-другому не проверить последствия... Ахах, очень напоминает мораль христианской религии. За то, что люди «познали вкус запретного плода», они отдали беззаботность и бессмертие. Специально почитала статейки в интернете... На первый взгляд как повесточка смирения и покорности, а на второй полезли параллели. Чересчур неприятные.        Если подумать, не само яблоко стало камнем преткновения. Равноценным тому, что отобрал Бог, была вера, сулившая достаток. Адам и Ева платили будущим. Тем, чего не случилось.        Не люблю притчи с сексистски-рабскими нотками, но это странно. Те же одиннадцать чудес, на которые я смотрела разоблачительные обзоры и стебалась с «поехавших фанатиков» из комментов, утверждавших, что «всё исторически доказано, а автор дурак». Глубоко сомневаюсь в правдивости дребедени с Адом и Раем, – оттуда вряд ли бы возвращались, – и, тем более, о том, что пописульки достоверны. Однако...        Рина Сверидова, левая девчулька из зажопинска, призвала человека из другого мира пентаграммой, а нынче насылает пожары, болезни и несчастья. Может, и проклятия. Одна фраза – а столько кринжа на квадратный метр... Да преподай я такую историю фанфиком или завязкой для сериала, меня бы с дерьмом заели за неоригинальность. Но, чёрт побери, это правда, это происходит, и я не уверена, что могу это контролировать.        Вернувшись к притче, упомяну, что пречисленное кардинально отличается от поступков «сына божьего», снизошедшего, чтобы быть распятым за человечество. О чем речь, главные герои поддались змеюке, олицетворению порока и зла, поэтому и были вышвырнуты из Эдема. Байки байками, – детали, зуб даю, выдуманы, исковерканы, тысячу раз переиначены, – а суть могла быть связана со мной.        Потому что где тогда искать подсказки. Почему-то же эти тупые мифы написали? Почему-то же сюжет именно такой? То, что мы привыкли к ним и к их баянистости, ещё не значит, что они полностью бесполезны. Хотя, конечно, не факт, что они не переписаны пятьсот лет назад или не сочинены в угаре массовых попоек.        Отталкиваясь от религии, мне скорее подходит роль антихриста, ежели мессии.        Наползла улыбка. То ли от нервов, то ли от абсурдности ситуации. Библейская бредятина не вписывалась в логику атеиста. Лучше откажусь от подвязки себя к дебильным сказкам из древности.        — Заживай поскорее, чтобы было теплее, чтобы он стал сильнее, я – веселее, — выдумывая на ходу, я сверлила взглядом плечо Каллисто. Мне было не важно, спал он или притворялся спящим, главное, что не мешал бормотать под нос импровизированный приговор и шарудеть бумажкой, впитывающей кровь.        Сегодня застала кронпринца без рубашки. Случайно, честно. Вид раны, по-моему, загноившейся, привлек внимание больше пресса: спина, изрезанная шрамами, точь-в-точь как в комиксе, только в подробностях, обычно прикрываемых рисовкой, спровоцировала укол совести.        Наши реальности снова разделяются. Теперь под общим небом. Теперь мы всё меньше говорим и всё чаще молчим. Сожитель задаёт вопросы изредка, выходя на связь исключительно смс, и я в душе не чаю, где он, как, что с ним, и не должна спрашивать. Не должна, потому что шпионить и докапываться не в моём стиле. Пару раз спросила – достаточно. Вау. Прямо как с отцом. Отрезаны друг от друга, сосуществуя в одной комнате...        Ну, это, наверно, к лучшему...        «Доброй ночи», — взглянув на затылок, светлый в темноте, я закрыла глаза.