Осколки твоего сердца

      Он меделенно дышит, так же неспешно открывает свинцовые веки и смотрит в светлый, залитый солнечными лучами потолок. Его тело кажется слишком тяжелым, рыхлым, а голова странно пустой. Джон лежит так какое-то время, мысли медленно текут в голове, слишком спокойным потоком, почти что незаметным колыханием водной глади. Он даже может представить как эта гладь блестит под светом озорного ласкового солнца.       А потом он все вспоминает. И тот ужас, что его охватил при появлении своего двойника, и ту пылающую ненависть и сотни несказанных едких, кислотных слов, готовые вырваться наружу...да только не успевают. Не успевают потому что...       Он тут же подскакивает в постели, судорожно озираясь по сторонам и сжимая края мягкого теплого одеяла. Комната выглядит небольшой, но довольно уютной: распахнутые синие шторы, кружевная тюль, покачивающаяся от дуновения ветра, небольшая, но довольно удобная кровать, на которой он и лежал. Неподалеку тумбочка с поставленным на нее графином и стаканом, большой деревянный шкаф и мягкий белый ковер на весь пол. Он нахмурился наконец разглядывая и себя, свои бледные тонкие руки, увитые такими же тонкими полосками шрамов, но не это привлекло его внимание, а то что привычной одежды на нем не было, была лишь какая-то удивительно мягкая рубаха и такие же тонкие светлые штаны.       Он чуть ли не ругается. Собирается было подскочить на ноги, но не успевает ничего сделать, как входная дверь меденно со скрипом отворяется, пропуская внутрь гостя.       "Кто бы мог подумать, ну конечно,"— тут же мелькает ядовитая полная гнева мысль, когда он видит вошедшего двойника. А тот в свою очередь окидывает его спокойным, слегка тревожным взглядом, от которого все внутри у Джона полыхать начинает, бурлить лавой. Что за черт? Сотни оскорблений и ядовитых слов вновь вспыхивают на языке, гнев , пусть слегка и притупленный усталостью, но он всё ещё жжется, всё ещё обжигает его нутро и неба.       Он исподлобья наблюдает как двойник аккуратно ставит поднос с небольшой пиалой со странной зеленоватой жидкостью, пахнущую травами.       Он пытается успокоить себя, мыслить здраво...       Но есть ли в этом смысл? Тогда, когда буквально похитили, тогда, когда все его планы разрушены по вине этого идиота! И теперь неизвестно даже чего он от него хочет, посмеяться? Уж этого Джон не допустит, в глотку ему зубами вонзится , душу вытрясет, но смеяться над собой и своим проигрышем.. Нет. Ни за что. —Ты,—хрипит он, пытаясь медленно подняться, но ноги слишком слабые, подкашиваются на месте, заставляя его повалиться вперед, прямо на ковер. И он упал бы если бы не крепкие руки, подхавтившие его.       Джон дергается от этого прикосновения, что обжигает его холодную кожу, чуть ли не рычит, пытаясь отпихнуть ублюдка. Но тот лишь тяжело вздыхает, поднимает его на руки и так же легко усаживает на постель. —Ты совсем отощал с нашей последней встречи,—от неожиданного движения по щеке Джон дергается, тут же шлепает рукой по чужой ладони и гневно смотрит в синие, блестящие какой-то странной нежностью и пониманием глаза. —Что ты задумал, бестолочь!?—шипит змеей, извивается, не давая прикоснуться к себе. Иш чего удумал, точно котенок он ему бродячий. Лучше бы и правда оказался в своей реальности, сходить дальше с ума, тогда бы ему не пришлось испытывать это безликое чувство унижения.... Он вздрагивает от этой пугающей неожиданной мысли. Разве правда всё это, разве выдержал бы он тот ад и дальше? Нет, не выдержал, а потому теперь его и гонит страх неизвестности, страх непонимания и жалости к себе. А ещё грубая едкая ненависть и зависть.       Копия замирает, его лицо такое же бестрастное и ничто в его жестах более не выражает ни грусти, ни раздражения. Лишь в глазах читается тонкий отблеск беспокойства, разливающийся тяжёлой мрачной поволокой тумана. И это раздражает Джона еще больше, подпаляет желаение вновь вскочить на ноги и ударить....а потом бить еще и еще раз, что бы вся дурь из этой пустой головы улетучилась.       Он вновь неожиданно вздыхает, замечая как недавнее спокойное выражение лица двойника меняется на уверенное, когда в глазах его больше нет тоски...не той мрачной и туманной, теперь в его глазах лишь огненная решимость. И если раньше это бы заставило Джона усмехнуться от азарта, теперь не вызывает ничего, кроме настороженности. —Мы с создателем хотели позаботиться о тебе, —сказал двойник, присаживаясь на колени прямо подле его ног. Теперь он похож на собаку, на жалкую собаку, жмущуюся к... Хозяину. Но эта мысль не веселит Джона, напротив, вгоняет в какое-то замешательство.       Двойник осторожно взял его руку в свои, крепко сжав. И в этот же миг пространство завибрировало, точно рассек его невидимый меч. В пространстве этом появилось множество голубых ярких глаз, внимающих каждому его действию и смотрящие только на него. Сила этих глаз была так велика, что на мгновение перед глазами Джона все поплыло.       "Это Джон"       "В живую он выглядит еще симпатичнее"       "Тощий правда, но ничего Ло его откормит."       "Какой он миленький! "       Сразу раздалось со всех сторон, оглушая его. Джон стиснул зубы непонимающе перевел взгляд с одного угла на другой, прежде чем вновь посмотреть в чужие почти черные глаза.       Двойник же вздохнул и как-то ласково махнул рукой, после чего весь гомон тут же стих и эти странные глаза тут же исчезли, точно не было их никогда. Будто бы это и была просто его личная галлюцианация.       Джону хочется упираться дальше, горделиво вздернуть нос, презрительно сощуриться, да отпихнуть надоедливого омерзмительного двойника, котрый возомнил себя невесть кем.       И он даже собирается уже вновь вспыхнуть огнем адским, вулканом развезднуться. Потому что гнева в нём всё ещё слишком много. И этот гнев он не знает кудать деть. —Как твоя голова?—мягко спрашивает копия, вновь поглаживая его руку, и от следующих слов Джон напрягается,—его голос тише?       Он хмурится, наконец понимая, что сейчас ощущал себя удивительно спокойно, несмотря на всё негативные остаточные эмоции. Что сейчас хоть присутвие Междумирца и ощущается, но он не угнетает его , не так как это было совсем недавно.       Джон щурится, непонимающе прикусывает губу, а после выдыхает тихо, незаметно. И с этим вздохом улетучивается вся его оставшаяся агрессия и желание бежать прочь, весь страх таящийся в недрах души... Его души, а не души кого-то другого.       Он не отвечает, но двойнику не нужны слова, он лишь мягко улыбается, нежно проводит пальцами по его коже рук и говорит таким же ласковым тоном: —Совсем скоро душа Междумирца изсчезнет. Я же обещал тебе, —и предвещая его следующий вопрос тут же говорит:— Создатель поделился частью своей силы с тобой. Эта частичка постепенно вытеснит Междумирца.       На языке Джона вертится множество вопросов, множество чувств роится в его уставшей душе и мозгу, но задать их почему-то не получается. Почему-то сейчас он ощущает себя таким уставшим, таким немощным. И откуда только взялся этот минутный гнев ранее? Ах, точно — адреналин. Все дело в проклятых гормонах и его явно нездоровом образе жизни. По-другому всему виной истощение. Вот откуда и эта вечная нервозность с агрессией, беспокойство, бессоница, отсутвие аппетита. А самое главное неспособность отличить здравую мысль за чередой бесконенчных мыслей. Он ведь действительно безумец, погрязший в своей голове. Но как ему ещё можно было бороться с чужим присутвием если не мыслями?       Он вздрагивает, когда горячая рука ложится ему на щеку, заставляя поднять голову.       Джон же не может сдержать язвительного пренебрежительного хмыка, не может не оскалиться и не спросить тоном полным насмешки: —И что же дальше вы со своим Создателем планируете делать? Решили подобрать меня как бедную несчастную собачку или может кота? Показать какие вы доблестные и сильные? Ну надо же, благородие! Вы ведь просто хотите самоутвредиться за этот счёт, я прав?!       Двойник не отвечает, лишь хмурится. О да, Джон знает, он наверняка зол, потому что как же так упомянули его создателя. Ещё ведь в детстве был таким: рассказывал как мучил других богов, узнавших и осквернивших его Творца. Но чего Джон добивался сейчас? Он сам не знал. Быть может, просто позабыл, что значит нормальные разговоры, а не череда язвительностей и унижений. Быть может, он всё ещё в ужасе от случившегося и того, что может случиться...Он не знал, и предпочитал об этом пока не думать... В первые в жизни не хотелось думать ни о чем, а прислушиваться к почти мёртвой тишине в своём сознании.       Он ожидает удара, чужого гнева или просто нахмуренных бровей. Но точно не того, что двойник легко податься вперёд прикасаясь своими горячими губами к его замерзшим, искусаным, не того, что чужие руки крепко, но мягко обнимут его за плечи, не того, что он сам от неожиданности вздохнет уставившись во все глаза на этого... Чёрта.       Прикосновение длится недолго, лишь пару мгновений, но даже тогда, когда копия отстраняется его губы покалывают приятным сладостным жаром. —Потому что я дорожу тобой, —только и говорит двойник.—А теперь выпей отвар, это поможет восстановить силы.       Всё ещё обескураженный, какой-то слишком подавленный Джон не сопротивляется, берёт в руки тёплую миску, рефлекторно вдыхая сладкий травянистый запах и делает первые глотки, обжигая горло. Но этой боли он не замечает, эта боль не стоит его внимания, потому что это ничто по сравнению с душевной.       Двойник забирает пиалу из рук. Вновь оглядывает его каким-то черезвычайно нежным взглядом.. —Создатель желал с тобой тоже познакомиться, но, к сожалению, у него дела. Сейчас после отвара тебя будет клонить в сон, а потому отдохни хорошенько, —а после хитро прищуривается и почти сладко тянет, —Дейви.       Джон провожает фигуру двойника холодным всё ещё настороженным взглядом, ощущая как внутри разливается тепло, сморяя его. Он недовольно фыркает, всё же укладываясь обратно в постель. И медленно думая о том, что разберётся со всем потом. Всё же... Действительно нужно насладиться этим мгновением тишины... Пусть даже если эта тишина в итоге окажется всего лишь дурным болезнным сном.       Сны всегда заканчиваются.       И его сон тоже закончится, возращая его в знакомую реальность, где скорее всего его просто подчинят чужой воле, где его просто сломают. Ему не хочеться вспоминать об этом, не хочеться думать об этом и вообще думать ни о чем. Джон закрывает глаза.       Но ему больше не снится знакомая жёлтая маска и грубый голос. Ему снится его улыбчивая сестра.       Саша плетёт венок из ромашек, звонко рассказывает ему очередную историю и нежно гладит по голове. Саша, чьи глаза блестят мёдом и солнцем, и он сам тянется к ней, кладёт голову на колени под громкий смех, смотрит в ясное летнее небо и улыбается.       Как он мог усомниться в ней. Саша всегда его спасала и сейчас тоже спасёт. Даже если это всего лишь на миг.