Старый новый бог.

      

             

«Грязная ночь

      Окунает мои мысли в воспоминания:

Поцелуй — его вкус и парфюм,

      Убеждаю себя в том, что там была не я.

      Затянусь и налью,

      В отражении такси размыто проплывают здания,

      Я забуду к утру, но потом всё по кругу -

Избавь меня от себя!

Вижу твои глаза как только я закрываю глаза;

Так легко поддаться, сдаться, взять и вернуть всё назад!»

      - Дора, «ASTI» - lovesongs.

              Одри пялилась в покоцанный экран телефона - даже не моргнула, когда на барную стойку перед ней упал тяжелый стакан. - Твой негрони, Ведьмочка. Негрони… Странный вкус - не коктейля, чего-то запретного. Именно так назывался первый в ее жизни коктейль. Первый в жизни алкоголь даже, если не считать причастного вина. И к чему она причащалась? К какому-то сборищу умалишенных, потерянных, растворенных людей. Хотя, к этому «сообществу» принадлежала еще и Рут: милая, добрая, но такая запутанная Рут. Сейчас, впрочем, запутанной выглядела сама Одри. Надо к ней съездить - навестить подругу, вот ее адрес - под потресканным стеклом, в диалоге с Малеком. С Малеком… Если она действительно поехала к Малеку только за адресом, почему все еще до конца не уверена: готова ли взглянуть Рут в глаза? Осознавать, что опять дала слабину - паршиво. По крайней мере, она встала с кровати. Сейчас просто нужно себя занять, все проходит, пройдет и это. Она психиатр, она знает. - Ты со мной не выпьешь, да? - Завтра, ведьмочка. Сейчас нужно готовиться к суду, ознакомиться со всеми деталями. Я, пусть никого и не представляю, все же хочу вникнуть в происходящее. - Давид, а Давид. Возьми меня с собой на апелляцию. Ты же не сможешь отказать своей любимой оценщице? - Самонадеянно с твоей стороны. У нас есть еще и Рафаил. - Он не оценщица, он оценщик. Ну Давид, пожалуйста! Сейчас это единственное «дело», что есть у Астреи. Мне о-о-очень нужно проветриться, занять себя. Хочу взглянуть на обвиняемого - не растеряла ли навыки. В последнее время, ви́дишь ли, знания в области психиатрии я использую редко. Давид лишь ухмылялся: - Уверена, что дело не в свидетеле со стороны защиты, Ведьмочка? - намекал на доктора Синнера, любезно согласившегося провести экспертную оценку действий подсудимого. Одри стушевалась: замялась, опустила взгляд в пол. Неужели, она стала такóй? Упустила момент, когда в бесконечных поисках Бога, себя и хотя бы толики смысла опостылевшего бытия растворилась полностью? Все попытки - истошны, удушающи и тунны, а растворилась она в смысле самом мерзком: не объединяющем (не как буддийский монах в пустоте самскар), а словно перебиваемый ветром огонек свечи в ночной темноте. Стала бесполезным сжатым комочком страданий, даже не пытается осветить себе путь - ей бы не потухнуть. А если потухнет - изменится ли что? Неужели, настолько она жалкая, что ее интерес к практическому приложению ебаной бумажки с буквами «M.D.» (Блять, да даже эта бумажка у нее только благодаря Малеку) принимают за интерес в сторону какого-то хуя, с которым она трахалась? Н-да, Одри… Как говаривал твой дядя-военный: «Был у меня в роте один хуй». Только не в роте, а во рту. Как же ты до такого докатилась? - Вздох. Нужно срочно брать ноги в руки, иначе потом из осколков себя не склеить - так мелко они раскрошатся - перестанут быть пригодными даже на витраж. Одри бесконечно стыдно: какая она никчемная, если Давид думает именно так! Но черта с два она что покажет, слабым пизда. Девушка закатила глаза и хмыкнула: - Уверена. Кто виноват, что тебя невозможно куда-нибудь вытянуть? Только и знаешь - по судам своим расхаживаешь! Но все же это лучше, чем киснуть в продуваемой сквозняками Астрее: сомнительное, но веселье. И как такой откажешь? Дело публичное: де-юре прийти туда может любой человек. Почему бы психиатру с лицензией не взглянуть на любопытного подследственного? - Почему не поедешь к Рут? - Я… Еще не готова. Не сейчас…, - может, эти слова и равносильны признанию: к Малеку она потащилась совсем не ради адреса подружки, ну и что. Зато она закрыла гештальт, зато ей теперь куда лучше. Разве это не благо? - Хорошо, Ведьмочка. Дам тебе бумажки, касающиеся твоей специализации, - парень покрутил пальцем возле курчавого виска. - Можешь полистать на досуге. Впрочем, углубляться не советую: наиболее вероятна обыкновенная пьяная потасовка. - Почему тогда подозреваешь наш профиль? - ей все еще немного неловко говорить «наш» применительно к мистике. Но она научится. Непременно. - Мм… Уже второй случай в этой хацапетовке: несколько месяцев назад нашли похожий труп. Ничего удивительного, все бухают ведь - что остается делать в глухой деревне? - Только?... - Только в обоих случаях с трупов содраны нательные крестики. Во втором - еще и кольцо с титлом. Совпадение, наверняка. Но, сама говоришь, в Астрее все равно толком сейчас дел нет. Почему не взглянуть? Одри кивнула, плеснула в чашку крепкого кофе - какой уж тут алкоголь, если завтра в суд? - и, фоном включив нелепое американское шоу, устроилась рядом с Давидом: листать бумажки. Боги, как она была благодарна кучерявому! Работа хоть немного отвлечет ее от очередного духовного кризиса. Но все же Одри не могла не кусать губ: с каждой новой прочитанной страничкой в голове все громче звенели вопросы: «А как Малек докажет аффект, опираясь на <подставить понятие>?», «Сможет ли опровергнуть явно свидетельствующий в сторону осознанности <очередной факт>?». Хоть гештальт и закрыт, остаточное нечто еще плещется в глубине ее душонки. Но это скоро пройдет: она психиатр, она знает.

***

Малека немного раздражала бесперебойная позиция родителей милого маленького трупа: «апелляция! апелляция! апелляция!». К чему? Это всего лишь избрание меры пресечения! Неужто несколькомесячное нахождение его пациента в КПЗ как-то скрасит горе от потери единственной дочки? Они же христиане - должны радоваться! Сейчас ребеночек, их же вере сообразно, у боженьки за пазухой пьет молоко, мед, воду и вино из четырех речек одновременно. Хотя вряд ли такую заблеванную, расхристанную, бесстыдно раскинувшую ноги, Бог - кем он ни был - к себе вообще подпустит. Не готовы смириться с «грехопадением» своей дитяти: не могла она согласиться провести ночь с первым встречным! - вот и клепают прошения на пересмотр. Только, он и апелляцию выиграет. Если надо будет, и кассацию. Зачем так держаться за нечто, во что давно не веришь, но не находишь сил принять обратное? Из-за этой глупой упертости он рисковал отменой очень важного дела! Хотя, теперь этому суду он был даже рад - заботы и хлопоты, плотный график не давали ему думать об Одри. О том, как спокойно и хладнокровно она смеялась, когда говорила, как ей плевать. Одри - плохая актриса, у нее всегда все на лице написано. Не врала, не играла - ей действительно плевать. Это выводило из себя - молодая глупая девчонка (молодость и глупость - лучшие спутники страстности), и даже ей похуй. А что он? Профессор, блять. Преподаватель ее бывший - а о каждой особи женского пола мыслит теперь только в двух категориях: «Она» и «не-Она». Новый Фихте, ебать. Но у одного очень важного (для него лично - так точно) человечка сегодня день рождения, и Малек не позволит никому этот замечательный день испортить. Пусть и придется приехать раньше обыкновенного - ничего. В психиатрических больницах подъемы ранние, уже в шесть утра бедолаг-пациентов выгоняют из палат (сойдешь тут с ума!) - санитаркам надо протереть пол. А, значит, в полседьмого уже можно напроситься на встречу. Выспаться Малеку так и не удалось: сон никак не шел, в голове, пирующими во гробе червями, плодились мысли. Всякие. Немного рассеянный от недостатка сна, но очаровывающий вокруг всех и вся, профессор Синнер прибыл в психиатрическую клинику св.Анны ровно к половине седьмого - как и планировал. Встретили его, однако, не радужно: пухлая девушка - девчушка скорее даже - совсем молодая и неопытная, упрямо старалась не замечать посетителя, заполняя какие-то бумажки, и распихивая по таблеточницам препараты. - Мисс… - взгляд быстро пробежался по бэйджу - Стилл, позволите Вас отвлечь? Я бы хотел попросить вывести мистера Спенсера в приемную. Пришел вот навестить старого друга. Девчушка оказалась стеснительной, только вот стеснение свое прятать привыкла за агрессией. Покосившись на Малека, прошептала тихо, но отчетливо грубо: - Приходите в приемное время, с двух до трех, за исключением среды и первой пятницы месяца. Мисс Стилл работала здесь недавно и во все подробности душещипательной истории дружбы дурочка Рико и профессора, доктора медицинских наук, и проч., и проч. Малека Синнера вникнуть еще не успела. Иначе обязательно пропустила бы. Да она и сейчас готова: раскрасневшиеся щеки выдают девчонку с потрохами: ей ужасно приятны вежливость и внимательность городского профессора. Клиника святой Анны располагалась в деревенской глуши, и была единственной на очень большой территориальный округ. Основной контингент: старики с Альцгеймером да пропившие последние мозги алкаши, еще была пара шизофреников, в их числе и Рико. Собственно, удаленное местоположение и не сильно проблемные пациенты сделали больницу одной из лучших: работы в деревнях особо не было, и сумевшие устроиться санитарки должностью своей дорожили - старались изо всех сил. Старикам читали сказки, экс-алкоголиков выводили на прогулки с повышенным уровнем физической активности. Тишь, гладь да благодать. Ремонт и условия оставляли желать лучшего, да и досуг у больных особенно не был устроен («какой вообще может быть досуг у умалишенных», - рассуждал главврач), но в целом, святая Анна - не самый худший вариант. - И неужели ничего нельзя сделать? - «расстроился» Малек. За своими заботами он и забыл, каково это, когда на тебя смотрят тáк: снизу вверх, обожая. Он поставил бы сотню: медсестричка готова отдаться ему прямо сейчас, без вопросов снимет трусы - стоит только попросить. Да, подобный взгляд куда приятней, чем снабженный фразой «парень, с которым я когда-то трахалась». - Ведь сегодня не просто «неприемный день», сегодня у Рико день рождения. Это Вам хорошо - молодая и красивая, явно не обиженная вниманием девушка, целая толпа из друзей, поклонников, смс-ок и звонков в праздник, а что мистер Спенсер? Родственники совсем вот забыли… Три, два, один… Мисс Стилл смотрит в карту: действительно, день рождения. - Ну что же, раз такое дело - проходите, конечно. Мистеру Спенсеру очень повезло иметь такого заботливого друга. - Разумеется. Девчушка удалилась, Пообещав устроить встречу с Рико в приемной. Кажется, это будет уже восьмой раз… Да, уже восемь лет подряд в этот день Малек навещает старого доброго Рико! Как интересно! Улыбка повела губы профессора: вот потеха то будет, если Малек все-таки выиграет это дело! А он выиграет! Сейчас, на апелляции, лучше, конечно, поработать над аффектом: доказать его легче, чем невиновность. А вот потом… Ха-ха, вот бы посмотреть на лицо Рико, когда тот увидит: все это время он чалился в деревенской эскулапной зря! Выдержит ли его вера такое испытание?

***

- Мне бы на его «исключение понятий» взглянуть - так бы я хоть что-то могла сказать. А сейчас обобщения делать - что воду в решете носить, - Одри расстроенно отложила бумаги в папку, чуть не рассыпав - ни она, ни Давид не были участниками процесса, а потому рассчитывать на места удобней (или хотя бы рядом со столом для бумаг) им не приходилось - сидели среди многочисленных родственников погибшей девчонки с краю зала. - Кто ж тебе даст его тесты, Ведьмочка? Персональные данные, все дела. Хотя, ты могла бы попросить у своего быв-ше-го, - специально выждал паузу: хотéл прозвучать двусмысленно, - профессора. - Если тесты что показали, их озвучат на заседании, - хоть знала, что развеселит Давида, не выдержала: отвела взгляд. А вместе со взглядом решила перевести и тему. - Так мало прессы… - А ты часто встречаешь в передовицах пьяные разборки? Кому это может быть интересно? - Психиатрам, - слова почти сорвались, но реплику прервал вошедший в зал Малек. Растрепанный, немного не собранный - спешил. И, судя по привычной расслабленности, считал все происходящее в зале недоразумением, опровергая тезис Одри. Мол, стоит только пару замечаний озвучить, и апелляция кончена. Возможно, так и будет. В душный зал словно вплыла «ее честь» - неспешно, безынициативно. Пробубнила что-то про «встать», «уважение к суду», смертельно уставшим голосом зачитала какие-то формальности. «Так странно, - думалось Одри, - решается судьба, пусть и не в целостном смысле, но все же: отправят ли человека за «вафли» или позволят провести ему время следствия с родными пенатами, а судье - держателю судеб человеческих - начхать. Фемида не только слепа, но и глуха ко всяким людским просьбам. Как, собственно, и любой Бог». За мыслью о Боге взгляд скользнул по Малеку. Любезничал с подсудимым, рассказал глупую шутку стенографистке, даже отвесил несколько комплиментов прокурору и его помощнице. Но лицо - незаинтересованное и безразличное ко всему происходящему. Одри даже поежилась - так он бывало смотрел и на нее. А потом вот «бросил». Да и слава Богу, что «бросил» - продолжать стойко принимать в свой адрес такие индифферентные взгляды она бы не смогла - поломалась. Одри прижала папку бумаг плотнее к коленкам - даже хорошо, что их усадили на отшиб. «Этот хуй» ее не видит, можно спокойно концентрироваться на процессе. Давид наблюдал за телепающейся туда-обратно папкой внимательно, но подкалывать оценщицу не решился. Вот нажрутся после суда в баре, тогда он ей все и припомнит. А сейчас бедолага и без того не в своей тарелке. Бубнеж Фемиды в лице заебанной женщины наконец-то окончился, слово перешло к прокурору. Затребовали как меру пресечения изолятор временного содержания - разумеется. Привели аргументы: если, конечно, «особая жестокость, с которой совершено преступление» можно счесть аргументом. И так всегда, каждый процесс - игра на чувствах судей, присяжных-заседателей, или даже экспертов. Как и любой мало-мальски толковый психиатр, Одри знала: оценка сильно зависит от того, что рассчитываешь получить на выходе: проективная идентификация и эффект Розенталя как-никак. По складочкам души прокатилась волна теплоты: и какого хуя кто-то посмел отобрать у нее ту бумажку? Она же такая неебически умная! «Даже без твоих лекций, профессор Синнер», - пронеслось в голове у Одри, но она живо заткнула этот внезапно прорезавшийся внутренний голосок. Абстрагироваться от бывшего (препода) удалось лишь на пару мгновений - слово передали «члену А, заслуженному В, уважаемому С, (и проч. и проч.) профессору, доктору медицинских наук Малеку Синнеру» Давид, до того внимательно наблюдавший и фиксирующий все слова (и полутона) говорящих, впервые взглянул на Одри - обеспокоенно. В порядке… Во всяком случае, внешне. Ее сюда никто не тянул, ведь так? Сама захотела, а, значит, уверена, что справится. - … таким образом, мы можем сделать вывод об активации гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковой системы подсудимого… - блять, какой же все-таки он умный. Видно, и правда читал книги, что у него в кабинете по стеллажам расставлены. Их там тьмы тем - Одри не верила, что такое количество вообще можно прочесть, хоть за несколько сот лет жизни, и перво-наперво подумала: книги закупались в качестве декора. Но то, как буднично Малек говорит подобные едва произносимые слова… И почему она поняла растекающихся на лекциях по психиатрии студенток только теперь? Это же так естественно - заводиться с непонятных слов: эволюционный механизм, призванный разнообразить геном. - Кроме того, я настаиваю на отделении аффекта физиологического от аффекта патологического. При проведении судебно-психологической экспертизы подсудимого было установлено отсутствие у обвиняемого в момент совершения убийства концентрации на сугубо аффективных переживаниях, прошу обратить особое внимание на постаффектные нарушения памяти и возбужденное вентролатеральное преоптическое ядро... - сущий змей. Заговаривать зубы хоть самого черта научит (Одри покосилась на Давида). Городит кучу слов, но огород этот весь прост, как два пальца обоссать: «обвиняемый уснул сразу, как почикал ножечком девчонку» - вот что стоит за фасадом. А Малек - мастер облицовочных работ: так же он накидал образ Бога на каркас простого homo sapiens. Со своими слабостями… Но Одри должна признать: хоть он и свалился с пьедестала Бога, предстал пред ней человеком - с человеком тоже бывает весьма приятно потрахаться. — Опросники и тестирование на полиграфе также свидетельствуют в пользу обвиняемого, показывая высокую степень достоверности результатов. - и не денешься никуда от этой нудятины, даже если уши заткнуть - все слышно. Одри закусила губу, мантрой произнося про себя «не думай не думай не думай о нем». - Хочу предоставить суду и снимки МРТ, с сечением мозга на уровне третьего желудочка: правое миндалевидное тело значительно больше левого, но оба в целом куда меньше нормы - это я подчеркиваю особенно. Мой пациент физиологически склонен… - Ваша честь… - Сердце Малека - как говорят в подобных случаях? - пропустило удар, только из толпы пришедших поглазеть на процесс раздался ее голос. Едва уловимый без микрофона, но уверенный. «Бля-я-я-я-ять», - вспышкой пронеслось в мыслях. Неужто ему это все кажется? Нет, голос нáверно Одри! - У меня возражение, - прокурор вытянулся, как охотничий пес, учуявший лисицу, и теперь с любопытством глазел на поднимающуюся из людской массы точеную фигурку. - Разрешите? Давид хотел одернуть, да толку? Ведьмочка уже успела навести шороху. Судья небрежно кивнула, жестом подзывая Одри к стойке свидетелей. - Представьтесь, мисс… - Одри Диана Браун. Medicinae Doctor. Психиатр, - Малек ухмыльнулся. Вспомни, мол, чьими стараниями ты MD, куколка. Стоило не допустить ее к экзамену еще тогда, он ведь мог - за прогул лекций… Сейчас бы бед не знал. А Одри продолжала: - Профессор Синнер, если позволите… Вы, разумеется, знакомы с тем, как дискуссионно понятие «нормы» в нашей науке. Какой подход к ее расчетам Вы прилагали? Статистический? Я так и думала… - Одри сжала челюсти, тут же отвернувшись от Синнера. Ох, она плохая актриса - будет он на нее так смотреть, непременно раскусит ее маленький блеф. Нет, исследование, на которое она сейчас обопрется действительно есть, и результаты именно такие, какие озвучит… Но получены они на крохотной выборке - если профессор узнает, разнесет аргумент в пух и прах. И зачем она вообще это делает? Одри солжет сама себе, если скажет, что хочет посадить за решетку преступника. Она хочет насолить Малеку, заставить его понервничать, как нервничала она. А почему бы и нет? Мелкая мстительность - это так по-человечьи, по-мирски. Не Малек ли учил ее потакать всем хотелкам? Пусть и пожинает результаты своих «проповедей». Кажется, он сам сказал: «Человек человеку Бог, если знает свои обязанности»? Назвался Богом - полезай в корзинку с результатами своей «божественной» жизнедеятельности, дорогой. - Статистический подход здесь неприменим, об этом говорит ряд исследователей - Бечериков, Леонхард, Ярош. Принцип изоморфизмов Амосова дает более достоверные результаты, и… - Хорошо, мисс Браун. Мы Вас выслушали. Спасибо. Согласно статье N АПК, суд объявляет перерыв в заседании, длительность - один час, - уставший голос оборвался ударом молотка. Участники и зрители процесса потихоньку стали разбредаться - кто попить воды, кто - справить нужду, или просто сделать глоток воздуха - в зале неимоверно душно. Давид удостоил Одри взгляда полного восхищения. И где его ведьмочка умудрилась набраться такой спеси? С гордо поднятым подбородком уделала собственного профессора! А тот сейчас неспешно открывает бутыль - аккуратно, чтобы не забрызгать пиджак - и провожает глазами уевшую его студентку, короткими шажочками (слишком высокие каблуки) семенящую в распростертые объятия Давида. И чувство такое странное… «Никогда не любил делиться. Даже ненужными игрушками», - так он себя убеждал. До конца перерыва оставалось несколько минут, и Одри не была собой, если бы не отложила посещение уборной на самый последний момент. Еще и замок у сумочки предательски заклинил - целая вечность ушла на обыкновенное «освежить макияж» - от духоты и яркого искусственного света потекла подводка. Твердое правило «лучше опоздать, но накраситься» помогло сдать не один экзамен: хоть коридоры уже опустели, и вся толпа набилась в зал суда - Одри особенно не спешила. Откровенно говоря, она вообще подумывала улизнуть: нудно, скучно, тухло! И (в этом она себе, конечно, не признается) Малека видеть не хочется. Затылок Одри с силой впечатался в стену, и только благодаря этой стене она удержалась на ногах: ничего не успела понять, а вокруг тела уже сомкнулась ловушка из мужских рук, на каждой - по такому знакомому ремню-фиксатору рубашки. Затылок саднил, но выглядеть слабой совсем не хотелось: - Чем-то обязана, доктор? - главное, смотреть в глаза. Не отводить взгляд, как бы не хотелось. Одри и сама понимала: заигралась, перегнула палку, но идти на попятную нельзя. Не перед ним. - Что ты позволяешь себе, Одри? Прогуляла все мои лекции, до единой, и теперь поучаешь? Еще молоко на губах не обсохло, - смотрит кошачьим прищуром. Одри инстинктивно облизнула губы - наивно, задней мыслью какой-то проверяя: нет ли на них молока. До чего же она сейчас нелепа! Чертов Малек так близко: он каждый раз поступает так, грубо нарушает личные границы, невербально выражает свое превосходство. Глаза прямо на уровне его губ - и Одри уже, самой себе на удивление, смакует их воображаемый поцелуй. Наверное, сотрется весь так тщательно наносимый ей за минуту до блеск… И пусть Одри плевать - тысячу раз плевать на Малека, но предательски слабая плоть помнит, как хорошо находиться под ним. В памяти всплыли все касания, взгляды - и похотливые, и до какого-то возбуждающего разочарования безразличные. Многие годы «христианской традиции» научили Одри: если тебе не открывают - стучи громче, колоти изо всех сил - как колотится сейчас ее сердце. Так близко к его губам, Одри уже вспоминает, каков Малек на вкус - как сладок его поцелуй, но… Не находит нужного фрагмента. Как книжку, перелистывает странички всей их совместной истории и понимает: она не знает, какие они, его губы. Он ни разу ее не целовал… И словно все оборвалось в груди: как, как она умудрилась в это ввязаться? Да, у них был «секс без обязательств», но даже в таком случае партнеров нередко целуют. Он что, ее считал за проститутку? Скорее, храмовую наложницу: для нее секс - ритуал, для него - способ избавиться от напряжения. Блять, Одри… Все понятно с самого начала, все как на блюдце… Нужно быть ебанутой, чтобы увидеть в Малеке - таком обычном и человеческом Малеке - Бога. Какая она идиотка. Еще немного - и ноги предательски подкосятся, спина проскользнет вдоль штукатурки: и вот Одри - плачущий в застенках административного суда калачик. Ну уж нет! Буддизм ваджраяны, которым она увлекалась как-то, ее научил: бери силы у любых эмоций, похуй каких. Лишь бы были силы! Сжала кулаки, язык ближе к небу: Одри собрала все, что ощущала: обиду, злость, желание отомстить. И похоть-похоть-похоть! Как бы ей ни было больно, отрицать, что она хочет этого подонка напротив - безумство. Давай же, Одри! Действуй! Ответь ему хоть чем-нибудь! - Что Вы себе позволяете, профессор? Возомнил себя Богом? - и нахуя она это сказала? Неважно, все лучше, чем сжаться в клубок и рыдать. Малек улыбнулся. Не так, как улыбался до того в суде, искренне. Одри уже научилась различать его мимику: точнее, подмечать тончайшие движения мышц, которые были ему неподконтрольны. Любому незнакомому человеку Малек казался именно таким, каким показаться хотел. - При более интимных обстоятельствах Вы были не против меня так называть, дорогая Одри. Это стало последней каплей. Он сам же сделал так, что подобные «интимные обстоятельства» больше не повторяются… - Полагаю, такому образованному человеку, как Вы, знакомо понятие «deus otiosus»? - согнутая в колене тонкая женская ножка, опираясь каблуком на стену, плавно взяла выше: пока колено не вжалось в мужской пах. - И Вы вряд ли хотите разделить его судьбу, верно? Они стоят в темном коридоре вдвоем: хрупкая девушка и прижавший ее к стене мужчина, которому та чуть не отвесила по яйцам. Но происходящее, казалось, Малека ничуть не смущало. Понятие «deus otiosus» профессору знакомо было, и достаточно неплохо. Низкое качество образования при монастырях - нелепый стереотип. По крайней мере, в том, где рос он, уроки истории проходили ярко. В памяти пронеслась хроника угаритского пантеона: Малек буквально слышал голос гладковыбритого отца Маттеуша: поставленный и приковывающий внимание. История оживала сама: вот он, deus otiosus во всей красе - бог Илу. По спине пробежал разряд: весь класс смотрит на Малека, когда падре сообщает, о втором имени бога. Не отвечающий на людские молитвы праздный языческий бог - такой он, этот Илу. Но Малеку уже тогда не интересна личность, ему интересна причина. Почему себя так вел - никто никогда не узнает, тексты потеряны, а в тех, что дошли - неясен исторический контекст. Зато сохранившиеся таблички весело повествуют: про то, как уставший терпеть Баал, отрезает Илу член и становится верховным богом сам. Вот он: круговорот богов в природе: на смену старому всегда придет кто-то еще. И Одри обязательно найдет себе нового… И Малек будет скучать по ее каламбурам, остротам. И по сексу с ней тоже будет скучать. Причина, как и в случае Илу, неведома никому. Профессор рассмеялся: тем самым смехом, от которого плавилась Одри, который заставлял ее ноги трястись - заливистым, игривым задорным. - Не понимаю, на что Вы намекаете, Одри. Просто решил, что, несмотря на духоту зала, Вам стало прохладно, решил предложить свой пиджак. Не бросать же даму в беде. Одри не знала, что и думать: прохладно? Во всем здании адская парилка! Верное направление мыслей подсказал бесстыдный и неприкрытый взгляд, блуждающий по ее груди. И по затвердевшим и легко проглядывающим теперь сквозь тонкую ткань блузы соскам. - Так Вы замерзли? - он не говорил прямо, нет. Он опять наслаждался своими играми: добавлял «или ты просто рада меня видеть» одним своим прищуром. А Одри в ловушке. В очередной раз. А ведь только поверила, что переиграла профессора в зале суда! Малек из тех, кто жертвует ферзем, но ставит мат. Что ей оставалось? Признаться, что все еще хочет его и не властна над своими желаниями или согласиться на пиджак и выглядеть как полная дура, отрицая очевидное? Возможно, черпать энергию из похоти - идея хорошая, но не когда рискуешь от нее сгореть. Вспомнилась уже набившая оскомину батина фраза «помолчишь - за умную сойдешь»: не сказав ни слова, Одри дернулась, требуя ее пропустить, но Малек сдаваться был не намерен: импровизированная «клетка» не давала пройти. - Ох, и еще, мисс Браун. Просто хотелось напомнить: у меня достаточно влияния, чтобы перекрыть кислород любому психиатру в этом городе. Ощущения нахлынули с такой интенсивностью, Одри не могла не закрыть глаз: бельмом на памяти всплыл кабинет Синнера, ее полурасстегнутая рубашка и его рука, сжимающая женское горло. Голову повело: так явно представила она легкость и внутренний жар, которые приходили с опьянением углекислым газом - так происходит, если не можешь ни вдохнуть, ни выдохнуть. Малеку явно нравилось наблюдать Одри такой: возбужденной, не способной совладать с собственными мыслями. Это уже не та безразлично смеющаяся Одри! Теперь его очередь демонстрировать отчужденность. Он смотрел на нее перед собой, и никак не мог взять в толк: почему каждую девушку на своем пути он начал вдруг сравнивать с ней? Чем эта, тáящая под его взглядом, Одри отличается от, к примеру, секретарши? Тем, что смогла утереть ему нос на заседании суда? Толку-то, все равно дело останется за ним - не битьем, так катаньем. Он подался вперед - любимый прием Малека: вторгнуться в личное пространство максимально бесцеремонно, задавить собеседника, не издав и звука. Ему так хотелось посмотреть, как Одри отпрянет и ударится о стенку своей милой (и, как выяснилось - не пустой) головой. Но Одри оставалась на месте. Не шелохнулась, хотя между их губами не осталось и сантиметра? Знала: в подобной игре Малека ей не обойти, но обернуть все в «ничью» еще можно, нужно только воспользоваться одной маленькой промашкой профессора: он имел неосторожность свести тему к собственному фетишу. По крайней мере, Одри может устроить так, что от желания сгорать будет не она одна. Подняла подбородок - и между их губами едва ли пятая часть дюйма. - Перекрыть кислород? Хотите заткнуть мне рот? Заставить замолчать? - Может быть. Но я способен на вещи куда хуже: могу и затянуть петлю на твоей очаровательной шейке, - перешел на «ты». Звоночек потерянного самоконтроля - Малек больше не хотел отыгрывать любезность. Вероятно, занял мысли чем-то другим? Одри сглотнула - ей и впрямь немного не по себе, но основная цель - раззадорить Малека. Она видит, как в серых глазах отражается резкое движение выступа ее гортани. А ведь девушка так и не убрала колено, и теперь могла чувствовать, какóй эффект имеет каждое ее слово и действие. Шум в начале коридора, тяжелая поступь: - А я уже стал переживать, Ведьмочка. Вышел тебя искать, а ты тут… с профессором Синнером. - Извините, что задержал Вашу оценщицу, решил с ней поболтать, пока выдалась возможность: спросить, навестила ли она Рут? А Малек все продолжает играть, не взирая на вмешавшегося в опасную интимность момента Давида. Знает же: не поехала Одри ни к какой Рут, а адрес - пустая отговорка, предлог, под которым она решила с ним увидеться в тот раз. Знает, и провоцирует. - Да, все в порядке. Профессор просто спрашивал, а я отвечала: при том уровне отношений, какие у него выстроились с моей подругой, он может спросить у нее лично. Одри сделала ставку: Малек не осмелится заговорить с Рут о ней. И не прогадала. Он действительно не станет, не сможет. Если только Рут не спросит о ней сама… - Рад был повидаться, Одри. О, и, прошу, отправьте мне по электронной почте doi исследования, на которое вы ссылались, договорились? Одри, которую Давид взял под локоть и уже уводил прочь, кивнула.

***

Решение так и не приняли - заседание отложили, взяли несколько дней на ознакомление с доводами Малека. Тот читал статью, на которую сослалась Одри, и хохотал. Девчонка умна, била в самое слабое место любых психо-физических исследований - понятие «нормы». Так довести до абсурда можно все, что угодно! Скоро приедет Рут - он ей непременно расскажет, вместе оценят эту прелестную работку с выборкой из двадцати одного человека. Посмеются. Уже через час сектанточка переступает порог его дома: еще войти не успела, а уже виновато интересуется: - Как там Одри? Не звонила? Малек собрался ее одернуть: зачем она спрашивает? Но остановился. А почему, собственно, и не спросить? Это Одри заблуждалась относительно его, Рут же иллюзий не питает: она здесь затем только, чтобы потрахаться и, может, узнать что-то о подружке. К чему ей думать о желании (точнее - его отсутствии) Малека вести диалог? В чистом виде секс без обязательств. Не этого ли он хотел? - Приезжала. Дал ей твой адрес. Так что не удивляйся, если нагрянет в гости. Хотя, я бы не ждал. Приподнятые уголки полупрозрачных рыжих бровей говорят о сожалении и стыде: - О чем говорили? - Уж не о тебе, - профессор нахмурился. - Но она беспокоится, это видно. Еще не до конца приняла произошедшее. Ей нужно время, - такой холодный тон. А он надеялся провести вечер, слушая стоны и ахи, нежные и надорванные вопли голосочком Рут. И не только слушать - быть их причиной. Но все настроение заруинено расспросами, от похоти, что чуть не испепелила его в судебном коридоре, нет и следа. Что оставалось? Выпить в одиночестве и думать о всяком? Все же выебать Рут? - Чего стоишь, проходи. Налить что-нибудь?