Вслед за мечтой и тобой.

В полумраке комнаты стояло старое пианино, покрытое тонким слоем пыли. Его деревянный корпус хранил тепло ушедших лет, а клавиши — воспоминания о несбывшихся надеждах. Парень сидел напротив инструмента, сутулившись, словно пытался спрятать свое лицо от времени, которое безжалостно отнимало у него всё, что он любил. Его пальцы нерешительно коснулись клавиш, и тишину разрезал хрупкий, едва слышный аккорд, словно первый вздох после долгого молчания. Звуки музыки струились медленно, точно извилистая река, наполненная горечью и светлой печалью. Каждый аккорд, каждая нота отзывались в его душе болью утраты. В этом звучании было всё: счастье детства, которое он давно потерял, невинная улыбка младшей сестры, и горечь упущенных возможностей, и безмолвная тоска по человеку, которого он больше никогда не увидит. Его глаза оставались прикрытыми, как будто музыка была для него способом вернуться туда, где время не властно. В этой комнате оживали призраки прошлого. Он снова видел себя. Другого себя. Он вспоминал, как впервые коснулся этих клавиш, как звучала его первая мелодия. В тот момент он ещё верил, что сможет изменить мир. Но мир изменил его. Музыка становилась всё более тревожной, наполняясь затаенным отчаянием, а затем внезапно затихла. Парень замер, его руки повисли над клавишами. В этой тишине было больше слов, чем мог бы сказать любой человек. Он встал, обернулся и ушел, оставив пианино молчать в темноте. Оно ещё долго хранило в себе отголоски той мелодии, созданной не только руками, но и сердцем, которое всё ещё билось, несмотря на боль и сожаление. На его плечах лежало много ошибок. Множество проступков, последствия которых за него решали другие. У него не вышло. Не вышло стать последователем Семьи, не вышло стать хорошим старшим братом, не вышло научиться любить. Золотистые глаза безмолвно смотрели в окно, за которым был лишь открытый космос. Космос за окном гиперпоезда был безмолвным и бесконечным. Там, где раньше чернильная тьма разрывалась лишь редкими точками звёзд, теперь раскинулось нечто совершенно иное. На фоне безжизненного вакуума медленно разгорались сине-золотистые облака туманностей, переливающиеся, как жидкий свет. Они будто двигались, живые, дышащие, приглашающие заглянуть за их загадочную завесу. Чёрное полотнище космоса изредка оживляли проблески далёких светил, холодных и равнодушны В этом великолепии не было звука, но оно всё же говорило с ним. Тишина космоса не казалась пустой; напротив, она звенела сотнями несказанных слов. В каждом проблеске света он видел отражение того, кем он был, и тени того, кем он мог бы стать. Что-то было в этом успокаивающее. Что-то, чего ему не хватало всё это время. Последствия порядка всё еще скребли на душе словно уличный, дикий кот, и эти царапины навряд ли так быстро заживут. Тихий вздох слетает с губ галовианца, когда тот поворачивается, взирая на своих новых "друзей". Присоединиться к звездному экспрессу казалось ему действительно правильным. Но того факта, что после всего содеянного к нему относились с осторожностью и недоверием - скрыть было нельзя. Но его приняли. После всего его действительно приняли. Сможет ли он принять нового себя так же? Сможет ли он оставить прошлое позади, забыв о мечтах, принципах? Забыть о нём? «Интересно, как он поживает...» — Бездумно пронеслось в голове ангело-подобного, вновь и вновь возвращая круговорот мыслей к былому возлюбленному. Чужие золотистые волосы, глаза авгина, что другой, пожалуй, не в силах забыть никогда, как бы не пытался. У них даже не было шанса попрощаться. Использование и предательство – лишь способ обмена. При вспоминании этих слов, что, казалось,было девизом раба Сигонии, заставляли губы содрогнуться в сухой, вовсе не веселой улыбке. Это было то, что люди называли тоской? – О чем-то думаешь? — Сандэй действительно не заметил, как к нему обратились и подошли со стороны. Холодный, практически не выражающий ничего взгляд устремился на галовианца, вынуждая вернуться к настоящему. Из всех членов экипажа, Сандэй видел в Дань Хэне того, в ком видел себя. Они были разными, прошлое было совершенно различным, но почему-то, этого парня он понимал. –Можно и так сказать...Так, какой у вас дальнейший путь назначения? — У него не хватало духу назвать себя членом звездного экспресса. Заслужил ли он это звание? Заслужит ли когда-нибудь? – До твоего появления, мы решили отправиться на Амфореус. — Амфореус...Планета, скрытая ото глаз многих, о существовании которой знают немногие. Побывать там было бы хорошим опытом. Возможно..там он найдет своё место? А может, ему было суждено скитаться по планетам вечно, так и не найдя искупления. – Вот оно как...Благодарю. — Бесстрастная улыбка дрогает уголки губ и галовианец кивает, в ответ получая ответный кивок. Молчание. Неуютное молчание. Было бы невежественно уйти, а завязать разговор было не о чем. Да и судя по настрою парня напротив, он думал ровно так же.

***

Это был первый гипер-прыжок в жизни ангело-подобного. Что-то подсказывало, что не последний, но признаться честно, это было...сумбурно. Каждый, кто только мог предупредил господина Воскресенье, что его ждут "незабываемые ощущения" и они не солгали. Головокружение, тошнота и едва не потеря сознания действительно были незабываемыми ощущениями. От "инструктажа" он отказался, о чем пожалел. Стоило быть...готовым к этому. Но теперь за окном экспресса вид был совершенно иной. Космос сменила бескрайняя, казалось, непригодная для жизни совсем планета. Впечатление вызывало фильма пост Апокалипсиса снятого на Пенаконии. «Как долго ты еще будешь проводить параллели? Отпусти прошлое.» — Голос в голове звучал отвратительно протяжным звоном. Где-то там, в глубине души, он не замолкал. Тот, кого Сандэй пытался подавить не хотел молчать. И он был согласен с ним. Ноги касаются сухой земли с трескающим звуком выходя из вагона экспресса. Тут было..действительно пусто. Члены экипажа, решившие начать с обсуждения плана остались стоять у поезда. Что-ж, иметь хоть какое-то представление о том, что делать было правильно. Но просвещаться в планы Воскресенье пока что не планировал, отрекнувшись о том, что хочет пройтись да осмотреться. В ответ ему последовал лишь кивок. Серо, грязно и дискомфортно. Всё вокруг казалось покрытым плотной пылью времени. Серость ландшафта давила, словно сама планета была выжжена до состояния абсолютной пустоты. Только так галовианец мог описать недолгое нахождение тут. Но отступить и отсидеться где-то в стороне было бы постыдно. Не после того, как ему доверились и приняли. Делать глубокий вдох было ошибкой. Легкие моментально наполнил сухой воздух, заставив ангело-подобного задыхаться, а крылья дрогнуть подвергнувшись кашлю. Со стороны он выглядел как какой-то астматик. Но приступил кашля заглушили шаги со спины. Он отошел достаточно далеко и на вряд-ли его догнал кто-то с экспресса. Тогда...? – Какие люди в Голливуде, господин Воскресенье! — Такой до чертиков знакомый, черезчур пропитанный сарказмом голос. Голос, словно раскалённый металл, растекался по его сознанию, оставляя ожоги. Этого не могло произойти. Ни в одном из жанров дешевого фильма, нет. Вновь слуховые галлюцинации? Слишком реалистично. Сандэй сразу же узнал манеру речи голоса. Голоса того, кого он пытался забыть уже долгое время. Медленно, осторожничая галовианец оборачивается. Он не ошибся. Он ни за что бы не ошибся и не узнает авгина. – ....Почему ты тут? — сказал он, стараясь сохранить спокойствие, но голос всё же дрогнул. Первый вопрос возникший в голове был произведён вслух. Воскресенье умолял себя не смотреть в чужие глаза, боясь, что он может там увидеть. И он увидел то, чего боялся.