What Fools These Mortals Be

— Жертва – не жертва, если она ничего для тебя не значит. Предай забвению остатки своей прежней жизни, чтобы стать той, кем ты должна быть. Приди кому в голову в этот момент спросить у Гейла — он бы ответил, что до последнего верил в способность Шэдоухарт сделать правильный выбор. Пока не услышал тихий, вкрадчивый голос Доан: — Они страдали все это время. Из-за тебя. — Что же мне… Шэдоухарт осеклась, встретившись с ядовито-зеленым взглядом. Гейл покачал головой. Но, как и всегда, — не вмешался. Позволь себе волшебник проводить с ней больше времени, он смог бы склонить ее на верную сторону, как можно дальше от Шар. Не сомневался в этом. Потерянная во тьме девушка, которой всего лишь нужно помочь выбраться, и даже не нужно было… касаться кровавого безумия, постоянно рискуя стать его жертвой. Гейл перевел взгляд с Доан на опустошенную Шэдоухарт, бледную и одинокую посреди бескрайней тьмы. Она неуловимо напоминала ему Мистру. Не только внешне, но и внутренне — слегка снисходительной манерой держать себя и чувством собственного достоинства, рискующем перетечь в превосходство. Тщательно выстроенная защита из страха показаться слабой. Вот только, в отличие от всемогущего существа, Шэдоухарт была обычной смертной, отчаянно нуждающейся в помощи. Доан же отличалась от Мистры, как день отличался от ночи. Баалова дочь вряд ли бы оценила его стремления спасать кого-то, кроме нее самой, а доверие ее потерять было легче, чем познать смерть от ее кинжала. Время вмешиваться прошло уже давным-давно — и он сознательно сделал этот выбор. Темный юстициар Шар принесла свою жертву, оставив всю боль и память о ней во тьме. Единственное утешение ее богини. — Доан! — Шэдоухарт, очнувшись от наваждения, увидела ее перед собой первой и с радостной улыбкой кинулась обнимать. — У меня получилось! В чем бы ни было мое последнее испытание — я прошла его! Прошла! Гейл поймал растерянный взгляд чародейки, застывшей в объятиях жрицы, и прочитал в ее глазах почти что мольбу о помощи. Он с неодобрением поморщился и развел руками. Доан резко вырвалась, прошипев: — Ждешь, когда в твоей спине окажется кинжал? Не прикасайся ко мне. Я же чуть не убила тебя сейчас, еле сдержалась. Фыркнув и вздернув нос, она тут же поспешила прочь из зала. — Да что с ней опять такое? — Сказала Шэдоухарт, обиженная в самых лучших чувствах. — Ничего особенного, — ответил ей Астарион, придирчиво рассматривая потертости на коже своих перчаток. — Гейл пару раз упомянул Мистру, пока ты общалась со своей богиней. Архимаг закатил глаза прежде, чем бросить на вампира злой взгляд. — Еще слово — и я испепелю тебя. В качестве подтверждения своих слов он лениво взмахнул рукой, вокруг которой мягко закрутились небольшие вихри пламени. Астарион широко оскалился в подобии улыбки, обнажив клыки, — будто это его от всей души позабавило. — Ты еще не бог, волшебник, чтобы угрожать мне. — А с вами-то что не так? — Воскликнула Шэдоухарт, всплеснув руками. — Идите вы все отсюда к дьяволам со своим эго! Как только она, словно поставив точку в разговоре, тоже ушла прочь, Астарион заливисто рассмеялся, обращаясь снова к Гейлу — будто бы и не произошло между ними конфликта мгновение назад: — С трудом удержался, чтобы не рассказать ей, что она сделала. Посмотреть — не подстегнет ли это ее память. — Теперь у тебя только одно желание: как бы кого обречь на вечные страдания? Вампир пожал плечами. — Посоревнуемся в этом славном начинании, Гейл? Буду с нетерпением ждать твоего вознесения — вот тогда-то и начнется веселье, я уверен.        Речная галька мягко шуршала под подошвами сапог, а от реки приятно тянуло прохладой и свежестью, ободрявшей после темного и мрачного подземелья, где сам воздух казался застывшим во тьме. Спокойствие прорезал резкий звук камешка, упавшего в воду. В руке у Доан было еще несколько. Несмотря на падающую тень от Дома Печали, ее алые волосы были привычным ярким пятном среди окружающего пейзажа. — Думаешь, я злодейка? — Сказала она, не обернувшись к подошедшему волшебнику, и со злостью кинула свою очередную жертву в воду. Гейл еле слышно вздохнул. — Ты не устала сама задавать этот вопрос? Это твое решение. Как и решение Шэдоухарт. Я много раз говорил тебе — я здесь не чтобы судить. Она хмыкнула. — Ты и наше с тобой будущее — вот, что важно, — добавил он, сделав к ней еще пару шагов. Гейл думал, что будь они в обители не Шар, но Баала, ему было бы сложно остаться безучастным. Доан взглянула на него украдкой и снова отвернулась к реке, чуть нахмурившись. Вздохнув, произнесла: — Я кое-что вспомнила. Когда Шар… раскрыла правду Шэдоухарт. Он вскинул бровь: странный побочный эффект, но ему все же было любопытно. — Расскажешь? Она торопливо кивнула и подошла поближе к воде, высыпала в нее все оставшиеся у нее камешки разом. — Ты никогда не задавался вопросом, почему Кетерик оставил меня в живых? Он, в отличие от Орин, никогда не был глупцом. Отчаявшийся безумец, игрушка в руках богов, как и все мы, — но не глупец. Гейл пожал плечами и тоже подошел ближе, присел, чтобы дотронуться до прозрачной и прохладной глади воды. — Я думал об этом и решил, что он договорился с Горташем. Доан наморщила нос, услышав имя эрцгерцога. — Да, похоже на правду, — фыркнула она. — Но дело вряд ли было только в этом. Он… наблюдал. За мной. Волшебник повернулся к чародейке, поймав взгляд ее темных в тени глаз. Он нахмурился, ожидая продолжения, опасаясь предположить, к чему она ведет. — Кетерик отдал все, чтобы вернуть себе свою любимую дочь. Проклятие, ужасы, предательства, все эти многочисленные смерти — все из любви к ней. К своей единственной дочери, плоть от своей плоти. Ее голос чуть надломился, в глазах появился блеск, который Гейл видел, когда Доан начинала рассуждать о смерти. Преимущественно своей. Он старался ничем не показать легкого беспокойства. Никогда не знаешь, какой новый виток примет ее безумие. — Поэтому ему было так интересно. Наблюдать, как я, захлебываясь собственной кровью и мозговой жидкостью, ломаю себе кости черепа или пальцев, пытаясь выбраться, и… — Она набрала воздуха в грудь, пытаясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями. — Молюсь. Прежде, чем Гейл успел что-то сказать, Доан, криво улыбнувшись, продолжила: — Я молилась и умоляла. Я пролила столько слез, сколько не пролила за всю свою жизнь. Ничего не произошло. Ни чуда. Ни божественного вмешательства. Ни-че-го, — она опустила глаза и добавила совсем еле слышным шепотом: — Отец не ответил на мои молитвы. — Доан… — он поднялся и попытался сделать к ней шаг. Она остановила его жестом. Посмотрела на него взглядом, который мог вывернуть душу наизнанку. Гейл хорошо знал его. Еще рано. — Все это время я верила, что выжила в Лунных башнях только благодаря ему. Его божественная кровь не дала мне умереть и позволила пережить все, что бы не смог пережить никто другой. Я ведь всегда была его любимой дочерью... Он внимательно посмотрел на нее, и осторожно ответил на незаданный, но явно ощущаемый вопрос, который она без конца задавала себе: — Боги не могут вмешиваться в дела смертных без последствий для себя. Вероятно, что Баал не стал рисковать собой… ради тебя. Доан слабо улыбнулась его словам. — Я умоляла его не о спасении. Только о том, чтобы он забрал мою жизнь. Прекратил мои страдания. Гейл покачал головой и попытался выразить взглядом сочувствие и любовь, которую ощущал к ней. Если бы она позволила, то попытался бы укрыть в ней, чтобы Доан все забыла и думала только о настоящем. Но о прошлом не мог не думать он сам. Баал славился жестокостью и беспощадностью, даже к своим детям-отродьям. Возможно, это было своеобразное испытание? Если дитя сможет проложить кровавый путь к своей свободе, он сочтет ее достойной? Но если Баал с самого начала собирался обрекать дочь на подобные испытания, то почему он вообще решил сделать именно дочь? Этих рассуждений Гейл старался ранее избегать, совершенно точно ощущая, что на некоторые вопросы предпочел бы вовсе не знать ответ. — Это ведь не вся история, верно? — Осторожно спросил он. Ее улыбка снова стала кривой и полубезумной. Доан склонила голову на бок, посмотрев вдаль, и продолжила: — У меня есть… брат, если можно так сказать. Ты наверняка слышал о нем, да и Джахейра может многое тебе о нем поведать: Саревок Анчев, один из самых мерзких ублюдков, что знал этот город, — она усмехнулась. — Всего лишь порченная кровь, жалкий неудачник — вот кто он для Баала. Доан чуть помолчала, опустив взгляд, будто обдумывая следующие слова. — Отец вернул ему жизнь, заставил снова служить культу и мне — но не вернул почти никаких сил. Я часто задавалась вопросом — почему? Саревок — лишь пустая оболочка, в которой едва ли есть крупица божественной силы Баала. То, что может… лишь давать новых отродий. Она многозначительно взглянула в глаза Гейлу. Он вскинул бровь. У Баала были еще дети? Но он никогда не слышал о ком-то, кроме самой Доан и… — Орин? — спросил Гейл, и она кивнула. — Несмотря на мою бесконечно пылающую ненависть, я не могу не испытывать к ней жалости. Могу только представить, насколько тяжело может быть сломан разум, когда ты не только проклятое отродье Баала, но еще и дочь собственного деда. Доан отвернулась от Гейла, оставляя его обдумывать сказанное. «Дочери у Баала получаются еще более безумные, чем сыновья — поэтому их он любит особенно и извращенно». Была во фразе Джахейры двусмысленность, которую волшебник не захотел уточнять. У Доан была слишком яркая внешность для простой случайности. Баал из своей сущности мог создать мощное, сильное существо. Но перед Гейлом была изящная, почти хрупкая полуэльфийка с шелково-алыми волосами и округлыми бедрами. Кровавый бог создал себе не дочь. Не совсем дочь. С одной стороны — послушный инструмент, воплощенное орудие его воли. С другой… Как давно Доан поняла, что как только она перестанет быть послушным инструментом, то превратится в чрево, воспроизводящее новых отродий? Чистых, с неразбавленной кровью. Тонкая взаимосвязь ее жестокости, безумия, казавшейся ему раньше необъяснимой любви к Баалу, смешанной почти с животно-паническим страхом… Их собственные с ней конфликты, ее попытки решить всегда все по-своему, но стоило ему проявлять чуть больше воли, как Доан сразу сдавалась, подчинялась... покорно ластилась. Гейл почувствовал, как содрогнулся от собственных мыслей. Любая нормальность была искажена в ней уже в момент ее создания. Разум был поврежден под пытками в Лунных башнях. Если он в самом деле любил ее, то зачем требовал невозможного? — Доан, Баал не… — Нет. Никогда. Гейл кивнул. Это не уменьшало остальных деяний злобного бога, но определенно успокаивало. Всего лишь ее страхи, а с ними он знал, как бороться. Подойти со спины, обнять, мягко заключить в кольцо своих рук, положив ладони поверх ее собственных. Простой, понятный жест и необычайный риск для него самого — но она даже не шелохнулась. Не было и случайных видений. Гейл поцеловал ее в висок и заметил, что ее глаза закрыты. Доан тихо вздохнула. — Тебе не стоит об этом думать. Он почувствовал, как она легко мотнула головой. Но не попыталась уйти, постаралась прижаться к нему еще сильнее. — Знаешь, я ведь была едва ли старше Шэдоухарт, — еле слышно произнесла Доан. — Не помню лиц, даже имен не помню. Кажется, что они были такие же, как и ее родители. Обычные люди, чья ошибка — забрать младенца с тела мертвой женщины. Просто жертвы очередного бога. Мои жертвы. — Разве твои? — Мягко сказал он, касаясь губами ее уха. Она повернула к нему голову. — Я не хочу скрываться от правды в удобную ложь, Гейл. — Ты не злодейка, милая. Доан вскинула брови. — Ты спросила меня об этом, когда я подошел. Я всегда так думал, и мое мнение неизменно. А еще я точно знаю, кто истинный злодей этой истории. Гейл переместил ладони на ее талию, чуть крепче прижав к себе, и она судорожно выдохнула: — Я хочу, чтобы его настигла расплата. За все. За то, что сделал меня такой. Он поднял руку к ее лицу, провел пальцами по щеке, коснулся указательным уголка губ. Хитро улыбнулся. — Баал не одинок. Она чуть нахмурилась. — Ты же не надеешься в самом деле… — Не надеюсь — знаю. Я помню, как ты сказала мне, что не нужно бояться богов. Всего лишь у кого-то больше силы и власти, а у кого-то — меньше. Доан осторожно коснулась чуть засиявших линий темной нетерийской сферы в вырезе его мантии, провела по ним дорожки вверх, к его шее. Гейл взял ее руку в свою, поцеловал ладонь и прижал к своей щеке. Наклонился, почти коснувшись ее губ. — Твой отец хочет смертей и хаоса в мире смертных, но мы устроим его в мире богов. У нее перехватило дыхание от его слов, в глазах вспыхнул яркий огонь — отражение того, что горел в нем самом. — Я бы не желала ничего больше… Алое пламя, алый порок — символ тех самых смертей и хаоса — прильнул к его губам. Волшебник приручил его, а оно захватило его душу.