What Fools These Mortals Be

Доан поймала рукой поток крохотных серебряных звезд, задержала несколько пальцами, чтобы затем отпустить в омывающие лодку фиолетово-алые призрачные воды, — но они отказались падать вниз, лишь закружились вокруг ее кисти в легком радостном танце. Она не сдержала довольной улыбки. Очередная его невероятно красивая иллюзия. У него все всегда получалось красиво. Гейл… творец, создатель. Скрывающий правду в иллюзиях своих слов. Доан чувствовала на себе взгляд его внимательных темных глаз, но не захотела смотреть ему в глаза сама, боялась, что он прочитает ее мысли, черные и мрачные, кровавые — и красивая иллюзия развеется очередным извращенным порождением ее разума. Она напомнила себе, зачем он позвал ее сюда, отвлеклась от созерцания идеального пейзажа. Властью не делятся. Доан бы точно не стала. Не стала бы? Даже с ним? Сердце болезненно сжалось — от внутренних противоречий, от отвращения к себе, от непонимания: где правда, где ложь, а где ее обыкновенная глупость от влюбленности. Короной мечтают владеть столь многие: ее Темный Отец, Рафаил, Горташ, даже Астарион… Что отличает Гейла от остальных? Только то, что решил действовать иначе? Все ждут, что она принесет им корону Карсуса, словно ценный приз на блюде. Гейл преуспел лишь в том, что ближе всех подобрался к ее сердцу — даже ближе, чем Баал, сжимающий это черное сердце в кровавых когтях. Прости меня, Отец, ибо я… Она кинула взгляд на волшебника. Нахмурилась. Его речь о Внешних планах, богах и возможностях была вдохновляющей и убедительной — как и иллюзия, что он так искусно сплел, как и его обещания — хитрое плетение словесного кружева. Ей всегда нравилось его слушать. — Доан, моя алая мечта, мой Рассвет, скажи, только скажи, что хочешь того же, чего и я. Не дождавшись ответа, Гейл взял обе ее руки в свои, прижал ее пальцы к губам, чтобы затем покрыть их мелкими поцелуями. Ей казалось, что лодка — это иллюзия в иллюзии, а на самом деле она тонет в бесконечных фиолетово-алых потоках, не в силах сказать и слова. Нет, это не может быть настолько тонкой манипуляцией. Мужчина перед ней был искренен, в самом деле. Доан взмахнула ресницами в тщетной надежде прогнать непрошеную влагу в глазах. Нет, это все равно не может быть правдой, она обязательно разочаруется в нем — горько, больно и сильно. В прошлый раз ошибка и предательство дорого ей стоили — начиная с разбитого о поверхность иллитидской капсулы черепа. Рассудка, памяти, способностей. Она почти потеряла себя — в этот раз она рискует потерять много больше. Нет, даже сами ее рассуждения бессмысленные: они не смогут быть вместе, это в самом деле иллюзия, от начала и до конца. Но ей хочется согласиться, — что, если она правда согласится, чтобы порадовать его, чтобы увидеть в очередной раз, как он счастлив, хотя бы ненадолго? Чтобы затем убить себя. У Доан чуть не вырвался истерический смешок от неожиданной для себя самой жертвенности. Баал, Шар, мерзкая Мистра… все они всегда требовали от смертных жертвенности. — Гейл… ты будешь таким, как другие боги. Ты станешь одним из них. Разве так стоит отвечать на предложение? Нужно было кинуться ему на шею и счастливо целовать. Это ведь не рука и сердце с кольцом, это нечто большее, много большее. Какая бы еще девушка смогла бы похвастаться, что ее возлюбленный предлагал ей руку и божественность? Гейл мягко гладил ее запястья, отчаянно пускаясь в новые рассуждения. — Корона Карсуса — всего лишь средство для достижения целей. Мне нужна не сама божественность. Лишь возможности, что она дает, то, что смертным недоступно. Я воспользуюсь ими иначе. Лучше. Правильнее. Она все же не выдержала и издала нервный смешок. — Ты же знаешь, что меня это никогда не заботило. Он с тревогой вскинул бровь. — Никогда?.. — что-то в его голосе почти болезненно надломилось. Гейл слабо усмехнулся. — Конечно, божественность и так в твоей крови… Но Доан, вспомни, когда-то ты просила меня выбрать — «ту, что любит меня». Я запомнил твои слова, помню до сих пор, ношу их в сердце, словно священный символ. Я выбрал тебя и лишь прошу того же… Ты сомневаешься во мне? Кто бы не сомневался на ее месте? Кто она для него? Проклятая, безумная, кровавая дочь кровавого бога. Но его слова болезненно-приятно таяли на ее душе, оставляя невысказанную тоску и бесконечное желание… видеть его с собой — каждое утро, до конца всех-всех времен. Доан покачала головой, с тоской понимая, что несправедливо сама ранит его чувства своей кислой миной в такой момент. — Прости. Я выразила мысль скверно. И веду себя неправильно. Бесчувственно, возможно. Должна, наверное, иначе. — Все в порядке, — со слышимым напряжением в голосе поспешил прервать ее Гейл. — Просто скажи… скажи, что думаешь. Она выдохнула, собираясь с мыслями. — Я никогда не сомневалась ни в тебе, ни в твоих стремлениях. Не нужно объяснять мне, для чего тебе власть, я хотела сказать лишь это. Потому что я верю в тебя, Гейл, всегда верила и буду верить — что ты сможешь добиться того, чего хочешь, что достоин всего на этом плане и далеко за его пределами. Я буду рада узнать, что ты занял свое место среди этих звезд, как и хотел, — Доан кинула взгляд в сторону. — Тебе нужно совершить нечто абсолютно невероятное, чтобы я осудила тебя, — чуть рассмеявшись, она снова встретилась с его тревожным взглядом. — От меня ты услышишь только одобрение. — Мне нужно не только твое одобрение, мне нужна ты, Доан. Твое сердце, твои стремления и желания. Ты вся, полностью. Она ответила ему мечтательной улыбкой. Вся, полностью… Ей хотелось бы принадлежать ему так.  Доан хорошо понимала, какой выбор он просит ее сделать. Это же было очевидно, верно? Сделать правильный выбор. Получится ли у нее отказаться от своего Отца? Получится ли у Гейла — вырвать ее из его цепких когтей? Если только представить… быть свободной и обладать силой, способной противостоять Баалу — не только ему, любому богу, всякому, кто задумает причинить ей вред, не бояться больше никого и никогда. Никогда не бояться за жизнь того, кого любишь больше жизни. Доан внимательно всмотрелась в красивое лицо своего возлюбленного — в изящную линию чуть поджатых губ, тревожную складку на лбу, напряженные морщинки в уголках его внимательных глаз, в нисходящие из левого глаза и теряющиеся в густой бороде темные линии нетерийской тьмы, что показались ей текущими, тягучими потоками неукротимой и чужеродной магии, страшной, почти ужасающей — даже ее. У нее закружилась голова и сильнее забилось сердце. Слишком нереально. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но разве эта прекрасная греза не стоит того, чтобы ради нее жить, мечтать о ней, стремиться к ней — пусть за это и придется заплатить самую высокую цену? Жертвенность… Значит, именно ей выпадет честь стать первой жертвой нового бога. Чуть улыбнувшись в стремлении спрятать как можно дальше тоску в своем сердце — туда же, куда и кровавые сомнения, — она произнесла абсолютно искренне: — Я уже твоя, Гейл, — полностью. Клянусь самой своей сутью: какой бы путь ты ни избрал, пока буду жива — я буду рядом с тобой. Гейл вскинул брови, и его темные глаза вспыхнули яркой, живой радостью торжества от получения чего-то долгожданного и желаемого, — того, в чем он и так был уверен, что получит. Будущий бог амбиций, власти и превосходства притянул девушку к себе, взял ее лицо в свои руки, разглядывая любимые черты. — Звезды не сравнятся с твоей красотой, — сказал Гейл, мягко проведя пальцем по ее щеке. — Хочу испить тебя до конца и в тебе раствориться. Доан только выдохнула, не сопротивляясь, открывая ему свои губы нежного поцелуя, который постепенно становился все более жадным и глубоким. Вскоре лодка исчезла, и остались только звезды — и фиолетовое с алым, ставшие единым потоком среди бесконечности.