What Fools These Mortals Be

— Мне кажется, что я разрушаю все, к чему прикасаюсь — в этом мое истинное проклятие, не Темный Соблазн, даже не безумие в моей крови. Отец создал меня такой. Я не умею… созидать. Шэдоухарт снисходительно хмыкнула, взглянув на обхватившую колени Доан среди множества мягких подушек. Затянувшись из кальяновой трубки и выдохнув длинную струю мягкого белого дыма, жрица произнесла: — Ты не видишь противоречия в собственных словах? Бог Разрушений и Убийств не умеет созидать — как ты полагаешь, не умеешь и ты, — но все же он создал — тебя. Доан повела глазами — сказанное ее не убедило. — О нет, я вовсе не хочу вести с тобой теологический спор. Это бессмысленные тонкости, скрывающие суть. — Не спор, дорогая. Мы просто разговариваем. Представь, что ты пришла к жрице Шар, чтобы забыть свои страхи, тревоги и страдания — предать их забвению. — Представить?.. Баалова дочь опустилась на подушки и потянулась к своему бокалу с вином. Темноволосая полуэльфийка рассмеялась. — Мы не в храме Госпожи Утрат, я не смогу их «забрать», они останутся при тебе и в твоей памяти. Поэтому да, только представить, — Шэдоухарт мягко улыбнулась. — Я серьезно, расскажи мне все, станет легче. Доан сделала несколько глотков вина из бокала и опустила взгляд. — Кажется, я потеряла друга. Жрица вскинула бровь. — Ты про Астариона? Это итог тех нескольких дней… и ночей, что ты провела в его особняке? Доан скривилась в ответ на многозначительную ухмылку Шэдоухарт. — Мы давно за той гранью, чтобы нас беспокоили подобные пустяки. Во всяком случае меня — точно, поэтому оставь свое очередное любопытство — здесь я не расскажу тебе ничего интересного. — Значит, все эти дни вы читали друг другу стихи и смотрели на закат? — Произнесла жрица Шар насмешливо. — Разбирали хлам? Прогуливались по старым сырым подземельям? Доан вздохнула. — Астарион предавался сексу, крови и убийствам. Ничего особенного, я бы даже сказала, что он тот еще любитель — как ребенок по сравнению с моими… убийцами. Последователями Баала. — А ты? — Наблюдала. — И только? — Только. — Даже не убила никого? Правда? — Шэдоухарт издала смешок, в котором чувствовалось, как скептически она отнеслась к такому ответу. — Тренируешь выдержку таким образом? — Нет, вовсе… нет. Чародейка залпом выпила вино и налила себе еще из бутылки. — Тогда что же тебя беспокоит, Доан? Она пожала плечами. — Не знаю. Не понимаю. Что-то изменилось. Иногда я думаю… нет, это лицемерие и малодушие, определенно, но все же: а что бы было, если бы я смогла бы его отговорить? — Отговорить? Доан кивнула. — От ритуала. — Но ведь именно ты с таким энтузиазмом кинулась ему помогать. Баалова дочь хмыкнула, и почти сразу же ее губы расплылись в мечтательной улыбке — от воспоминаний. — Семь тысяч смертей… Я чувствовала их, Шэдоухарт. Это было так опьяняюще-сладко, что я почти завидовала. Я ведь знаю, каково этого — повелевать смертью… на месте Астариона я бы убила любого, кто посмел бы мне помешать. — Что же тебя не радует теперь? Доан поморщилась и закусила губу от досады. — Возможно, в тебе всего лишь говорит эгоизм, — сказала жрица. — Тебе не с кем поговорить — Астарион стал слишком горд и важен, чтобы продолжать быть твоей любимой удобной подушкой. И теперь поэтому ты пьешь вино с ненавистной тебе Шэдоухарт. Баалова дочь закатила глаза. — Ты раздражала меня только в самом начале. — Мы никогда не были подругами, Доан. — Ты же сама предложила поделиться! Жрица Шар, забвение, что-то там еще... — И я все еще тебя слушаю, глупая. Так что именно тебе не нравится? — Я… не знаю! Не понимаю, в чем дело. Я думаю — нет, я уверена, что его решения были правильными. Он все это время помогал мне, я всегда поддерживала, считая, что он достоин большего. С чего мне его отговаривать? — Мы ведь все еще об Астарионе, верно? — Что? — Доан, — вздохнула Шэдоухарт, отставляя трубку кальяна, пересела поближе к бутылке с вином. Потрясла ее, поняла, что она пустая и начала открывать новую — недостатка в них не было. — Давай сразу перейдем к сути. Ты потеряла своего лучшего друга, которого, как тебе казалось, ты привязала к себе, и вас обоих устраивала своеобразная «духовная связь» без секса и прочей романтики — до недавнего времени. — Не уверена, что согласна со всеми твоими выводами, но допустим. Продолжай. — А потеряв друга, ты боишься, что таким же образом потеряешь и человека, которого, как тебе кажется, ты любишь? Доан распахнула глаза и возмущенно вдохнула-выдохнула. — Об этом речь вовсе не шла! — Ты пришла поговорить. И некоторые ответы нужны тебе самой, не мне. Налей себе еще вина, милая подруга. Для начала ответь себе честно: ты любишь Гейла? Или для тебя все наше небольшое приключение было просто приятным разнообразием привычной жизни? — Думаешь, — Доан хмыкнула, — что я захочу вернуться к Отцу? Снова возглавить культ? — Я вижу, что именно это ты и хочешь у меня спросить. Поэтому пришла ко мне, ходишь вокруг да около и не знаешь, как подступиться к вопросу. Хорошо, давай иначе. Смотри, наши истории в чем-то схожи. Конечно, я никогда не вела шаритов так, как ты, но… Если хочешь знать, то я с радостью этим займусь. Моя Госпожа хочет этого. Скажи, сложно ли управлять культом, Доан? Та ответила не сразу — но с предельной серьезностью: — Сложно. Но я знала, что я делаю. Понимала свою силу и власть. Знала… свое место. Знала, что от меня хочет Отец. — Если Баал заботился о тебе так же, как обо мне всю жизнь заботилась Шар, которая была мне, как мать… то может быть, твой отец не так уж ужасен? Он жестокий бог, но мне показалось, что он любит тебя. Доан фыркнула и снова сделала несколько глотков вина. — Ты ничего не знаешь о Бааловой… «любви», не тебе о ней рассуждать. — Поэтому ты с таким трепетом касаешься своего нового медальона? Баалова дочь сверкнула на темного юстициара взглядом и тихо произнесла: — Тебя совсем не беспокоит, что я снова стану лидером культа Баала здесь, во Вратах? Думаешь, я не буду трогать тебя или твоих шаритов исключительно по старой дружбе? Шэдоухарт весело рассмеялась и ответила, словно бы они рассуждали о тривиальных девичьих вещах, а не о судьбах мира: — Если твой отец вздумает вмешиваться в дела Шар, в чем я сомневаюсь, от нас мало что будет зависеть. Если ты захочешь сама вмешиваться в мои — это будет просто глупо с твоей стороны. Можешь, следуя воле Баала, превратить каждый следующий рассвет в кровавый, оправдывая свое имя. Чем больше смертей — тем меньше надежды и больше отчаяния, которые приведут выживших в мою церковь. Чем ближе конец света, который так желает твой отец, тем ближе наступление вечной тьмы моей Госпожи, которой не нужны живые. Так скажи, враги ли мы с тобой, Доан? Та смерила жрицу тяжелым, долгим взглядом, пока, наконец, не вздохнула и не произнесла почти меланхолично: — Почему ты так уверена в себе и в своей цели? Откуда эта непоколебимая вера в Шар? Шэдоухарт всплеснула руками в искреннем удивлении. — Не все здесь дочери целого бога! Кому-то приходится справляться собственными смертными силами, — она рассмеялась. — Я знаю свою цель и что мне нужно сделать. У меня нет сомнений — ты же мне их и помогла развеять. — Я? — Ресницы Доан чуть дрогнули. — А если бы я помешала тебе убить ту, крылатую? Дочь Селуны… Шаритка отмахнулась от этого вопроса, не желая отвечать на него — ведь все ее вопросы давно похоронены в проклятых землях и навсегда там останутся. — Как хорошо, что мы этого никогда не узнаем. Брось, я знаю, что тебе просто не терпелось разорвать Кетерика, но сначала надо было лишить его бессмертия. Не из любви ко мне ты желала той селунистской девке смерти. Но я рада, что наши интересы совпали — не хочу знать, что бы случилось, прояви я малодушие. Спасибо, что укрепила мою веру, Доан. Поэтому я готова помочь тебе, если хочешь. Как минимум, выслушать. Чародейка отвела взгляд. Тяжело вздохнула. — Все дело в короне, которую все так желают получить. Карсус…. Гейл хочет последовать его путем — но только успешно. — Как? — Откуда мне знать? — Доан всплеснула руками. — Если бы это было распространенное знание, отбоя бы от желающих не было, Абсолют бы уже давно была побеждена, — она усмехнулась своим словам. — Гейл — архимаг, лучший из лучших, он как-то знает, как. Я заглянула в те записки, что оставил сам Карсус. Сущая бессмыслица, будто сумасшедший писал. А я, по заверениям некоторых, сумасшедшая. — Доан, напомни мне, это ведь вы с Горташем надели корону на иллитидский мозг, верно? Следуя его плану. — Ты хочешь на что-то намекнуть? — Возможно. Ты с нынешним герцогом тоже спала? — Баал немилосердный, конечно нет, Шэдоухарт! Почему тебя все время волнует, с кем я спала? Та искренне рассмеялась, стараясь не расплескать вино в бокале. — У тебя яркая и насыщенная личная жизнь, а мне всегда были интересны секреты. Не обманывай, Доан. Я достаточно пьяна, чтобы настойчиво добиваться от тебя правды. — Никакого секса, во имя Девяти адов… Я думала, что он обожает меня. Я ведь, знаешь, в некотором роде почти божество! Вот только выяснилось, что Горташ спал с моей сестрой, пока та была в моем же обличье и даже пальцем не пошевелил, когда эта же сестра почти убила меня, — и я оказалась у Кетерика в колонии. — Ой, — сочувственно поморщилась Шэдоухарт. — Вот поэтому я предпочитаю ни к чему не обязывающие интрижки. Так значит… ты боишься, что Гейл заберет себе корону и оставит тебя ни с чем, верно? Доан покачала головой, в очередной раз наливая еще вина. — Худшее, что он может сделать — вернуться к Мистре. Что, если это все, абсолютно все — ради нее? Когда я думаю об этом… я хочу утопить весь мир в крови, Шэдоухарт... И я утоплю, поверь мне. Легкая кривая ухмылка и нежный тон последних слов Бааловой дочери внушали неприятное чувство. Жрица Шар многозначительно побарабанила ногтями по стеклу бокала, но свои мысли оставила при себе. — Ты так и не ответила мне насчет любви. — А что, милая подруга, ты разве сама веришь в любовь и жертвенность? Шэдоухарт фыркнула. — Нет, конечно. Если хочешь знать, на твоем месте мой выбор был бы очевиден. Вряд ли бы я, конечно, на нем оказалась… — Ты флиртовала с ним, я видела, — Доан почти опасно сузила глаза и сладко произнесла: — Чуть не отрезала тебе голову за это, знаешь. Шаритка снова весело рассмеялась, изящно прикрывая рот рукой. — Я бы еще посмотрела, кто кому голову отрезал, но, к счастью, Гейл на мой вкус слишком… мягок. Доан мигом оставила уже почти вспыхнувшую давно забытую ревность и распахнула глаза, с жаром изливая на подругу свою одержимость. — Ты его не знаешь! По-настоящему. У него невероятно амбициозная и властная натура… — Доан, ты что мне сейчас, своего мужчину предлагаешь оценить? Каким образом? — Да проклятье, нет же! Это вообще не важно! — Она возмущенно выдохнула и помотала головой, произнесла с отчаянием: — Скажи, Шэдоухарт, как я же могу предать своего Темного Отца? — Ты спрашиваешь риторически? Не знаю. Я бы не смогла, Доан, скажу честно. — Ты уверена, что ничто и никогда не смогло бы тебя отвернуть от Шар? Жрица мило улыбнулась. Ответила не сразу. — Моя вера сильна, но в этом мире возможно все. Однако я точно знаю, что произошло бы это не из-за мужчины. В этот момент дверь в комнату распахнулась и в нее ввалился удивленный Уилл. — Вы что здесь делаете? — Напиваемся, — ответила Шэдоухарт. — А на что это еще похоже? Колдун осмотрел пустые бутылки, встретился взглядом с пренебрежительно усмехнувшейся Доан. Будто она готовилась сказать что-то. Но то ли вина в ней было слишком много, то ли рядом не было ее лучшего друга, поэтому и усмешка вышла слабой и безобидной, как и молчание. — Тебя Гейл искал. — Да неужели! — Доан взмахнула руками. — Он наконец-то решил вспомнить про меня? — Это утром было. Тебя не застал. Сказал, что вернется вечером. — Чудесно! — сказала она и поднялась на ноги, слегка пошатнувшись. — Тогда мне нужно подышать воздухом, прочистить мозги перед разговором. Убить кого-нибудь, может быть. Шэдоухарт. Кивнув подруге, чародейка направилась к выходу. Уилл проводил ее недобрым взглядом и произнес, когда та ушла: — За неделю — уже пять трупов. — Всего-то? В «Последнем свете» было около двадцати или тридцати, точно не вспомню. Я бы сказала, что наша Баалова детка как-то успокоилась в последнее время. — Ритуально. Доан заливает улицы города кровью. Люди напуганы, как будто им всего остального недостаточно. Шэдоухарт пожала плечами. — Откуда ты знаешь, что это именно она? — Мизора сказала. — Ого. Твоя дьяволица интересуется Доан едва ли не больше, чем тобой. — Никто ее не остановит. Никто даже не хочет. Наши дела хуже некуда, а еще среди нас целый предвестник конца света! Если бы только Гейл одумался… — И убил ее? — Шэдоухарт скептически усмехнулась. — Серьезно? — Нет. Перестал сам потворствовать ее увлечениям. Ты, Лаэзель… а то, что они сотворили вместе с Астарионом… — Гейл, быть может, то единственное, что вообще до сих пор удерживает Доан от подлинного безумия. Хочешь разрушить их отношения и окончательно толкнуть ее в бездну? — Почему мы вообще не убили ее в самом начале? — Почему ты этого не сделал, Клинок Фронтира? — Сладко улыбнулась Шэдоухарт. — Да и сейчас самое время. Можешь догнать ее, защитить невинную душу, убить злодейку. Но дай угадаю, Уилл. Мизора тебе запретила. Уилл поморщился, но ничего не ответил. — Лучше налей мне вина, Шэдоухарт. Она невинно-удивленно распахнула глаза. — Кто сказал, что я захочу с тобой пить? Глядя на его вытянувшееся лицо, жрица мелко рассмеялась. — Это была шутка. Мы все равно с тобой остались одни на весь огромный и пустой этаж «Эльфийской песни». Нужно еще как-то скоротать время до вечернего представления.