Дома на Рождество

      Дверь «Последней капли» оглушительно хлопнула: это Джинкс первой ворвалась внутрь, вся раскрасневшаяся и веселая после игры в снежки. Первым до дома, правда, добрался папа и попытался открыть дверь сам, но застрял ногой в сугробе, а Джинкс оказалась куда проворней: ловко со смехом его обогнула и проскользнула внутрь. Сзади послышалась тихая ругань чуть не упавшего отца, который начал спорить с Севикой и настаивать: «Нет, я не грохнулся. Нет, не надо мне протягивать руку».       Джинкс заулыбалась. Они оба на первый взгляд такие серьезные и грозные, а на деле — очень и очень смешные. Только говорить им об этом не надо: обязательно насупятся и начнут все отрицать.       Немного передохнув дома — если заполнение бумажек можно считать отдыхом, ну хоть ни с кем не вел переговоры и не приказывал убить — папа решил спуститься вниз, в бар. Джинкс тут же увязалась следом, а он и был не против.       В баре все осталось таким же, каким Джинкс его помнила год назад. Только людей стало ощутимо меньше: в личный бар короля Зауна больше не суется кто попало, это место только до своих. Джинкс словила себя на мысли, что скучала по прежней жизни: по гулкому гомону людей, по смеху, по Вандеру, стоящему за стойкой. Папа кивнул бармену и присел за столик:       — Налей чего-нибудь согревающего, рождественского. Джинкс — безалкогольного.       Она в ответ закатила глаза. Не больно-то и хотелось. Она однажды втихаря попробовала вино — кислятина, бе-е-е. Пока бармен занялся приготовлением напитком, папа, видимо, решил скоротать время: ворча, сам полез за бутылкой.       — Когда Вандер узнает, что я хлещу в его баре прямо из горла, он меня убьет. Закончит, что начал.       Джинкс поежилась: она тоже все еще забывала, что его больше нет, тоже нет-нет, да обращалась к новому бармену «Вандер»…       Не представлять его окровавленное тело, не представлять, не представлять, а то снова появится его испещренная помехами галлюцинация, снова галлюцинация…       Чтобы отвлечься, Джинкс-таки решила попробовать глинтвейн, который принесли папе. Это же настоящий рождественский напиток, он не может быть невкусным…       — Фу. — Джинкс скривилась. — И тут кисло.       «Неудивительно, что папа вечно такой нервный и усталый, пьет всякую гадость».       Пока он отвернулся, Джинкс тихонько подкинула ему в стакан пару ложек меда. Погрозила бармену пальчиком: не пали. Тот с явной опаской глядя на папу, потом на нее, но кивнул. Наверное, соображал от кого ему больше достанется в случае чего — от короля Зауна или его синеволосой чокнутой принцессы. Джинкс затаила дыхание, когда папа наконец немного отпил глинтвейн. Сама она вцепилась в свою чашку безалкогольного эгг-нога с медом и пряностями до побеления пальцев. Глоток, еще один…       — Вкус будто стал более сладким…       — Потому что сладкое поднимает настроение! — Джинкс пододвинула ему свою чашку. — Не хочу, чтобы ты ходил в праздники хмурый.       — Пожалуй, тоже закажу себе эгг-ног. Праздник же. Эй, бармен!       И чокнулся с Джинкс стаканами. Галлюцинации и страхи вмиг пропали.