Холиварочная Муза

      — Ах, Финрод, Финрод… Финрод Фелагунд… — Саурон наклонился к распростертому на гранитных плитах эльфу, аккуратно убрал с неподвижного лицо золотые пряди. Высокий лоб, строго сомкнутые губы, даже сейчас, когда роа пребывала в глубоко обмороке. Из ноздрей сочилась по капле ярко-алая кровь. — И что ж тебе в твоем Нарготронде не сиделось? Эй, вы! В цепи их! В подвал! Я займусь ими позже.       Поединок истощил его до донышка, до грани, когда фана истончается и сползает, будто снег под весенним солнцем. Ему надо поспать. Совсем немного. Мир ведь не рухнет часов за десять часов, правда?       Высоко подняв голову и распрямив плечи, Саурон прошел мимо раболепно жмущихся к полу стражей Тол-ин-Гаурхот, его Волчьего острова.

***

      Он успел проснуться и прочувствовать, как это больно — когда развоплощается фана.

***

      В самом сердце Таур-ну-Фуин, в ядовитой чаще, в которую превратились светлые сосны Дортониона, на высоком сухом дереве висела вверх ногами большая летучая мышь.       И орала.       — … … …! Куда ты смотрел?! Как ты мог? Как допустил?!       Драуглуин, не так давно — великий страж Волчьего острова, а ныне больше похожий на траченый молью прикроватный коврик, тихонько скулил.       — Как ты, песья кровь, проглядел?! Я же велел — в цепи их! В цепи!!! Сукин ты сын!       Драуглуин вытащил морду из-под лап и посмотрел на своего повелителя единственным глазом. Кажется, гроза начала проходить. На сукина сына он — понятное дело — никогда не обижался.       — Я… В цепи… У нас…       — Яснее говори!       Волк прижал уши и завилял задом, испытывая желание упасть на спину и подставить мягкий живот как символ полной покорности. От этого, совершенно звериного желания, его удерживал только опыт — он хорошо знал, сколько таких животов задрал его повелитель.       — Я… Уууу-ауууу!.. Повелитель, но у нас же лапки!