Борьба за самостоятельность: монолог фармацевта о проблемах с отцом и выборе, между любовью и независимостью.

      Вернувшись в Нефритовый павильон, Маомао обнаружила, что за ней тщательно ухаживают. Её переодели в свежую одежду и бросили в постель, но не в тесную комнатку, которую она обычно занимала, а в гораздо большую свободную комнату, где стояла нормальная кровать. Немного отдохнув на этом новом шелковом постельном белье, Маомао вспомнила о соломенной циновке, на которой она обычно спала в квартале красных, и почувствовала себя так, словно оказалась в поместье клана.       «Хах, я не скоро туда вернусь. Надеюсь со стариков всё хорошо. Бабушка в случае чего не даст ему умереть с голоду, да и он должен помочь ему в случае чего». — Я принимала лекарства, и физически со мной всё в порядке, — запротестовала она. Под лекарством она подразумевала рвотное, но в этом не было необходимости. — Не смеши меня. Вы бы видели чиновника, который ел эту еду. Мне всё равно, вывела ли ты эту дрянь из своего организма, ты ни за что не будешь в порядке, — сказала Ин Хуа, с беспокойством прижимая влажную салфетку ко лбу Маомао.       «Безмозглый, абсолютно безмозглый чиновник»       Она задавалась вопросом, действительно ли ему удалось избавиться от всего этого с помощью первого же лекарства, которое ему дали, но её любопытство здесь не поможет ей освободиться. Она смирилась с этим фактом и закрыла глаза.       Это был мучительно долгий день.       Маомао, должно быть, устала больше, чем думала, потому что был почти полдень, когда она проснулась. Это было нехорошо для фрейлины. Она выскочила из постели и переоделась, а затем отправилась на поиски Хоннян.       «Нет, подожди. Сперва…»       Маомао вернулась в свою комнату, чтобы найти пудру для лица, которой она всегда пользовалась. Не отбеливающая пудра, которой так интересовались все остальные, а вещество, из-за которого у её на лице появились веснушки.       Используя полированный лист бронзы в качестве зеркало, она постукивала пальцем по пятнам вокруг своих татуировок, уделяя особое внимание тем, что находились над её носом.       «Я абсолютно, точно не выйду на улицу без макияжа снова. И надо ещё кое-что проверить».       Маомао ощущала свои ноги не найдя того, что искала успокоилась.       Это было слишком много хлопот объяснять. Маомао подумала, что она могла бы притвориться, что использовала макияж, чтобы скрыть свои «веснушки», но эта идея только её смущала. Ей, вероятно, ожидалось бы реагировать, как румяная девственница, каждый раз, когда кто-то упоминал это.       У Маомао урчал желудок, поэтому она съела одно из оставшихся лунных пирожных на перекус. Ей хотелось бы протереть свое тело, но у неё не было времени. Она направилась прямо к тому месту, где работали остальные.       Хоннян была с Госпожой Гёкуё, наблюдая за Принцессой Линли. Она едва отводила глаза от довольно подвижной молодой госпожи, перемещая её так, чтобы она оставалась на ковре, или поддерживая стулья, чтобы они не падали, когда принцесса использовала их, чтобы попытаться встать. Она казалась довольно преждевременно развитой. — Прошу прощения за то, что проспала, — сказала Маомао, сделав поклон. — Проспала? Тебе следовало бы взять выходной, — сказала Гёкуё, положив руку на щёку Маомао, выглядя обеспокоенной. — Нет, госпожа. Если вам нужна моя помощь, пожалуйста, позовите, — сказала Маомао, но она хорошо знала, что ей редко давали серьёзную работу и, вероятно, она будет оставлена в покое. — Твои веснушки… — сказала Гёкуё, сразу обратив внимание на то, что Маомао меньше всего хотела, чтобы она заметила. — Мне с ними намного лучше. Если госпожа не против. — Да, конечно, — сказала Гёкуё, отпустив этот вопрос гораздо легче, чем ожидала Маомао. Маомао пристально посмотрела на нее, но Гёкуё сказала: — Абсолютно все хотели знать, кто эта моя фрейлина. Я думала, что вопросы никогда не кончатся! — Прошу прощения.       Маомао подозревала, что люди не смотрят благосклонно на служанку, которая заявляет наличие яда, а затем просто ушла с банкета по своей собственной воле. Втайне она даже беспокоилась о том, будут ли её наказывать за это, и она облегченно обнаружила, что никакого выговора не последовало. — По крайней мере, с этими веснушками, люди не узнают тебя сразу. Это может быть к лучшему.       Маомао думала, что она была более незаметной, чем это, но, возможно, она была неправа. Где была её ошибка? — О, и ещё кое-что. Гаошун зашел сегодня утром и искал тебя. Ты встретишься с ним? Он выглядел, как будто у него было много свободного времени, поэтому я попросила его прополоть сад.       «Прополка?»       Правда, это была задача фрейлин любимой супруги Императора, но тогда, Гаошун не был прислугой. Или, возможно, он взял эту работу на себя добровольно. Маомао имела впечатление, что Гаошун занимал достаточно высокое положение в иерархии, но он также казался мягким. Она могла представить, как множество фрейлин влюбляются в него. Она особенно чувствовала, что глаза Хоннян зажигаются, когда Гаошун рядом. Главной фрейлине была около тридцати лет, и несмотря на свою красоту, её значительные способности имели побочный эффект в отпугивании потенциальных женихов. — Можем ли мы взять гостиную комнату? — спросила Маомао. — Можете. Я немедленно прикажу его вызвать, — сказала Гёкуё, взяв принцессу у Хоннян, которая ушла, чтобы позвать Гаошуня. Маомао собиралась последовать за ней, но Гёкуё остановила ее рукой и направила в гостиную комнату вместо этого. — Господин Джинши присылает это, с приветствием, — сказал Гаошун, когда он вошел в комнату. Он положил на стол пакет, завернутый в ткань. Маомао открыла его и обнаружила серебряную чашу, полную супа. Не тот суп, который Маомао пробовала, но блюдо, из которого собиралась есть Супруга Гёкуё. Он отказался от неё вчера, но в конце концов, был достаточно любезен, чтобы предоставить его. Он был вежлив, но, по мнению Маомао, это также было приказом провести расследование. — Пожалуйста, не ешь это, — сказал Гаошун с явным выражением беспокойства. — Даже не думала, — ответила Маомао. Но только потому, что серебро способствует гниению. Окисленная пища никогда не была вкусной.       Гаошун, кажется, не понимал, что у неё была своя причина не пить суп. Он с недоверием наблюдал за ней. Маомао смотрела на миску, стараясь не касаться ее напрямую. И она смотрела на миску, а не на содержимое. — Что-нибудь узнала? — спросил её Гаошун. — Вы касались этого голыми руками? — Нет. Я только вынула некоторое содержимое ложкой, чтобы убедиться, что оно действительно ядовитое.       Затем он завернул это в тряпку, чтобы принести Маомао, видимо, опасаясь касаться миски, полной яда.       Это заставило Маомао облизнуть губы в предвкушении. — Хорошо. Подожди здесь минуту. Она вышла из гостиной и пошла на кухню, перебирая полки в поисках чего-то. Затем она вернулась в комнату, в которой раньше спала. Она наклонила голову к роскошной кровати, разделила ткань по швам и вытащила из нее что-то, прежде чем вернуться к Гаошуню, который ждал. В его глазах она просто несла в одной руке немного белого порошка, а в другой — мягкую подкладку.       Маомао смяла подкладку и посыпала порошок, муку, на нее. Затем она аккуратно постучала по серебряной миске. Гаошун любопытно посмотрел на неё. — Что это? — спросил он, наблюдая появившиеся следы на миске. — Следы человеческого прикосновения.       Человеческие пальцы легко оставляют отпечатки на металле. Особенно на серебре. Когда Маомао была маленькой, её старик наносил красители на сосуды, которые ей нельзя было трогать, чтобы остановить её от шалостей. Её маленький трюк с мукой только что был вдохновлен этим старым воспоминанием, и даже она сама удивилась, насколько хорошо это сработало. Если бы мука была немного мельче, следы могли бы быть ещё более заметными. — Серебряные сосуды всегда протираются перед использованием. Ведь они становятся бесполезными, если покрыты пятнами.       На чаше было видно несколько разных отпечатков. Исходя из их положения и размера, можно было догадаться, как держали чашу.       «Даже если точные узоры отпечатков не совсем видны». — Эту чашу кто-то трогал… — сказала Маомао, но затем замолчала. Гаошун был слишком наблюдательным, чтобы не заметить, как она замялась. — Да? Что случилось? — Ничего.       Было бессмысленно неуклюже пытаться скрывать секреты от Гаошуна. Даже если это сделало бы ее маленькую комедию предыдущего дня бессмысленной. Маомао вздохнула. — По-моему, эту чашу трогали четыре человека.       Она указала на различные узоры на белой пыли, осторожно не касаясь поверхности. — Один не трогает чашу во время полировки, поэтому можно предположить, что отпечатки принадлежат тому, кто разлил суп, тому, кто подал его, дегустатору Добродетельной супруги и еще одному неопознанному человеку.       Гаошун обратил на неё внимательный взгляд. — Почему дегустатор? Маомао хотела, чтобы всё закончилось тихо, но всё зависело от того, как отреагирует этот молчаливый человек. — Это просто. Потому что я подозреваю, что дегустатор намеренно поменял чаши.       Она прекрасно знала, что её госпожа может есть, а что нет, и намеренно поменяла чаши. С злобой предварительного намерения. Маомао поставила чашу, на ее лице мелькнуло неприятное выражение. — Это форма издевательства. -Издевательство, — повторил Гаошун, как будто он не мог в это поверить. И кто его винит? Для фрейлины сделать такое супруге высшего ранга было немыслимо. Невозможно. — Вижу, что вы не уверены, — сказала Маомао. Если Гаошун не проявляет желания узнать, Маомао не имела наклонности рассказывать ему. Ведь она не любит говорить на основе предположений. Но ей, возможно, придется объяснить, почему отпечатки пальцев фрейлины находятся на этой чаше. Маомао решила, что лучше будет высказать свое честное мнение, чем делать какие-то недоделанные попытки сбить Гаошуна с пути. — Не поделишься со мной своими мыслями? — спросил Гаошун, сложив руки на груди и изучая её. — Хорошо, господин. Пожалуйста, поймите, что это всего лишь мои предположения. — Хорошо. Во-первых, рассмотрим необычную ситуацию с Супругой Лишу. Она стала наложницей предыдущего императора, будучи еще очень молодой, и вскоре оказалась монахиней после его смерти. Многим женщинам, особенно богатым, учили, что их долгом как жены является полное преданное служение своим мужьям, как телом, так и душой. Хотя она, возможно, понимала политическую логику, Лишу, должно быть, находила это ужасно неправедным быть замужней за сына своего бывшего супруга. — Вы видели, что носила Супруга Лишу на приёме в саду? — спросила Маомао.       Добродетельная Супруга была одета в яркое розовое платье, которое казалось слишком роскошным для её положения. Гаошун молчал, что указывало на её плохую репутацию в его кругах. — Это было… скажем так, немного неказисто? — предложила Маомао. Но фрейлины Супруги Лишу все носили в основном белую одежду. — В обычной ситуации фрейлины бы убедили свою госпожу надеть что-то более благоразумное, или согласовали бы свои наряды с её. Вместо этого они сделали так, что Супруга Лишу выглядела как клоун.       Фрейлины были там, чтобы поддерживать свою госпожу. Это было то, что Хоннян внушила другим женщинам Супруги Гёкуё. Ин Хуа, что-то сказала об этом во время банкета. Что-то о том, чтобы носить сдержанную одежду, чтобы её госпожа выделялась ещё больше. С учетом этого, спор с фрейлинами Супруги Лишу о наряде приобрел новый аспект.       «Фрейлины Чистой Супруги ругали их за их недопустимое поведение».       Незрелая Лишу была во власти своих служанок, которые, должно быть, льстили ей и настаивали, что розовое платье будет на ней хорошо смотреться. В уме Маомао не было сомнений. В заднем дворце вокруг были враги; единственными людьми, на которых можно было положиться, были ее фрейлины. И они предали это доверие, чтобы унизить свою госпожу. — И вы верите, что они дополнительно поменяли еду, чтобы сделать жизнь Супруги Лишу ещё сложнее? — осторожно спросил Гаошун. — Да. Хотя, забавно, это спасло её.       Яды бывают разные. Некоторые очень сильные, но не проявляются сразу. Другими словами, если бы миски не были поменяны, дегустатор Лишу всё равно не проявила бы никаких неприятных последствий, и, вероятно, госпожа выпила бы суп, полагая, что всё в порядке.       «Я думаю, что на сегодня достаточно догадок».       Маомао снова взяла миску и указала на край. — Подозреваю, что это отпечатки пальцев того, кто положил яд сюда. Возможно, они прищипнули край миски, делая это.       Никогда не следует касаться края посуды для еды — еще одно, чему их научила Хоннян. Пальцы не должны пачкать все, что может коснуться губ какого-то благородного человека. — Это моё представление о том, что произошло, — сказала Маомао. Гаошун потёр подбородок и взглянул на миску. — Могу я задать вам один вопрос? — Да, господин? — Маомао передала миску, всё ещё держа её в тряпке, обратно Гаошуню. — Почему вы пытались прикрыть эту женщину?       В отличие от напряженного выражения Маомао, Гаошун выглядел просто любопытным. — По сравнению с супругой, — сказала Маомао, — жизнь фрейлины ничто.       Особенно жизнь дегустатора.       Гаошун легко кивнул, как будто он понимал, что она говорит. — Я попытаюсь убедить Господина Джинши понять ситуацию. — Мои благодарности, — вежливо произнесла Маомао, наблюдая, как Гаошун уходит, а затем опустилась на стул. — Правильно. Правильно. Мне нужно её поблагодарить.       «Ведь она была достаточно любезна, чтобы их поменять».       «Я действительно должна была выпить это».

***

— …Таковы обстоятельства, господин, — заключил свой отчет о том, что он узнал в Нефритовом павильоне Гаошун. Джинши, который был слишком занят, чтобы самому пойти, задумчиво пробежал рукой по волосам. На его столе были накоплены бумаги, а в руке он держал свою печать. Во всем административном офисе, большом, но пустом, присутствовали только он и Гаошун. — Я всегда восхищаюсь тем, как хорошо ты умеешь говорить, — сказал Джинши. — Если вы так говорите, господин, — коротко ответил его всегда напряженный помощник. — В любом случае, это явно была работа изнутри. — Обстоятельства, кажется, указывают на это, — сказал Гаошун, нахмурив брови. Он всегда сразу переходил к сути.       У Джинши болела голова. Он хотел перестать думать. Среди прочих неприятностей, у него не было времени поспать с прошлого дня, или чтобы переодеться. Это было достаточно, чтобы заставить его вспылить. — Ваше, хм, непроницаемое выражение лица начинает расслабляться, господин.       Обычная сладкая улыбка Джинши исчезла. На его лице было угрюмое выражение, которое, честно говоря, больше подходило мужчине его возраста. И Гаошун, казалось, читал его как книгу. — Здесь никого нет. Разве это так важно?       Его надзиратель всегда был таким строгим. — Я здесь. — Ты не считаешься. — Да, я считаюсь.       Джинши надеялся, что шутка выведет его из этой ситуации, но Гаошун, серьезный и прилежный, никогда не обладал чувством юмора в нужное время. Какое бремя было иметь кого-то, следящего за каждым твоим движением с самого дня рождения. — Ты всё ещё носишь свою шпильку для волос, — сказал Гаошун, указывая на его голову. — О, черт.       Джинши обычно не говорил так. — Она была достаточно хорошо скрыта. Я сомневаюсь, что кто-то заметил.       Джинши вытащил шпильку, чтобы показать аксессуар значительной мастерской работы. Он был вырезан в форме мифического Цилина, своего рода перекрестка между оленем и лошадью. Говорили, что он является главой священных зверей, и право носить его подобие было предоставлено только тем, кто имел значительное звание. — Вот, храни это где-нибудь в безопасности.       Джинши небрежно бросил шпильку Гаошуну. — Будь осторожен с этим. Это чрезвычайно важно. — Я понимаю. — Ты точно нет.       И потом, сказав последнее слово, человек, который отвечал за Джинши уже почти шестнадцать лет, покинул офис. Джинши, всё ещё ведущий себя как ребенок, лег на стол. У него всё ещё было так много работы. Ему нужно было поторопиться и освободить время для себя. — Хорошо, приступим.       Он хорошенько потянулся и взял кисть. Чтобы иметь слишком много свободного времени, сначала ему нужно было закончить свою работу.