Волчьи кости

      Сидя в саду своей матери, Эрис старался расслабиться. После наказа Доранды, по которому ему запрещалось покидать пределы дворца и оставаться наедине с собой, Эрис часто стал наведываться сюда. Здесь ему всегда могло стать легче. Так и вправду было раньше. До того, как в его жизни появилась Тарра. Сейчас же всё, что не происходило Эрисом всегда делилось на то, что было до неё и что происходит после. И это новое после его отнюдь не радовало.       Эрис всё чаще прибывал не в духе, раздражаясь едва ли не от каждого шороха. Вечное молчаливое присутствие Байрона выводило из себя хлеще всего остального. Он ведь не маленький мальчик, которому требуется присмотр. В мамином саду, в своих покоях, в своём кабинете, Эрис везде ощущал молчаливое присутствие своей тени. Байрон не подчинялся приказам. Не реагировал на всплески агрессии, когда в него в очередной раз что-то летит со стола. Он всегда молча стоял в углу, терпеливо ожидая, когда приказ, отданный Верховной Королевой, прекратит действовать. А Эрис уже не знал, куда себя деть.       Разговаривать с кем либо желания не было. Выпить и заглушить хоть как-то боль не спасало. Он больше и вовсе не прикасался к вину после того дня, как Оруол пришёл его вытащить. Его приторно сладкий вкус вызывал лишь тошноту. Усугублял и без того плохое самочувствие. Головная боль, что появлялась буквально через несколько часов, стоило влить в себя больше одного бокала, не заглушала терзающих мыслей. Она лишь усиливала их эффект.        Он не знал, чего ждёт, каждый день приходя сюда. Может, как и все вокруг, просто ждал, когда действие проклятья ослабнет, и он сможет вернуться к себе прежнему. Вновь погрязнет в куче дел, навязанных отцом. Может, даже сорвётся в поход, предложенный Лоуресом. В конечном итоге начнёт делать хоть что-то. Но пока всё, на что хватает сил - вытащить себя из постели и прийти сюда.       Эрис всегда сидел на одном и том же месте. Он смотрел в пустоту перед собой, вспоминая день, когда именно тут, лёжа на траве у пруда, вдруг ощутил себя счастливее всех живых. С ней. Тогда он, как и всегда, не понял своего счастья. Тарра была рядом и, может, сама того не осознавая, подарила ему самую прекрасную на свете ночь. Таких больше ни разу не было. Она танцевала, смеялась, а ему хотелось, чтобы время не торопилось. Чтобы можно было замереть и прожить всё это снова. С ней одной. Её блестящие в свете луны глаза. Губы, с которых не сходила улыбка. Каждое лёгкое движение рук и тела. Тогда Эрис едва касался её, желая не сделать чего-то лишнего. Сейчас же понимал, что именно прикосновений к ней ему и не хватает.       Все те недели, что мог быть рядом, Эрис так редко к ней притрагивался. Все эти правила, протоколы, обязанности. Он едва мог найти время, чтобы просто прийти к ней. Думал так много, и всё не о том, что сейчас ничего иного, как обвинять себя в упущенных моментах, просто не находит.       Тарра так сумбурно и нежданно появилась в его жизни, что Эрис просто не был к этому готов. Сейчас же он убивался из-за того, что отпустить её также не был готов. Тарра ушла от него также быстро, как и забрала себе его сердце. Ни о чём не предупреждая, ни к чему его не подготовив. А Эрис всё пытался понять: почему? Что и в какой момент он сделал не так? Может, Иса была права, и не надо было тянуть. Может, Тарра просто устала ждать, когда Эрис найдёт в себе силы переступить через всё, чего боится и чему предан чтобы стать преданным ей одной.       Воспоминания о Тарре приносят боль. Ту, что не спрячешь. Она порой сама вытекала слезами, а понимал он это лишь на утро, когда подушка, на которой спал, оставалась мокрой. Из-за этого Эрис редко спал. Проще было переживать всё это, не уходя в бессознательный мир тёмных сновидений. Там Тарра снова и снова бросала его. И может, начни Эрис хотя бы пытаться отпустить всё это, ему бы уже могло становиться легче. Но он понимает, что не может. Не может ибо, несмотря на всю ту боль, что ноет в груди, именно в этой боли, Тарра всё ещё рядом. В этом саду. В тех письмах. Она всё ещё способна смеяться рядом с ним, в воспоминаниях, которые теперь Эрис боится потерять.       Письма. Он по-прежнему пишет их. Порой, когда в ночи понимает, будто сходит с ума, садится за стол и принимается писать. Одно, второе. Писем в столе уже так много, что скоро ящик прекратит закрываться. Эта привычка немного облегчает мучения. Так Эрис обманывает себя, будто когда-то он их ей передаст. Словно Тарра прочтёт ещё хотя бы одно. Будто так ничего не кончено. И не кончится до тех пор, пока он не прекратит писать.       Эрис везде ищет её. Бесцельно бродя по коридорам дворца, то и дело оглядывается в надежде, что вот-вот и Тарра пройдёт мимо. Приедет с отцом и задержится у Исы. Он услышит отголоски её смеха. Она на миг задержит на его лице смущённый взгляд и поспешно отвернётся, пряча порозовевшие щёки. Он бы всё отдал, чтобы увидеть её такой ещё хотя бы раз.             — Слушай внимательно, брат мой. — Устрашающий голос Оруола зашипел на ухо, пока тот, схватив голову Эриса в захват, навис сверху.        Эрис дёрнулся от руки брата, что кольцом окутала шею, едва не ударив его затылком в лоб. Все его мысли тут же растворились в туманной дымкой, возвращая ясность окружающему миру. Эрис для верности ещё раз дёрнулся, проверяя хватку Оруола в надежде, если тот всё-таки выбрал день, чтобы его убить, сделает это быстро.        Оруол лишь хмыкнул вялым сопротивлениям старшего брата и выпустил его шею из под своей руки.              — Что ты опять сидишь тут один? — Оруол схватился за спинку лавочки, перемахивая её одним прыжком и падая рядом с Эрисом.              — Разве ты не видишь моей тени? — Негромко буркнул Эрис, кивая в сторону Байрона который неподвижно несёт караул, стоя в тени дерева. — Я не один.              — Нда, — цикнул Оруол, покосившись на неподвижного Байрона. — Не завидую. Вот работка - следить за тем, как ты часами пялишься на пруд. — Фыркает принц, ставя правую ногу на лавочку. — Ты бы хоть разнообразил его участь, попытался уже в этом пруду утопиться. — С ехидной улыбкой Оруол свешивает руки со спинки лавочки и, отклоняясь, запрокидывает голову, принимаясь рассматривать безоблачное небо, что просвечивается меж крон раскидистого древа.              — Оруол. — Не оценив шутки парня, Эрис тяжело вздыхает: — Я не болен и не при смерти. От чего ты каждый день приходишь ко мне?        Оруол единственный, кто приходит. Вернее, Оруол единственный, кого Эрис сейчас подпускает. Какие бы мотивы не преследовал младший брат, он каждый день проводит рядом по несколько часов к ряду. А Эрис понять причин этой резкой смене его поведения всё никак не может. Странно видеть Оруола рядом. Казалось, что на его месте привычней находиться Исе. Тем более сейчас, когда её суженный тоже всё время находится с Эрисом. Но Иса легко поддалась приказу Эриса не подходить. А вот Оруол, как и всегда, приказы обходит стороной. В какой-то момент Эрис просто смирился, что младший брат вертится рядом. Он перестал гнать его и срываться на нём. Старался просто не реагировать.             —О нет, брат мой, — хмыкнул Оруол, лениво поднимая голову и переводя взгляд на Эриса. — Ты болен. Ещё как. И поэтому я прихожу. Проведываю, — пожал он плечами.        Эрис таращится на младшего брата, пытаясь вспомнить час, когда всё поменялось. Тёмные круги от недосыпа, что так давно залегли под глазами Оруола прошли. Они перекочевали к Эрису. Его вечно суровый и холодный взгляд стал мягче. Словно даже острые черты лица смягчились. Нет, его впалые щёки никуда не исчезли, скулы всё также выделялись на худом лице, но худоба эта теперь будто и не была болезненной. Трезвость оказалась Оруолу к лицу. Его взгляд больше не казался пустым и бесцельно блуждающим. Он улыбался в разы чаще. Именно улыбался, а не предупреждающе скалился, как то бывало раньше. И будто даже стал выглядеть моложе.       Младший брат всё также ненавидел всех и вся вокруг. Но вот Эриса. После Делайлы. После всего того, чем он поделился. Оруол словно впустил старшего брата в мир, который неусыпно оберегал. Казалось, что у Оруола в груди что-то щёлкнуло. Он принял Эриса, как того, кто не навредит. Он будто пытался доверять.             — Ты когда планируешь вернуться? — Рассматривая лицо старшего брата, интересуется Оруол. — Отец покушается на мою неприкосновенность. Раз ты не можешь, он склоняет меня к тому, чтобы я подхватил твои дела. А я не хочу подхватывать. Мне всё равно на убийство служанок и на то, что из-за поисков виновных запланированный поход приходится откладывать.        Эрис пожимает плечами, давая брату понять, что он пока не готов вернуться. Всё, что происходит во дворце, он знает лишь благодаря Оруолу. Тот неустанно рассказывает ему всё, что происходит, надеясь, что хоть что-то заинтересует Эриса сильнее, чем самоуничтожение.       Верховный Король отложил отъезд обоих своих главнокомандующих из-за угрозы, что появилась во дворце. Узнав об этом, правительница Подводного Царства пришла в ярость. Она, как и всегда, пеклась лишь о своём пропавшем сыне, в то время как, почувствовав угрозу для всей своей семьи, Иден выбрал их покой, а не поиски мальчишки, чья пропажа могла привезти к вражде двух народов. Невеста Амаадона Верховного Короля сейчас также не сильно волновала. Он понимал, что Харбор также мучается из-за того, что, почти пустившись на её поиски, всё сорвалось. Но в то время, пока у Фогг и Харбора дети лишь сбежали из дома по своей воле, у Идена в доме начали убивать. Сегодня это служанки, завтра это могут быть его дети. Он впервые за долгое время на первое место поставил себя как отца и мужа, а не как Верховного Короля. И ему, как никогда прежде, требовался старший сын рядом. Эрис же к его просьбам оставался глух.             — Я не могу, — тяжело вздыхает Эрис, прикрыв глаза. — Я не готов вариться во всём этом сейчас. У отца есть Амаадон, пусть он занимается, раз ты не хочешь. — Потирает парень виски.              — Этот шакал не собирается никого искать, — с презрением фыркает Оруол. — Он считает решение отца не верным. Нужно было ехать, а не искать того, кого, возможно, даже во дворце уже и нет.        За обзывательство младшего брата Эрис Оруола даже не одёрнул. Сейчас ему было всё равно на то, в каких они прибывают отношениях. Заступаться за кого-то из них не было никакого желания.              — Отец с ним ругается чаще, чем со мной. — Довольно хмыкает Оруол. — Глядишь, может, так у нас появится другой Верховный Король.              — Видишь, какой веский повод я даю тебе проявить себя. — Тише отзывается Эрис, принимаясь рассматривать свои руки. — Займи моё место, Оруол. Докажи ему, что с тобой ещё можно что-то сделать.        Оруол тупо пялится на брата, забывая моргать. Он пришёл к Эрису не за тем, чтобы тот добровольно передал ему в руки всю ту власть, которой сам обладает. Второй после отца, он в своём положении уступает лишь Амаадону, имеющему титул коронованного принца. Забраться так высоко могло для Оруола означать то, что он и вправду может потягаться с Амаадоном за корону, учитывая то, что тот с такой скоростью сейчас подвергает выбор отца сомнениям. Но Оруолу от чего-то не хотелось так. Чтобы к нему пришли, когда Эрис начал сдавать. Он не замена старшему брату от безысходности. Он вторым согласен быть только по праву рождения, а не вторым в глазах отца, когда старший отказывается от того, что ему не нужно.             — Эрис. — С едва уловимой в голосе жалостью к брату хмурится Оруол. — Прекрати. Тебе нужно всё это. Так как ты никто не справляется. Бросай свою хандру и возвращайся.              — Не хочу, — твёрже отзывается Эрис. — Если бы не всё это, то я бы. — Замирает он на миг, таращась в пустоту за плечом брата. — Я бы. — Повторяет он онемевшими губами, ощущая, как сердце вновь обливается кровью. — Я бы не встретил её, — пытаясь преодолеть жжение в глазах, моргает парень, снова опуская голову.        Он никогда не говорил Оруолу ни имени, ни того, как познакомился с Таррой. Но сейчас, будто сам впервые осознав, как всё у них началось, он вдруг возненавидел дело, порученное отцом. Из-за этой работы его прокляли. Именно он допрашивал девушку, которая изменила его жизнь. С Таррой же он всё также начал со стен своего кабинета и беседы, которая по своей сути также являлась допросом. Всё, что с ним происходило, вертелось вокруг одного проклятого места, в котором он был обречён страдать всю свою долгую жизнь. Теперь же он не желал возвращаться туда добровольно. Продолжать всё это.             — Эрис,  ну сколько проклятий уже за твоей спиной. — Поджимает губы Оруол. — Ты ведь как-то живёшь. Почему именно этому ты придаёшь такое значение?              — Потому что оно одно и портит мою жизнь! — Срывается вдруг Эрис.              — Да ты один всё себе портишь! — Не выдержал Оруол, повышая голос в ответ. — Столько лет - одно и тоже! Сколько женщин у тебя было, ты от каждой бежал! Проклятье виновато?! — Подрывается Оруол на ноги, стоило заметить, как напрягся Эрис, словно собирался его ударить. — Ты виноват! Если ты не способен нести за себя ответственность, то не надо скидывать всё на то, что тебя прокляли! Ты бросал каждую, а потом убивался по своему горю, не по ним! А тут что?! — Стоило Оруолу всплеснуть руками, как Байрон пошатнулся со своего места, сделав несколько нерешительных шагов вперёд. — Посмотрите, впервые бросили тебя и ты не весть сколько уже прийти в себя не можешь! Раньше тебе хватало пары дней. Сейчас что? Больно от того, что она оказалась умнее и ушла первой, пока ты и её в грязь не втоптал?!        Не выдержав нападок младшего брата, Эрис сорвался с места, налетая на Оруола и сбивая того с ног. Они оба повалились наземь, не обращая внимание на клумбу, в которую влетели, превращая все растущие там колокольчики в кашу из земли и лепестков. Оказавшись снизу, Оруол старается вырваться, барахтаясь из стороны в сторону в попытке всерьёз не ударить брата. Ещё неделю назад, обуянный злость из-за нехватки алкоголя, он бы и сорвался в ответ, найдя выход для эмоций в этой драке, но сейчас же лишь яростно сопротивляется, вырывая с клумбы Верховной Королевы охапку цветов вместе с землёй, пытаясь швырнуть их старшему брату в лицо.       Байрон на них двоих среагировал не сразу. Вернее, он среагировал, как и полагает солдату, моментально. Но видя, как Оруол, вырвавшись, валит Эриса на спину, ударяя того затылком о перелопаченную ими землю, он замирает на месте, решая обоих не трогать. В отличие от Эриса, Оруол практически не пытается причинить старшему брату боли. Он лишь пытается того утихомирить, выламывая руки. Пара ударов о мягкую землю вряд ли сотрясет мозги в голове Эриса, но на миг Байрону показалось, что эта встряска тому нужна. Старший принц и вправду слишком давно уже чахнет, словно и не пытаясь прийти в лучшее состояние. Может, эта возня хоть как-то поможет ему собраться.             — Ты жалкий, Эрис. — Пыхтит Оруол, пытаясь сдуть волосы, что прилипли к разгорячённым покрасневшим щекам. — Сколько можно так себя вести?! — Он переваливается в бок, когда ощущает, как Эрис едва не ударил его по больной спине. — Остынь уже! Прекрати убиваться из-за подобного!        Этот удар сейчас мог стать решающим, ведь сколько бы ударов не получил в лицо, стоит задеть спину, как подняться самостоятельно Оруол может уже с очень большим трудом.              — Да что ты знаешь! — Вырываясь из его рук, кричит Эрис, пытаясь вернуть себе возможность снова шевелиться, чтобы брата ударить. — Легко говорить, когда не знаешь, что со мной происходит! — Отпихивая от себя Оруола ногами, Эрис предпринимает попытку подняться, когда в него снова летят корни цветов с клубами земли.              — Вы что оба устроили?! — Разъярённый голос матери, словно гром среди ясного неба, моментально заставляет замереть обоих.        Оруол таращится на испачканное лицо старшего брата, всё также не решаясь отпустить ворот его такой же перемазанной в земле рубахи. Кажется, оба перестали дышать, слыша приближающиеся шаги королевы.              — Паршивцы! — Продолжает сокрушаться Доранда, видя, что сталось с её клумбой. — Встали оба! — Командует она не дрогнувшим голосом.        Эрис отцепляется от брата первым. Он садится на землю, не решаясь смотреть разгневанной матери в глаза, утирая ладонью лицо, стараясь не размазать землю. Оруол же, не мешкая, подрывается на ноги, желая оказаться от раскуроченной клумбы как можно дальше, и выскакивает на траву, перешагивая через ноги Эриса, едва сдержавшись, чтобы те не пнуть напоследок.             —Моя королева. — Кланяясь едва ли не в пол, Оруол решает без объяснения произошедшего вымаливать прощение, пока Верховная Королева из-за своих цветов не содрала с него шкуру.              — Молчи! — Шикает на него Доранда, смотря на старшего сына. — Эрис, как ты мог?              — Это случайность, — Бубнит Эрис, поднимаясь на ноги и вставая в противоположной стороне от Оруола.        Он стыдливо смотрит себе под ноги, только сейчас понимая, как оплошал. Сад то немногое, что осталось у матери от той жизни, когда она была безгранично счастлива, а он посмел себе сотворить здесь что-то подобное.              — Что у вас произошло? — Стараясь не смотреть на клумбу, шипит королева, переводя взгляд с одного на другого.              — Я пытался вернуть Эриса к жизни. — Видя измазанное землёй лицо старшего брата, Оруол пытается сдержать смешок. — Устал уже видеть его таким.        В какую-то секунду, взглянув на клумбу, парень вместо стыда ощутил прилив зарождающегося в нём смеха. Эти мгновения, пока они воляли друг друга в земле, напомнили Оруолу о тех немногих далёких моментах, когда они с Эрисом боролись лишь в шутку, а не старались убить друг друга. И хоть сейчас попытка Эриса удушить его была вполне реальной видя, каким грязным он стоит напротив, Оруол не в силах остаться равнодушным.             — Я не просил тебя об этом! — Громче огрызается Эрис, сжимая руку в кулак.              — А ты никогда и никого ни о чём не просишь! — Рявкает в ответ Оруол. Стоило брату вновь начать на него огрызаться, как всё веселье словно ветром сдуло. — Может, поэтому Тарра тебя бросила?!        Заслышав имя, Эрис оцепенел, вытаращив взгляд не моргающих глаз на младшего брата. Он никогда имени никому не называл. Никто просто не мог знать, по кому он так долго страдает. Но стоило Оруолу произнести её имя вслух, как вся злость мигом воспылала в груди, больше не оставляя шанса успокоиться. Тарра словно перестала быть только его в миг, когда имя её прозвучало из чужих уст. Перестала быть секретом, который хотелось оберегать от его дурной славы и посторонних глаз.             — Хоть одно слово, — видя, как выбил брата из колеи, решил продолжить Оруол, шаря рукой в кармане брюк. — Хоть одно слово из сотни тех, что ты написал, ты решился сказать вслух? — Достав из кармана несколько конвертов без печати, Оруол машет ими в воздухе. — Она слышала всё это от тебя? Или ты на самом деле трус, который прячется за проклятьем? — Швыряет он старшему брату письма под ноги.        Хватило секунды, чтобы сорваться на Оруола вновь. Понять, что он вытащил эти письма из ящика его стола, не составило особого труда. Оруол мог оскорблять его сколько угодно. Мог говорить всё, что вздумается, но лезть в это. Рыться там, где его уж точно не просят. Касаться осколков его разбитого сердца. Этого Эрис простить ему не мог. Наплевав на маму, что всё ещё стоит рядом, Эрис срывается с места, уже готовый ударить Оруола. Но Доранда реагирует быстрее, чем взбешенный сын.             — Да что ж ты делаешь! — Наплевав на осторожность, она влезает между сыновьями, отталкивая Эриса как можно дальше от Оруола. — Прекрати сейчас же, Эрис! — Громче приказывает она, смиряя парня суровым взглядом. — Вы ведь родные братья! Как вам хватает совести бросаться друг на друга, словно на врагов! — Доранда всё также держит вытянутую руку перед Эрисом, готовая чуть что, снова оттолкнуть его в сторону, и переводит взгляд на Оруола. — Подними всё это! — Кивает она на конверты, что валяются под ногами.        Едва не сломавшись под весом упавшего на него приказа, Оруол сжимает губы, вскинув голову, желая показать королеве, что сейчас он вряд ли послушается. Он переводит похолодевший взгляд тёмных глаз на тяжело дышавшего Эриса, начиная хмуриться.             — Жалок тот эльф, который не в силах справиться с собственным проклятьем, — бросает он, смотря парню в глаза. — Ты спрашивал, любил ли я когда-то. Но теперь я хочу узнать, любил ли ты кого-то хоть раз, кроме самого себя? — Оруол делает шаг ближе. — М? Принц разбитых сердец.              — Прекрати, Оруол. — Разрываясь между ними, Доранда не знает, кого отталкивать первым, если, проигнорировав её, они опять сцепятся.              — Я лишь хочу услышать ответ, моя королева, — лукаво улыбается он Доранде, снова переводя взгляд на Эриса. — Ты любишь её? По-настоящему. Так, как любят лишь раз. Если нет, то почему так страдаешь? — Оруол продолжает скалиться так, словно ответ та ему уже и вовсе не нужен, ведь, кажется, он всё уже прочёл в найденных письмах.        Стараясь пресечь дрожь, что волнами разливается по телу, Эрис до скрипа стискивает зубы. Зачем Оруолу ответ, когда он и так уже всё прекрасно знает. Хотя, может, ответ на этот вопрос сейчас требуется вовсе не Оруолу.        Эрис переводит взгляд на мать, которая теперь, кажется, тоже хочет услышать то, что он готов сказать. Но Эрис упорно молчит, пытаясь собраться.       Жалок тот эльф, который не в силах справиться с собственным проклятьем. — Слова Оруола сами врезаются в сознание.        Пытался ли он хоть раз со своим проклятьем справиться по-настоящему? Как давно то было на него наложено? Эрис помнит лишь лицо той, кто в сердцах кричала ему те страшные слова, но вот сам. После её смерти он ведь ни разу и не пытался всерьёз чего-то изменить. Подстроиться оказалось легче. Каждый раз страдать от потери было легче. Уходить первым - проще.              — Идите за мной, — видя замешкавшегося с ответом сына, вздыхает Доранда. — Хочу вам кое-что показать.        Оруол сходит со своего места первым. Он так и не получил от брата ответа, и теперь ему интересно, дойдёт ли до того смысл, которые он в слова свои вложил, и что из его речей поняла женщина, которая уже давно лучше прочих его понимает.        Доранда, так и продолжая идти между ними, ведёт обоих по саду, уводя как можно дальше от дворцовых окон. Проходит пруд, бросая быстрый взгляд на плавающие там кувшинки. Каждый цветок, что растёт в её саду, ей безмерно дорог. И как бы кровью не обливалось сердце за бедные колокольчики, уничтоженные сыновьями, есть во всём этом саду куст, которым она дорожит больше собственной жизни. Спрятанный от чужих глаз. Вымощенная камнем к нему дорожка уже так давно покрылась сорняком, оставляя лишь едва различимую, осторожно примятую тропинку, оставленную её ногами. Доранда ходит сюда всегда одна. Ухаживает за этим кустом сама, бережно его оберегая от чужих рук и глаз. Она знала, что когда-то настанет день, и ей придётся передать этот сад вместе со всеми его цветами другой королеве. Тут расцветёт чья-то чужая любовь. А её прекрасные белые кустовые розы завянут, забытые всеми. Но сейчас. Видя то, что происходит с её сыном. Поняв вдруг мотивы поведения второго, Доранде захотелось поделиться с ними двумя тем сокровенным, что ей когда-то подарил их отец.              — Я знаю, что сейчас нарушу вековой ритуал, — с тёплой улыбкой вздыхает женщина, подходя к кустам с розами. — Но я хочу сделать всё это именно так, — оборачивается она на парней, которые в её глазах всё ещё выглядят мальчишками. — Эти цветы для меня посадил ваш отец в день, когда я стала его женой, — стараясь держаться и не вспоминать всего того, что случалось после Доранда снова негромко вздыхает, указывая на цветы.        Оруол и Эрис замирают, невольно переглянувшись друг с другом. Эрис смотрит в тёмные глаза брата, кажется, видя точно такое же удивление, в коем прибывает сам. Сколько бы он не был в этом саду и сколько бы догадок не строил: какие цветы отец подарил матери, он почему-то никогда не смотрел именно на эти. К ним ведь даже дорожка уже заросла. И вместо того, чтобы предположить, что именно так мама могла оберегать эти белые кусты от чужих глаз, Эрис предполагал, что она просто не особо любила к ним ходить.             — Но белый цвет смерти, — Хмурится Оруол, смотря на розы. Прежде чем повернуться, он мельком указывает старшему брату на скулу, намекая, чтобы тот стёр с неё земельную пыль.              — Отнюдь, — хмыкает королева, заметив этот едва уловимый жест своеобразной заботы от Оруола, к которому прислушался Эрис, принявшись вытирать лицо манжетой рубахи. — Мы видим белый свет, когда рождаемся, видим его же, когда умираем. Это начало пути. Это посмертный покой на сердце, — переводит она взгляд на Эриса. — Белый - это чистый лист. Возможность начертать на нём всё, что захочется. — Доранда подходит к кусту, наклоняясь ближе к одному из самых больших распустившихся бутонов. — Он ещё ни чем не запятнан, и только нам решать, что с этим белым листом сотворить. А вот шипы, — она протягивает руку к одной из роз, накалывая палец об острый шип. — Это то, что защищает наш цветок. То, что оберегает. Но это не только защита, это ещё и ошибки, — накалывает она палец сильнее, чтобы из того капнула кровь. — То, через что нам приходится пройти, чтобы на нашем листе появились краски. — Испачканным в крови пальцем Доранда хватается за один из лепестков белого бутона, оставляя на нём красное пятнышко.        Она медленно растирает каплю крови, после чего слегка наклоняет бутон, чтобы оба принца видели, что она сотворила. Заметив кровь, Эрис машинально потянулся в нагрудный карман, чтобы предложить маме платок, но Доранда отказалась от помощи лёгким взмахом руки, решив продолжить свой рассказ:             — Многие эльфы ещё задолго до нас говорили, что жизнь появилась из тьмы и в неё же уходит. Но сколько бы веков с тех учений не прошло, неизменным остаётся лишь то, что все мы обращаемся к белому свету, желая укрыться от тьмы. Следуя этому же осознанию, ваш отец решил для меня запечатлеть покой, что дарует свет в этих белых цветах. Ведь какой бы тёмной не была ночь, они неизменно останутся тем самым уголком света лишь для меня одной, — улыбается женщина, с любовь в глазах смотря на обоих парней.              — Ну и к чему нам всё это знать? — Прищуривается Оруол, переминаясь с ноги на ногу.        Ему, может, и льстит то, что он второй на свете эльф после старшего брата, которому Верховная Королева рассказала столь сокровенную историю. Но вместе с закравшимся в сердце тёплым чувством Оруол ощутил злость. У его матери не было таких цветов. Ей никто не желал подарить белый свет, пока она блуждала в темноте. А Доранда, словно почувствовав весь его гнев, вновь заговорила, сосредоточив свой взгляд на хмуром лице парня.             — У каждого из вас рано или поздно должна была появиться та, которой захочется подарить весь свет в этом мире, чтобы она никогда не знала страха, который с собой приносит тьма. — Королева подходит к небольшому круглому каменному столику, на котором покоится корзина, и достаёт оттуда садовые ножницы. — И даже если не каждому из вас суждено усадить именно этот сад белыми цветами, я хочу, чтобы вы оба смогли сделать это, независимо от того, где будут ваши сады.        Доранда выбирает два самых крупных цветка на своём кусту и, не мешкая, те срезает. Она убирает колючки, чтобы те не укололи руки её детей под молчание обоих. Женщина считает этот жест лучшим из всего того, что она могла сделать со своими дорогими сердцу цветами. С ними связано столько хорошего. Несмотря на все горько пролитые слёзы, каждый раз, приходя к этим розам, Доранда всегда вспоминала молодого парня, который ей их сажал. Его отражение она видит в этих двоих парнях, что стоят сейчас перед ней и, кажется, всё ещё не могут поверить в то, что она делает. А она желает, чтобы они оба были также счастливы, как когда-то с их отцом была счастлива она сама.       Оруол протянутый ему цветок принимает сразу. Его, жест королевы шокирует, но то тепло, которое он испытал сейчас, осознавая, что Доранда принимает его выбор, сделало своё дело раньше, чем он смог даже подумать о привычном ему протесте. Она смотрит на него, и лишь в её глазах без слов ясно то, что она всё знает и совершенно не против, раз сердце его выбрало человека. А вот Эрис медлит. Стоит матери подойти к нему, как он делает шаг назад, начиная отрицательно мотать головой, совершенно не смотря на цветок.             — Не надо, — тихо отзывается он, прочищая горло. — Я не могу.              — Ещё как можешь! — Возмутился Оруол, смотря на брата. — Что тебе мешает?              — Подожди. — Прерывает Оруола королева, кладя руку ему на плечо. — Что не так, Эрис? — Смотрит она на сына, слегка нахмурив брови.              — Ты ведь знаешь, — с горечью вздыхает Эрис, потупив взгляд. — Я клятву давал отцу, — поджимает он губы, не поднимая головы.        Клятва. Обед безбрачия, на который Эрис пару лет назад пошёл добровольно, стоило отцу заговорить о выборе приемника. Иден давно высказывал Эрису свои взгляды на то, как парню жить со своим проклятьем. Он не мог женить его не на ком, желая уберечь в первую очередь сына от той боли, которую он мог принести в свою жизнь. И Эрис вполне с этим решением был согласен. Что в его случае было проще. Связать свою жизнь с той, которая никогда не будет по-настоящему счастлива с ним и при этом не будет иметь возможности уйти от него. Или же поклясться отдать свою жизнь брату, который будет править. Тот выбор был так очевиден, что Эрис его толком и не обдумывал. Да он и сам не планировал жениться никогда. Может раньше, до всего того, что с ним произошло, мысли такие в его голове и были, но с тех времён прошло так много лет. Он никогда не будет кому-то хорошим мужем. Только лишь навредит той, что будет вынуждена всегда быть рядом. Какой отец отправит на это свою дочь добровольно. Только безумный. И сейчас, несмотря на то, как бы сильно сердце его кровью не обливалось, Эрис вспоминает именно про клятву, не понимая, как мама может о той позабыть, раз выбрала подобного рода подарок.              — Эрис. — Рычит на него Оруол, из последних сил стараясь стоять на месте и не попытаться выколотить эту дурь из его головы.        Королева снова шикает на парня, желая дать тому понять, что здесь она может справиться сама.              — Я вижу, что ты запутался, — её тонкие тёплые пальцы ложатся на щёку сына, желая поднять его лицо и взглянуть в глаза. — И я тебя понимаю. Но только ли в клятве дело, Эрис? — Встречаясь с потерянными глазами сына, улыбается она ему.              — Ты ведь знаешь, что нет, — хрипит он, понимая, что от волнения вновь теряет голос. — Клятва не на пустом месте родилась. И я волен её придерживаться, — продолжает он под раздраженный вздох Оруола.              — От чего же? Почему ты отгораживаешься, даже не попытавшись? — Внимательно рассматривает она его печальное лицо.              — Да потому что пытался уже, — цедит парень сквозь зубы, пытаясь не сорваться на мать. — Столько раз пытался. — Вздыхает Эрис, перебарывая злость, что начинает бурлить внутри. — Моё проклятье. Оно не позволит мне отдать ей своё сердце. Не позволит быть тем, кого она хочет во мне видеть.              — Так ли велико любое проклятье по своей сути или всё дело в силе, которую мы сами ему даруем, дорогой? Ты кормишь это проклятье страхом из самых глубин своего сердца, — ладонь матери касается груди Эриса, — так сильно боишься, что оно исполнится, что сам начинаешь действовать так, как тебе было наказано. Поддаёшься ему, наделяешь слова материальностью. Но ведь та, что прокляла тебя, уже так давно мертва. Её нет уже столько лет, а ты всё ещё живешь по её указке.              — Вот и я о том же! — Не выдерживая, вмешивается Оруол, перебивая королеву. — Эрис, она уже столько раз сгнила в своей могиле, а ты всё не можешь отпустить её слова.              — Да что толку то! — Срывается Эрис, не в силах больше терпеть. — Всё уже произошло, ты не понимаешь?! Тарра уже оставила меня! — Он бросает гневный взгляд на брата. — Всё, что я там писал - не важно! — Указывает он рукой куда-то в даль, где всё ещё на траве должны валяться письма. — Всё, что я чувствую - тоже неважно, потому что всё уже и так кончено!              — Успокойтесь оба, — снова вставая между ними, желая избежать очередной драки, Доранда берёт сына за плечи. — Эрис, ты и правда ничего не понимаешь? — Хмурится она пуще прежнего, стараясь уложить в своей голове все те подробности, которых раньше не слышала.              — Да что тут понимать, мам, — закатывает он глаза, вздыхая. — Просто оставьте меня в покое. Не надо мне всего этого, — машет он на кусты с розами.              — Не ты ушёл от Тарры? — Стараясь натолкнуть сына на мысль, которую он всё никак из-за своего гнева уловить не может, Доранда старается говорить вкрадчиво и спокойно.              — Какая теперь разница, кто и от кого ушёл? — Тяжело вздыхает парень, прикрывая глаза.        Он готов завыть от тягости разговора, который эти двое с ним ведут. Словно не понимают, что ему трудно. Не хотят просто оставить, как то всегда было раньше, и не копаться в том, чего уже не вернуть. Только бы они прекратили. Эрис уже готов вернуться к своим делам. Сбежать и начать прямо сейчас. Пусть только успокоятся и перестанут донимать его.             — Разница в том, сын мой, что та, кто смогла уйти первой, вряд ли была скована твоим проклятьем, — понимая, что из-за обуявшего его гнева Эрис глух к её словам, Доранда решает не ходить вокруг да около. — Ты хоть попытался выяснить причину? Почему она вдруг оставила тебя?              — Но я не… — Вдруг запинается Эрис, хлопая глазами.              — Думая, что во всём, как и прежде, повинен сам, ты решил, что тебе нет нужды выяснять причины. — Подсказывает ему мать с тихим смешком. — Ты так боялся, что всё опять будет как прежде, что даже не помыслил о том, что у тебя может быть иначе, и потому не стал ничего делать.              — А может, Тарра и вовсе просто обиделась, — фыркает Оруол между делом решив вставить своё слово. — Знаешь, они иногда так делают, — пожимает он плечами, рассматривая свой цветок.        Оторопев от их слов, Эрис переводит взгляд с матери на брата, невольно сглатывая ком, образовавшийся в горле. То, что они ему говорят, так сильно похоже на правду, но вот только Эрис с трудом в ту верит. Всё ведь было по-настоящему. Та же боль, которая накатывает в один миг, когда всё кончается. Те же страдания. Всё, что с ним происходило после прочтенного от Тарры письма, было в точности тем, чем заканчивается действие его проклятья. Оно было между ними. И этого он отрицать не может. Но вот в голову лупит совершенно новое осознание, которое до этой минуты так хорошо от него ускользало. Тарра ведь и вправду ушла от него первая. Она прекратила всё то, что началось. Своим уходом она сломала ту печать, которой всё это время было запечатано его сердце. А ведь он с самого начала ощущал себя рядом с ней странно. Не было дурмана, что заволакивает разум. На ней не случилось помешательства, которое так свойственно его проклятью. Эрис был готов ждать её писем. Был готов не наседать, не ища встреч больших, чем жизнь сама ему даровала. С присутствием Тарры он продолжал жить так же, как и до неё, а изменения заключались лишь в том, что при ней дышать становилось легче. Она не теряла голову. Всегда держала дистанцию. И, кажется, своим уходом разрушила то, с чем он не мог справиться годами. Причинила сильнейшую боль, обойдя условие, что было ему поставлено. Не он бросил её, разбив очередное сердце. Впервые за много лет ему наконец-то разбили сердце, кажется, освободив от оков, наложенных другой.             — Но, — стараясь дышать ровнее и не путаться в собственных мыслях, Эрис, наконец, прерывает своё молчание. — Что я теперь могу сделать? — Он сжимает руку в кулак, ощущая, как словно холодной волной омывает тело, вместе с отливом забирая всю ту боль, которую он так долго кормил в себе.              — Знаешь, что в этом мире нельзя исправить? — Покрутив в руках цветок, который сын так и не решился принять, Доранда с тёплой улыбкой вздыхает. — Только смерть. Если кто-то умер, то уже ничего нельзя вернуть. Что бы ты не делал, тело не оживет и вновь не задышит. Глаза не откроются, губы не заговорят. Но вот пока ты жив, — Доранда снова протягивает розу сыну, — пока твоё сердце всё ещё её любит. А в ответ она способна любить тебя. Исправить можно всё.        Не дожидаясь, пока Эрис обдумает, брать ли розу из рук матери, Оруол играет на опережение. Он обходит королеву и, хватая старшего брата за руку, ту поднимает, вручая ему свою розу. Ощущая волну сопротивления, сжимает его руку в своих ладонях, заставляя продолжать держать цветок.             — Позволь ей любить себя, Эрис, — впервые в его голосе не слышится и капли насмешки. Полностью серьёзный Оруол смотрит брату в глаза, продолжая сжимать его похолодевшую ладонь. — Наплюй на все клятвы, что дал не ей. Скажи уже всё, о чём писал. Отпусти все тяготы и дай ей свою руку. Иди и узнай, что стало причиной её ухода. Сделай всё, что в твоих силах, и посмотри на результат. Если она подарила тебе своё сердце, то прими его. Но если оно уже не желает быть с тобой, то будь достаточно сильным, чтобы принять это с достоинством. Хватит уже служить всем подряд, кроме самого себя. — Не моргая, смотря парню в глаза, замолкает Оруол, теперь готовый слушать всё то, что только Эрис готов ему возразить.        Он так и замер с розой в руках, не отводя взгляда. Что порой происходит в голове младшего брата, раз он в миг умел быть таким серьёзным и проницательным, а в следующий слетал с катушек и крушил мир вокруг себя. Оруол, что порой мог выбесить щелчком своих пальцев, сейчас не мог не шокировать. Ни злости, ни желания ударить его по физиономии. Лишь ступор, что сковал мышцы. Казалось, что это он сейчас способен ударить, начни Эрис противиться. Ударить так, что посыпятся зубы, открой только рот и попытайся возразить. И в этом взгляде Эрис увидел их отца. Ему казалось, что Оруол не способен походить на него. Весь в свою мать, тёмноволосый, темноглазый, с острыми чертами лица. Он, её мужское воплощение, сейчас в миг потерял все сходства с ней, оставляя лишь суровое лицо своего отца и ту едва различимую любовь во взгляде, которая пробивается из самых недр сердца и является двигателем его гнева. Любовь которая была в самом Эрисе, несмотря на то, что порой ему также хотелось Оруола удушить. Любовь к нему побудила Оруола злиться и кричать на него сегодня. Попытка быть услышанным. Попытка помочь. Он никогда не был нежным и добрым, чтобы уметь проявить любовь иначе. Но Оруол был таким. К Исе, теперь к нему.       Эрис впервые за долгие года понял, что младший брат его любит. Пусть никогда не скажет об этом. Никогда не попытается извиниться или исправить те так давно испорченные отношения, потому что любое проявление так всем хорошо им известной нежности ему чуждо. Но Оруол на неё способен. Так, как сейчас. Принуждая. Поступками, что громче слов. Жестами, которых от него не ждёшь. Он выводил Эриса на эмоции, потому что хотел помочь. Он раздражал его своим присутствием, потому что не хотел, чтобы тот страдал в одиночестве. Может, делал то, что от самого Эриса так много лет ускользало.       Вместо злобы Оруолу тоже нужна была помощь. Как бы он не щетинился и не прогонял всех прочь, топя своё одиночество в алкоголе, он хотел лишь того, чтобы кто-то взял его за руку. Сказал, что с уходом матери он не остался один. Его не бросили. Его есть кому любить. И сейчас, впервые за долгие недели страданий по самому себе, Эрис ощутил в груди боль другого рода. Боль из-за того, что на деле не был ему настолько хорошим братом, каким себя считал.       Он защищал Оруола перед другими. До последнего обелял его в чужих глазах, ругаясь на остальных за то, что те о нём плохо отзываются. Но Эрис ни разу не пришёл к Оруолу. Он не был рядом, когда тот откупорил свою первую бутылку и нашёл в ней выход. Он не говорил ему о том, что справиться можно иначе. Он, как старший брат, ни разу не протянул ему руки, желая показать тропу, по которой можно идти в новом мире, где рядом нет той женщины, которую Оруол всем сердцем любил. Из-за его слепоты Оруол все эти года и вправду был один. Один со своими страхами, один со своей болью. Он и вправду ко всему готов, потому что жизнь его научила. Одиночество закалило. Мир, в котором либо первым кинешься ты, либо тебя сожрут, появился у Оруола потому, что вся его огромная семья на деле была лишь ширмой, за кулисами которой он всегда стоял один. И стоя сейчас перед ним, Эрису захотелось упасть на колени. Просить прощения за осознание, что пришло так поздно. За то, что он слишком долго оплакивал лишь себя. Во всём. Всегда. Он не помог Оруолу, когда тот ещё не озлобился так сильно. Он не попытался выяснить причин, по которым Тарра решила от него отвернуться. Проще оказалось запереться и страдать. Жалеть себя и действительно, каждую оплошность скидывать на проклятье.       Приложив силу, чтобы выбраться из хватки младшего брата, Эрис резко подался вперёд, желая того обнять. Мельком, прежде чем сомкнуть руки на его спинет, он заметил, как Оруол дёрнулся, явно готовый ударить. Этот ускользнувший в ответном ступоре жест тела, стоило заключить его в объятия, полоснул, словно нож по сердцу. Вот всё, чего Оруол на деле от него ожидает. Ударов. Готовый обороняться, он даже не сразу расслабился, когда понял, что его обнимают.       Эрис прижался сильнее, зарываясь носом в изгиб его шеи. Чёрные волосы щекотали нос, а он продолжал тереться о его шею, стараясь игнорировать слёзы, начавшие печь глаза. Он и сейчас ощущал себя жалким, потому что всё, что мог сделать - обнять. Не мог вернуть назад столько лет, чтобы в нужный момент оказаться рядом и окунуть его в ванну с ледяной водой. Взбодрить. Заставить жить и не ломаться.             — Эрис, прекрати, — зашипел Оруол с просьбой о помощи во взгляде покосившись на королеву.        Не привыкший к объятиям, Оруол ощутил, как начало ломать кости. От тепла его тела появилось желание оттолкнуть. Щекочущее шею дыхание вызывало волну противных мурашек. Его мало кто обнимал. Делайла была исключением, чьих объятий он горячо жаждал. Но и к тем сперва пришлось привыкнуть. Ведь даже родная мать крайне редко его обнимала. Всё, что она могла сделать - поцеловать в лоб и погладить по щеке. Так она показывала высшую степень удовлетворения его поступками. Сама не ощутившая проявления любви в полной мере, не умела даровать той в ответ. Она готовила его к жестокому и суровому миру, никогда не приучая к тому, что и в этом мире его есть кому любить. И теперь, будучи взрослым, Оруолу самому приходилось воспитывать в себе эту любовь к окружающим. Делайла помогла. Она сломала неприступные стены в его голове. Она дала ему то, чего никто не давал. Всем внутренним противоречиям на зло учила его сердце чувствовать что-то, кроме ненависти. От неё Оруола не спасли даже предрассудки о людях. Все те истории, заученные с рождения, стёрлись в пыль, стоило ей появиться в его жизни. Случайная встреча, сделавшая его лучше для неё одной. Он никого не любил так, как любил её.       Увидев, как Эрис убивается по своей любви. Впервые в жизни столкнувшись с его страданиями не понаслышке, а окунувшись в них, видя его самоуничтожение изо дня в день, Оруолу захотелось, чтобы Эрис тоже полюбил кого-то также сильно, как он любит Делайлу. Чтобы та самая могла разбудить его сердце. Помогла обойти все запреты, которые Эрис взрастил в своей голове, и позволила ему быть счастливым. В какой-то момент счастья рядом с Делайлой стало так много, что Оруол захотел им поделиться. И на ум, как ни странно, пришёл лишь старший брат, у которого, также как и у него на деле, всю жизнь с любовью были весьма трудные отношения. Он, в отличие от него, был любим всеми, умел любить сам. Но загнанный в угол проклятьем. Страхами и предостережениями всех вокруг, которые вместо поддержки только и делали, что предостерегали, прося не влюбляться. В этом всём Оруол увидел, как же на деле они с Эрисом похожи. Им обоим был нужен кто-то рядом. Тот, кто решится зайти дальше пары встреч и несмотря не на что остаться.        Ища хоть что-то, что могло бы ободрить старшего брата в минуты тоски, Оруол забрёл в его кабинет. Он не собирался рыться в его личных вещах. Не планировал читать письма, которые писались не ему. Но, увидев не закрытый ящик стола, рука сама туда потянулась. Он открывал одно за другим, понимая, что Эрис уже любит. Также, как и он сам любит Делайлу. Искренне. Всем сердцем, несмотря на раны, которые там могли быть.       Понять, что проклятье, возможно, отступило, не составило особого труда. Мозаика сама сложилась в голове, стоило вспомнить то, что его удивило. Эриса впервые бросили. После все эти недели саморазрушения, которые по длительности превышали любые прошлые его романы, и оплакивание тех. Старшего брата требовалось лишь подтолкнуть. Показать ему, что Тарра - та самая, которая смогла. Может, даже если они уже никогда и не будут вместе, но она сломала Эриса, чтобы он сумел жить дальше. А Оруолу нужно было лишь вывести его на эмоции. На те, что окажутся ярче горя. На злость. А к кому ещё её вызывать, если не к самому себе.       Он пришёл сегодня к нему лишь за этим. Швырнуть ему в лицо письма и обвинить в том, что он трус. Что он не способен за неё бороться. Разозлить настолько, чтобы после Эрис не смог дышать. Ведь только после такого всплеска эмоций голова опустошается. Она становится лёгкой, и в неё способны проникать мысли, что тебе доносят. Оруол смог свои тяготы отпустить, когда после продолжительных свиданий с королевой вино из его крови, наконец, выветрилось. Эрис сумел отпустить их сейчас. И если ему надо, то Оруол позволит себя обнять. Он потерпит немного, только при условии, что до Эриса его слова, наконец, дошли.             — Прости меня, — шепчет Эрис, сжимая в кулаке розу, которую теперь страшно выпустить.              — Эти слова прибереги не для меня, — фыркает Оруол, замечая, как довольно улыбается Доранда, от чего тут же закатывает глаза.              — Нет, — отрицательно машет головой Эрис, снова касаясь носом его шеи. — Они тебе одному и предназначаются. Мне так стыдно, — хрипит он, прочищая горло от кома, что вновь там появился.              — Если ты рассчитываешь, что после этого моя свадьба пройдёт с твоей в один день, то я тебя огорчу. — Оруол поднимает голову к небу, желая, чтобы королева не увидела его улыбки. — Только моя невеста может быть самой красивой в такой день.              — Свадьба! — Встрепенулся Эрис, наконец, выпуская Оруола из объятий и хватая его за плечо. — Свадьба! — Снова вскрикнул он, бешеными глазами бегая по его ничего не понимающему лицу.              — Ну да, — хмыкнул Оруол, пожав плечами. — Наша королева только что дала на неё добро. И тебе, и мне, — кивнул он на цветок в руке брата. — Обошла отца и сама провела ритуал.              — Да я не об этом, — махнул на него рукой Эрис. — Иса говорила, что они с Таррой приглашены на свадьбу своей подруги. Там я смогу её увидеть, и она не сбежит от меня, потому что будет некуда. — Он глядит на брата, надеясь, что он его всё-таки поймёт.              — Эрис, — откашливается Доранда. Она предпочитала не вмешиваться, наблюдая за детьми со стороны, но прежде чем уйти от них, всё-таки решила вставить своё слово. — Ты хочешь этой встречи? — С опаской прищуривается она, наконец передав вторую розу в руки Оруола.              — Да, — не задумываясь не на миг, отозвался Эрис. — Мне нужно всё выяснить. Вы правы.              — И ты не собираешься впадать в отчаяние, если эта девушка решит, что больше не желает быть с тобой? — Кладя ладонь в ладонь, с опаской продолжала интересоваться королева, желая прощупать уверенность сына в своих будущих действиях. — Ты не пропадёшь, если она скажет, что ты не тот, с кем она хочет провести свою жизнь?              — Не пропаду, мам, — с тёплой улыбкой отзывается Эрис. —  Я действительно хочу всего этого. Если я ей не нужен, пусть скажет мне это сама.              — Раз так, — вздыхает Доранда, смотря сыну в глаза, — и ты действительно готов к тому, что тебе предстоит. — С паузами продолжает она. — С ней или без неё. — Поджимает она губы, видя, как сын занервничал из-за её медленно речи. — Я поговорю с отцом по поводу твоего обета, — замолкая, Доранда переводит взгляд на довольного, словно кота, Оруола. — А что насчёт тебя.              — Не надо говорить про Делайлу отцу, — заметив её пристальный взгляд, тут же отозвался Оруол. — Никому не надо. Для моей свадьбы достаточно того, что моя королева её одобряет. Не нужно, чтобы Делайлу узнал двор. Я не буду её представлять, — становясь серьёзным, хмурит он брови.              — Делайла значит. — Хитро улыбнулась королева. — Надеюсь, хоть ко мне ты её приведёшь. Я бы хотела выпить с ней чашку чая и узнать, как человеческая женщина смогла прибрать к рукам такого, как ты. Твоя мать узнай, придёт в такую ярость! — С довольной промелькнувшей в глазах язвительностью отозвалась Доранда. Кажется, её это осознание радовал даже больше, чем то, что её единственный сын, возможно, собрался жениться. Словно она согласна на брак Оруола только для того, чтобы показать наглой, неприсягнувшей эльфийке, что её единственный сыночек сошёлся с той, которых весь его род ненавидел пуще многих.        Оруол усмехнулся озорству женщины, лишь неоднозначно кивнув. Он вроде и согласился познакомить Делайлу с королевой, а вроде и воздержался от точного ответа. Но ему почему-то так понравился тот огонёк, который вспыхнул в глазах королевы. Словно она не та статная и взрослая женщина, которой себя всегда показывала, а лишь молодая девчонка, которая не прочь выйти за рамки допустимого, чтобы развлечься. Может, когда-то она и вправду такой была, пока жизнь с его отцом не заставила вести себя иначе. И Оруолу даже подумалось, что встреть он её, такую игривую и бойкую много лет назад, то точно бы смог влюбиться. Хотя Доранда и сейчас от части забрала себе его чёрствое сердце. Она стала ещё одним спасительным ярким кусочком на ровне с Делайлой, позволяя Оруолу ощущать себя лучше спустя столько лет.       Проводив свою королеву взглядом, Оруол мысленно поблагодарил её за то, что она не стала приказывать привести к нему Делайлу на поклон. Эта девушка не являлось частью их двора. Не станет такой и после свадьбы, если на ту согласится. Она нравилась Оруолу этим, кажется, даже больше, чем всем остальным. Свободная и никому не покорная. Делайла порой и ему не покорялась, заставляя то и дело его приклонять колено. Но этого никто и никогда не узнает. Он такой только с ней. Она - повелительница его сердца. И будь он Верховным Королём, то единственное, чего бы страшился, так это того, что любовь к ней не сможет скрыть и сотней любовниц. Ведь ни на одну другую женщину он не способен взглянуть так, как на свою. От того и прячет. Порой чересчур сильно, понимая, что способен душить Делайлу своей заботой, но иначе не может. Не в этом жестоком мире, где она - единственный оберегаемый им цветок.       Оставшись с братом наедине, Эрис снова желал у того попросить прощения. Он был готов убить на это годы своей долгой жизни, только бы Оруол поверил в их искренность. Но стоило открыть ему рот, как, словно почувствовав его попытку, Оруол сорвался с места, кивком головы увлекая старшего брата за собой.             — Так значит, ты и вправду собрался попросить её руки? — Косясь на розу в руках брата, Оруол слегка усмехнулся.              — Решил. — Пожал Эрис плечами, прокручивая розу меж пальцев.        Мама передала им то, что связывало её и их отца. Обычно отец отрезал цветок от того куста, который сажал для своей жены, чтобы даровать своё королевское согласие на брак своих сыновей. Это было таинство, в котором женщины не участвовали. Отец оставался наедине с сыном и благословлял на ту крепкую любовь, которую когда-то приобрёл сам со своей женой. Он признавал выбор сына, извещая его о том, что брак, который тот желает заключить, им признаётся. Оруол мог бы жениться и без позволения со стороны Верховного Короля, выразив этим действом ещё один весьма серьёзный протест. Мог бы, не будь его избранницей человеческая женщина и недоверие ко всем вокруг. Он и так трясётся за её хрупкую по его меркам жизнь. А связав себя с ней нерушимыми узами брака, мог подвергнуть ещё большей опасности со стороны братьев, которым не доверял. Но теперь, когда сама Верховная Королева благословила его на это, страх немного отступил. Приняв Делайлу, она могла защитить её своей властью. Оруолу не придётся оберегать её в одиночку, когда на его стороне королева.             — Дааа, — со смешком протянул Оруол, выходя из сада. — Как ты мог? — Фыркнул он.              — Что? — Непонимающе нахмурился Эрис.              — Как из сотни женщин ты решил влюбиться в дочь отцовского вояки. — Оскалился он в улыбке. — Да ещё и какого! — Присвистнул он. — Там нужно просить руки не у Тарры, а у её отца. А он, вероятнее всего, просто достанет меч и отсечёт твою башку.              — Да, — хмыкнул Эрис, смотря себе под ноги. — У меня проблема.              — Я просто надеюсь, что ты не делил с ней постель, — вдруг засмеялся Оруол, вспоминая вечно серьёзное, граничащее со злобой лицо отца Тарры. Он словно специально не называл его имени, боясь того призвать на свою голову. — Не знаю, какие там порядки в его семье, но предполагаю, что если она согласится выйти за тебя, то после свадьбы тоже с ней не спи, пожалуйста. Мало ли, он и тогда будет способен тебя убить, — продолжал страшить старшего брата Оруол, находя всю эту ситуацию весьма забавной.              — А ведь Лоурес на меня уже как-то кидался. — Подавив улыбку, вспоминая, как был готов бежать прочь, Эрис пнул камушек под ногой. — И, как видишь, я выжил.        Слушая подробности не состоявшей попытки убийства старшего брата, Оруола снова прорвало на смех. Он расхохотался, едва не затормозив на месте, желая продышаться, слушая, как Эрис делился с ним подробностями встречи, когда отцовский военачальник бросался на него. А Эрис впервые за все недели смог искренне улыбнуться. Видя, как хохочет младший брат его тоже тянуло смеяться. Ведь сейчас та встреча в коридоре и вправду казалась ему смешной. И если этот мужчина так отреагировал на исполнения Эрисом своей работы, то он и представлять не желает, как ему придётся обороняться, если Тарра всё-таки примет его предложение. Лоурес ведь явно и не думал о том, что тогда Эриса нужно было умертвить, чтобы он никогда не решился просить руки его единственной дочери. Да Эрис и сам до этой минуты никогда не задумывался об этом. Изначально не рассчитывая на что-либо он и подумать не мог, что та девушка, которая так отчаянно боролась со слезами в их первую встречу, сможет забрать себе его сердце.       Он отговаривал себя всем, чем мог. Он в два раза старше. Она ему не нужна. Он обещал себя Амаадону. Его обет был превыше всего. А сейчас, смотря на розу в своих руках, он понимал, что отступится от тысячи обетов, если она согласится. Ведь к чему ещё он мог прийти, если любовь в его сердце и вправду не навеяна проклятьем. Погулять и бросить невозможно. Если ты выбираешь себе кого-то, то брак становится делом времени. И если кто-то из народа ещё мог посметь себе перебирать женщинами, перескакивая с одной на другу, то Эрис только сейчас осознал, как ужасно себя вёл в статусе принца, которым является. Столько лет он только тем и занимался, что менял одну на другую, не задумываясь о том, что это тоже строит ему репутацию. Глядишь оно делало это по хлеще, чем вся молва о его взрывном характере и жестокости. И сейчас он вполне готов принять то, что Лоурес выступит против него. Своими похождениями Эрис сам закрепил за собой звание самого неверного мужчины всего Двора леса. Он и так догадывался, что многие отцы были против, когда он гулял с их дочерьми. Но те молчали, потому что он сын их короля. И только Лоурес накинулся на него за то, что он посмел себе допросить Тарру. Чего думать над тем, как он взбесится, если Тарра выберет себе его в мужья. Думая об этом, Эрис вдруг ловит себя на том, что где-то в глубине сердца готов. Готов к тому, что Лоурес предпримет попытку разорвать его на лоскуты. Он сам придёт к нему за этим, только бы доказать, что не отступится. Если Тарра согласится. Если для него в её сердце ещё есть место, то Эрис сделает всё на свете.        Оба увлечённые беседой парни подошли к лестнице, ведущей во дворец. Кажется, впервые в жизни, ни о чём не договариваясь, они оба решили, что эту ночь проведут вместе. Они были так заняты друг другом, что не заметили тёмной пары глаз, которая уже давно за ними наблюдала.       Амаадон видел всё. Стоя у окна на втором этаже, он утопал в гневе, заметив в саду мать и то, что она сотворила. Ритуал ему известен. И может, он не до конца понимал, почему она посвятила в него Оруола, но он бесился лишь от мысли о том, что она оказалась так благосклонна к нему.       Тьма снова клубилась вокруг него, обволакивая коридор. Она шипела и подползала к ногам, заставляя чернеть вены на сжатых в кулаки руках. Она молила ею воспользоваться. Молила убить их всех и, наконец, принять силу во всей красе. Дурманила разум, целуя щёки. Обнимала за плечи, даря холод, который теперь вместо дрожи вызывал покой. Лишь породнившись с мертвецким холодом, Амаадон начал чувствовать себя лучше. Напитав тьму кровью убитой прислуги, он ощутил, как она убрала когти с его горла и пришла на дружеский разговор. Она всё ещё не подчинялась, но охотно существовала рядом. Подпитывалась его гневом и росла в нём самом. Она всё ещё требовала от него большего, извещая о том, что снова проголодалась. Вот-вот и тьма снова сорвётся. Она предупреждала его о том, что если он не наполнит до краёв чашу, которую так долго игнорировал, не приходя добровольна, та снова продолжит расползаться и губить всё живое в лесах, которыми он всё ещё планирует править.       Амаадону нравилось то, что он получил, стоило подпитать тьму. Получив первые сводки о том, что гибель леса словно замерла, он без труда понял, что как призвал, так на миг и утихомирил. Но этого мало. Скверна так долго блуждала в голоде, что теперь, дабы заставить её подчиниться, требовалось больше пары служанок. Иодан давно объяснил ему, что теперь прийти к ней добровольно мало. Нужен новый ритуал. Тот, к которому сотни лет не прибегали. Ей нужна чужая кровь. Так много, чтобы можно было наполнить ею ванну. Насилие. Тьма - это насилие. Первозданное и холодное. Оно - начало всего зла. А насилие - это наука, которую Амаадон постигал долгие двадцать лет. Кто, как не он, знает, как к нему прибегать и не морщиться. Он солдат, воспитанный в суровых условиях Горного двора. Их воины неспроста считаются самыми жестокими. И Амаадон уже давно был одним из них. Так кому, как не ему, будет легче всегда прибегнуть к тому самому насилию, чтобы обуздать то, чем его предки владели от рождения.