Волчьи кости

      Пока оба сына, наконец, примерились, и между ними вновь не произошло чего-то, способного довести их до драки, Доранда решила воспользоваться моментом и поговорить со своим мужем про Эриса. Казалось, что этот разговор уже давно висел в воздухе, то и дело порой о себе напоминая. Иногда он опускался на грудь, давя тяжелым камнем. Но никогда слова не произносились вслух.       Она, как мать, всегда желала своему единственному сыну самого лучше. И любовь в этом списке желаний едва ли стояла не на первом месте. Доранда хоть и не сопротивлялась, но не могла принять того, что её муж решил не даровать их Эрису семьи. Долго терпела, прежде чем сейчас решиться об этом заговорить. Казалось, что для подобного разговора ей не хватало толчка. Чего-то такого, что заставит её твёрдо стоять на своём, если Иден посмеет начать противиться. И сегодня Эрис даровал ей эту причину. И как бы не закончились для него эти скитания сейчас, пока он уверен в том, чего желает, Доранда уверенна в том, о чём будет просить мужа. Её сын достоин семьи. Её сын достоин так многого, что порой ей с трудом удавалось оставаться непоколебимо холодной и отстранённой, когда всегда и во всём Иден отдавал своё предпочтение самому младшему сыну.        Доранда любила Амаадон. Она не задумывалась о том, что его не рожала. Не разделяла их с Эрисом, обоих считая своими. Но всё же каждый раз, стоило увидеть, как Иден делает что-то касательно Амаадона, и редко что делает с таким же упорством по отношению к Эрису, начинала злиться. Эрис - его первый сын. Он его единственный законный сын, которого не требовалось принимать перед народом, как одного из своих детей. И почему пока она, несмотря ни на что, готова была любить всех детей своего мужа одинаково сильно, он порой так яростно выделял одного. Будто других не было. Словно они могут быть не достойны и доброй половины того, что он считал нужным даровать Амаадону. От того сейчас, несмотря на то, что по своей сути Доранда мало на что может влиять, она желает повлиять на мужа относительно обета, который их сын принял.       Королева не замирает у дверей. Она не страшится открыть те и не собирается размышлять над тем, нужен ли этот разговор. Он нужен. Нужен прямо сейчас и никогда иначе. И Идену придётся её выслушать.       Она тихонько проходит в кабинет, стараясь не тревожить мужа, если он окажется не один. Её приход выдала скрипнувшая дверь, но Иден даже с места не сдвигается, от чего она хмыкает. Муж сидит за столом, а от вида его нахмуренных бровей Доранда ощущает, словно её собственный лоб начинает болеть от напряжения. Он порой так сильно погружается в дела, что его заботят, что может не заметить, как дни сменяют ночи. И даже если сейчас она достанет нож из рукава своего платья, пожелая напасть, он, кажется, и тогда не отреагирует.        Иден всегда слишком щепетильно ко всему относился. С ранних лет, запуганный собственным отцом, он старался не допускать ошибок. Просчитывал всё и всегда по несколько раз, обдумывая множество исходов одного и того же события. И может, сейчас в глазах своего народа он и выглядел мудрым королём, который и вправду редко когда ошибается Доранда знает, что за этой маской ледяного спокойствия кроется далеко не уверенный в себе парень.       Он всегда таким был. Скрывал своё тело, усеянное шрамами. Часто молчал. Не мог решиться на что-то, несмотря на то, что знал, что всё в итоге будет хорошо. Всегда искал причину остаться в стороне. Может, Иден и сейчас был бы таким. Подобно Кирату, прятался бы где-то в стенах дворца, лишний раз на глаза не показываясь. Окружил бы себя тихой работой, что не требует его ежедневного участия в решении общих проблем. Не стремился бы к высотам, что ему и так не были уготованы, ибо со дня своего первого вздоха уже очень скоро понял, где его место. В стороне. Подобно Эрису, всегда в тени величия своего брата. Ведь также как и у его детей, своя собственная жизнь Идена никогда в полной мере не принадлежала ему. А день, когда на его голове возлежала золотая корона из терновых ветвей, лишь стал ещё одним тому доказательством.             — Ваше Величество, — подходя к столу, наконец подаёт королева голос.              — М? — Иден уже собрался поднять голову, но решил всё-таки дочитать сводку, так и замерев.              — Ответите на вопрос? — Касается она его волос с лёгкой улыбкой.        Доранда понимает, что её муж очень занят. Но когда он не бывал таковым? В том далёком прошлом, когда жил при дворе её старшей сестры? С тех времён утекло слишком много воды. Каким бы она не любила его в своём сердце, Иден уже давно не тот молодой парень, с которым можно было коротать дни и ночи напролёт. Не тот, у которого краснели щёки от её прикосновений. И не тот, кто порой боялся заговорить первым. Он уже давно всегда был чересчур занят для чего-то личного. Занят даже для себя самого. А Доранде пришлось научиться ухищряться, чтобы выкроить себе его внимание.             — Конечно, — всё также не поднимая глаз, Иден берёт со стола пару листов и откидывается на спинку стула, чтобы ей было удобнее его касаться.              — Где мой муж? — Подавив смешок, старается она спрашивать как можно более серьёзным тоном.        Когда их свели друг с другом в качестве жениха и невесты, Иден очень долго не мог подступиться к Доранде. Несмотря на то, что они и до Горного двора росли вместе. Несмотря на то, что дружили, он едва ли касался её, считая всё это крайне неуместным. Вспоминая его такого, Доранда всё ещё смеётся, удивляясь тому, как смогла родить ему троих детей. Ведь это сейчас он мягкий и податливый, без какого-либо стеснения реагируя на её руки, которые она кладёт ему на плечи. Но тогда, когда в нём существовал лишь страх, пожирая все другие чувства, уговорить его хотя бы подойти ближе, не говоря уже о объятиях, походило на войну с заведомым проигрышем.             — Не знаю, — пожав плечами, отвечает Иден, но тут же прекращает читать, поднимая глаза к стене, что находится напротив, и ещё раз обдумывает вопрос, который сперва на деле пропустил мимо ушей. — Я перед тобой, — улыбается он, поняв глупость своего ответа, и запрокидывает голову назад, переводя взгляд на жену.              — Странно, — всё-таки издаёт смешок женщина, встречаясь с глубиной уставших медовых глаз. — Мне казалось, ты и вправду не знаешь. Иначе от чего же я так редко вижу тебя?        Вопрос, на который ей не требуется ответа, но который выступает веской причиной, раз она решила, что имеет право отвлекать Верховного Короля. Ведь пока Доранда молчит, Иден уверен в том, что её всё устраивает. Но стоит ей заговорить, как он моментально способен уловить, что где-то что-то сделал не так. Он ей в своём понимании любых намёков всегда безумно нравился. Жаль только, что не все его дети унаследовали эту способность.             — Я. — Вздыхает Иден, касаясь переносицы пальцами. — Слишком занят в последнее время. — Он поджимает губы, понимая, что этот ответ она слышит чаще всего, а ему уже стыдно бывает произносить его вновь.             — Ты занят последние лет так четыреста, если не больше, — подмечает она, потянувшись, чтобы мужчину обнять. — Но я пришла не для того, чтобы выяснять, почему не наблюдаю тебя ночью в нашей постели. У меня прекрасная новость, —улыбается королева, оставляя едва ощутимый поцелуй на виске короля.              — Расскажи мне всё, что пожелаешь, — вновь устало вздыхает Иден, прикрывая глаза стоило ощутить её губы. — Иначе я скоро сойду с ума от плохих новостей.        Иден не привык бегать к ней за утешительными объятиями, как то делают его дети. Но стоит жене прийти самой, как он тут же понимает, почему те этим занимаются. Её руки словно способным исцелять стоит женщине тебя коснуться. Её речи убаюкивают. Тот покой, что она излучает, передаётся тебе и оседает так прочно, что ты с большим трудом его потом лишаешься. Иден всегда корил себя за то, что недостаточно хорош для такой, как она. Пропитанный к своей жене глубочайшим уважением, он с возрастом просто смирился, что сердце его, хоть и любит её, не может полюбить также сильно, как того требовал статус её мужа.             — У нашего Эриса в сердце, наконец, зацвели цветы. — Просияв всё такой же счастливой улыбкой смотрит Доранда на мужа. Она немного отстраняется, желая видеть его лицо, но из объятий не выпускает. — И он, наконец, собрался жениться.              — Нет. — Холодным голосом он полоснул её по ушам. Иден даже не удосужился улыбнуться, разделяя с ней эту радость. Наоборот, лицо, что до этой минуты расслабилось, вдруг стало серьёзнее, а брови опять нахмурены. — Он не может.              — Не может что? — Оторопев от резкого ответа мужа, Доранда отпускает его плечи, становясь натянутой как струна. — Любить кого-то, потому что ты не желаешь?— Не понимая недовольства мужа, Доранда делает шаг назад, распрямляя плечи.        Очередная война, которых за совместную жизнь она провела с ним столько, что и не счесть. И сейчас, надеясь на лучшее, Доранда уже была готова воевать с ним вновь. Она желала показать ему это всем своим существом.              — Иначе других причин я не вижу, — тут же продолжает королева, не желая дать ему даже вставить слово. — Ведь Эрис сам по себе очень даже способен на это. — Подстать мужу - хмурит она светлые брови, не отводя от него своего пронизывающего, будто насквозь холодного взгляда.              — От чего же тогда не он пришёл сюда сам? — Хмыкает король, играя с женой в переглядки. — Почему ты просишь вместо него? — Откладывая бумаги на стол, которые теперь могут и подождать, Иден полубоком садится на стул, свешивая левую руку со спинки.              — Может от того, что прекрасно знает, что ему ты и слова сказать не позволишь. — Она словно леденеет на его глазах. Покрывается ледяной коркой, которая убережёт в первую очередь её от жара злости, который вот-вот распалится внутри. Распрямляет плечи, сурово глядя на мужа. — Ты ведь слушаешь его только в те моменты, когда Эрис говорит о делах, что тебя волнуют.              — Или же мой сын лучше тебя понимает, что не может жениться. — Своей улыбкой Иден желает смягчить её натиск, пытаясь продемонстрировать, что ей не враг. — Помнит про обет, что давал. — Продолжает изъясняться он приторно ласковым голосом, словно говорит с неразумным дитём. — Понимает, кому обещал свою жизнь.        Сейчас упоминание Амаадона само топит весь лёд, распаляя в её груди огонь. Вечная песня о главном. Порой казалось, что у Идена только один сын. И угадать причины столь сильной отцовской любви именно к этому мальчишке Доранде не составило труда. Ибо порой молча, но она разделяла борьбу Оруола, которую тот вёл против отца. Он тоже не ощущал себя в своей тарелке из-за Амаадона. Ведь Иден осознанно или нет, но вытеснял всех остальных детей, цепляя за ребёнка той, которую по-настоящему всю свою жизнь любил. В этом своём порыве он так похож на собственного отца, от которого открещивается, не желая даже вспоминать. От отца, который причинил ему так много боли. Отрицая всякое с ним сходство, Иден словно слеп к этому. Что дети по-истине любимой женщины, что для одного, что для второго, всегда были чуточку выше всех остальных.       Её муж никогда не принадлежал ей целиком и полностью. Это было до Асаны, которая своим визитом лишь вновь всё уничтожила. Иден любил мать Амаадона до того, как его отослали в горы. Он был готов жениться на ней, кажется, с того самого дня, когда в его юной голове появились такие мысли. Дай ему тогда отец больше свободы, Иден бы выбрал её. Добровольно, никогда не взглянув на ту, которую уже столько лет зовёт своей женой. А Доранде же приходилось за свою любовь биться. Со всеми вокруг него. С ним самим, чтобы он, как её муж, уже, наконец, принял её. И победила она в тот день, когда, узнав о том, что младшей сын Верховного Короля, будет жить в их владениях, старшая сестра решил вернуть и её домой.       Там, в дали от леса и бескрайних вод, они остались вдвоём. Доранда была единственной, которую робкий Иден знал и к которой мог прийти. Тогда ей показалось, что он действительно её мог полюбить. Вспоминая, как он радовался рождению Брилы. Как буквально носил её на руках, когда, наконец, оттаял и понял, что он имеет право открыто любить кого-то. Когда никто и ни за что его не осудит, если он будет делать то, что желает.        С появлением Таллии казалось, что Иден сумел отпустить и свои страдания по Атарию. Тот довольно часто приезжал к ним, но каждый раз, стоило старшему брату возвратиться, как Иден впадал в отчаяние. Его дочери сумели притупить это отчаяние от вынужденных разлук.        У них всё было хорошо. Был дом вблизи дворца. Росли три замечательные дочери. И Доранда не помнила жизни лучшей. До дня, пока она не вернулась в леса в статусе жены Верховного Короля. Тут ей вновь пришлось сражаться. Ведь сердце Идена, оказалось, просто спало, заглушая ту самую настоящую любовь к женщине, которая первой явилась к новому королю на поклон.             — Не помню, чтобы ты давал своему брату клятвы, Иден. — Видя, как после её слов король начал подниматься со своего места, женщина пятится назад, не разрывая с ним зрительного контакта.        Упоминать Атария опасно. Но Доранда считала, что имеет право на это. Даже если выведет его из себя. Ведь она также сильно его любила. Для неё он был едва ли меньшим, чем для младшего брата. И сейчас, понимая, что разговор в миг проще уж точно не станет, Доранда была готова упоминать кого угодно, только бы в конечном итоге Иден покорился её воле.              — Да потому что я… — Запинается король, заслышав имя брата, которое и спустя столько лет всё ещё причиняет боль.              — Что?! — Перебивает его женщина. — Никогда не ошибался?! Никогда не любил не ту?! — Она старается не кричать слишком громко, но злость сама берёт верх, стоит начать задумываться о том, что Иден готов и вправду поставить одного сына выше другого. — О, я знаю, кого ты всю жизнь любишь, Иден. — Шипит она, сдерживаясь, чтобы не оскалиться. —Знаю, сколько ошибок ты совершал! — Замолкает она, лишь на миг, пытаясь перевести дух. —Будто твой отец ни с проста сослал тебя в горы! — Но не в силах совладать с собой, выпаливает королева.              — Замолчи, Доранда, — процедил он, в пару шагов сокращая спасительную дистанцию.        Доранда отшатнулась, уперевшись поясницей в стол. Она вздёрнула нос, продолжая смотреть мужу в глаза, несмотря на его резко появившийся гнев, готовая отстаивать своего сына. Ведь кто, кроме неё. Кому ещё хватит сил, чтобы оберегать покой своих детей. Даже от него. Она всю жизнь только этим и занимается.             — Вечно неугодный. Вечно лишний, — продолжает шипеть она, решая надавить на рану, которая никогда в груди мужа не затянется, только бы он понял, что к Эрису нельзя относиться так, потому что сам Иден тоже не был идеальным в чужих глазах. — Был готов сидеть и ждать, когда же Атарий придёт и вернёт тебя домой. Да вот только…             — Заткнись! — Иден хватает жену за лицо, сжимая её щёки пальцами. — Не смей упоминать его имени. — Цедит он, прожигая её взглядом.              — Ты знал. — Продолжает Доранда сквозь боль от сжатых им пальцев. Она от его руки не вздрогнула, лишь моргнула, когда пальцы коснулись лица, и тут же вернула себе холодность во взгляде, — в глубине своего сердца ты знал, что Атарий не придёт. — Цедит она в ответ.        Несмотря на то, что сердце в груди отчаянно рвётся сквозь клетку из рёбер, Доранда продолжает говорить. Она видит, как он закипает с каждым словом всё сильнее. Казалось, вот-вот и он заставит её замолчать. Но пока она может ему противостоять, Доранда без страха за саму себя продолжит делать это. Словно кинжал вгоняя под рёбра, произносить каждое слово, то и дело проворачивая острое лезвие в его груди снова и снова.              — Он любил меня. Один только он. И ему не требовались мои клятвы, потому что я и так был готов отдать ему свою жизнь. — Мужчина подходит вплотную, весом своего тела заставляя её до боли в пояснице вжаться в стол, всё время смотря в её большие глаза. — И я никогда тебя за него не прощу! — Иден резко убирает руку от лица Доранды, от чего её голова дёргается в сторону.        Прийдя за одним разговором, Доранда не планировала напороться на другой. Тот, который тоже лежит мёртвым грузом на сердце. Они оба всё прекрасно знали. Обоюдно молчать в какой-то момент стало легче, чем пытаться что-то изменить. Да и что возможно изменить, когда Атарий мёртв. Он уже столько лет тенью стоит между ними.              — Да где бы ты без меня был! — Доранда вцепляется руками в край столешницы, желая хоть немного облегчить боль в пояснице. — Я тоже любила Атария, — сглатывает она ком в горле, ведь едва ли, упоминая Атария могла оставаться такой же неприступной, какой желала казаться. — Не меньше, чем тебя. И ты знаешь об этом. — Голос её понижается. — Но легче было сделать тебя королём, чем жить под гнётом моей сестры.              — Поэтому ты убила моего брата! — Иден едва не срывается на удар, от чего жена вздрагивает.        Рука его так и зависла в воздухе, погружая комнату в гнетущее молчание. Оба, тяжело дыша, муж с женой, смотрят друг на друга, а в памяти у обоих мелькало одно и тоже любимое лицо. Их всегда было трое. И никто в этом союзе не был лишним. Любя одного не меньше, чем второго, Доранда никогда так и не решилась всецело выбрать Идена. Подобно ему, её сердце тоже любило его не так крепко, как могло. Потому что спустя столько лет вторая его половина по-прежнему любит Атария. Он приезжал к ним не только потому, что скучал по младшему брату. Он скучал по обоим. Так что в какой-то момент всё это между ними тремя началось само собой. Они оба любили её одну. Может даже Атарий и стал тем, кто в Идене пробудил ту самую любовь к ней. Ведь пока в каждый свой приезд Атарий подталкивал брата к его будущей жене, не заметил, как влюбился в ту сам.       Он был их связующим звеном. При Атарии их любовь была крепче эльфийской стали. Только втроём они ощущали себя по-настоящему счастливыми. Аделия была ребёнком союза, о котором никто не знал. Пока все вокруг поздравляли Идена с рождением первой дочери, только Атарий знал, что это счастье было подарено ему. Старшая дочь Верховного Короля жила под покровительством сестры матери отнюдь не от того, что не желала быть со своей семьёй. Так похожая на отца, унаследовав капли его человеческой крови, она просто не могла позволить себе приехать во дворец, где её названный отец только взошел на трон.        У Атария не было признанных детей. Не было жены. Он та и корону на голову примерить не успел, чтобы у Аделии было хоть какое-то весомое оправдание явиться ко двору и объявить о том, чья же она по крови. Что тоже имеет право на этот трон.        Иден старшую дочь любил. Может, чуть больше прочих, ведь она так напоминала брата. Вот кого он берёг от чужих глаз. Прятал там, где никому не придёт в голову искать. Все знали, где жила Аделия, но такая далёкая от королевской жизни, она едва ли вызывала интерес. Вид её лица не причинял Идену боль. Наоборот, она одна, кажется, была способна ту унять. Ведь во взгляде её глаз всё ещё жил его брат. Тот, кто ничего плохо никому не сделал. Тот, кто бы по-истине был лучшим из Верховных королей. Его большое и любящее каждого сердце не знало ненависти. Он, рождённый от столь неоднозначного брака, умел понимать всех, потому что сам не был таким, как все. К нему бы пришли все. Его бы уважали и любили все, ибо Идену всегда казалось, что Атарий способен расположить к себе каждое сердце. Он был так чист и наивен, что в своей любви не заметил того, что с ним сотворила любящая его женщина. Он и подумать не мог, что Доранда могла бы протянуть ему яблоко, что отняло его жизнь. Но Атарий принял смерть не из рук озлобленного и завистливого младшего брата, а из рук той, которая клялась ему в вечной любви.        Жить при правлении Тирсы и вправду было невыносимо. Доранда не замечала этого, пока не повзрослела и не столкнулась с гнётом её правления лицом к лицу. Вечно суровая и холодная Тирса редко когда улыбалась. Из её уст трудно было услышать и пары тёплых слов.       Она желала, чтобы всё было идеально. И пока Иден в своём стремлении не совершать ошибок только пытался Тирса и вправду никогда не совершала их. Потому что никто не смел ей на них указать. Как бы она не заблуждалась, как бы не была не права, ей никто и ничего не имел права сказать. Она королева. Она знает, как лучше её народу, иначе бы они не продержались так долго без мужчины на троне. Холодная, как сами горы. Тирса желала удержать могущество своего народа, кое они достигли в далёком прошлом. Страх и благоговение в глазах смотрящего. И не было при ней места жалким, слабым и трусливым.       Суровость её характера распространялась и на младшую сестру. Та всегда должна была быть эталоном совершенства, чтобы никто и подумать не смел, что в их семье бывало иначе. Всегда с поднятой головой, идеальной осанкой. Отправляя свою младшую сестру в леса Верховного Короля, Тирса хотела, чтобы и там никто не забывал о том, какие они. Вот только там Доранда расслабилась. Стала самой собой. Там она полюбила. И, вернувшись назад, уже не могла стать настолько же безропотной, какой желала её видеть Тирса при себе.       Она всегда негодовала из-за Идена, считая, что столь мягкотелый и забитый парень не мог быть хорошим мужем её сестре. И лучше бы она выдала её замуж за одного из своих военачальников, чем за него. Вот только статус сына Верховного Короля заставлял Тирсу этот брак терпеть. При этом раскладе уж лучше это будет чистокровный Иден, чем Атарий, от одних мыслей о котором королеву горного народа передёргивало. Принять его, как нового Верховного Короля мысль была ещё невыносимее. Она так часто сокрушалась на это Доранде стоило остаться вдвоём. Полукровка, которого вряд ли примут все. Желание Верховного Короля Ароида посадить на трон своего человеческого отпрыска могло ввергнуть в хаос всё. Вернуть всё ко временам, когда Верховного Короля вовсе не существовало. И в этих мыслях старшей сестры Доранда нашла своё спасение. Она ни с кем и ни чем не делилась. Никого не посвещала, но знала, что своим поступком, возможно, облегчит жизнь не только себе.       Сделать Идена Верховным Королём. Даровать их миру чистокровного эльфа и убрать из сердец страх за сохранность общего мира, построенного предками. Показать старшей сестре, что её муж не так безропотен, каким она его считает, повесив на него столь серьёзное убийство. И при этом самой взобраться так высоко, что Тирса больше не посмеет и взглянуть косо в её сторону, считая, что Доранда делает что-то не так. Одно яблоко, которое решило так много проблем. Одна смерть взамен на такой давно желанный мир.       Доранда не колебалась, когда протянула одному из своих возлюбленных фрукт, что отнимет его жизнь. Она старалась запомнить ту любовь в его глазах, которую не наблюдала даже в глазах мужа. Атарий один смотрел на неё так. И, кажется, понял всё раньше, чем сделал первый укус. Доранда всё ещё холодеет, вспоминая, как он улыбнулся, прежде чем погрузить свои белые зубы в сладкую мякоть. Он жевал медленно, смотря ей в глаза, словно сам всё понимал. Ему не стать тем Верховным Королём, которого все хотят. Ему не прожить так долго, как Идену, чтобы суметь сделать достаточно, дабы его полюбили. Он умирал, а она обливалась слезами, заставляя тело стоять на месте и смотреть.       Вопреки слухам, Атарий не сошёл с ума. Он умер быстро, будто сам того желал, съев яблоко вместе с косточками, не оставляя ничего, кроме веточки. Он захлебнулся в дурмане, замертво упав к её ногам. А Иден навсегда стал братоубийцей. Он прибыл ко двору, чтобы забрать свою жену, а попал на похороны родного брата. Никто и не подумал тогда на юную принцессу, что проливала столь горькие слёзы у могилы, вцепляясь своими тонкими пальцами в свежую кучу земли, словно пытаясь того отрыть. Иден же стоял холодный, словно кусок мрамора. Он понимал, что значит эта смерть для него. Ощущал всю упавшую на плечи тяжесть. Тогда он впервые по-настоящему увидел ту, которую звал своей женой.             — И я сделаю это снова, — холодный, словно сталь, голос Доранды нарушает гробовое молчание. Дыхание её выравнивается. Взгляд становится твёрже, когда, приподнимая подбородок, она без доли сомнения в своих словах, смотрит мужу в глаза. — Не забывай, кто возложил корону на твою голову. Кто бросил мир к твоим ногам, Иден. — Грудь её вздымается от тяжелых ровных вдохов, и женщина продолжает. — Тронешь моего сына, и я убью ещё одного Верховного Короля.        Челюсть Идена смыкается крепче, когда он отшатывается в сторону. Он продолжает молчать, смотря на неё. Её угроза словно ледяной ушат воды. Не верить в её правдивость нереально. Доранда способна на многое. И может, женился он на ней не по зову сердца, а в качестве возложенного на плечи обязательства. Но вот по-настоящему любить начал за это. За непоколебимую стойкость. За леденящий сердце холод в глазах, когда она злится.       Где бы он был без неё? Уж точно бы не стоял тут, правя целым миром. А была ли в этом самом мире женщина сильнее его? Иден любил её за всё это, ибо без неё не стал бы тем, кем является сейчас. Та, другая, она лишь усмиряла сердце. Она могла даровать покой и мирное существование в тени. Подарила бы тихую безвестную старость. Эта же разжигала в его груди пожары. Она закаляла сталь. Направляла. Наставляла и сама держалась в тени, отдавая всю известность ему одному. Иден ни разу не желал обелить себя, чтобы никто не обвинял его в убийстве брата. Это была его безоговорочная плата за то, что когда-то, несмотря ни на что, Доранда выбрала его таким, какой он был. Со своими шрамами и болью на сердце. В своей любви Доранда не знает границ. И если для любви потребуется убить, она, не моргнув глазом, сделает это.       Их союз не был простым с самого начала. Их любовь никогда не была такой, коей её принято считать. Они ненавидели друг друга также сильно, как любили. У них эти чувства не могли существовать по отдельности. Они переплетались между собой, словно терновые ветви, что венчали его голову. Кололи шипами, словно стебли роз, и светились, как белые бутоны в темноте. Его самый главный советник и шпион. Его самая большая на свете любовь. Иден мог подарить своё сердце кому угодно, чтобы то обрело покой. Но вот за кого он был готов развязать войну. За женщину, что всегда поднимала его голову. За ту, что заставляла расправить плечи и смотреть только вперёд. Ту, перед которой Верховный Король вставал на колени.       Доранда пришла к нему, чтобы просить покой для сына. Несмотря на всю свою мощь и величие, которое он ей беспрекословно даровал, она всё равно приходила к нему, как к тому, без чьей воли нельзя ступить и шага, и просила одобрения. Она принимала его своим королём и никогда не шла против. Самый сильный союзник, потерять которого означала для Идена потерю всего. Трон, власть. Он не сомневается, что в его жене достаточно сил, чтобы лишить его головы и власти одновременно. У неё есть тот, кого она может посадить на его место. Также, как его самого когда-то посадила на этот трон всевластия. И Иден любит её за это. За тот страх на ровне с благоговением, что она способна внушать в его сердце. Его истинная Верховная Королева.       Видя, как стойко она выжидает его ответа, Иден ломается. Может, Доранда и ведёт с ним войны всю их совместную жизнь, но вот только он воевать с ней не готов. Он знает, что проиграет. Мужчина снова делает шаг ближе. Кладёт ладонь на прохладную щеку и заглядывает в глаза, которые вот-вот готовы от него отречься, если он выскажет своё против решения их сына. Если Эрису это нужно, то Иден покорится. Покорится, потому что не желает терять его мать рядом с собой. Ведь никто, кроме неё, не смог бы быть рядом с ним так долго, терпя всё то, что он за всю свою жизнь делал.             — Пусть поступает так, как посчитает нужным, — шепчет Иден, наклоняясь ближе. — Я всё равно буду на твоей стороне. — Он накрывает её губы своими, ощущая, как льдинка в её сердце тает.        Доранда обвивает его шею руками, ликуя от того, что вновь победила. Она бы и вправду убила. Его. Ещё сотню тех, кто бы посмел воспротивиться. Ведь больше, чем самой быть счастливой, она уже давно поняла, что истинного счастья желает лишь своим детям. 

***

            — Эрис собрался жениться! — Пытаясь не задохнуться от очередного приступа гнева, выпаливает Амаадон, стоило пересечь порог комнаты Иодана.        Став невольным свидетелем столь яркого разговора родителей, Амаадон не мог уйти, не дослушав. Его мать так громко кричала, что то, что он слышал, находясь за дверью отцовского кабинета, едва ли можно назвать подслушиванием. Он ведь не виноват, что пришёл к нему чуть позже неё. Не виноват и в том, что не решился входить, пока там была она. Амаадон лишь пожалел о том, что при всём желании не мог остаться глухим к речам что услышал.       Теперь же его одолевала ярость. Сильнее той, которую он испытал в миг, увидев, как мать нарушила вековой ритуал. Сейчас для этого ритуала было основание. Отец бы вряд ли позволил Эрису жениться, если бы не она. И смекалкой своей матери Амаадон мог бы восхититься, если бы не тот факт, который сейчас и заставляет его задыхаться от злости.       Так же, как и её, он теряет Эриса. Того единственного во всём мире, который клялся отдать ему свою жизнь. Амаадон злился на девушку, которую Эрис полюбил. На брата, который этой любви поддался. И всё, чего ему сейчас хотелось - убить её. Сделать что угодно, только бы старший брат остался рядом с ним, как и обещал. Ведь если отец уже согласился на этот брак, то сам Эрис вряд ли пожелает остаться добровольно. А Амаадону он нужен. Нужен, как никто другой в этом мире. Тот единственный, к которому в этом дворце он не боялся повернуться спиной, ибо Эрис тут именно за тем, чтобы эту самую спину прикрывать. Он словно не имел права любить кого-то. Как посмел себе, несмотря на проклятье, решить, что достоит брака.       Только узнай он, кто она. Хватит лишь имени. И Амаадон не сомневается, что отведёт эту девушку от своего брата. Он не позволит ей забрать его, подобно тому, как Оруол уже забрал у него мать. Ведь если в этом дворце существует хоть кто-то не для того, чтобы жить для него, им незачем жить. И сейчас казалось, что лишь старый человек, к которому разум возвращается лишь в мгновения насыщения, способен его по-истине понять.       Амаадон не сразу понял, что требуется для того, чтобы Иодан вновь стал связно говорить. В прошлый раз это произошло из-за всплеска чужой силы, что передалась Амаадону и заволокла собой комнату, желая насытиться. Позвать его за собой.        Пришлось изрядно помучаться, прежде чем он сумел призвать тьму к себе и увидеть, как та действует на старого мага. Она словно держала его разум в своих цепких чёрных пальцах. Будто оберегала правду о самой себе, которую тот мог бы поведать недостойным, умей говорить о том, о чём думает. Ведь, как выяснилось, разум Иодана не повредился. Он понимал всё, что происходит вокруг него, и лишь выразить словами не мог, пока того самого, словно сосуд, не наполнить тьмой. Амаадон стал часто к этому прибегать, даря своему теперь уже единственному другу минуты облегчения, пока тьма не рассеивалась, оставляя его снова в забвении, без возможности поговорить с кем-то. Это же он делает прямо сейчас, желая услышать хоть что-то, что будет способно удержать его от убийства девушки, чьё имя он собирается выяснить.       Призывает. С великим трудом пытаясь усмирить её голод. Тьма холодом обжигает кончики его пальцев. Заставляет те почернеть, ползя вверх по ладоням. Иодан говорил про особые слова, но с Амаадоном те слова не работают. Чтобы тьма явилась к нему, требуется злость. Столько, чтобы застилала глаза. Спирала дыхание. Стоит лишь подумать о том, что выводит его из себя, как чернота сама ползёт к ногам, пресмыкаясь. Приходит и просит её насытить. Утолить дикий голод.        Парень прикладывает ладони к голове старика, едва касаясь висков. Его пальцы подрагивают. А сам он еле сопротивляется порыву сжать руки в кулаки, дабы не раздавить его черепушку своей силой. Тьма всегда себя так ведёт. Требует крови. Как подчиняется Амаадону. Желает, чтобы и он ей подчинился. Амаадон всегда ощущает, как та будто борется, проверяя, кто же в итоге окажется сильнее.             — И что же тебя так огорчает? — Стоило венам под его кожей на миг потемнеть, как Иодан заговорил. Его старческий голос вновь лишился хрипотцы, от чего, закрыв глаза, могло показаться, будто отвечает Амаадону молодой парень.              — Он не имеет права на это! — Рычит принц, бесцельно бродя по комнате кругами. — Как может предавать меня?!             — Может, он и не предаёт, — хмыкает старик, глядя пустыми глазами в пол перед собой.        Силы Амаадона, увы, не хватает, чтобы его глаза вновь начали видеть. Эта пустота, с которой он уже привык жить, не видя совершенно ничего, кажется, останется его самым суровым наказанием за всё то, что он когда-то совершил. Но Иодан рад, что сил мальчишки, которого он, подобно цветку, взращивает, уже хватает на то, чтобы в короткие моменты он умел вновь связно говорить.             — Может, его одурманили. — Тихо предполагает старик.        Иодана не волнует то, как плавится разум парня под натиском его речей. Как вместе с силой он буквально сходит с ума от гнева, искореняя в своём сердце всю ту любовь, коей только мог обладать, когда только вернулся ко двору. В Амаадоне достаточно сил, чтобы вынести безумие. Жестокий и безумный Верховный Король ещё никогда не был кому-то проблемой. А вот чересчур добрый и жалостливый - таковой может стать. И может, в первую очередь, взращивая его для себя, Иодан и не сильно задумывался о тех, кому предстоит подчиняться Амаадону. Сейчас же мог считать, что служит службу лучшую, чем мог когда-то. Он уже постарался над ним лучше, чем отец, который только и делает, что трясётся над любимым сыном, не позволяя ему повзрослеть.             — Одурманили? — Как заворожённый, замирает Амаадон на месте, поворачиваясь лицом к Иодану.              — Как ещё описать столь неожиданное появление невесты, коей раньше и в помине не было? — Продолжает Иодан, костлявыми пальцами водя по черепу, который снят с его посоха и лежит на коленях. — Может, ей вовсе и не твой брат нужен.              — Что же тогда? — Хмурится Амаадон, невольно косясь на черепушку под пальцами старика.              — Эрис всё ещё полон сил и достаточно молод для того, чтобы иметь виды на твою корону, — пожимает плечами старик. — Что, если она желает той власти, которую через него способна получить? Твой старший брат падок на женщин, как не один из вас. И пока ты считаешь, что его проклятье - твоё спасение, она считает его таковым для себя.        Амаадон так и продолжает стоять на месте, словно ноги его приросли к полу. Редко моргая, он всерьёз начинает обдумывать слова старика. Эрис и вправду способен потягаться с ним за корону. Тем более сейчас, когда его собственные отношения с отцом становятся всё труднее день ото дня. Амаадон не разделяет и доброй половины решений родного отца, вечно вступая с ним в споры, пытаясь склонить того к тем действиям, что нужны ему самому от Верховного Короля.       Теперь Амаадона не заботят мысли об умирающих лесах, ибо он знает, как с болезнью этой справиться. Ему нужно, чтобы та, кто по-праву принадлежит ему, вернулась домой. Она обязана быть рядом, как бы сильно порой он не злился на её побег. Его свадьба должна оказаться ближайшей и единственной. Это ему суждено взойти на трон, и для этого рядом нужна жена. Другую он с собой видеть не хочет. Ибо было в Рейнари что-то такое, от чего ею хотелось обладать. Подчинить свой воле. Заклеймить своей. Может, он, подобно отцу, готов даровать своё сердце женщине, которая никогда не склонит головы в безропотном повиновении. Может, её побег подтолкнул его к мыслям о том, что такая своевольная, как она, ему и нужна. Амаадон точно не знает причин своей одержимости, но что-то точно заставляет его хотеть её одну. Обладать ею единолично и беспрекословно. А для этого девушку требовалось возвратить домой.       Даже без её воли и согласия. Он точно знает, что силой притащит, если понадобится. Только бы отец прекратил уже медлить и, наконец, одобрил поход, на который и так уже согласился. Амаадон сам поедет за ней. Даже если для этого, подобно своей невесте, придётся сбежать. И если раньше он ещё не был готов терпеть отложение похода из-за убийств, к которым причастен, то прямо сейчас, раздумывая над тем, что если Эрис женится, а он сам будет где-то далеко, то лишиться власти, которую почти приобрёл, вполне реально. Этого он допустить не может. Не имеет права. Ибо Эрису пора указать на его истинное место. Напомнить, кто он такой в стенах этого дворца и что на деле не имеет столько свободы, сколько посмел себе ощущать.       И пока младший брат, сидя в обществе старика, гадает над тем, что же с Эрисом могло произойти и как то исправить, сам Эрис и не догадывается, что наживает себе врага в лице Амаадона за то, что сердце его сумело впервые за долгое время и вправду кого-то полюбить.             — Как бы я хотела пойти с вами, — с грустью в голосе вздыхает Делайла, поправляя ворот рубахи Оруола.              — Не в этот раз. — Лишь поджимает он губы с улыбкой, встречаясь с её глазами.        Эрис сидит на диване, уже битый час перебирая все свои рубахи в поисках той самой. Они с Оруолом, которые порой так часто смеялись над своими матерями и сёстрами, никогда и подумать не могли, что сами столкнутся с подобной проблемой. Казалось, что могло быть проще одеться на торжество. Просто выгляди достойно, и всё пройдёт хорошо. Но теперь они, кажется, оба готовы пойти и извиниться за каждую шутку, что когда-либо отпускали в сторону суетливых женщин, ибо сами, похоже, стали кем-то подобными.       Оруол готов завывать от того, что переоделся уже раз десять, а Эрису кажется, что всё это не то. А ведь это даже не его попытка позвать любимую женщину замуж. Делайла и так уже была к этому готова. Когда он пришёл за ней, желая, чтобы она им двоим помогла, и решился заговорить о цветке, что держит в руках, она быстрее, чем он мог себе предположить, дала своё согласие. Делайле для этого не нужен был особый момент, торжество и элемент неожиданности. Она была готова связать с ним свою не такую уж и долгую жизнь даже этой ночью, только бы не тратить время в пустую. А вот Оруола это на миг огорчило. Но, как и ко всему прочему, что связано с Делайлой, он не воспылал к её торопливости гневом. Оруол понимал, что, в отличие от него, у его женщины нет столетий в запасе. И потому принял её скорое согласие, сумев всё-таки тому возрадоваться. Теперь же дело оставалось за Эрисом. Вот он был взвинчен так, коим, кажется, младший брат его ни разу в жизни не видел. Мерил шагами свои покои, то и дело обдумывая, что ему нужно сказать. Уставая ходить, возвращался на диван, где уже собралась куча из примеряемой ими обоими одежды, и снова принимался ту перебирать, ища что-то особенное.             — Не могу понять, куда я её дел, — вздыхает Эрис, пропустив огорчённые вздохи Деайлы мимо ушей. — Она же точно была тут, — причитает он, перекладывая стопку своих красных рубах с одного края дивана на другой.              — Да выбери ты любую другую, — с отчаянием закатывая глаза, вздыхает Оруол, стараясь не вертеться по сторонам, пока Делайла застёгивает очередной ряд пуговиц новой рубахи на его вороте. — Главное ведь цвет, ты сам сказал, — фыркает он, осматривая жёлтые рукава рубахи.        Жёлтый - не тот цвет, который Оруол носил. Он едва ли выбирался из вереницы одинаковых чёрных рубах, считая излишним даже попытку выбрать что-то новое по утру. Он никогда не думал о том, как выглядит. Готов был не думать и сейчас. Вот только Делайла, узнав, что они собираются на свадьбу, уж очень возрадовалась факту, что может скрасить свой вечер чем-то интересней своего затворничества, и решила, что во чтобы то ни стало обязана им обоим помочь.       Оба брата сопроводили её в покои Эриса, и эта простая для них обоих прогулка по не заброшенным коридорам дворца сама по себе у Делайлы эмоций вызвала куда больше, чем она испытала от того, что Оруол, оказывается, был готов на ней жениться. Она рассматривала всё так детально, как только позволял их торопливый шаг. Ведь Эрис потакал желанию Оруола, чтобы Делайлу видело как можно меньше глаз, и тоже то и дело подгонял невесту брата, чтобы она не замирала у очередной картины на стене и поторапливалась.       Делайла стала первой женщиной, которая за долгие годы одиночества Эриса пересекла порог его комнат. Обычно он никого сюда не водил. Зная, что в очередной раз с любой из тех, с кем он был, всё закончится плохо, Эрис меньше всего желал сохранять о них те воспоминания, когда они могли бы бывать тут. Делайлу же эта участь миновала. Она бродила по его комнате, тщательно всё рассматривая. Запоминала каждую мелочь, будто боялась, что больше никогда сюда не попадёт и у неё самой останутся лишь воспоминания о дне, когда ей выдалась возможность покинуть заброшенную часть дворца.       Казалось, что ей нравится всё подряд. Возможность посмотреть в окно, разглядеть там, вдали город, что раскинулся за стенами живых изгородей, окружающих дворец. Надышаться воздухом, который, как ей казалось, отличался от того, что был в части замка, принадлежащего ей. Потрогать книги, что лежали на краю камина, будто никогда их в глаза не видела. И возрадоваться той, которую никак не ожидала здесь увидеть. Алиса в Стране Чудес завлекла внимание Делайлы больше прочего. Она и не думала, что у Эриса могло быть что-то подобное. А стоило ей узнать, кто является хозяйкой этой книги, и что подобных у неё дома ещё больше, то Делайла тут же пожелала с Таррой познакомиться. Не зная её, Делайла словно уже нашла себе верную подругу, которая могла бы её понять так, как порой не понимал Оруол. От того, кажется, сейчас она ещё сильнее загорелась желанием помочь старшему брату своего благоверного, дабы Тарра стала частью той семьи, в которую Делайла вхожа сама.       В своих комнатах она никогда не ощущала себя пленницей, ибо знала, на что идёт, соглашаясь когда-то уйти вместе с Оруолом. Могла гулять за пределами дворца и ощущать ароматы цветущих растений, но никогда не видеть королевского сада, ибо чтобы в него попасть, требовалось пройтись там, куда ей строго настрого ходить запрещалось. Она понимала важность запретов. Сама была не прочь те соблюдать, осознавая, что её человеческой жизни в этом мире и вправду может угрожать больше опасностей, чем тех было в своём. Но всё-таки время от времени девушка грустила из-за отсутствия той свободы, которой сам Оруол располагает. Способный смотреть на всё это. Касаться. Жить. Быть там, внизу. Прогуляться по улицам. Взглянуть на город, в котором она тоже вроде живёт, но частью которого никогда не будет.             — А чем отличаются ваши свадьбы от наших? — Поинтересовалась Делайла, отходя от Оруола на шаг и оценивающе рассматривая его со всех сторон.              — Ваши - это торжество. Наши - ритуал. — Отозвался Оруол.              — Что там происходит? — Принявшись медленно обхаживать его кругами, продолжила девушка.              — Таинство, на котором ты клянёшься всю свою жизнь провести с той, которую выбрал. — Хмуро рассматривая одну из рубах, которую, расправив, вытянул перед собой, пробубнил Эрис. — Вы остаётесь вдвоём и приносите друг другу клятвы вечной верности. Скрепляете их кольцами из стали, потому что нет ничего крепче неё. — Говоря всё это, Эрис ощущал, как внутри трясутся поджилки из-за того, что ему тоже возможно предстоит всё это пройти.              — У нас тоже приносят клятвы. И кольцами обмениваются, — хмыкнула Делайла, понимая, что их ритуал не так уж и сильно отличается от привычной для неё свадьбы.              — Да, но вы ведь не находитесь при этом голыми и не спите друг с другом прямо на своих церемониях. — Сверкнул Оруол белозубой улыбкой.        Только Делайла собиралась высказаться по этому поводу, но открыв рот в немом вопросе поняла, что в миг растеряла все слова, как заместо неё снова начал говорить Эрис:             — Это было давно, — покосился он на брата. — Наши предки делали так. Мы не делаем. Раньше и гостей не приглашали. Только на следующие сутки. Потому что первой, кто должна принять этот союз, выступает Мать Природа. А голыми были, потому что в чём она нас привела в этот мир, в том и должна встретить на пороге новой совместной жизни.              — Всё та ты знаешь, — цокнул Оруол, закатив глаза.       Оруол прошёлся по комнате брата, скрываясь за ширмой, желая взглянуть на себя в зеркало, ибо, кажется, уже определился с той самой рубахой, в которой явится на чужую свадьбу.              — Но вы ведь не присутствуете при произнесение ваших клятв. Откуда знаешь, что жених с невестой одетые? — Делайла подошла к Эрису, желая помочь разгрести тот бардак, что он навёл.              — Потому что теперь гости присутствуют в ночь свадьбы. Жених и невеста удаляются лишь на несколько минут до полуночи, чтобы вдвоём встретить новый день, а после возвращаются. — Взглянул он на девушку, которая присела перед ним на пол.        Эрис всё ещё с трудом привыкал к Делайле перед своими глазами. Стоило мелькнуть её круглым ушам под волосами, как он, будто вспоминая, что она человек, мог замереть на несколько мгновений, пристально её рассматривая. Старого Иодана он уже давно перестал считать человеком, но вот она. Молодая и красивая, бросалась в глаза, как кто-то весьма необычный. Смотря на её волосы цвета вороного крыла. Глядя в тёмные круглые глаза и рассматривая гладкую кожу, что в разы светлее его собственной, Эрис прекрасно понимал, почему младший брат хранит её, словно сокровище, желая, чтобы как можно меньше глаз на Делайлу смотрело. Чёрные угли на белом снегу - вот что Делайла ему напоминала. И она своей непривычной для его взора красотой, выйдя на свет, вполне могла бы привлечь не одного мужчину. И также, как в сердце Оруола, ещё в тысячи других мужских сердцах раздробить на мельчайшие осколки все суеверия, веками заучиваемые о людях.             — Ладно, убедил, — хихикнула Делайла, сворачивая одну из рубах, которую Эрис не так давно отшвырнул в сторону, чем дал понять, что точно пойдёт не в ней.              — Ты звучишь так, словно не хотела бы быть голой в день собственной свадьбы. — Послышался голос Оруола из-за ширмы.        Судя по теням, играющим на ширме, он старался привести свои вечны растрёпанные волосы в кои то веке в порядок, чтобы понять, как будет выглядеть во всём этом жёлтом безумии и светло-коричневых брюках.             — Я бы хотела быть в белом платье, — мечтательно улыбнулась Делайла, разглаживая складку красной рубахи, лежащей на её коленях.              — Белое можно только на похоронах, — удивлённо поднял брови Эрис. — Свадьба ведь не…             — Эрис! — Вдруг рявкнул на него Оруол. — Хочет в белом - будет в белом. — Пресёк он попытку брата разрушить мечту своей невесты.        Под смешок Делайлы Эрис закатил глаза, покачав головой. Спорить на эту тему он был не готов. И уж точно не сейчас, когда его голова едва ли находится тут. Видя, как всё гладко и в обоюдной любви проходит у Оруола с Делайлой, Эрис гадал: будет ли у него так же? Ведь Тарра вряд ли ждёт от него предложения всю жизнь провести вместе. Может, она его и вовсе слушать не пожелает, даже не удосужившись объяснить причину, почему так резко всё между ними происходящее сочла ошибкой. Эрис страшился всего этого. Он, никогда в серьёз не задумывающийся о браке, сейчас переживал не о предложении, на которое решился. Его трясло от мыслей, что Тарра даже взглянуть на него не пожелает, а он будет обязан её отказ принять.             — Эрис. — Отвлёк парня голос брата, заставляя выйти из своего ступора. — Ты лучше скажи, чей ритуал будешь соблюдать ты? — Оруол показался из-за ширмы, скрестив руки на груди и на ту облокотившись.              — У вас что, ещё и выбор есть? — Заинтересованно поглядела на братьев Делайла, предвкушая новый рассказ.              — У него есть, — фыркнул Оруол, постучав пальцем по правой стороне своей голой шеи, где у Эриса была татуировка. — Сынок принцессы горного народа.              — А я думала, это всё. — Перевела Делайла взгляд на шею Эриса. — Ну, ничего не значит, — пожала она плечами. — Как у людей часто бывает.              — У нас, значит, — заметив её интерес, улыбается Эрис. Он склоняет голову на бок и оттягивает ворот рубахи, оголяя ключицу и участок плеча, чтобы узор, ползущий по его шее, было лучше видно. — И представители моего народа зачастую вместо колец наносят на своё тело серебрянные узоры. Я тоже могу. Вот сюда, — поднимает он обе руки перед Делайлой, повертев не запятнанными узорами кистями. — От кончиков пальцев до запястий с внешней стороны обеих рук.              — А если разведётесь? — Хмурится Делайла. — Кольцо та снять можно.              — Что сделаем? — На монер ей непонимающе хмурится Эрис.              — Ну, расстанетесь. Перестанете быть друг другу мужем и женой, — проводит она ладонь по шее сзади, пытаясь как можно более понятно донести свою мысль. — Ты ведь никуда не денешь свои татуировки.              — У нас нет такого, — вмешивается Оруол, подмигнув своей невесте. — Если ты выбираешь себе женщину, то это навсегда.              — Поэтому вы родные братья только по отцу. — Язвительно фыркает она, повернувшись к Оруолу.              — У королей всё иначе. — Вздыхает Эрис.        Он вновь погружается в пучину своих мыслей. Навсегда. Эрис готов выбрать Тарру навсегда. Её одну. И сейчас он мог бы возрадоваться тому, что никогда не станет Верховным Королём. Ему не придётся иметь дело с кем либо, кроме неё одной. Но вот он всё также не уверен в том, что Тарра захочет выбрать его в ответ. Эта мысль съедает. Если бы не Оруол и Делайла, то он, вероятнее всего, уже был ею поглощен без возможности отвлечься. И чтобы хоть как-то сбавить гнёт этой мысли, Эрис понимает, что уже готов сорваться, не дожидаясь глубокой ночи, чтобы поскорее узнать ответ Тарры. Если она откажет ему, то пусть не заставляет себя долго ждать.       Парень не может вспомнить, когда прежде из-за чего-то так сильно переживал. Вроде ко всему готов, знает, что будет делать, и вроде бы даже знает, что будет говорить. Но вот ответ Тарры. Это та самая неизвестная переменная, к которой он не готов. Непредвиденная ситуация. К ней он никак не подготовится, даже если тысячу раз повторит в своей голове отказ её голосом. Он не представляет, что Тарра может сказать. Как сильно будут способны его ранить эти слова.         От этой неизвестности Эрис не находит себе места. Он поднимается с дивана, ощущая, как словно воздуха в комнате стало меньше. Бросает раздраженный взгляд на тряпьё, которое сейчас лишь сильнее его злит своим видом. И с мольбой в глазах переводит взгляд на младшего брата, желая снискать поддержки. Переживал ли Оруол так хоть раз, когда в его жизни появилась Делайла. Боялся ли он слышать её отказы.             — Как у вас всё началось? — Вдруг выпаливает Эрис, смотря на брата.              — Я подрабатывала в баре, куда он наведывался. — Хмыкнула Делайла, уловив во взгляде Оруола, что тот не особо хочет рассказывать брату о днях, когда они только познакомились.              — Она помогала мне спиваться, — с привычным глазу оскалом улыбнулся Оруол, желая понятнее объяснить брату, не вдаваясь в подробности то, что сказала Делайла. —  Я в основном в их мир за этим и наведывался. Отвлечься. — Вздыхает Оруол, вдруг напрягаясь. — Да и не важно, как всё это начиналось, — замолкает парень, сглатывая тяжелый ком, который с трудом проваливается, обдирая горло. — Просто в какой-то момент я понял, что либо останусь там, с ней, либо заберу с собой. — Он ведёт напряженным плечом, начиная ощущать неприятную вяжущую сухость на губах.              — Я захотела уйти. — Поддакивает Оруолу Делайла с тёплой улыбкой и с любовью во взгляде поворачивается к Оруолу.        Заметив резко ставшее серьёзным лицо своего парня, Делайла, подобно ему, напряглась, медленно поднимаясь на ноги. Он, может и старался что-то скрыть, пытаясь остаться стоять в той же расслабленной позе, да вот только Делайла уже давно научилась улавливать все перемены его настроения.             — Оруол. — Видя, будто парень находится где-то не здесь, пялясь в пустоту под своими ногами, Делайла сделала шаг ближе, озираясь на Эриса, чтобы понять, что старший брат тоже уловил столь резкую смену его поведения. — Всё хорошо? — С опаской спрашивает она.        Не отвечая на вопрос, Оруол подносит руку к начавшим синеть губам, проводя по тем пальцем, и нащупывает что-то не похожее на слюну. Касаясь указательным пальцем правого уголка губ, парень размазывает кровь и узнаёт об этом раньше, чем смотрит на руку, начав ощущать её горький привкус во рту.             — Я совсем забыл. — Его остекленевшие глаза встречаются с тёмными глазами Делайлы, когда он издаёт нервный смешок.        Но договорить парень не успевает. Из его груди вырывается хрипящий кашель, в перемешку с кровью пачкая губы и подбородок. Стараясь откашляться, парень приваливается отяжелевшим телом к ширме, у которой всё это время стоит, начиная медленно сползать по той вниз, ощущая, как тело пробивают конвульсии.             — Оруол! — Не понимая, что творится с младшим братом, Эрис бросается к нему вслед за Делайлой. — Что происходит?! — Прикрикивает он, обращаясь к Делайле, которая хватает Оруола за трясущиеся плечи, пытаясь стащить его на пол, дабы, сползая, он не ударился головой.              — Яд. — Подрагивающими от волнения руками Делайла разрывает ворот рубахи, не в силах сейчас справиться с чередой пуговиц, желая, чтобы Оруол мог отдышаться.        Сердце Эриса от её слов ухает вниз. Его словно ледяной водой окатывает, когда, замирая за её спиной, он смотрит на побледневшее лицо младшего брата. Оруол отчаянно пытается вдохнуть, делая чересчур частые короткие вдохи, но кровь, что скапливается во рту, то и дело мешает ему, от чего Оруол лишь захлёбывается.             — Эрис! — Пытаясь совладать со своей паникой, Делайла поворачивается к старшему принцу. — Мне нужны четыре бутылочки, которые находятся в его комнате! — Кричит она на парня в надежде, что он отойдёт от своего ступора и поможет ей.        Делайла, в отличие от Эриса, знает, что нужно делать. И как же сейчас она жалеет, что покоям Оруола эти двое предпочли проводить свои сборы тут. Сейчас Делайла не может бросить задыхающегося Оруола на попечение старшего брата, который едва ли что-то соображает, и побежать за спасение для своего жениха. Она может просто не успеть из-за того, что толком та и не запомнила, как они втроём пришли сюда. А вот Эрис, если всё же соизволит прийти в себя, может справиться с её поручением в разы быстрее.             — Мне нужно, чтобы ты принёс мне их, — продолжает Делайла, пихая Эриса в ногу, чтобы тот, наконец, прекратил наблюдать за тем, как умирает его младший брат и начал помогать спасти ему жизнь. — Все четыре, слышишь меня?! — Прикрикивает она. — На них нет никаких обозначение. Все четыре с прозрачной жидкостью внутри.        Получив толчок в ногу, Эрис оттаивает, переводя взгляд ошарашенных глаз на Делайлу. Он не успевает подумать, от чего она вроде и суетиться, но при этом не поддаётся паники, которая сейчас одолела его, ибо раньше ему в голову врезается осознание, что Делайла говорит ему о том, как Оруолу можно помочь.        Эрис повторяет всё, что она ему сказала, убедившись, что сейчас всё сделает правильно, и срывается с места, вылетая из собственных комнат. Кажется, так быстро, как сейчас, он никогда прежде не бегал. Коридоры и повороты мелькали перед глазами, а он не видел никого, кто в них ему встречается, повторяя про себя лишь наставления Делайлы.       Мысль о том, что Оруола отравили, внушает ужас. Ужас, который он только что видел своими глазами. Он не гадает над мотивами - тех, к сожалению, великое множество. Не размышляет и над тем, кто бы мог это сделать, ибо виновных также может собраться толпа. Его брат, к сожалению, с самого детства лучше, чем друзей, наживал себе только врагов. Но Эрис никогда бы и не подумал, что на его веку кто-то решится отравить Оруола. Всегда казалось, что только он способен на что-то подобное. И в отличие от других, Оруол бы не скрывался. Если бы его рука пожелала кого-то убить, то он бы, подобно тому, как сделал с яблоками на представлении Амаадона, явился бы лично. Да, он бы сам влил яд в глотку тому, кому его преподнёс, желая понаблюдать, как предмет его ненависти отдаст свою жизнь. Эрис же сейчас даже не думает о расправе над тем, кто посмел тронуть его брата. Ему важно лишь помочь спасти тому жизнь. А вот дальше они уже вдвоём накажут всех виновных.       Эта беготня, когда грудную клетку сжирает агония. Когда ноги устали, а ты продолжаешь бежать, ибо иного не остаётся вдруг возвращает Эрису сотни воспоминаний. Через боль в икрах он несётся по лестнице, зная, что вот-вот и уже окажется в заброшенной части замка. А самому чудится, словно он вновь попал в тот самый день.       Никогда ещё прежде Эрис так не боялся. Он тогда был слишком мал, чтобы познакомиться со смертью, но, кажется, именно с ней тогда и встретился. Всё произошедшее случилось так быстро, что, кажется, оба не сразу поняли, что, собственно, произошло. Конь вдруг взбрыкнул без веской на то причины. Встал на дыбы, желая освободиться от того, кто на нём сидит, и громко заржал.       Когда Оруол упал, он не кричал. Он не плакал и не просил о помощи, лёжа в луже собственной крови, редко судорожно дыша через нос и не моргая, смотря на голубое небо в дали. Он будто тоже понимал, что умрёт, если Эрис останется стоять на месте. А Эрис стоял лишь жалкое мгновение, осознавая, что сам вряд ли в силах помочь. Он побежал прочь, желая найти хоть кого-то. Это он в тот день кричал, срывая горло, чтобы его услышал хоть кто-то и помог его брату. Он метался по коридором дворца, наспех утирая градом льющиеся слёзы, пока не наткнулся на Асану и не вцепился в её ноги, пытаясь связать хоть пару слов, чтобы объяснить, что же произошло. Тогда он впервые обратился к этой женщине сам. Смотрел на неё так, словно она - чудо, подаренное их Матерью Природой во спасение.       Сейчас же такого чуда Эрису искать было негде. Он обязан сделать всё сам. И в этот раз по его щекам не текут слёзы. Парень врывается в комнаты, в которых в последнее время негаданно для самого себя стал желанным гостем. И бросается к комоду, на котором ещё в прошлый раз углядел, как Делайла наводила порядок из маленький, полных разными жидкостями бутылочек. Тогда Эриса не особо заботило их содержимое. Он даже не успел о их предназначение спросить, ибо, как и всегда, был занят лишь муками своего собственного горя. А вот Оруол, кажется, был готов к своему отравлению чуть раньше, чем старший брат мог бы хотя бы о том помыслить.       На комоде стояло множество баночек. Разных форм и размеров. В панике глаза разбегались, не понимая, за какую нужно хвататься. Тут были те, что под стеклом хранили жидкости разных цветов. Были и те, чьи горлышки опоясывали разные ленточки, явно на что-то тоже указывая. В одни плавали листья. В других на дне виднелись мелкие, похожие на горошинки перца ягодки. Они словно разлогались в прозрачной жидкости, оседая розовым осадком на дне, окрашивая эту не ясную происхождением воду. Эрис же искал те бутылочки, на которых не значилось ничего. Его глаза судорожно бегали от баночек к баночкам, а шерудя по крышке комода руками, он старался ни одну из них не разбить, не зная предназначение и доброй половины из них.       Нужные четыре оказались стоявшими на краю, и если бы Эрис был более внимательным, не поддаваясь панике, то нашёл бы их в разы быстрее. Аккуратным рядочком они стояли возле маленькой коробочки, которую Делайла тоже сказала принести. Схватив всё, что требуется, Эрис поспешил вернуться назад. Хватило бы рук, он бы прихватил и то, о чём Делайла не просила. Только бы среди всего этого оказалось то, что поможет.       Только бы успеть. Как и в прошлый раз, у Эриса в груди билось лишь это желание. В какой-то момент он перестал ощущать боль в ногах от каждого нового шага, теперь сосредотачиваясь лишь на том, как бы ничего не разбить. Эти бутылочки в своих руках он буквально ощущал как жизнь родного брата. И в этот момент ему казалось, что всё, что между ними когда-либо происходило, совершенно не важно. Как и тогда, Эрис хотел лишь того, чтобы Оруол был в порядке. Что-либо другое теряло всякий смысл.       Он вернулся в свои покои, где Делайла даже с места не сдвигалась, придерживая голову Оруола, чтобы она так и оставалась лежать на боку. Она не плакала и не впадала в истерики, словно даже не верила в то, что способна его потерять. Лишь тихо шептала ему о том, чтобы он не смел прекращать дышать, несмотря на то, что вдохи его уже успели смениться хрипящими сдавленными звуками. Кровь по-прежнему тонкой густой струйкой капала с уголка его рта прямо ей на ладонь, а со стороны казалось, что где-то в горле застрял сгусток больше, который и мешал вдохнуть. Эрис не задумываясь, полез бы ему в рот, желая освободить дыхательные пути, если бы не Делайла, которая ничего подобного не делала, чем позволяла ему понять, что этим вряд ли поможешь.       Глаза Оруола потеряли всякий блеск. Он вроде смотрел перед собой, но здесь, с ними, его будто и не было вовсе. От этого вида Эриса вновь сковал страх и ступор. Но он постарался не медлить, когда подлетел к девушке, падая рядом с ней на колени и высыпая на её юбку из своих рук всё, что она просила.             — Подержи его голову. — Тут же скомандовала Делайла, уже готовая отпустить Оруола.        Эрис молча повиновался. Он перехватил лежащую на боку голову младшего брата ладонями, также пачкая те в крови. И всё же казалось, что кровь эта мешает. Она слишком медленно стекала по его щеке, заполняя рот. И Эрис принялся утирать ту большим пальцем, стараясь сильно не размазывать.             — Что ты будешь делать? — Видя, как одну за одной невеста брата раскупоривает бутылочки, Эрис забегал глазами от лица Оруола к её рукам.              — Я буду вводить ему яд, — объявила Делайла, доставая из принесённой Эрисом коробочки одну из четырёх игл.        Несмотря на то, что на первый взгляд бутылочки были не помечены, каждая игла имела насечку. И только обратив внимание на пробки бутылок, Эрис заметил, что и там тоже имелись едва различимые насечки.              — Нужно ведь противоядие! — Ошарашено прикрикнул Эрис, уже готовый отгораживать Оруола от рук Делайлы, когда она потянулась к его посиневшей ладони, заставляя парня постараться ту разжать. — Ты ведь убьёшь его!              — Эрис! — Крикнула на него в ответ девушка, смирив взволнованного принца недовольным взглядом. — Я всё позже тебе объясню! Не мешай мне сейчас!        Делайла окунула иглу с одной насечкой в подходящего для этого бутылку и подержала там мгновение, смачивая острие в яде. Достав иглу, она, не церемонясь, схватила Оруола за запястье, надавливая на то посильнее, дабы он не дёргал рукой, и уколола самым кончиком иглы в указательный пальце.       Тело младшего брата отозвалось мгновенно. Он забился в конвульсиях, кажется, и вовсе прекращая попытки сделать вдох. Эрис видел, как Оруол пытается сжать в кулак руку, с которой Делайла продолжала бороться. Она положила её обратно на пол, прижав запястье коленом, и повторила всё то, что сделала до этого с другой иглой и бутылочкой. Эрис хотел было ей помочь, но девушка приказала держать его голову на боку, чтобы парень не захлебнулся собственной кровью.       Старший брат с замиранием сердца смотрел за тем, как капли яда одна за другой перемешиваются с кровью от прокола в пальце и по игле скатываются вниз. Он едва ли осознавал, что происходит, прикладывая усилия лишь к тому, чтобы Оруол не вертел головой, когда кровь сперва стала жиже и полилась ему в ладонь изо рта быстрее, а после и вовсе резко остановилась. А Оруол замер, стоило последней игле проткнуть мизинец и на миг Эрису показалось, что испустил свой первый и последний, не затруднённый ни чем вдох. Его остекленевшие глаза закатились, и вялая голова без сопротивления опала в его руках.             — Ты убила его? — Онемевшими губами шепчет Эрис, начиная шугаться мертвецкой тишины, что поселилась в комнате.              — Нет, — с облегчением вздохнула Делайла, подползая ближе.        Она положила руку Оруолу на грудь в области сердца и словно принялась чего-то ждать. Эти минуты тишины отзывались в сердце Эриса вечностью. Он не решался произносить ещё хоть что-то, смотря то на хмурую Делайлу, то на бездыханного Оруол, всё также продолжая держать при этом его голову.              — Что происходит? — Вновь шепчет Эрис, теперь не в силах выносить тишины и спокойствия девушки.              — Яд должен скоро подействовать. — Погладив грудь парня, Делайла присела ближе к Эрису, подтянув колени к груди и обняв их руками. — Сейчас очнётся, — взглянула она на Эриса и, увидев страх в его больших глазах, тепло улыбнулась. — Не переживай, — коснулась она его плеча в лёгком поглаживание.        Делайла была знакома с каждым из братьев Оруола, вот только в живую увидеть смогла лишь Эриса. Он оказался в точности таким, коим его ей описывал Оруол. Слишком тревожный. Готовый бросаться помогать всем и вся и всё время забывающий про самого себя. А одни его глаза и вправду чего стоят. Сейчас в них столько тревоги, что, кажется, вот-вот и польются слёзы. Но при этом в них не перестаёт трепетать любовь, от которой сам Оруол так часто отнекивался, рассказывая Делайле про своего вечно суетливого и всем услужливого старшего брата.             — Я ничего не понимаю, — поджимает губы Эрис, косясь на Оруола. — Как яд может ему помочь?              — Он начал всё это до того, как появилась я,— не убирая руки с плеча парня, пытается объясниться девушка. — И я думаю, что лучше пусть он сам перед тобой объяснится, — кивает она на Оруола, мельком заметив, как рука его колыхнулась.        Эрис встрепенулся, едва не выронив голову младшего брата из своих рук. Он осторожно переместил руки на плечи, пытаясь помочь едва начавшему приходить в сознание Оруолу подняться. Но вдруг тот резко дёрнулся, полностью приходя в себя, и с громким кашлем завалился на бок. Отхаркивая на пол сгустки тёмно-красной крови, Оруол подтянул ноги к животу, пытаясь сесть на колени, чтобы избавиться от всего того, что мешает во рту было легче.       Старший брат отполз в сторону, всё также ничего не понимая. Но это столь резкое воскрешение Оруола повергло его в шок не меньше, чем маленькая смерть, которую он только что увидел. Оруол стоял на коленях, упираясь бледными дрожащими руками в пол, продолжая отплёвываться от остатков крови во рту, и при это вдруг начал так недовольно причитать, словно не он только что замертво рухнул на пол.             — Оруол! — Окликнул брата Эрис, когда понял, что тот уже в состоянии говорить. — Что происходит?!             — Как я мог забыть. — Сетуя шипит Оруол, вытирая с губ кровь тыльной стороной ладони.              — Что забыть?! — Не унимается Эрис, стукнув рукой по полу от нетерпения.        Делайла хмыкнула, осторожно коснувшись спины Эриса, желая того успокоить. Она прекрасно помнит себя, когда в первый раз застала Оруола таким. Он тогда, превозмогая своё удушье, еле объяснил ей, что нужно сделать, чтобы привести его в чувства. Вот когда и вправду чуть не умер, играя в свою опасную игру без союзников. А сейчас, понимая, что могла бы разозлиться на парня за его забывчивость, Делайла предпочитает этого не делать, ибо с самого начала знала, что он очнётся. Больше теперь она желает успокоить разгневанного и испуганно Эриса.             — Эрис, прояви терпение, — наставляет его Делайла с лёгкой улыбкой на губах. — Дай ему отдышаться.              — Да я его быстрее сам придушу. — Возмущённо бурчит Эрис, всё продолжая пилить младшего брата взглядом.              — Хватит говорить обо мне так, будто меня здесь нет. — Наконец, решая начать говорить с ними, Оруол поворачивает голову, сверкнув улыбкой с окровавленными зубами. — Чего лицо такое кислое? — Дёрнул он головой на Эриса, пытаясь оттереть ещё не успевшую подсохнуть на губах кровь. — Небось, испугался? — Прыскает он со смеху а вместе со слюной вылетают капли крови.              — Ещё как! — Только сейчас Эрис вздыхает с облегчением, разглядывая лицо брата, на котором оставил свой окровавленный отпечаток. — Что с тобой было?              — Да так, — пожимает плечами Оруол, поднимаясь на ноги. — Моя забывчивость вышла мне боком.        Оруол принимается осматриваться по сторонам в поисках какой-нибудь тряпки. А Эрис всё также продолжает, хлопая глазами, ошарашено на него глядеть, не сумев сопоставить в голове, как он так быстро пришёл в себя.             — Твоя забывчивость когда-нибудь тебя убьёт, — возмущённо комментирует Делайла, продолжая сидеть на полу рядом с Эрисом, мельком взглянув на всю ту кровь, которую Оруол из себя изверг.              — А ведь это всё он. — Фыркает парень, махнув на Эриса рукой. — Если бы не его сердечные муки, я бы всё сделал вовремя.              — Так! — Подрывается на ноги Эрис, не в силах больше терпеть. — Хватит говорить загадками! Хотите, чтобы я и дальше ничего не понимал?! — Рявкает он, покосившись на Делайлу, а после в пару шагов преодолевает разделяющее их с Оруолом расстояние и, хватая младшего брата за плечо, толкает его на свою кровать. — Сядь! — Командует он, уже готовый начать с ним бороться, если Оруол посмеет воспротивиться. — И объясни мне, что происходит!              — Легче, Эрис. — Посмеиваясь, Оруол падает на кровать. — Я ведь чуть не умер. — Упираясь руками в кровать, откидывается он назад, закидывая ногу на ногу.        Его окровавленное лицо по-прежнему будоражит в Эрисе страх. А от того, что эти двое общаются так, словно специально хотят скрыть какую-то правду, лишь выбешивает. Но вот Оруолу откровенно наплевать на все муки неизвестности старшего брата. Он специально медлит, просчитывая, можно ли рассказывать тому правду. Эта часть его жизни явно не то, чем бы он хотел делиться. Несмотря на то, что уже поделился с Эрисом наличием Делайлы. Есть у Оруола ещё те секреты, которые он бы предпочёл оставить в недрах глубокого тёмного шкафа. Да вот только оплошал тем, что действительно забыл. Так сильно желал помочь Эрису, что забыл о той мелочи, от которой буквально зависит его собственная жизнь. Если бы не Делайла, которую Оруолу когда-то также просто пришлось во всё это посвятить, он бы и вправду умер. Никто бы и не нашёл спасения, потому что вряд ли бы кто-то принялся искать его в ядах, которые он хранит в своих покоях.       Он не настолько благороден, чтобы пожертвовать своей жизнь ради кого-то. Но Эрис. Оруол ведь сегодня это и сделал. И теперь, видя, как сейчас тот выходит из себя. Понимая, что брат действительно за него испугался, он вдруг желает насладиться этим мигом. Осознанием безграничной его любви к себе. Смотря на брата, Оруол опять натыкается на ту часть своего сердце, которой всё-таки осознаёт, что и в ответ тоже любит его. Его одного в целом мире, как кого-то по-истине родного для себя.       Они ведь всегда были такими. Это осознание Оруола ничуть не пугает. Несмотря на все склоки и ссоры, они умели быть вдвоём против целого мира. Рука об руку и никак иначе. Ведь как Оруол вытягивал Эриса, так и тот был готов всегда прийти и помочь ему, если бы он только его не отталкивал. Сколько бы обид между ними не пролегло. Как бы они друг от друга не отдалялись. Жизнь неприменно сводит их кардинально разные тропы в одну дорогу, где можно идти вдвоём. И может, также, как когда-то он доверил все свои секреты Делайле, можно также положиться и на Эриса.             — Знаешь, — прочищает горло Оруол, всё ещё будто ощущая где-то там сгусток крови, — я понятия не имею, как тебе всё объяснить. — Вздыхает он, пожав плечами.              — Как есть, — скрещивает руки на груди Эрис, вставая перед ним. — Абсолютно всё.        Он сурово глядит на него, а Оруол, кажется, впервые ощущает его своим старшим братом во всех пониманиях этой иерархии между ними. Казалось, что Эрис сейчас готов отвернуть ему голову. И дело не только в гневе, который им резко завладел. Всё дело в страхе, который по-прежнему блестит в глазах. В страхе за него, как кого-то очень дорогого. Как за того, за которого можно пойти мстить, если потребуется. Эрис гневиться сейчас не потому, что Оруол по своему обыкновению что-то выкинул. Он злится из-за того, что тот навредил себе. Словно Оруол - маленький ребёнок, не понимающий, что с мечом играть нельзя. И сейчас Эрис просто обязан, прежде чем начать жалеть, отругать его, дабы больше неповадно было.             — Я на протяжении уже очень многих лет травлю сам себя. — Выпаливает как на духу Оруол, готовый положить свою голову старшему брату на отсечение, ибо не понимает, как ещё донести ему то, что с ним происходит.              — Что ты делаешь?! — Выкрикнул Эрис а его и без того большие медовые глаза округлились сильнее.              — Это давно началось, — напрягаясь под пристальным взглядом Эриса, Оруол садится ровнее, свешивая руки с колен. — Когда мама оставила меня, — поджимает он губы, смотря на свои исколотые иголками пальцы. — Тогда я почувствовал, что уязвим, — пытается парень подобрать слова, касаясь большим пальцем указательного. — Очень уязвим.        Эрис до скрипа сжимает зубы, желая не вмешиваться в рассказ брата, но лишь от одного упоминания его матери Эрис уже понимает, что прост этот разговор не будет. Асана, к сожалению, цепляла не только Оруола. Каждый раз, стоило подумать о ней, как Эрис тоже начинал чувствовать какую-то некую утрату. Он видел, как плохо её сыну. А теперь ещё и осознавал, как сам был недостаточно близок к тому, чтобы эту боль от потери матери хоть немного унять.             — Мне страшно было, — поднимает парень взгляд на Эриса, словно желая оправдаться за самого себя. — Не представляешь насколько. Столько лет с ней, а тут совсем один.              — Ты никогда не был один, Оруол, — спокойнее произносит Эрис с нотками укора в голосе.        Может, это и не то, что сейчас от Эриса требуется, учитывая, что на протяжении стольких лет он это весьма плохо демонстрировал. Но Эрис всё-таки был у Оруола. Был дольше всех остальных. Он посмел начать от него отворачиваться самым последним.             — Был! — Жестче отзывается в ответ Оруол. — Тебе никогда не понять моего одиночества, брат, — теперь пришла его очередь смотреть на брата с укором. — Ты никогда не был одинок. У тебя были все. — Голос младшего принца надломился. — У меня была только мама. И когда она ушла. — Вздыхает он: — Мне пришлось самому учиться себя защищать. Потому что никто из вас не делал бы этого.        Решая не мешать, Делайла тихонько поднялась со своего места, на цыпочках пройдя за ширму, дабы смочить полотенце, которое углядела на спинке стула в тазу с водой. Мама Оруола была одной из запретных тем. На ровне с Амаадоном они никогда про ту не говорили. И сейчас, хоть и старалась особо не вслушиваться, Делайла всё-таки навострила уши, желая узнать хоть что-то про женщину, которая родила любовь всей её жизни.             — Вспомни, сколько мне было, когда она покинула этот проклятый дворец. Я был совсем ещё мальчишкой. Что мне ещё оставалось?        Оруол и вправду тогда был ещё слишком молод, чтобы учиться жить одному. За это Эрис не смеет того винить. Они оба были лишь подростками, которые не особо задумывались о завтрашнем дне. Вот только разница в том, что Эрис и вправду был окружен кем-то помимо матери, в то время как приученный не к дружбе, а к вражде, Оруол лишился своего единственного союзника.             — Я стал изучать яды. — Понимая, что брат ничего ему больше не скажет, Оруол решает не замолкать. — Просто как повод занять себя чем-то, — продолжает Оруол, принимая из рук невесты смоченное полотенце, дабы он мог оттереть лицо и руки. — Наблюдал за тем, как они действуют на других. Травил волчат, а после искал противоядия. — Парень прикладывает мокрое полотенце к испачканной щеке, поднимая глаза на напряженного Эриса. — И в какой-то момент осознал, что как я травлю их, также кто-то может отравить и меня. — Затихает парень, усердно стирая с щеки кровавую корку.        Старший брат делает тяжелый вдох, понимая, что ему трудно слушать всё это. Тяжело осознавать всю суть одиночества Оруола и то, как халатен он был по отношению к нему, несмотря на свой юный возраст. Он ведь на то и старший, чтобы не происходило с его братьями и сестрами того, что случилось с Оруолом. И сейчас, слушая, кажется, самое тяжелое признание младшего брата, Эрис может ощущать лишь вину за то, чего не сделал. За то, что не был рядом, когда в нём могли нуждаться.             — Если вводить яд маленькими дозами каждый день, тело привыкает, — с горечью хмыкает Оруол. — Если пропустишь хоть день, эффект пойдёт в обратную сторону. — Он касается мокрой тряпкой губ, стирая с них размазанную кровь. — По началу испытывает жуткую боль. Всё время тошнит. — Встречается парень взглядом с медовыми глазами напротив, которые в одночасье утратили всю злобу, оставляя лишь жалость, которая Оруола бесит. — А после привыкаешь, — продолжает он, стараясь никак не отдёрнуть Эриса, чтобы тот прекратил смотреть на него так. — Сейчас в моей крови яда столько, что капли хватит отравить любого из вас, — вдруг довольно. даже безумно скалится Оруол. — Я могу выпить стакан с ядом и не умереть.        Откидывая полотенце под ноги, Оруол наклоняется вперёд, свешивая испачканные в крови руки со своих коленей. Он всё с таким же безумием в чёрных глазах глядит на ошарашенного потерянного старшего брата, упиваясь той силой, которую перед ним раскрывает.             — Я неуязвим, Эрис. В моей крови столько ядов намешано, что противоядия просто не существует. — Оруол прослеживает за взглядом старшего брата, который опускается к его окровавленным пальцам, и, кажется, улавливает ту единственную жуткую мысль, что проносится на лице Эриса. — Я ведь говорил, что ко всему готов. И терять мне нечего.        Старший брат рассматривает его руки, пытаясь уложить в своей голове мысль, что если коснётся языком его окровавленного пальца, то сможет умереть. Раньше он мог уважать и страшиться младшего брата, зная о том, как хорошо он владеет боем на двух мечах. Это умение Эрису никогда не давалось, в то время как Оруол овладел им в совершенстве, становясь смертоносней многих его солдат. Но сейчас. Видя, как он упивается своим могуществом, Эрис понимает, что Оруол уже давно стал живым оружием и без мечей в руках.             — Значит, — сглатывает Эрис, наконец, отрывая взгляд от рук брата. — Пока я думал, что тебя тошнит из-за того, что ты вновь перепил…             — Да, — перебивает его Оруол, вставая с кровати. — Моё тело привыкало к яду, — хмыкает он, подходя к старшему брату. — Да и пил я не только потому, что хотел забыться. Мне нужно было отвести от себя всякое подозрение, — кладёт он ему руку на плечо, слегка то сжимая. — Вино отлично притупляет память, но оно же помогает и не показывать всей правды, когда ты не желаешь той выдавать. Я не был опасен в ваших глазах, пока был пьян.              — Что же я сделал с тобой? — Шепчет Эрис, смотря на носки сапог брата.        Эрис опять винит во всём лишь самого себя. В голове то и дело проносятся слова матери о том, что он обязан всегда помогать Оруолу. Что они должны держаться рядом. У Оруола никого нет, кроме него.              — Помог. — Хлопает парень Эриса по плечу, услышав его едва различимый шепот. — Если бы не ты и твоё безразличие, я бы не был таким, как сейчас. Был бы слабым и жалким.              — Прости меня, Оруол, — оставаясь глухим к словам брата, вздыхает принц. — Я должен был помогать, а не отворачиваться.              — Нет, нет, нет, — с улыбкой качает Оруол головой. — Я благодарен. Всем вам за то, что не принимали меня. Ваша любовь ослабила бы меня. А так я пришёл к любви лишь тогда, когда сам того пожелал. — Кивает он на Делайлу, которая тихо жмётся в углу, стараясь не мешать.        Делайла смущённо отводит взгляд стоило Эрису взглянуть на неё. Его взгляд теперь был переполнен благодарностью. Он, несмотря на то, что сразу хорошо к ней отнёсся, кажется, только сейчас по-настоящему принял её. Несмотря на то, кем она является. Забыв обо всё прочем, кроме Оруола, которого Делайла сумела сделать счастливым. В глазах Эриса Делайла словно сделала то, чего он не смог. Она полюбила его брата, несмотря ни на что. Она оставалась с ним независимо от обстоятельств и состояний, в которых мог прибывать Оруол.             — Эрис! — Видя замешательство старшего брата, Оруол чуть сильнее сжимает его плечо. — Прекрати на неё пялиться, или я вырежу твои глаза.              — Его проклятье на меня не действует, — самодовольно хмыкает Делайла, скрещивая руки на груди, явно упиваясь его ревностью. — Моё сердце другому отдано.              — Моё тоже, — усмехается Эрис, ощущая всю ревность младшего брата, что болью отзывается в плече. — Другой.        Глаза парня вдруг округляются, когда его словно молнией прошибают собственные слова. Со всем этим он сумел позабыть о том, из-за чего они все собрались тут сейчас. Эрис поворачивается к Оруолу, таращась то на него, то на темень за окном, поминая, сколько времени они потеряли.              — Мне нужно идти. — Выпаливает он, судорожно бегая глазами по его лицу.              — Дай только вновь переодеться. — Усмехается Оруол, осматривая свою рубаху с оторванными на груди пуговицами.              — Нет, — Эрис обходит брата, вновь направляясь к дивану, чтобы предпринять последнюю попытку найти то, из-за чего и развёл весь этот хаос. — Тебе не надо, — объясняется Эрис, быстро перекладывая вещи из кучи в кучу. — Побудь с Делайлой. Прийди в себя. После того, что произошло, тебе нужен отдых, — не смотря на брата, Эрис обходит его, направляясь к шкафу.        Делайла только сейчас осмеливается подойти ближе, когда вместо ответа старшему брату Оруол машет ей рукой на рубаху лимонного оттенка, которую скинул на комод, решая, что в ней он точно не пойдёт. Но теперь, за неимением другого выбора, Оруол решил смириться и с ней.             — Знаешь, — вздыхает Оруол с лёгкой улыбкой стягивая с плеч изорванную рубаху, — я никогда не понимал того, что ты всегда на первое место ставишь всех, кроме себя самого. — Бросает парень взгляд на спину Эриса, пока тот, торопясь, выворачивает полки шкафа.              — Потому что так надо, — дежурно отзывается Эрис, решая никак не реагировать на слова младшего принца.              — Надо. Надо, — копирует его серьёзную интонацию Оруол. — Ты всегда живёшь так, как надо, и никогда так, как тебе бы хотелось, брат.        Закатив глаза, он подходит к Эрису со спины, по пути подхватывая одну из рубах, что полетела к нему под ноги. Рассматривает ту всего мгновение, прежде чем выглянуть из-за спины старшего брата и протянуть ему её.              — Бери вот эту, — улыбается ему Оруол, пытаясь поймать сосредоточенный взгляд медовых глаз. — И попробуй уже начать делать лишь то, что хочется, а не то, что надо.        Эрис замирает, переводя взгляд на рубаху, которая мелькнула и застыла перед ним. Он часто моргает, а русые брови ползут вверх от удивления. Как и все прошлые слова эти Эрис тоже пропустил мимо ушей, сосредоточившись лишь на том, что желает найти что-то по-настоящему стоящее.             — Как ты её нашёл? — Удивлённо шепчет Эрис, забирая из рук брата нужную ему всё это время рубаху.               — Так валялась же. — Со смешком фыркает Оруол, заметив, как повеселел вдруг Эрис. — Давай, переодевайся уже и идём. Я так состариться успею, прежде чем ты соизволишь выйти из этой проклятой комнаты.              — Но я ведь сказал…             — Да-да, — закатывает глаза Оруол. — Но когда я тебя слушал, Эрис, — улыбается ему парень, сверкнув белыми зубами. — Да и могу я разве пропустить столь важный день твоей жизни? Если вдруг Тарра тебе откажет. Я хочу быть первым, кто это увидит, — продолжает скалиться Оруол, наблюдая за тем, как впопыхах Эрис переодевается.              — А я хочу, чтобы Тарра согласилась, — вмешивается Делайла, подходя ближе. — И вообще, Эрис, даже не думай возвращаться без неё, — скрещивает девушка руки на груди, стараясь нахмурить брови, дабы показаться серьёзнее, стоило обоим братьям к ней повернуться. — Не хочу тебя видеть без неё. Мне нужна подруга!       Переглянувшись с Оруолом, Эрис хмыкает, пытаясь подавить смешенную улыбку. Теперь он, кажется, яснее понимает, почему Оруол выбрал именно эту девушку. Она чем-то похожа на его мать. А если приглядеться по-лучше, то Эрису она способна напомнить Тарру, если бы ту не сковывали правила поведения, коим её обучили. И сейчас, несмотря на все те правила, которым обучали и его, Эрис готов от всего отступиться, понимая, что они и вправду лишь мешают ему жить.