Ангелы никогда не спят

      Азирафель устроился поудобней, насколько умел. Он чудеснул кровать всего неделю назад, предварительно прошерстив всевозможную литературу на этот счет, включая то, что он называл электронными изданиями. Оказалось, что даже такой простой предмет полон тонкостей. Иного нельзя ожидать от людей. Они усложняют простое и упрощают сложное. Но разве это беда? Кровати у них выходят на славу.       Хлóпок никак не хотел нагреваться людским способом, и Азирафель приложил усилие для этого. Затем, недовольный ручным взбиванием, сделал подушки мягче. Чудом уплотнил и затемнил шторы: оттенок шел вразрез с его вкусами, но светло-бежевый совсем не защищал комнату от навязчивых лучей. С каких пор лондонское солнце позволяет себе такие пакости?       Ох. Отчего он тянет кота за хвост?       В конце концов он закрыл глаза, сделал глубокий вдох и расслабил мышцы — уже не чудом, а по-человечески. Ему было не в новинку часами находиться в одном положении: глядя на звездное небо, волнение океана, актеров на сцене. Но засыпание испытывало его терпение. Он вычитал, что люди в среднем засыпают за семь минут — семь! Даже этот срок казался слишком большим, но в первые несколько попыток у него не вышло совсем, а последняя — удачная — заняла не меньше двух часов. Дело практики, да?       Было что-то пугающее в том, чтобы оставаться наедине с собой с закрытыми глазами. Не потому, что он уязвим в этот момент: этот страх свойственен лишь смертным существам. Было что-то ещë. Что-то, возможно, страшнее смерти.       В то же время идея сна казалась Азирафелю очаровательной. Чудны дела Еë: чтобы жить, людям нужно погрузиться в состояние, похожее на смерть, чтобы упорядочить воспоминания — на время забыть всë, даже себя, и чтобы увидеть свою судьбу — закрыть глаза.       Парадоксальными оказались и советы о мыслях перед сном. На форумах предлагали поменьше думать о цели, отвлечься на что-нибудь простое и приятное. Например, составить план на завтра. Азирафель не собирался так скоро просыпаться. Но нужно ведь хотя бы предположить, чем он займется после эксперимента.       Он позвонит Кроули, выждет трель автоответчика, наговорит глупостей, перечитает «Возмездие Селены» в компании бутылки Шатонëф-дю-Пап... И будет ждать. Столько, сколько потребуется. Зная Кроули — не больше недели. Зная Азирафеля — не меньше месяца. Но если и это ничего не исправит? Право, стоило быть деликатней. Осторожней. Глупый ангел. Ладно, ладно, если ожидания окажется недостаточно, он... Что? Пойдет просить прощения на коленях? Что ж, он бы и это сделал, если бы это могло подействовать. Но нет, Кроули не такой. Перед Азирафелем живо предстал образ демона:       "Как ты мог? Разве то, что ты сделал, не предательство? Я доверился тебе. Ты был моим лучшим другом. И теперь я узнаю, что ты видишь меня так. Кто ты после этого? Кто мы после этого?"       Кругом возвышался лес. Кроули снял очки, и его глаза наполнились слезами, голос сорвался. Между ними зияли десять футов пустоты. Им было страшно.

* * *

      Бешеный ветер трепал волосы, сыпал песок в лицо, царапал и кусал. Буря началась на третий день пути. Будто на Кроули и без того не свалилась куча неприятностей. Через пятнадцать минут он бросил попытки превозмогания и обратился. Ползти оказалось предсказуемо быстрее и приятнее. Место звало его. Он не боялся заблудиться.       Это не было необходимо — по крайней мере, физически. Он мог идти куда угодно. Он мог идти сколь угодно быстро. Он мог поехать. И все же выбрал ползти, как в старые добрые времена, туда, где бывал только раз. Движение всегда помогало успокоиться. В дороге лучше думалось, а при желании и легче игнорировалось.       Он думал обо всëм, что случилось совсем недавно, будто это было в прошлой жизни. Твердил себе: это действительно прошлое. Когда он вернется, все изменится. Как? Черт побери, как-то. Но всë было идеально, и он не хотел изменений, даже если бы они подразумевали, что рука ангела — с Еë одобрения — окажется в его руке. Он давно не просил Еë одобрения, он ничего не просил, кроме как оставить его в покое. Как много времени он потерял, сомневаясь, избегая и отрицая, чтобы узнать, что они всегда — с самого начала — обязаны были встретиться и быть вместе? И сколько еще времени он потеряет в попытках противиться замыслу? Несмешная шутка.       Его всегда тошнило от правил. Особенно от запретов. Сны. Судьбы. Яблоки. Вопросы. Но и эту тошноту, это отвращение в него вложили. Всë, чтобы через шесть тысяч лет он оказался здесь.       На седьмой день он увидел его. Камень, на котором сидел Иисус, когда они встретились. Заметенный песком, он почти не изменился столько веков спустя.       Буря постепенно стихала и, когда Кроули приблизился, уже напоминала всего лишь разыгравшийся ветер. Демон обратился в привычную форму, потратил минуту на то, чтобы как следует отряхнуться, и нерешительно протянул руку к камню. Он оказался холодным на ощупь, словно жара не имела над ним власти. Кроули поморщился. Как же Она любит создавать себе любимчиков. Воспоминания о встрече с главным из них вновь показались яркими и живыми, словно и секунды не прошло.       "Мне самому превратить камень в хлеб? Ты забыл дома свои искусительные инструменты?"       В отличие от Неë, у Иисуса было настоящее человеческое чувство юмора. Кроули ценил это. За месяц они почти подружились. Но Кроули мучило смутное беспокойство. Однажды он спросил: "Скажи, Сын Божий, что за видения навещают тебя по ночам?" Иисус же ответил: "Я вижу не то, что другие люди. Вижу я мир, и города, и страны, и животных, и людей — всех: что есть, и что будут. Вижу и учеников своих, и брата. Вижу небесный престол и ангелов."       Кроули тогда только хмыкнул. Неужели этому человеку, как и демонам, не суждено найти любовь? Но Иисус улыбнулся и, словно прочитав мысли, добавил: "Это и есть любовь."       Когда Иисуса казнили, Кроули старался не смотреть в его сторону. Они не вмешивались. Так было надо. Знал ли Иисус, какова его судьба на самом деле? И если знал, то почему не сказал, что так будет? Неужели в этом есть хоть капля смысла?       Азирафель был напуган и подавлен. Но Кроули... Кроули едва сдерживал слëзы. "Это и есть любовь." Жестоко. И совсем не смешно.       Обвив камень кольцами, утомленный змий провалился в сон.