Всё, что мир может предложить

Хрустящий, пахнущий крахмалом, белоснежный воротник рубашки неприятно сдавливал шею. Изящным движением запустив палец за край для того, чтобы слегка ослабить его, Астарион почувствовал, что кожа под волосами покрылась слоем противного, липкого пота, какой происходил исключительно от волнения. Одежда была свежая, и Астарион был ею недоволен — полотно холодного белоснежного цвета вместо слегка тёплого цвета слоновой кости выглядело дёшево и отталкивающе; серебряный шейный платок тоже отдавал дешёвым блеском. Благородная, тёмно-серая ткань камзола была хороша, но у портного не было времени перешивать его в плечах, поэтому под плечи просто подшили подкладки, что выглядело гротескно. Гезрас уловил его движение. Взгляд карих глаз был серьёзен, костюм, с трудом подобранный по длине, сидел на нём в чём-то получше, чем на Астарионе, в чём-то похуже. Крой, на самом деле, был не так важен, особенно учитывая то, что Астарион знал, что в подкладку их камзолов зашита взрывчатка. Шейный платок, закрывающий переводчик Оранж о’Войс 15, выглядел нелепо. У Гезраса был тип лица и телосложения, обладателям которого следовало запретить ношение шейных платков на законодательной основе. — Не бойся, — проговорил он, — слышишь? Ни хрена не бойся. Астарион повернулся к нему и осторожным, предельно интимным движением развязал проклятый шейный платок. Задержал руки на лацканах пиджака. Улыбнулся уголком губ. — Я не умею, — ответил он, — вряд ли я дожил до встречи с тобой, если бы не боялся. — До этого вечера ты был на той стороне, где это можно, бояться. Теперь, без Касадора, бояться нельзя. Без Касадора. Теперь, без Касадора. Это до сих пор не укладывалось в голове, особенно теперь, когда Гезрас сказал это вслух. — Тебя не смущает? — спросил Астарион, взглядом указывая на переводчик, — что он выглядит, как ошейник. — Нет, — Гезрас отрицательно дёрнул губой, будто большой кот обнажив клык, как всегда это делал, — ты думаешь, так лучше? Астарион окинул его взглядом. Десятки лет в замке Касадора. Всегда обращаться к лорду «Повелитель» или «Отец». Не сметь ослушаться приказа. Не трактовать прямые приказы вольно. Строжайшие протоколы туалета, этикета, каждый разговор похож на изощрённую пытку, будто ты рыбак на утлой дырявой ладье, пытающийся проплыть через коралловые рифы в шторм. На светских раутах всегда демонстрировать своё подчинённое положение. Ни на секунду не позволить никому усомниться в том, что лорд Зарр и правда твой повелитель. Теперь, без Касадора… — Да, — утвердительно кивнул Астарион, — так будет лучше. Теперь пойдём. Он заплатил извозчику, уже пару минут стоявшему на обочине у входа в «Гвоздику и Розмарин» и лёгким движением спрыгнул из пролётки на тротуар. Гезрас последовал за ним. Проходя через привычные двери, по коридору, в котором намеренно не было зеркал, мимо изысканных гобеленов, Астарион испытывал странное чувство неузнавания. Он знал, куда ведёт каждая из запертых служебных дверей в этом заведении, знал, что означают все маленькие шифры — клиент, остановившийся перед портретом дамы с гусем на входе хочет, чтобы девушка или парень пошли за ним, но скрытно. Клиент, осматривающий вазон с гвоздиками и розмарином, не просто смотрит на цветы — ему нужна личная встреча с мадам Гвоздичкой. Каждый напиток в карте напитков мог означать пожелание клиента, а мог и не означать; Астарион знал местные шифры, потайные ходы и совсем потайные. Воспоминания пропитывали каждую ступеньку, каждую деревянную панель, каждый столбик ограждения на галерее над главным залом — и всё равно он испытывал диссонанс. Дело было не в том, что главный зал был сегодня пуст, за исключением троих гостей и незнакомого бармена. Он сразу понял, что это не бармен Гвоздички — недостаточно вышколен; наливать напитки явно не его основная работа, это человек Флеминга. Нет-нет, дело было, конечно, не в этом. Закрытые мероприятия не были редкостью в их с Гвоздичкой заведении. Астарион не узнавал себя. Торговец шёлком Броцелиус, мёртвые души, «Гвоздика и Розмарин», маленькие махинации с недвижимостью здесь и небольшие подтасовки выплат там… Всё это было мелко и, по сути, не принадлежало Астариону, как не принадлежит сыну благородного дома подаренная отцом породистая лошадь, как не принадлежит ему служанка, которую он зажимает за конюшнями, как не принадлежит всё, чем он бахвалится перед своими дурацкими друзьями на попойках в модных заведениях. Да, Отец, конечно, Отец, — говорил этот жалкий сын благородного дома. Да, Повелитель, конечно, Повелитель, — говорил Астарион. Обычно отец благородного дома умирал мирно, в кровати, окружённый детьми, любившими его примерно в той же степени, в какой Астарион любил Касадора. Иногда, впрочем, сыну надоедало ждать, и смерть отца благородного дома была другой, куда более жестокой, а благородный дом вслед за этим обычно приходил к процветанию. Для того, чтобы убить дракона, нужно было стать драконом, кем-то сильнее, умнее, амбициознее. Астарион остановился в главном зале «Гвоздики и Розмарина» и окинул взглядом тех, кто в нём собрался. Это были волки…нет, хуже, это были вечно голодные, натасканные на людей псы. Псы не должны были почувствовать страх, и поэтому внутри Астариона не стало больше страха. В его камзол была зашита взрывчатка. — Добрый вечер, дамы и господа, — сказал он приятным, уверенным голосом, безо всякого жеманства, — доктор Роули. Госпожа Госкинг. И, конечно же, господин Флеминг. Невероятно польщён тем, что вы соблаговолили почтить меня своей компанией в этот вечер. Роули, юрист фамилии Дуринболд, которой принадлежали практически все овцы и шерстяные мануфактуры в регионе, был единственным в комнате, кто смотрел на него. Все остальные смотрели на Флеминга. Невысокий, смуглокожий и быстроглазый человек, он сидел в кресле чуть поодаль от юристов, и смотрел на Гезраса. В отличие от Гезраса, он не производил никакого впечатления опасности — его скорее можно было принять за многодетного южанина, из той породы, что не могли и секунды усидеть на месте и постоянно травили анекдоты. Флеминг казался таким же безобидным, как виноградная лоза, таким же добродушным, как маленький вертлявый терьер. Оставалось только задаваться вопросом, скольких людей эта маска свела в могилу. — О, я и сам хотел пригласить вас в гости, господин Анкунин, — весело сказал он, — но после того, как мои посыльные целых два раза с вами разминулись, я решил, что довольно мне уже лениться, и пришло время самому нанести вам визит. С доктором Роули мы, конечно, уже знакомы, с госпожой Госкинг познакомились только что, но вы не представили нам своего спутника, господин Анкунин! С кем имею честь? — Гезрас из Лейды, — глухо отозвался Гезрас из-за плеча Астариона, и в голосе его была какая-то странная, безразличная темнота, — просто турист. — И как вы находите Побережье Мечей, господин Гезрас? — светски поинтересовался Флеминг. — Великолепный климат. Хорошее вино. Процветающая экономика. Отличное место для того, чтобы выйти на пенсию. — В случае, если это моё негостеприимство вынудило вас задуматься о выходе на пенсию, хочу принести свои сердечные извинения. — Ни в коем случае. Просто боюсь, мой билет в эти края был в один конец. Господин Анкунин любезно предложил мне свою компанию в этой нелепой ситуации, а потом, когда появилась возможность достать обратный билет, оказалось, что мы оба уже и не видим в этом нужды. — Очаровательно, — в выражении лица Флеминга впервые появилось раздражение, и он глянул на часы, — но время — деньги, господа. — У джентльмена всегда есть время для того, чтобы пропустить стаканчик, не находите, господин Флеминг? — изысканно вздёрнув подбородок, улыбнулся Астарион, — к тому же, хороший напиток способствует хорошей беседе. Он прошёл к барной стойке, за которой стоял в ожидании точно-не-гвоздичкин бармен. Теперь все собравшиеся смотрели на него. Это показалось Астариону добрым знаком. — Бокал крови, пожалуйста, — заказал он так же обыденно, как если бы заказывал виски, — как, у вас нет крови? Так попросите, чёрт возьми, повара принести с кухни. Бармен вопросительно посмотрел на Флеминга. Тот кивнул. Бармен удалился. Воспользовавшись его отсутствием, Астарион перегнулся за барную стойку, достал бутылку виски и плеснул немного в стакан. — О времена, о нравы, — сокрушённо вздохнул он, — ведь все собравшиеся в этой комнате знают, что лорд Касадор Зарр вампир, а я — вампирское отродье. Я, Астарион Анкунин, прожил во Вратах без малого двести пятьдесят лет, и всегда обожал этот город. Врата всегда открыты новому, Врата принимают всех — эльфов и людей, тифлингов и вампиров, принцев и нищих, контрабандистов и честных купцов, — лишь бы у них были деньги для того, чтобы платить налоги, и лишь бы они соблюдали закон. И этот подход неизменно приводил нас, граждан вольного города, к процветанию. Астарион выставил стакан виски перед собой, поболтал напиток из стороны в сторону, приготовился было выпить, но вдруг будто бы передумал. Цокнул языком и поднял глаза на публику. — Вот этот виски. Винокурня Карладдих под Ороготом, в Больших Пустошах. Но ячмень для него выращивают здесь, на землях Зарра. Впрочем, в последнее время малую часть — последние двадцать лет, как юристу лорда, мне приходилось оформлять соглашения, по которым земли сдаются в аренду, или безвозвратно продаются бес знает, кому. Последняя сделка, прежде чем я был похищен? Кусок земли в Ривингтоне отдан под съём для увеселительных мероприятий. До этого он и вовсе просто простаивал. А я ещё помню времена, когда там была алхимическая мастерская по изготовлению пигментов и красок. Такое может существовать только в портовом городе, куда стекаются суда со всех концов света, привозят ингредиенты. Я вернулся во Врата пару дней назад, и что я слышу со всех углов? Вечный вой о том, что город заполонили беженцы. Беженцы? Когда это Врата стали бояться беженцев? Врата всегда сжирали беженцев, облизывались и просили ещё! Мы давали им работу, превращали их в граждан, превращали их в себя. — Пока мы ждали вас, господин Анкунин, — с нажимом прервал его Роули, — я ознакомил господина Флеминга с вашим бизнес-планом. Астарион глянул на Флеминга. В глазах его снова вспыхнули весёлые искорки, как будто всё происходящее было детской шуткой. — Но, признаюсь, я не понял, зачем мне это, господин Анкунин, — насмешливо отметил он. — Как? — притворно удивился Астарион, — вы не понимаете, зачем вам пакет акций в компании, которая реструктурирует собственность Зарра, чтобы она наконец-то начала приносить прибыль? Вероятно, Иеремия, вы недостаточно ясно донесли свою мысль. Это очень, очень большая прибыль. — Очень рад за вас, — пожал плечами Флеминг, — меня, конечно, удивляет, что лорд Зарр решил вдруг реструктурировать свою недвижимость и предприятия, но, знаете ли, дела великих. Должно быть, он весьма рад, что его управляющий, наконец, нашёлся, цел и невредим. — Каким образом вы смогли убедить Касадора пойти на…этот проект? — подала голос Госкинг, — простите меня за мою прямоту, но он что, настолько счастлив, что вы вернулись, что внезапно снова обрёл разум? Астарион выдержал паузу. — О, — сказал он, — к сожалению, разум, Касадор, боюсь, уже никогда не обретёт. Но я знаю, как сделать так, чтобы он его окончательно потерял. Флеминг поднялся с места. Разочарованное лицо его выражало нетерпение. Он считал, что потратил время зря. Всё рассыпАлось. — Послушайте, Анкунин, — сказал он раздражённо, — благословляю ваш союз с Зарром, желаю коммерческих успехов и всё такое прочее. Но вы что-то перепутали. Я не работаю на Зарра. Я работаю на Энвера Горташа. Не вижу, какой интерес вы и ваши прожекты можете представлять для Энвера Горташа, так что давайте сюда астральную призму и дело с концом. Астарион сглотнул. Гезрас молчал; Астарион не смел посмотреть на него, он не смел посмотреть вообще ни на что — нельзя было разрывать контакта с Флемингом, который в эту секунду зацепился за него взглядом своих весёлых глаз, похожих на маленьких чёрных жучков. — Около семи тысяч вампирских отродий, — сказал он не своим голосом, — под вашим безоговорочным контролем. И вы также имеете полный контроль над лордом Зарром. К этому, разумеется, уже озвученный процент в корпорации Дуринболд — Нуртаммас — Гутмер — Зарр. Всё это в обмен на то, что призму вы получите через неделю. — Три дня, — отрубил Флеминг. — Пять, и я расскажу вам все детали. Флеминг тяжело вздохнул, сел обратно в кресло и сложил руки на животе. — Что ж, рассказывайте, — согласился он.

***

— Госпожа велела никого не принимать. Молоденький мальчик-слуга был очаровательно тонок и хрупок — запястья, как тончайший фарфор, волосы волнистые и светлые, почти белые. Кончики волос мальчик по новой моде подкрашивал небесно-голубым. Глядя на него, Астарион ощутил мимолётный укол сожаления — на контрасте с этим свежим цветком становилось очевидно, что сам он уже давно не настолько юн и прекрасен. Гвоздичка любила их такими — молодыми, нетронутыми, похожими на хрупкие весенние цветы. Этого мальчика он не помнил. Должно быть, новенький. — Мы с господами уже закончили, — сказал Астарион, — я принёс госпоже настойку розмарина. Мальчик посмотрел на него с непониманием. — Но госпожа никого не принимает, — виновато настаивал он, явно пребывая в ужасе перед гостем. В ужасе перед ним, перед Астарионом! Как забавно меняется мир. Впрочем, для того, чтобы слуги Гвоздички не знали, что такое «настойка розмарина», мир должен был измениться и вправду значительно. Астарион вздохнул. — Скажи госпоже, что пришёл Астарион Анкунин. На будущее, если кто-то говорит, что принёс ей настойку розмарина, это значит, что я или мой посыльный желаем сообщить ей ценную информацию. Мальчик заизвинялся и исчез. Не прошло и минуты, как он появился снова, и очень почтительно открыл дверь. Астарион входил в салон с видом завоевателя, вернувшегося домой с триумфом. Обстановка была ему знакома настолько, что он порой видел её во снах. Вот диванчики с гнутыми ножками, вот роскошные гардины и ширмы, разделяющие пространство, вот шкафы с винами, виски и ликёрами. Всё было точно таким же, как и прежде, таким же, каким Астарион видел это тысячу раз. Воспоминания нахлынули на него, как прибой — и тут же откатились обратно, разбившись о мимолётное ощущение неправильности. Что-то здесь было немного не так. С первого взгляда казалось, что Мадам Гвоздичка выглядела всё так же безупречно — шоколадного цвета волосы, тёмные глаза, бордовые, идеально очерченные губы. Фарфоровая статуэтка. Совершенство. Она сидела за письменным столом красного дерева и что-то читала — книга отложена в сторону, когда он вошёл. Что-то было не так. — Душа моя, — сказал Астарион, приближаясь к ней, — ты не поверишь, что мне довелось пережить за последнюю пару месяцев. Гвоздичка не двигалась с места. — О, — мурлыкнула она, — это, наверняка, увлекательнейшая история. Умираю от нетерпения, чтобы её услышать. Он знал Гвоздичку — она бы встала с места, она бы дала ему поцеловать себе руку, затем они бы сели на диванчик. Он обязательно должен был прочитать отрывок из Гамлета, она обязательно должна была предложить ему напиток, каждый из которых означал что-то своё. — А как я хотел бы услышать твою! — с энтузиазмом воскликнул Астарион, присаживаясь на диванчик, — или что же, хочешь для начала открыть бутылочку амнского десертного? — С удовольствием, — с неожиданно хищной улыбкой сказала мадам Гвоздичка и встала из-за стола. В эту же секунду Астариона охватил ужас. Он видел боль в глазах Гвоздички, когда она встала на изуродованные пыткой, изогнутые под неправильными углами ноги, и двинулась к винному шкафу. Он знал единственную силу, которая могла заставить человека делать подобное, единственную силу, которой было плевать на раны и на переломы, плевать на крики боли и на слёзы — эта сила не позволяла крикам боли вырываться из груди. Она не могла, впрочем, высушить слёзы. Слёзы сдерживала сама Гвоздичка. Она никогда не позволила бы ему увидеть себя слабой. Он смотрел на то, как она достаёт из винного шкафа бутылку амнского десертного, которого там никогда не бывало — до теперешнего момента, — как поворачивается к нему, наливая золотисто-бурую жидкость в бокал. — Я найду тебя, мой щеночек, — сказал лорд Касадор Зарр, — я очень скоро тебя найду. Ужас захлестнул его до самого горла. Каким идиотом он был, и как же это было страшно! На секунду ему показалось, что Касадор уже схватил его, что всё кончено — триумф от достигнутого только что соглашения с Флемингом истаял, как дым, как сон, как воспоминание о детской игре. В следующую секунду ему захотелось убить Гвоздичку — он знал, как убить её так, чтобы она не смогла восстановиться, как прекратить её мучения. Но ведь он собирался освободить её? Ведь если всё пойдёт, как надо… — Выпей со мной вина, Астарион, — сказал Касадор, — я знал, что в конечном итоге мне не придётся тебя даже искать. Ты сам придёшь ко мне, правда? Как послушный мальчик. Целых двести лет ты был таким несносным мальчишкой… Но у нас с тобой ведь всегда был наш маленький секрет, правда, щеночек? На самом деле тебе нравилось. О да, тебе нравилось… — Твоей власти нет надо мной, — звонко, выговаривая каждое слово, сказал Астарион, глядя ему (ей?) в глаза. — О, но мы же оба знаем, что это неправда. Она всегда там. Там, глубоко. И ммм, как тебе нравилось, когда я её туда загонял! Это было так глупо и так противно — стоять в этом салоне, слушать эти речи обезумевшего извращенца, смотреть на изуродованное тело собственной подруги. Он стоял, прикованный к месту, и не мог уйти — как обычно, всё и правда снова вернулось на круги своя. Астарион почувствовал, как отключается — просто не слышать, просто думать о чём-то своём, — и как раз в эту секунду осознание выдернуло его из этого состояния, как рыбак выдёргивает рыбину на воздух. — А что я, собственно, тут стою? — вполголоса пробормотал Астарион, и добавил, уже громче: — Пойду-ка, займусь делом. Возможно, Касадор пытался сказать что-то ещё, но Астарион не слышал. Он закрыл за собой дверь в салон, кивнул мальчику-слуге и пошёл прочь по коридору. У свободного гражданина Врат всегда полно дел.