Всё, что мир может предложить

В следующий раз Астарион увидел Убийцу на широком мосту — тот стоял, глядя на пустынную улицу, по которой предутренний морской бриз нёс обрывки газет, промасленной обёрточной бумаги и прочего мусора, в тот редкий час, когда последние горожане уже легли спать, а первые ещё не проснулись. В огромном незнакомом городе было изумительно тихо — разве что кричал где-то порой пьяный и заливалась в ответ потревоженная собака; небо над городом в этот час оставалось совсем тёмным, и ночные звёзды уже начинали меркнуть, а утренние ещё и не думали загораться. Астарион брёл по улице сытый и непривычным образом опустошённый, будто бы с него содрали всю кожу и вывернули наизнанку. Ненависть к Убийце и гнев на него ушли отчего-то сразу же, как только он поел — мужик, отошедший по малой нужде в переулок недалеко от злополучной гостиницы «Черёмушка» скорее всего даже остался после этого жив. Жив остался и подвыпивший студент, что упорно пытался узнать у Астариона дорогу — настолько упорно, что тот решил перекусить ещё и оставить бедолагу отдыхать у ближайшего забора. Возможно дело было в том, что после студента Астарион теперь был слегка пьян. То, что происходило в его голове после этих разговоров с Убийцей, больше всего напоминало переполох в курятнике, в который запустили петарду. Порядочную часть своей жизни Астарион считал себя абсолютно безжалостным к себе; он полагал себя чудовищем, что способно продолжать как ни в чём не бывало цепляться за жизнь и даже выгрызать у этой жизни некое подобие счастья, не оглядываясь на моральность совершаемых действий. Кто бы смог жить после того, как смотрел, как его руки убивают Винсента? Кто бы смог жить после того, как точно так же убил всю свою семью? Десятки лет анализа и самоубеждения говорили, что это, конечно же, был не он. Не его воля водила этими руками, это всё был, конечно же, Касадор. Но тело — тело всегда говорило иначе. Тело говорило: это ты убил их всех, это ты спал со всеми этими людьми, это ты избивал и ты насиловал, и тебя насиловали. Порой спорить с этим становилось невозможно, и тогда Астарион был безжалостен к телу. Нет, он не причинил бы себе физической боли. Физическая боль ничего не меняла. Он просто делал вид, что тела не существует, как мать-пропойца отмахивается от собственного голодного ребёнка. Ему не хотелось этого признавать, но Убийца был безжалостен совершенно иным образом. Убийца был честен с ним — так, как Астариону было неуютно быть честным с собой, и таким образом выражал своё к нему уважение. Гвоздичка тоже уважала его — но в их отношениях не было ни грамма честности. Вероятно, Касадор до сих пор не тронул её именно поэтому, а не благодаря их хитроумной системе шифрования, придуманной от скуки и желания получить хотя бы иллюзию контроля. Убийца стоял ровно на середине моста, опершись на перила, и смотрел вниз, в сторону моря, строго на запад. Астарион прошёл по брусчатке и встал рядом. Убийца никак не отреагировал — он ждал. — Мне нужно было проветриться, — сказал Астарион, — и поесть. Я не ел с той ночи у Рафаила. Не знал… — Мне не нужно было так давить, — оборвал его Убийца, — ты знаешь, я был уверен, что ты специально показываешь мне эти жуткие картинки. — О, я бы показал тебе больше, — Астарион ядовито скривил губы, — если бы имел хоть какой-то контроль над этим процессом. Они оба знали, что он иронизировал. Убийца улыбнулся. — Ты зовёшь меня Убийцей, — сказал он. — Тебя это раздражает? — Нет, — Убийца пожал плечами, — с чего бы? Я действительно убиваю людей, и именно так, как ты себе это представляешь. И знаешь, что самое главное в моей работе? — Просвети меня. — Самое главное — это беседа с заказчиком. На самом деле, мне лет двадцать не приходилось никого убивать. Когда появился сын, я брал заказы для того, чтобы научить его. В остальном мне платили деньги за то, чтобы я с кем-то поговорил. — Звучит, будто бы ты потерял хватку. Убийца добродушно усмехнулся. — Может, так и есть. Но им хватало. В любом случае, берясь за заказ, я всегда узнавал, не только что это за человек, но и почему он должен умереть. Как ты понимаешь, от этого напрямую зависит, как его нужно убивать. Есть убийства, которые нужно совершить с особой жестокостью, есть те, о которых никто даже и не должен узнать, что это были убийства. Убийство министра арбалетным болтом в лоб в его личном кабинете или на людной улице — это два очень разных послания. Убийство, выглядящее, как несчастный случай — ещё одно. И заказчик должен чётко представлять, что он будет делать с каждым, какую комбинацию разыгрывать дальше. Например, хочешь ли ты владеть всем тем, чем владеет Касадор? — Да, — не задумываясь, ответил Астарион, — потому что всё это и без того моё. — Потому что ты ведёшь бухгалтерский учёт? — в глазах Убийцы проскочили шальные кошачьи искорки, — а у него есть родственники? Астарион помолчал. Родственники у Касадора были. В ту же секунду он понял — он абсолютно всерьёз обсуждает убийство Касадора с тем, кто это убийство вполне способен осуществить — с его помощью. Эта мысль вдруг показалась абсолютно дикой — настолько же дикой, как тот факт, что совсем скоро настанет рассвет, а он может этого совершенно не бояться. Как тот факт, что если он простоит на этом мосту ещё около часа, то увидит море при свете дня — он совершенно не помнил моря из своей юности до обращения, так что можно было считать, что это он увидит первый раз в жизни. Это было невозможным. Невероятным. Ещё более невероятным, чем вся эта ситуация с мозгоедами, чародеями, артефактами и даже Энвером Горташем. Он вдруг рывком повернулся к Убийце и посмотрел ему в глаза. — Послушай, — сказал Астарион, — я абсолютно пьян. — Я вижу, — засмеялся Убийца, — чего ты хочешь? — Я хочу перестать думать обо всём этом. Сейчас. Он не стал дожидаться ответа — просто плавным, уверенным и очень быстрым движением прижался грудью к чужой груди, притянул к себе, схватившись за плечо, и поцеловал. Убийца был взрослый мальчик — Астарион не почувствовал никакого удивления или неуверенности, никакого промедления, прежде чем это первое прикосновение превратилось в полный внутреннего огня поцелуй. Он был на добрую голову ниже Убийцы и если бы тот хоть немного растерялся, начало стало бы слегка неловким. Чужая рука уверенно легла ему на спину; сам он зарылся пальцами в чужие жёсткие волосы и другой рукой скользнул под лацкан ультрамаринового шерстяного дублета, что носил Убийца. Почему-то от него всё ещё пахло кровью, будто бы она навсегда впиталась в зачарованную ткань; запах крови смешивался с дымом и чем-то ещё неуловимо свежим, изысканным, нежным даже. Апельсиновый цвет, — понял Астарион, прежде, чем они наконец оторвались друг от друга. Убийца не отводил взгляда — и это Астариону тоже нравилось, и так же нравились ему шельмовские искорки на дне карих глаз, казалось бы, совершенно не подходящие возрасту и тем испытаниям, что выпали на долю их обладателя. — Дьявол, не в «Черёмушку» же идти, — фыркнул Астарион и улыбнулся. — Я видел по пути приличное место, — сказал Убийца и от лёгкой хрипоты, что прорезалась в его голосе, у Астариона пробежали по позвоночнику мурашки. Они не сказали друг другу ни слова по пути до приличного места — им оказалась гостиница «Королевский Лис», где на входе, несмотря на ранний час, стоял усатый швейцар, а в холле тысячи огней отражались в поверхностях полированного дерева и латуни. В лице вышколенного работника на стойке регистрации не дрогнул ни один мускул, когда Астарион едва не дрожащим от нетерпения голосом называл имя очередного жителя своей деревни мёртвых душ и подписывал банковский чек. Стоявшая за той же стойкой девушка откровенно улыбалась — дружелюбно и немножечко хитро, с пониманием и небольшой щепоткой зависти. Когда Убийца поцеловал его на улице, Астарион подумал, что сейчас его будут просто страстно и качественно драть — что его полностью устроило бы. В конце концов, это сделало бы Убийце приятно, а ему позволило бы достичь своей цели и ни о чём не думать. К тому же, сам Астарион умел получать удовольствие практически в любой ситуации, связанной с сексом, если ему при этом давали свободу воли — умение совершенно не удивительное в его возрасте. Со своей стороны он делать не собирался решительно ничего. Он ошибался. Как оказалось, Убийца действительно любил секс. Кончив в первый раз, Астарион забылся настолько, что всерьёз впился клыками в чужую трапециевидную мышцу — кровь стекала по коже, скапливаясь в ямке от ключицы, размазывалась по подбородку и пачкала белоснежные простыни, пока его била крупная дрожь и перед глазами не было ничего, кроме ослепительной темноты, а под руками — ничего, кроме тела, в которое хотелось вжиматься всем собой. Убийца мягко отодвинул его; уже слегка пришедший в себя Астарион наблюдал за тем, как Убийца привычным движением крепко прижал ранку, останавливая кровотечение, и аккуратно вытер кровь лежавшим рядом полотенцем. — В следующий раз придётся выбирать, — сказал он. — Что выбирать? — Если укусишь, то кончить не дам. — Твою мать, Убийца, — прохрипел Астарион, — твою мать. В эти полчаса перерыва у него мелькнула мысль, что всё это просто очередная вариация игр в подчинение. Астарион попытался было её продлить в размышления о том, простираются ли амбиции Убийцы по доминированию и подчинению за пределы постели, но быстро себя одёрнул. Какая, к дьяволу, разница? Он бы всё равно не смог отказаться от того, что происходило сейчас. К концу следующего часа, когда солнце острыми ножами било в тоненькую щёлку между тяжёлых бархатных штор гостиницы «Королевский Лис», он жалко, на грани слёз, пищал — от переполняющих всю его сущность похоти и желания разрядки, и от биения пульса, такого живого и желанного, прямо под языком, которого касалось запястье Убийцы. Он знал — стоит клыкам хотя бы поцарапать кожу, и сводящие с ума, накатывающие огненными всполохами движения, то быстрые и резкие, то медленные и полные нежности, тут же прекратятся. Он должен был сдержаться. Он не должен был укусить — за эту ночь Астарион хорошо усвоил, что слово своё Убийца держит. Когда внутри не осталось уже даже этого жалкого, неприличного, абсолютно щенячьего писка, Астарион, наконец, кончил — это чувство было таким же сильным, как если бы с него разом содрали всю кожу и изнутри, и снаружи. Во всём мире не было абсолютно ничего — не было гостиницы, не было Убийцы, не было моря и всего этого города, и даже самого мира не было — оставалось только это чувство, и оно заполняло собой всё, как смертоносный солнечный свет. Впоследствии он не смог бы сказать наверняка, заснул ли в тот момент или попросту потерял сознание, но это было ему безразлично. Важно было только то, что он и правда прекратил думать обо всём.

***

Проснулся Астарион на закате — шторы какого-то неопределяемо-тёмного цвета были раздёрнуты и розовый свет ложился на простыни и на изумрудного цвета ковёр. Убийца сидел на подушке спиной к нему, у самого окна, огромного, аркой от пола до потолка, собранного из многих стёклышек поменьше. Пахло какой-то едой и вином — Убийца ел и смотрел с высоты на город. Как ни странно, после вчерашнего тело у Астариона не болело, да и вообще голова была изумительно лёгкой. Он лежал, будто хитро спрятавшийся кот, довольный тем, что он всех видит, а его никто, и разглядывал своего любовника. Несколько небольших царапин на спине и руках, синяк на бедре. Укус на трапеции воспалился — это было некрасиво, нехорошо. Астарион не любил некрасивое. Убийца отставил бутылку вина, из которой пил абсолютно по-бандитски, из горла, и слегка обернулся. Воспалённая кожа натянулась — пусть вспомнит вчерашнюю ночь, — он потянулся за ошейником-переводчиком и застегнул его на шее. Затем, не сказав ни слова, повернулся обратно к залитому закатным солнцем городу — бесстрастно, будто древний бог, смотрящий на мир с небес. Астарион по-кошачьи потянулся. Встал с постели, подошёл и сел рядом — минуя уборную, как был. Ему нравилось, что от него до сих пор пахло сексом, и нравилось напоминать Убийце о том, что между ними было — о чём бы сейчас ни пошёл разговор. Он сел рядом, тоже глядя на то, как солнце заходит над городом, и гадал, совершит ли Убийца ошибку, решив, что теперь может владеть им в любой момент? Попытается ли прикоснуться, провести пальцами по коже, поцеловать? — Ты слишком громко думаешь, — улыбнулся Убийца, — нам нужно что-то с этим делать. Астарион был уязвлён. Губы его поджались и он приготовился было сказать что-то в той же мере гадкое, но гораздо более изящное, но Убийца снова оказался быстрее. — У меня была очень близкая подруга. Чародейка. Она умела читать мысли и вечно мне это говорила. Теперь я, кажется, её понимаю. — Так ты слышал, о чём я только что думал, или нет? — голос Астариона был почти обиженным. Убийца засмеялся и отвёл глаза. — Нет, — сказал он, — но слышал пару раз, пока ты спал. Не волнуйся, я выходил прогуляться и купить еды — мне хочется смотреть на всё это ещё меньше, чем тебе хочется показывать. Хочешь вина? — Забавно, — мурлыкнул Астарион, принимая из его рук бутылку, — мне казалось, я довольно качественно ни о чём не думал. — Возможно. Но теперь, увы, настал час расплаты. Астарион ухмыльнулся и так же по-бандитски отпил вина из горла. — Что, думаешь, я теперь стану ублажать тебя за то, что ты дал мне кончить? Веришь в равноценный обмен? — За кого ты меня принимаешь? За влюблённого идиота? — Мне показалось, у тебя хороший вкус. Убийца пожал плечами. — Достаточно, для того, чтобы понимать, с кем я сплю и зачем. Астарион отвернулся. Теперь они оба снова смотрели на город — багровый, будто кто-то искупал его в крови. — Ценная способность, — сказал он, наконец, и передал бутылку обратно. — Я понимаю, тебе нужно было отдохнуть, — Убийца всё смотрел на последние лучи заходящего солнца, — нам обоим нужно было. Но теперь давай, расскажи мне про Касадора. Почему ты решил, что он должен умереть? Ага, так вот к чему было это всё. — Потому что он психопат, — холодно ответил Астарион. — Возможно, — Убийца пожал плечами, — да, у него определённо есть тяга к жестокости. Но из того, что я увидел, эта жестокость всегда была мотивированной, а значит, предсказуемой. И ты научился с этим жить. На самом деле, Астарион, я восхищён. Он окрысился, показав в смешке вампирские клыки. — Что ж, спасибо. — Я понимаю, что ситуация, в которой мы оказались, несколько нестандартна, — всё так же бесстрастно продолжал Убийца, — но я уверен, что ты понимаешь, что вот это и есть свобода. Возможно, обычно в ней нет мозгоедов и дьявола, но ты улавливаешь суть. Ты хочешь власти, все твои мысли пропитаны этим желанием — значит, ты хочешь играть на том уровне, что и Касадор. Но ты уверен, что действительно к этому готов? «Ты к этому не готов,» — говорил Убийца. Астарион подавил волну негодования, что поднялась было внутри. Нужно было сохранять спокойствие. — Не уверен, — сквозь зубы выплюнул он, — но к тому, чтобы стать вампирским отродьем я тоже не был готов. Касадор должен умереть, потому что я получил свободу и теперь уже её не отдам. Знаешь ли, слишком дорогой подарок судьбы, чтобы им разбрасываться. — Я могу тебя понять. — Нет, — отрезал Астарион, — не можешь. Ты выбиваешь это из меня, ну так подавись. Да, жизнь была не так уж и плоха, когда он сожрал во мне всё человеческое окончательно. Да, я наслаждался жизнью простого бухгалтера одного из Лордов и всей властью, из неё вытекающей. Да, мне всегда было мало, да, я всегда хотел большего, но хорошо, опять-таки, подавись, спишем это на простую блажь и жадность. Только вот потом, около тридцати лет назад, случилось это. Он повернулся к Убийце спиной, показывая то, что до вчерашнего дня не мог видеть никто — и что он сам не видел до сих пор. Были две вещи, что Астарион хотел увидеть больше всего на свете — своё лицо и этот шрам. Теперь хотя бы второе было близко к осуществлению. Взгляд Убийцы на спине был странно осязаем. Астариону даже показалось, что у него зачесалось под лопаткой. — Да, я, конечно, заметил это вчера. Так это Касадор? Он вдруг почувствовал, как с души скатился камень. Почему-то часть его до конца не верила, что Убийца увидит шрам. Эта часть настолько привыкла к незнанию и беспомощности, что готова была списать вчерашнего мальчишку со счетов, как галлюцинацию от недостатка еды и сна. — Представь себе, — голос его дрогнул, — в течение одной прекрасной недели он позвал каждого из нас к себе и вырезал на спине вот это. Очень аккуратно. Это не была простая пытка, это было что-то, что он задумал. Где-то за год до этого Касадор начал…как тебе сказать, сдавать. Был постоянно недоволен, будто в какой-то депрессии, не спал целыми днями, ел больше, чем обычно. — И что же это такое? Астарион картинно всплеснул руками и повернулся к нему — забавно, он до сих пор был абсолютно голый. — А понятия не имею! — сказал он. — То есть, за тридцать лет… — Убийца нахмурился. — Я притворюсь, что ты сейчас не предположил, что за тридцать лет я так ни у кого и не спросил, что это такое, — взгляд Астариона на секунду сделался строг, только чтобы смениться прежним дурашливым отчаянием, — хотя это абсолютная правда! А знаешь, почему не спросил? Потому что эта штуковина была зачарована и никто её не видел. — А что после этого Касадор? — А вот Касадор после этого изменился, — Астарион кивнул, — поверь мне, не в лучшую сторону. В обществе вёл себя так, будто бы у него есть какой-то козырь в рукаве, хоть и совсем забросил дела, а часть недвижимости и вовсе продал твоему любимцу Горташу, и ещё кое-кому по мелочи. Стал почитывать, если культурно, то оккультную литературу, а если как есть — то всякую бесовщину. Постоянно нёс откровенную чушь про господство над миром, в чём ранее замечен не был. Почему-то стал вести учёт всех, кого мы приводили к нему на ужин и записывать о них всякие данные. Ввёл график, по которому каждый из нас должен был приводить кого-то каждый день, по числу дней недели. Короче говоря, ко всем своим прошлым грехам, за которые мне, несомненно, приятно бы было отомстить, нынешний Касадор абсолютно, полностью безумен. Он явно пытается свести всё, что имеет, всё, что мы строили добрую сотню лет, в тартарары. Он становится слаб, Убийца, а что происходит с лордом, который становится слаб? — Его сжирают другие лорды. — Именно. Только вот сожрав его, другие лорды увидят, что он вампир, а все мы его отродья. А я до сих пор даже понятия не имею, что за картинки он на мне нарисовал. Убийца задумчиво сгорбился и подпёр ладонью подбородок, глядя на шрамы. В комнате было уже почти темно. Астарион отставил бутылку вина и встал, обернул вокруг бёдер лежавший на кресле у журнального столика плед. Освещение в номере «Королевского Лиса» было представлено в виде пары свечей, выполнявших, очевидно, декоративную роль, а также в виде нескольких светильников. Астарион терпеть не мог дорогие магические светильники. Во-первых, свет от них был неживым — не создавал танцующие тени, как свет свечей и масляных ламп. Во-вторых, замшелая балдурская аристократия, в кругу которой он вращался, считала так же, поэтому когда Астарион случайно оказывался в более современных домах, то, как правило, понятия не имел, как включается свет. Если же в таком доме были кнопки, то они, как правило, больше пугали — кто знает, после нажатия станет светло или заорёт сигнализация? Убийца, напротив, похоже, проникся магическими технологиями в целом и своим О’Войсом в частности, и безо всяких проблем подключил его прошлой ночью к местной сети, не выпуская из руки члена. Это немного раздражало. В любом случае, в «Королевском Лисе» кнопок не было. Астарион беспомощно обошёл комнату, поджигая декоративные свечи, будто огоньки надежды. — Ммм, не знаю. Включи свет? — сказал он, чувствуя себя полным идиотом. В комнате зажглись приятные, атмосферные, маленькие светильнички — они испускали мягкое оранжевое сияние и располагались в хорошо продуманных местах — по сторонам от изголовья кровати, у основания кресел, на стенах в прихожей. — А, так вот как это делается, — отметил Убийца. — Чёрт знает, как это делается, — проворчал Астарион, — включи парадный свет! Огромный светильник засиял перламутровым светом, таким ярким, что казалось, в нём зажглась тысяча свечей, как в парадном канделябре на балу. Они оба поморщились от того, насколько стало светло. — Выключи парадный свет, — поспешно приказал Убийца, — мне вполне хватит и такого. Астарион вполоборота присел на обитый атласом диванчик и изящно повернул шею. — Ну, что же ты думаешь, душа моя? — спросил он иронично-кокетливым тоном, — Касадор и правда должен умереть, или это всё глупая блажь и жажда мести его красивой, изнывающей от скуки игрушки? — Похоже, Касадору действительно пора умереть, — Убийца просто пожал плечами, — судя по этим письменам, в противном случае это всё может очень скверно закончиться. — Ты что, понимаешь, что там написано? — нетерпение Астариона было настолько сильным, что он на секунду даже отбросил свой томный маскарад. — Нет, я не понимаю даже то, что написано на бутылке с вином. Но вот это очень похоже на те письмена, что показывал нам Рафаил. По спине Астариона, и без того всегда холодной, пробежал совсем уж лёд. — Так что же ты сидишь, родной? Нарисуй меня, как одну из своих амнских девчонок! Убийца рассмеялся и пошёл искать в ящиках письменного стола что-нибудь, на чём можно было рисовать, и что-нибудь, чем можно бы было эту затею осуществить. Астариону же было не до смеха — он продолжал сидеть в идиотской томной позе, время от времени отпуская комментарии, просто ради того, чтобы шутить в ситуации, что его ужасала. Убийца рисовал целую вечность, скрупулёзно перерисовывая каждый знак. Астарион не подгонял его, изо всех сил стараясь в то же время втолковать себе, что лишние полчаса не сделают в его ситуации погоды, что тридцать лет невежества абсолютное ничто по сравнению с тридцатью минутами — но когда Убийца протянул ему листок, Астарион выхватил его так резко, что едва не порвал. По мере того, как он смотрел на рисунок, внутри начинала разгораться ярость — на этот раз на себя. Письмена и правда напоминали демонический язык, которого Астарион не знал — круговое письмо, заострённые углы букв, длинные хвосты, напоминающие ножи или стрелы. Он злился на себя — чего он ждал, с таким нетерпением подгоняя эти чёртовы тридцать минут, пока Убийца перерисовывал эти знаки? Неужели он предполагал, что сумеет расшифровать то, что там написано, разгадать загадку, что жила в его плоти тридцать лет, за какие-то полчаса? Сейчас он понимал, что даже если бы рядом с ним оказался какой-нибудь тифлинг, что умел читать на демоническом, то вряд ли ему помог бы даже прямой перевод. Это был план Касадора — более того, последний план старого Касадора, не имевшего никакого отношения к параноидальному психопату, что жил в замке Зарров сейчас и по какой-то нелепой воле небес всё ещё носил то же имя. — Ты понимаешь не больше моего, — Убийца просто констатировал факт. За время от момента, когда Астарион впервые взглянул на письмена, вырезанные в его собственной коже, до момента, когда Убийца сказал эту неприглядную правду, ярость внутри успела найти свой исток и стать им — переродилась в ту ослепительную волю к жизни, что рассекала реальность, как нож, и двигала Астариона всё дальше и дальше по этой дороге, через ужасающие поступки и саморазрушение. — О, не сомневайся, радость моя, — сказал он, — я пойму. А пока я пытаюсь это понять, твоей задачей будет обеспечить нашу, скажем так, ментальную безопасность. Убийца посмотрел на него ожидающе. Астариону показалось, что в глазах его промелькнула искорка интереса, будто он услышал, наконец, что-то, чего ожидал. — К рассвету на регистрационной стойке этой гостиницы будет два адреса, — продолжил Астарион, облизнув губы, — один тот, по которому ты в случае необходимости сможешь меня найти, второй — тот, по которому тебя смогу найти я. Сомневаюсь, что в наших интересах продолжать взаимно нарушать ментальную неприкосновенность друг друга. В конце концов, за это предусмотрена статья уголовного кодекса, а я очень, очень не люблю нарушать закон. — Интересные законы, — отметил Убийца. — Это вызывает сложности? — Отнюдь. Интересно работать в реалиях, где подобное уголовно наказуемо. — Хорошо. В таком случае тебя ждёт масса удивительных открытий. Убийца откинулся на спинке кресла. — Финансовая сторона вопроса? Если в этом возникнет потребность. Вопрос был почти скучающим — таким, чтобы становилось понятно, что его задаёт человек, обычно не обращающий внимания на такие мелочи, как пара десятков тысяч. — Полностью на мне, — быстро заверил его Астарион, — как на будущем владельце имения Зарров. Убийца позволил себе снисходительно улыбнуться. Астарион слегка разочарованно вздохнул. — Если ирония моя настолько непрозрачна, — продолжил он мягким, кошачьим голосом, — то я просто хочу принести свои извинения. У нас было тяжёлое начало. Я хочу, чтобы ты знал, что со мной можно работать и что я способен соблюдать приличия. Это Убийца не комментировал — просто кивнул. — Остаётся, впрочем, проблема мозгоеда… — Я сомневаюсь, что он потревожит нас в ближайшее время, — Убийца сказал это тоном, который странным образом внушал доверие. — Хорошо. В таком случае, я был бы очень благодарен, если бы ты меня сейчас оставил. — Разумеется. Убийца встал, оделся, промокнув ещё раз раненую шею полотенцем, и вышел, оставив за собой едва уловимый запах крови, дыма и апельсинового цвета. Астарион какое-то время просто сидел на своём диванчике, по пояс голый и всё ещё не принявший ванну, и смотрел в пространство перед собой, ожидая, пока уляжется внутри тревога и не оставляющий его в присутствии Убийцы страх того, что он сыграл недостаточно изящно. Затем он взял со столика листок с демоническими письменами и стал смотреть на загадочные символы, что с каждой секундой казались всё более и более устрашающими. В конце концов, это было куда продуктивнее.