Всё, что мир может предложить

Живых гоблинов Астарион наблюдал редко и очень издалека. Те, кого он видел вблизи, как правило, были уже очень мёртвыми — их отстреливали касадоровы крестьяне в имениях, за попытки краж всего, что плохо лежало, от скотины до дырявых вёдер. Орки — вот орков он видел куда чаще. Орки работали на стройках и в порту. Что ж, эти орки совершенно точно были трудоустроены в другой сфере, а гоблины не показывали никаких признаков смерти, кроме, разве что, абсолютно жуткого запаха. Они не просто не были мертвы — на вкус Астариона, все они были просто возмутительно живы. Следовало признать, это причиняло некоторые неудобства. Благодаря непродолжительному (и смертоносному) знакомству с парой рыцарей, следовавших по пути в сторону перевала, теперь они с Убийцей были верхом. Несмотря на это, направленные на них и на их коней арбалеты говорили сами за себя. Неизвестно, о чём думал Убийца, так лихо давеча расправившийся с шайкой бандитов — теперь он пребывал в каком-то странном, меланхоличном настроении, будто совсем перестал понимать, что происходит и где он находится, а главное — потерял к этому всякий интерес. Выждав с десяток секунд, в течение которых из кустов появлялись всё новые и новые разбойники, Астарион понял, что лихой расправы над неприятелями не предвидится, и решать проблему придётся путём старых добрых переговоров. Из ряда взявшего их в кольцо сброда выступила гоблинша в сопровождении ещё двоих вояк — все трое в ржавых кольчугах, с покрытыми зазубринами мечами и нечёсаными жёсткими волосами, гадкие донельзя и воняющие, как сотня нужников рядом со скотомогильником. По гоблинше, впрочем, сразу было ясно, что она здесь за главную — в отличие от рядовых вояк, шлем у неё был по размеру, а на груди висел какой-то дикий знак отличия из костей и перьев. — Друидские шпионы? — поинтересовалась она. Астарион начал было что-то припоминать. Действительно, он же уже который месяц читал в газетах о каком-то культе Абсолют, привлекающем в свои ряды всякое отребье. Культ занимался, в основном, тем, что мелко терроризировал деревни и дороги на последнем отрезке торгового пути ближе к устью Чионтар. Далее произошёл любопытнейший инцидент. Астарион почувствовал, как червь в голове соединяется с червём в голове гоблинши, как он прощупывает пространство — все объекты в нём были одновременно близко и далеко. Каким-то удивительным, инстинктивным образом было ясно, что расстояния, как такового, не существует в этом мысленном пространстве, есть только воля, и мера того, насколько эта воля сильна. Так, он знал наверняка, что в отряде ещё, как минимум, пятеро заражены иллитидскими личинками, и что они не погибают значительно дольше семи дней, отпущенных им с Убийцей советом друидов. Мимолётное чувство гоблинши — озадаченность, затем узнавание и испуг, и — ужас, затмевающий всё ужас. Он постарался протянуть это чувство вперёд, достигая разумов других заражённых. Откуда-то ему было ясно, как это сделать — почему-то это казалось таким же естественным, как двигать рукой или дышать. Астарион ощущал всем собой — они трепетали перед ним. Разум, сгибающий волю, каблук сапога, упирающийся в затылок и прижимающий лицо к холодному полу. Дрессировка, за которой каждый становится послушным механизмом, меньше, чем животным. «НА КОЛЕНИ,» — скомандовал Астарион, и голос его гремел в их маленьких, суетливых, трепещущих перед его величием разумах, словно гром. Он пил это чувство, как свежую кровь из подставленной под клыки податливой шеи, и точно так же оно пульсировало наслаждением, что отдавалось даже в костях, и точно так же он понимал, что никогда не сможет насытиться. Потом это прекратилось. Астарион открыл глаза. Отряд стоял перед ними на коленях — раболепно, замерев в полном повиновении. Командиршу, на которую пришёлся основной удар, мелко потряхивало. — Господа Верные, — дрожащим голосом проговорила она, — господа Верные, виноваты… Нас не предупреждали… — Встань. Голос Астариона был холоден, как осколок льда, безжалостен, как меч палача. Он резал, как бритва, распарывающая мягкую плоть. Гоблинша встала. Выпрямилась, собирая по крупицам командирское достоинство. Астарион почувствовал в ней готовность умереть, готовность встретить гнев вышестоящего офицера. Встретить его, Астариона, гнев. — Имя, — сухо бросил он. — Гренда Смелая, господин Верный. — По чьему приказу находитесь здесь? Гоблинша замялась. Взгляд её так и бегал из стороны в сторону, будто паникующая мышь. — Верховной жрицы Минтары приказ, — сказала она. Астарион сощурился. — Надо полагать, собираете разведданные? — Ну да, разведываем всякое, — невпопад ответила гоблинша, — Минтара нам сказала, значит, коробку такую искать. — Артефакт, — услужливо пришёл на помощь её товарищ орк. — А лошадь полусожранная в кустах у дороги — это, надо полагать, тоже артефакт для госпожи Минтары? Или, может быть, для друидских шпионов? Гренда непонимающе заозиралась по сторонам — зато в глазах пары орков появился настоящий ужас. Ага, похоже, Астарион, сам на то не рассчитывая, попал в точку. — Это не мы! — гоблинша принялась торопливо оправдываться, — это, наверное, гноллы! — С кем имею честь? Астарион повернулся. Этот голос был совсем другой — твёрдый, насмешливый и бесхитростный, как взрезающий плоть клинок. Женщина, которой он принадлежал, поначалу показалась ему совсем юной девочкой. Фиалковые, широко распахнутые глаза, брови правильной формы, сдвинутые слегка и придающие лицу выражение, будто у задумчивого щенка. Нежные белые локоны, спускающиеся на правильной формы лицо с круглым подбородком, чистая, нетронутая морщинами кожа, цветом точно дымчатый топаз. Юная наследница высокого дома дроу — таких, одетых в фамильные церемониальные доспехи только из-за того, что такова была традиция, Астарион повидал немало на своём веку. Она повернулась к свету и слегка подняла голову — и он понял, что доспехи не были церемониальными. На губах её постоянно держалась полуулыбка, то с намёком на надменность, то просто на жестокость — и глаза её показались вдруг острыми, как сталь, а лицо высеченным из серого камня. — Верховная жрица Минтара, — Астарион спешился и почтительно кивнул, — Фабиан Ракоци, к вашим услугам. Слава Абсолют! Дроу кивнула в ответ — едва заметное движение гордого подбородка, утвердительно полуприкрытые глаза. — А ваш спутник? — Как, вы не слышали? — Астарион покосился на Убийцу, всё ещё сидевшего верхом, и перешёл на драматичный шёпот, — насчёт того, что вы не были осведомлены о нашем прибытии у меня есть догадки, я видел тела посыльных по пути сюда. Наверняка дело рук друидов!.. Но слухи о Верном Печати должны были достичь вас куда раньше. Лёгкое движение руки. Она колебалась, причём сильно — не заглотила наживку. — Верный Печати, значит? — Минтара прищурилась и лицо её от этого сделалось осязаемо злым, как ощущение металла на коже, настолько холодного, что он оставлял ожог. — Абсолют пожаловала Верному Печати величайший дар. Теперь через него говорит лишь Её Голос. В этот момент абсолютно не участвовавший до сих пор в происходящем Убийца, наконец, соскочил с коня. Поток ментальной связи вошёл в Минтару, как выпущенный с пяти метров арбалетный болт входит в свиную тушу. Астарион всем своим существом почувствовал — Убийца узнал Минтару, а та, в свою очередь, узнала его, хоть только что и готова была поклясться, что никогда в жизни не видела этого эльфа. Она была растеряна и потянулась к нему в неясном порыве, приоткрыла своё сознание навстречу чужому, будто утренний, начинающий распускаться цветок. Минтара лежала в своей постели и жизнь её была чёрной, голодной спиралью, и лезвия выступали из стен, и отрывали куски кожи, если она не спускалась всё ниже и ниже, туда, откуда точно не было выхода — но туда, где был единственный путь вперёд. Она знала, что её используют, и знала, что с каждым витком кровавой спирали, с каждой военной операцией, с каждой захлебнувшейся собственной кровью глоткой, время, отпущенное ей, всё тает. Не в её характере было прекращать идти вперёд. Не в её характере было позволить служащим Абсолют идиотам воткнуть нож ей в спину — глупцы, они и вправду в это верили, состязались с ней за это «почётное» место у хозяйских ног, за честь быть использованными, за честь быть полезными силе, которой нужна была только кровь и плоть. В конце концов, и её кровь тоже. Это было неминуемо. Астарион увидел вспышку — три ужасных фигуры во тьме, таких зловещих, что даже мысль о них вызывала физическую боль. «Нет, — закричало всё её существо, — нельзя думать о них!» — и вся она в этот момент была чистым ужасом пополам с ненавистью. В следующем видении Минтара горела на костре — истекающая кровью, распятая, и все они — её теперешние союзники, кто ещё был жив, — смотрели на неё, и ликовали. Убийца отпустил её — точнее, теперь он почти её не держал. Астарион слишком хорошо себя контролировал и знал, что лицо его осталось бесстрастным — но внутри чувствовал абсолютную опустошённость, и страх позорной мышью скрёбся на границе сознания. То, что сделал Убийца с Минтарой было куда хуже, чем то, что делал с ним Касадор. Касадор мог сделать что угодно с его телом. Мог изрезать это тело, морить его голодом, заставить избивать себя. Астарион же всегда знал — он не был телом. Тело было просто инструментом, просто сосудом. Настоящий Астарион был одновременно внутри и вне этой фарфоровой оболочки. Её можно было разбить, растоптать, стереть в кровавый порошок — это не имело значения, это не имело отношения к тому, что было Астарионом, потому что он не был телом, он был разумом. Убийца только что вывернул эту женщину наизнанку и она стояла перед ним будто голая, униженная, презренная, как на ладони, и гадкий, безжалостный свет освещал её. Её бойцы, это нелепое, разношёрстное, необразованное отребье, смотрели на неё в ожидании. Они чувствовали, что что-то происходит, но не могли понять, что именно. — Дар твой действительно велик, Верный, — сказала Минтара сухим голосом, отчаянно звонким под сенью южного соснового леса, — слава Абсолют! Лицо её было будто отлито из стали, глаза не изменили цепкого своего выражения, и закованная в доспех спина осталась по-дворянски пряма. В это молниеносное мгновение Астарион был в неё влюблён. — Господа, — продолжила верховная жрица, глядя, конечно же, только на Убийцу, — почту за честь проводить вас в лагерь. — Нет необходимости, — отрезал Астарион, — мы должны были остановиться у вас только для того, чтобы пополнить запасы продовольствия. Если вы окажете нам содействие, верховная жрица, то мы предпочли бы продолжить наш путь в Эльтурель. — Чей же приказ заставляет вас так спешить? Другие верховные жрецы были бы счастливы прикоснуться к мудрости и дару Верного Печати. Нет, Астарион всё ещё был в неё влюблён. Эта женщина не теряла хватки — она знала, что что-то тут нечисто, и не собиралась отступать, пока не узнает, что именно. В то же время, у неё не было абсолютно никаких шансов против него. Если Астарион видел хотя бы малейшую ниточку, за которую мог зацепиться, то он цеплялся, и это всегда было безжалостно. — Приказ Троих, — не моргнув глазом, сказал он. Всё это время Убийца смотрел на неё, не отрываясь, а она смотрела на него. Он сделал шаг навстречу и отрывисто сказал что-то на своём языке. Судя по выражению глаз, Минтара поняла не больше Астариона, и тогда они снова впали в это состояние жутковатого транса, в котором он был на этот раз, очевидно, лишним. После того, как на лице верховной жрицы сменились абсолютно все существующие оттенки эмоций, от ужаса и непонимания до узнавания и даже любви, Убийца просто развернулся и взлетел на коня одним долгим, бесконечно изящным движением, цокнул коню щекой и поехал прочь, оставив Астариона в совершенно идиотской ситуации. Спустя ещё с десяток минут двое богато одетых всадников уже ехали по дороге в Эльтурель, оставив верховную жрицу Минтару и её бестолковых подопечных позади. Солнце светило в спину. Астарион смотрел на чёрно-белую, будто с проседью, гриву своего коня, время от времени поднимая глаза на фигуру Убийцы, двигавшуюся на два корпуса впереди, и думал. Ему просто необходимо было сейчас подумать — в первую очередь для того, чтобы не сойти с ума. Кем был Убийца? Он не говорил ни на одном из известных Астариону или хоть кому-то в друидской роще языков — или делал вид, что не говорил. Астарион склонялся к первому варианту; Убийца, вообще говоря, казался абсолютно беспомощным в отношении местного быта и культуры, что особенно было заметно вчера, после крушения. Одежда его тоже не принадлежала ни к одному из местных фасонов, хоть материал и был привычен — тёмно-синяя шерсть высочайшего качества, атлас и шёлк, отлично выделанная кожа, платиновая и стальная фурнитура. В принципе, не было чем-то неслыханным, чтобы в Фаэруне появлялись пришельцы с других планов мироздания. Астарион склонялся к этому предположению. Мало ли, где иллитиды собирали свои жертвы. Несмотря на своё незавидное положение, Убийца был опасен. Перед лицом паники, которой так легко поддавались их вчерашние собратья по несчастью, он оставался абсолютно спокоен. Возможно, конечно, это спокойствие было связано с тем, что он только что сделал с Минтарой. Да, только что Астарион сам поставил на колени гоблинский отряд. Это были гоблины, почти неразумный, дикарский народ, это не считалось. Но никто, никогда больше не должен был поставить на колени Астариона. К тому же, похоже, предречённая друидами скорая и мучительная смерть откладывалась — как, впрочем, многое из того, что друиды имели обыкновение предрекать всем, кто не разделял их жизненные ценности. Семь дней или дольше, но если Убийца попытается сделать с ним то же, что сделал с Минтарой — Убийца умрёт. Астарион подогнал своего коня. — Радость моя, — он весело окликнул своего спутника, — а не будете ли вы так любезны, чтобы просветить меня, что это вы сделали с Минтарой? Астарион руками изобразил длинные волосы и женскую грудь, затем — выражение крайнего ужаса на лице — и пронаблюдал, как с лица Убийцы сползает улыбка и заменяется выражением какой-то неясной тоски. — Прошу прощения, — Астарион прижал к груди руку и слегка склонил голову в извиняющемся жесте, — но, боюсь, нам необходимо достичь полного взаимопонимания в подобных вопросах. Он почувствовал, как Убийца устанавливает с ним ментальный контакт и поначалу запаниковал — вдруг и в него сейчас выпустят в упор этот жуткий арбалетный болт, вдруг и его сейчас попытаются вывернуть наизнанку? Впрочем, Астарион знал, что он это переживёт. Спустя двести лет он точно знал, что может пережить абсолютно всё, что угодно. Если Убийца сделает с ним то же самое, что с Минтарой, то Астарион переживёт. А вот Убийца потом — нет. Но ничего подобного не произошло. Это прикосновение было неуверенным, будто бы Убийца ослеп и пытался наощупь ориентироваться в ставшей вдруг враждебной собственной спальне. Воспоминание смазывалось, теряло границы — всё это происходило давно, очень давно, ещё когда Убийца был очень молод, но Астарион понял сразу же, как только увидел это всплывшее из глубин памяти лицо. То же самое лицо, мягкое и хрупкое в один момент, острое и жестокое, как нож, в другой. Кривая улыбка тонких губ рассекает мягкость, будто смертельное ранение; вот она лежит в постели, маленькая, хрупкая, дышащая легко и быстро, как кошка. Вот она же стоит перед легионами, закованными в золотую броню, и воины салютуют во славу её. Вот в душном, вонючем военном шатре дорожки наркотика прямо поверх географических карт; вот она дьявольски хохочет, вот захлёбывается собственной кровью пленник. Внутри Убийцы оглушительная, разрывающая грудь боль. Не единоразовая, не боль от раны — постоянная, нестихающая, преследующая. Вокруг них обоих скручивается чёрная, голодная спираль, которую нужно кормить убийствами, топить в чужой крови, с которой невозможно свернуть — только идти вперед, затягивая её на шее, как петлю. Они знали, что их используют, знали, что концом этой спирали будет смерть. Она, стоящая перед этими легионами — просто марионетка. Он — ещё меньше, чем марионетка. У этой женщины была светлая кожа, пшеничного цвета волосы и карие глаза, но Астарион знал — это была Минтара. Может, её звали иначе, но эти две женщины были одним и тем же. — Лира, — коротко и отчетливо проговорил Убийца, придерживая коня. — Лира, — повторил Астарион, — Лира? — он качнул головой, подбородком указывая себе за спину, на лагерь гоблинов, оставленный позади. Вопрос был излишним — он увидел достаточно, чтобы уловить связь, но Убийца прикрыл глаза, коротко кивнул, соглашаясь, и отвернулся обратно к дороге. Скорее всего, он когда-то любил эту женщину, Лиру. Астарион коротко взглянул на молчащего Убийцу. Да, наверняка любил. Закатный свет рыжими пятнами лёг на дорогу, исполосовал чужое лицо, и Убийца, впервые с момента их знакомства, показался ему действительно старым. Астарион ещё вчера заметил и серебристую, лёгкую еще паутину седины в медных волосах, и тонкие линии морщин у углов узкого рта и тёмных глаз, но до этого Убийца казался ему просто не ребенком и не юнцом, а тем, кто успел увидеть мир и понять, как он работает. До этого он не казался отягощенным временем — теперь Астарион мог с лёгкостью поверить, что Убийца прожил и сто лет, и двести. Они продолжали путь в молчании.

***

— Да, та ещё выдалась неделька, — промурлыкала бархатисто мадам Гвоздичка и отпила ещё немного вина из бокала. Она всегда пила Полночную Звезду — вино, которое пьют исключительно за его цену. Сладкое, не очень глубокое, но чистое, как по нотам — Полночная Звезда так и осталась среди привычек мадам Гвоздички, даже в уединении её личного салона, даже наедине с Астарионом. В её присутствии он позволял себе вольности — например, специально для него она всегда держала бутылку Эльверквиста с западных виноградников. Эльверквист называли закупоренным солнцем; любимый винтаж Астариона пах южными землями, впитавшими солнце, сладко-горькими лимонами, вулканическим пеплом и йодом, и был настолько лёгок, насколько вообще может быть лёгким красное вино. На людях он, конечно же, пил какую-нибудь сухую, будто нож, и от этого скучную Арабеллу, или что-то из подобного же белого — элегантное, простое, изящное; быть может, не слишком дорогое. Зачастую это только подчёркивало его вкус перед теми, кто в вине разбирался, а не просто заказывал ящиками статусную Полночную Звезду, чтобы пустить пыль в глаза, организуя очередной приём. Мадам Гвоздичка не позволяла себе вольностей, касающихся собственного образа, никогда. Даже в присутствии «драгоценного Астариона». Астарион откинулся на подушках и посмотрел на неё. Мадам Гвоздичка была идеальна, как всегда — тёмные волосы цвета шоколада, такие же тёмные глаза, бордовые губы (он ни разу не видел, чтобы они были какого-то другого оттенка), фарфоровая, такая же, как у него, кожа, такие же аккуратные острые ушки. Она поставила бокал на столик красного дерева. Это обычно означало, что начинается серьёзный разговор. — Но я пришла для того, чтобы предупредить тебя, драгоценный Астарион. — Предупредить о чём, душа моя? — Думаю, ты уже догадался, что не умрёшь через неделю, — сказала она, и глубокие, похожие на чёрные вишни, глаза сузились, — но времени у нас не так уж и много. Астарион вдруг понял, что спит. Да, действительно — как только они с Убийцей разбили лагерь, Астарион рухнул спать, как подкошенный, и Убийца, похоже, тут же последовал его примеру. Они даже не разводили костёр — вся эта ментальная магия оказалась делом невероятно выматывающим, да и недостаток дневного сна начинал сказываться. Только вот сон казался невероятно реальным. Будто бы сказанное и сделанное в нём действительно имело значение. — Об этом я и правда догадался, — медленно сказал Астарион, — душа моя, я всегда ценил твою заботу, и я польщён, что она простирается настолько далеко. Похоже, мы ушли за пределы «Гвоздики и Розмарина»? Мадам Гвоздичка улыбнулась, встала, фривольно продемонстрировав полоску белоснежной кожи в разрезе чёрного домашнего платья, подхватила бокал со столика и подсела к Астариону. Он ощутил запах её духов — Эссенция 55, аромат такой же прославленный, как пресловутая Полночная Звезда. Шестерёнки в голове судорожно щёлкали. Вот, похоже, и цена его новообретённой свободы от Касадора. Червя невозможно было почувствовать, как смертельную опухоль, но сейчас кто-то виртуозно копался в его голове, вычислив одну из числа немногих людей, кому он доверял. Более того, мерзавец издевался, контролируя её тело так же, как его собственное контролировал Касадор. Астарион на всякий случай мысленно попрощался с Гвоздичкой — тот факт, что из его воспоминаний выцепили именно её, не мог означать для неё ничего хорошего. Впрочем, Гвоздичка прекрасно знала риски, сотрудничая с Астарионом и регулярно нанимая в своё статусное заведение девушек и молодых людей специально с целью разнообразить меню лорда Зарра. — Ходить под солнцем, — мурлыкнула мадам Гвоздичка, покручивая вино в бокале, — не бояться текущей воды. Не то, чтобы тебе раньше недоставало приглашений, но теперь перед тобой открыты все двери. Лакомый кусок, мой драгоценный. — Если бы я не знал тебя лучше, то мог бы ненароком подумать, что ты мне завидуешь, — Астарион улыбнулся, — но всё это вовсе не так уж и достойно зависти, как могло бы показаться. Знаешь, что больше всего бы сейчас помогло твоему покорному слуге? — Конечно же, — мадам Гвоздичка с пониманием улыбнулась, — как раз для этого случая у меня и припрятана бутылочка амнского. Астарион встал с диванчика и прошёл к книжным полкам — почти не раздумывая, как делал всегда. Всегда, когда мадам Гвоздичка хотела намекнуть, что разговор действительно интересный и не на пять минут, информация пряталась за амнским десертным — которое никто из них не пил, его даже в комнате не было. — Я всегда знала, что у тебя исключительная тяга к жизни, драгоценный Астарион, — мягкая улыбка лучилась радостью, поблескивали темные глаза, — ты не представляешь, как это прекрасно. Я уже сказала, что семь, если быть совсем точной, то в данный момент пять дней — несколько преуменьшенный срок. — Определённо. Например, если примкнуть к культу Абсолют, — беззаботно заметил Астарион, — поговаривают, там зараженные живут куда дольше семи дней без каких-либо шокирующих изменений, которых хотелось бы избежать. — Это лишнее, — поморщился кто-то под гвоздичкиной личиной, — примыкать к культу ради выживания… звенящая пошлость, драгоценный. Как только ты проснёшься, вы обнаружите артефакт — ты и твой попутчик. Сохраните его, он вам необходим. — Становится всё интереснее. Появляются какие-то интригующие подробности и загадочные артефакты. Что же он делает? — Кроме того, что лежит в сумке у молоденькой жрицы? — теперь мерзавец в теле мадам Гвоздички лениво покручивал ножку бокала, в точности, как это делала она, — он даст мне шанс помогать тебе дальше, драгоценный. Я тоже не желаю бесславной смерти ни тебе, ни твоему напарнику. Не переживай, не нужно будет снова искать ваших бывших попутчиков и красть у них — артефакт появится, когда ты проснешься. Твоя задача просто всегда держать его рядом с собой. — Как удобно, — тонко улыбнулся Астарион, — мне льстит твоя забота. Узкое лезвие кинжала, бесшумно вытянутого из ножен на левом боку, коснулось лёгкой черной ткани платья, упёрлось в ребро. — Вот только кто ты такой? Почти сразу на месте невысокой и на вид хрупкой женщины появился худощавый человек в длиннополой мантии. Коротко, по-военному, остриженные волосы, быстрые, льдистые глаза. Боевой маг. — Мои вопросы множатся с каждым мгновением вашего молчания. — Магическая Гильдия Безопасности, — сказал маг, аккуратно отсаживаясь дальше, чтобы лезвие больше не касалось мантии. Астарион не изменил позы, только слегка вытянул руку, легко царапая плотную ткань кончиком кинжала, — моё имя ничего вам не скажет, и я не имею права его вам сообщать. — Я жду ваших объяснений с огромным нетерпением. — Как я уже сказал, проснувшись, вы обнаружите артефакт. Держите его при себе, и я смогу вам помочь. — Что же мне надо сделать, чтобы отблагодарить за такую милость? Астарион изображал глухое, кипучее раздражение — всё, чтобы только не показать, насколько он был напуган на самом деле. — Послушайте, вы, — он процедил сквозь зубы, — имя, которое мне ничего не скажет. Я много лет платил в казну МГБ и догадываюсь, что за эти деньги её работники не рвут цветочки и не снимают котят с деревьев. Меня несколько удивляет тот факт, что вместо того, чтобы предотвращать возмутительный теракт, жертвой которого стал я и ещё несколько ни в чём не повинных лиц, вы эксплуатируете то положение, в котором я нахожусь, и прибегаете к грязному шантажу, ах, простите, шансу мне помочь посредством благосклонно присланного вами артефакта. Вероятнее всего, взамен с моей стороны должны последовать определённые необходимые вам действия, так? Лицо МГБшника было непроницаемым и безэмоциональным в той же степени, в которой непроницаемой и безэмоциональной была скала, или, скажем, кусок древнего льда. — Произошло нападение, господин Анкунин — сказал он, — мы предполагаем, что оно связано с недавно возникшим культом Абсолют, который вы уже встретили. Мы хотим разобраться в том, кто управляет им. — Замечательно, — Астарион закатил глаза, — при чём здесь я, юрист и бухгалтер? Вам нужно помочь гоблинам свести кредит с дебетом? — Вы, — кивнул маг, — вы, вдвоем с вашим… допустим, напарником. Вы ведь уже сработались, не так ли? — С этим безумцем?! Маг улыбнулся и пожал плечами. — Так вот, мы пришлём вам артефакт, который позволит вам прожить значительно дольше, чем пять дней. Нам нужно, чтобы вы и дальше собирали информацию о культе Абсолют и, по возможности, подрывали его деятельность. Видите ли, наличие личинки, которой вы были, к сожалению, заражены, открывает огромное количество возможностей для разведки и диверсионной деятельности. Взамен мы сделаем всё возможное для того, чтобы вы и дальше могли ходить под солнцем и заходить в любую дверь. — При всём уважении, — Астарион посмотрел на него, как на тяжело больного, — вы совершенно безошибочно вычислили меня, как человека, который будет очень мотивирован вам помочь. Но должен заметить, что коммуникация с моим…напарником несколько затруднена. Кроме того, он абсолютно безумен и представляет очевидную опасность для моей жизни. — Нам важно, чтобы вас было двое, — отрезал маг, — вдвоем у вас куда больше шансов. Вы догадываетесь, чем он занимался в прошлой жизни, в жизни до того, как его тоже похитили. Ваши навыки несомненны, но это профессионал, который умеет выживать в любых условиях и совсем недавно брал за свою работу очень и очень много, потому что делал её очень и очень качественно. Почему он так хотел навязать ему в спутники Убийцу? Ответ крутился на границе сознания, и Астарион практически его нащупал, как вдруг МГБшник резко развернулся. — У нас мало времени, — рубанул он, — мне нужно вас покинуть. — Но позвольте… — Быть в чужом сне очень энергозатратно, — быстро сказал маг, — мне пришлось тянуть энергию отовсюду, откуда можно. С вами, господин Анкунин, мы еще встретимся, а пока сохраните артефакт и не разделяйтесь. Тогда есть шанс, что всё сложится благополучно для всех нас.

***

Астарион предпочитал просыпаться сам — таким образом он знал, что сохраняет хотя бы тень собственного достоинства. За две сотни лет жизни с Касадором его не так-то часто будили нежным потряхиванием за плечо, запахом горячего кофе или поцелуем в лоб. Зато внезапная боль? Пожалуйста! Пинок? Ради бога! Могучая, безаппеляционная сила волочёт тебя куда-то ранним вечером, когда солнце-то ещё не успело толком сесть? В некоторые периоды жизни хоть каждый день! По всем этим причинам Астарион не очень удивился, когда проснулся от того, что его швырнули в какую-то канаву, где он пропахал плечом и щекой стену, собрав полный рот песка. Песок удивлял куда больше — откуда бы песку взяться во дворце? Но он был не во дворце, и рядом с ним был не Касадор или кто-то из других отродий. Они с Убийцей сидели у края обрушившейся вниз песчаной кочки, из которой торчали сосновые корни. Вокруг, наверное, должен был шуметь лес, но Астарион слышал только устрашающее тихое гудение, будто какой-то огромный жук завис в воздухе. Прислушавшись, он понял, что это совсем не жук. Так обычно гудели магические конструкты и автоматоны — низко, мехнанически, и на каком-то инстинктивном уровне пугающе. Убийца, привалившийся к песчаному откосу спиной, взвёл арбалет, уперев его в бедро. Он всё ещё был в своей белой рубашке, которую не снял, прежде чем рухнуть спать — белая ткань будто светилась в темноте, рассечённая на две половинки там, где рубашка была расстёгнута. Волнение чувствовалось в каждом движении; да уж, если бы всё было в порядке, вряд ли этот головорез швырнул бы Астариона в канаву и прыгнул в канаву следом, без сапог, но с арбалетом! Убийца быстро вынырнул из укрытия и ещё быстрее выстрелил — казалось, он вообще не прицеливался. Болт тяжело звякнул о металл и упал в песок рядом. Астарион высунулся тоже — только брови показались над кромкой откоса, — и по хребту невольно поползли ледяные мурашки. Над их незатейливым лагерем повис неприятной, слишком многоугольной формы артефакт — на каждой из многочисленных граней высечен светящийся жёлтым светом символ, из каждой вершины торчит внушительный шип, сама конструкция едва ли больше мужского кулака. Всё беспокойство Убийцы стало вдруг предельно ясным — магическая штуковина выглядела как что-то, что прилетело убивать. Из основ техномагической безопасности, которым учили всех, кто имел дело с аукционами, Астарион помнил правило — если не уверен, не трогай, не применяй силу, вызывай бригаду из гильдии боевых магов. Сильные артефакты при неправильной эксплуатации могли взорваться, превратив территорию радиусом до мили в техномагическую зону отчуждения, которую впоследствии пришлось бы разминировать на протяжение нескольких недель. Слабые артефакты при детонации не приводили к последствиям такого масштаба, но всё ещё могли оглушить, оторвать конечности, свести с ума или наслать проклятие. Своим арбалетом Убийца только что нарушил два из трёх пунктов — потрогал сильный артефакт арбалетным болтом метров с семи, очевидно, применив к нему силу. Вызвать бригаду из гильдии боевых магов они сейчас явно не могли. Астарион рухнул на песок лицом вниз и накрыл голову. Почувствовал, как рядом с ним Убийца сделал то же самое. Зловещее техномагическое гудение приблизилось. Астарион знал — пытаться бежать бесполезно, лучшее, что они могли сделать — это прижаться к земле и быть как можно более неподвижными. «Артефакт защитит вас от трансформации, — вдруг сказал чародей в голове, — просто держи его рядом и непоправимого не произойдёт.» Давешний слишком реальный сон начал по кирпичику укладываться в картину мира, вместе с событиями прошедших дней, но угрожающее гудение зловещего светящегося многогранника всё приближалось и кирпичики рассыпались обратно. Наконец, артефакт замер над их головами. Астарион почувствовал, как Убийца задержал дыхание. Будто немного подумав, артефакт вдруг погас и безжизненно, с лёгким звяком плюхнулся в песок как раз между ними. Оба отчего-то остались лежать вместо того, чтобы перекатиться в сторону и сгруппироваться, как завещала памятка боевого мага, которую распространяли на Побережьи Мечей среди всех слоёв населения, начиная с ясельного возраста. Астарион медленно сел и протянул руку к артефакту. Тот был слегка тёплым, но быстро остывал, превращаясь в безобидный полый кусок металла. Кирпичики, наконец, беспрепятственно уложились в становящуюся изо дня в день всё безумнее картину мира. «Вот эта смертоносная хрень — то, что защищает меня и какого-то случайного мужика от превращения в ходячие мозги, кою участь мы должны предотвратить, предоставив МГБ разведданные о функционировании культа Абсолют?» — мысленно спросил Астарион. Он почувствовал себя невероятно глупо — картина мира была явно написана красками на основе галлюциногенных отваров и тяжёлых наркотиков, но в руках у него действительно был древний артефакт, рядом с ним — не говорящий ни на одном из известных языков полубезумный мужик с непростой судьбой и неясной мотивацией, а в голове — личинка червя, проникшая в эту самую голову через глаз. Астарион поморгал. Глаз почему-то был цел. Он решил проигнорировать этот факт. Убийца что-то сказал. Астарион поднял на него глаза. «Ты уверен?» — вопрошало в нём всё, от позы до интонации и выражения лица, когда он глядел на держащие артефакт руки Астариона. Астарион покачал головой и тоже поглядел на собственные руки, сжимающие артефакт. В то время, как Убийца выглядел так, будто бы только что вышел от портного, ни пятнышка, ни пылинки, сам он был похож на того, кто вышел от портного в лес и провёл в этом лесу трое суток без смены белья. Кружевные манжеты совершенно измочалились и стали скорее серыми, чем, как обычно, белоснежными; от воротника слабо несло кровью. Письмена на артефакте были, очевидно, древними — Астарион предположил бы гитьянский, хоть, конечно, и не знал этого языка. Лет десять назад гитьянские мечи и доспехи — точнее, лёгкие подделки под них, — были популярны во Вратах в качестве артефактов, что лорды дарили своим любовницам в пору моды на «экзотических бесстрашных воительниц». Убийца сказал что-то ещё — он явно требовал объяснений. Астарион понимал, в подобной ситуации он тоже требовал бы объяснений. Более того, объяснения эти были у него в голове, но скорее напоминали горячечный бред. После вчерашнего он не хотел снова прибегать к попыткам показать что-то Убийце ментально, да и не смог бы — теперь он понимал со всей очевидностью, что сон с обрядившимся зачем-то в мадам Гвоздичку чародеем был магическим и скорее отнимал силы, чем их прибавлял. Более того, подонок из Гильдии ещё и бессовестно шарился по его разуму, как по буфету в собственной кухне, что выматывало ещё дополнительно, и в итоге после этого сна Астарион чувствовал себя совершенно разбитым, будто бы только что пробежал марш-бросок. Не то, чтобы Астарион, конечно, когда-либо бегал марш-броски, но представлял это себе именно так. — Я не знаю, душа моя, — он легко рассмеялся, и в глазах появились беззаботные искорки, будто они с Убийцей были не у песчаного откоса в богом забытых пустошах Побережья Мечей, а в цветущем саду во Вратах Балдура, — но похоже, наша неминуемая смерть откладывается.