Всё, что мир может предложить

Убийца спал — грудная клетка мерно вздымалась и опадала под простой рубахой, оранжевые отблески и тени от маленького костерка ходили по сосредоточенному сухому лицу, состоявшему будто из одних скул и жестокости. Сейчас он казался чем-то обеспокоенным, но лишь слегка. Ничего общего с той бурей эмоций, что испытывали другие потерпевшие, кого они встретили среди обломков отвратительного, сотканного из дышащей и трепещущей плоти корабля. Астарион не понимал, как Убийца вообще смог уснуть. Его спокойствие было возмутительным. Будто бы ему, в отличие от остальных, не оставалось жить всего каких-то семь дней. Астарион вздрогнул. От одной мысли об этом ему показалось, что внутри головы что-то шевелится. Память живо воскресила ощущение извивающейся плоти, вкручивающейся куда-то за глазное яблоко и вверх, внутрь — пока вдруг движение не прекратилось. Когда-то давно он читал книги по анатомии — в конце концов, нужно было поддерживать уровень образования, — и в них говорилось, что в мозгу нет нервных окончаний, поэтому происходящее внутри невозможно почувствовать. Так люди не чувствовали смертельные опухоли. Или, стало быть, личинки иллитидов. Живые чёртовы личинки, которые убьют их через неделю. Он снова передёрнулся — скорее от отвращения, чем от холода, — и подкинул пару веток в костёр. Да, внутри его головы был теперь червь, но там больше не было Касадора. Смертоносный червь стал если не шансом, то избавлением. Астарион предпочитал думать, что это всё же шанс. Он считал себя оптимистом. Что-то подсказывало ему, что пессимист не пережил бы двухсот лет пыток и подавления воли. В чаще что-то треснуло, в тот же момент — загомонило и захлопало крыльями. Астарион дёрнулся — он не привык к звукам леса и понятия не имел, что там могло трещать и гомонить. Природу Астарион представлял примерно на уровне дворцовых парков. Переулки Врат Балдура, салоны вельмож и полумрак джентльменских клубов были ему куда привычнее. Его спутник рывком вскочил — сна ни в одном глазу, в ладони уже зажат блестящий клинок, такой острый, что край лезвия будто бы расплывается. Вот, пожалуйста, Убийца, во плоти. Сейчас наверняка пройдётся своей кошачьей походкой вокруг лагеря, вглядываясь в темноту так, чтобы темноте сразу стало понятно, кто тут самый опасный эльф в лесу. Не зря же на момент крушения одет он был, среди прочего, в атласную рубашку с платиновыми запонками, которая теперь покоилась на дне реквизированного у друидов паршивого вещевого мешка. Убийца, причём немолодой, да ещё одевающийся так, должен был знать своё дело очень, очень хорошо. Вместо того, чтобы обходить лагерь с изяществом большого хищника, Убийца пристально посмотрел на Астариона. Астарион улыбнулся. Настолько дружелюбно, насколько вообще позволяла эльфская мимика. Чёрт возьми, он лично видел, как Убийца меньше, чем за минуту, в одиночку уничтожил шайку бандитов, решивших обыскать обломки кораблекрушения с низменной целью наживы. Кому-то свернул шеи — просто так, руками, кого-то насадил на их же оружие, кому-то проломил голову кирпичом. Убийце не нужно было оружие для того, чтобы убивать. Он сам был оружием, как безукоризненно работающий механизм. Сколько там было бандитов? Семь? Восемь? В любом случае, сейчас Убийца смотрел на него, и это должна была быть самая, чёрт возьми, дружелюбная улыбка в истории. — Всё спокойно, — сказал Астарион, — можете спать дальше, сударь. Убийца посмотрел на него ещё мгновение, затем глянул в сторону леса и ощутимо успокоился. Даже, чёрт возьми, улыбнулся. Только что он был насторожён, как гнездо растревоженных ос — и вот, снова полнейшее спокойствие. — Вы, должно быть, всё ещё меня не понимаете, — мягким голосом продолжил Астарион, — занятная ситуация выходит, сударь. Мы вполне могли бы встретиться где-нибудь на приёме во Вратах Балдура, а встретились на этом дьявольском корабле. «Не понимаю,» — Убийца произвёл абсолютно недвусмысленный жест и, усмехнувшись, добавил что-то на своём языке. Голос у него был под стать внешности — по-звериному притягательный, то растягивающий гласные, то будто бы низко мурлыкающий, — но Астарион по-прежнему не понимал, что говорил Убийца, а Убийца по-прежнему не понимал, что говорил Астарион. Что ж, он должен был попытаться. Могло же быть, что Убийца забыл слова родной речи из-за сотрясения мозга. Астарион определённо читал о подобном. Впрочем, даже несмотря на то, что этот эльф не говорил ни на чондатарском, ни на одном из многочисленных языков, на которых с ним пытались сегодня поговорить, он был лучшим шансом Астариона на выживание. В толпе растерянных жертв похищения он выделялся, как горный лев среди кучки пойманных в мешок и выкинутых на берегу реки бродячих кошек. Практически в любой ситуации люди, не задумываясь, следовали за тем, кто действовал уверенно и производил впечатление того, кто знает, куда идти и что делать. Убийца определённо производил такое впечатление. Он, очевидно, привык вести за собой и отдавать приказы. Вторая мысль, неизменно пробегавшая в голове любого, кто смотрел на Убийцу хотя бы долю секунды и боковым зрением, настоятельно рекомендовала его не злить, не делать резких движений, исполнять все приказы и, желательно, не дышать. Всё это было бы ничего, только вот Астариону было очевидно то, что оставшимся в лагере друидам и потерпевшим только предстояло осознать — Убийца не проявлял ни малейшего желания кого-либо куда-то вести. Едва народ перестал донимать его, Убийца взял небольшой запас провизии, всё необходимое для ночёвки в лесу и немаркую рубаху и удалился в закат. Астарион, конечно же, последовал за ним. Убийца приблизился к нему и сел в полуметре, пристально, не отрываясь, глядя в глаза. Это был взгляд кошки, увидевшей нечто занимательное, но не добычу. От того, что он сделал в следующую секунду, противный, липкий холодок пополз по пальцам и затылку Астариона и свернулся в животе. Убийца поднёс обе ладони к лицу, прижал ко рту костяшки, вытянув указательные пальцы так, чтобы они напоминали клыки, и тихонько зашипел, глядя на него. Рыжие отблески легли на одну узкую ладонь, на застарелый, но глубокий шрам в ее середине — сквозная рана, опасная для такой профессии. Убийца убрал руки и вопросительно склонил голову набок. В тёмных глазах играли искорки любопытства. Не страх. Дьявол, какой страх — очевидно, этот человек принадлежал к породе, которая не боялась абсолютно ничего. Астариону же страх даже не нужно было изображать — он был абсолютно искренним. — Как? — невольно спросил он. Это Убийца понял и, снисходительно улыбнувшись, указал на свою тень. Астарион судорожно заозирался — нет, конечно, сам он сейчас сидел в тени. Он был вампирским отродьем давно — слишком давно для того, чтобы допустить такую идиотскую ошибку. Только вот сегодня он допустил её более, чем достаточно раз. Это было проще простого — конечно же, он был в дезориентированном, подвешенном между пронзительным ужасом и безрассудным счастьем состоянии, да и обычные меры предосторожности не особенно работали теперь, когда он ходил под солнцем. Куда проще спрятать отсутствие тени или отражения ночью, чем белым днём, поэтому Астарион почти не упрекал себя за то, что его раскрыли, как щенка. В конце концов, это было не время для упрёков. Убийца махнул рукой на его неподдельный страх, пару раз постучал себя кончиками пальцев по шее и оскалился. Он, очевидно, хотел, чтобы его укусили. Астарион ещё раз оглядел своего спутника — быстрым, в долю секунды, взглядом, в котором чувствовался профессионализм. Сухой и высокий, эльф или полуэльф — заострённые уши, тёмно-рыжие, с лёгкой паутиной седины, волосы. Пара шрамов на лице, ещё один, небольшой, под нижней челюстью, там, где проходят большие вены — попытка самоубийства? Все шрамы старые или очень старые. Ни единой попытки их скрыть, но при этом полное отсутствие желания ими бравировать. Итак, боевые шрамы перестал получать давно — вероятно, компенсирует потерянную остроту ощущений и лежащий на плечах груз ответственности жёсткими игрищами в постели. Игрища на то и игрища, чтобы не оставлять следов. Что, Убийца, теперь ты пережил очередной околосмертный опыт, да ещё и повстречал вампира? Вот это твоя цена? «Боги,» — подумал Астарион, — «я уж было решил, что ты интереснее.» Он резким движением вздёрнул подбородок, отбросив со лба прядь волос, выпрямился и положил пальцы на запонку на одной из своих манжет. — Снимай рубашку, — в голосе, которым он отдал этот приказ, была идеальная смесь строгости и безразличия. Не понять его тоже было невозможно. Убийца торопливо расстегнул пуговицы, сбросил рубашку и подставил шею. Астарион слегка замешкался, увидев ещё один шрам на его теле — от ямки между ключицами до самого паха, чудовищно старый и чудовищно же уродливый, будто Убийцу давным-давно вскрыли в каком-нибудь морге. Слои бело-розового, чуть блестящего келлоидного рубца нахлёстывались друг на друга в беспорядке — подобное должно было причинять очень ощутимый дискомфорт, но почему-то явно не причиняло. Он раздевался медленно. Если бы все касающиеся подобных транзакций эмоции ещё не были выжжены из него, наверное, Астариону было бы слегка противно. Прислушавшись к себе, он с лёгким удивлением понял, что чувствует благодарность за то, что Убийца оказался таким предсказуемым и захотел чего-то настолько до пошлости обычного. Будто не было всего этого безумия, будто Астарион не провёл сегодня целый день на солнце, то приходя в восторг от выжигающих сознание красок, запахов и бесконечной глубины пространства, то впадая от него в ужас; будто не было похищения и этих чудовищных, похожих на осьминогов склизких существ, этой невероятной, сияющей синевой реки и прочего, что проводящие всё своё время в тавернах бездельники называли мечтательным словом «приключения», а обычные люди называли ужасным словом «катастрофа». Как только Убийца предложил его укусить, всё это безумие исчезло. Вокруг было темно. Астарион, как существо, на коже которого солнечный свет мгновенно оставлял страшные ожоги, любил, когда вокруг темно. Перед ним сидел очередной любитель острых ощущений, который считал себя умнее и хитрее всех — молодец, разгадал загадку и выяснил, что перед ним сидит вампир. Конечно же, теперь этот любитель острых ощущений хотел, чтобы вампир его укусил. Плевать, что они были в глухом лесу и от всего вокруг прямо-таки несло дымом, — эта ситуация была нормальной. Она вполне могла происходить где-то во Вратах. Это просто маленький эпизод — еженедельная поставка еды для Касадора, или удобное знакомство для управляющего его же имениями. После этого Астарион умоется, поправит волосы, оденется и отправится по делам. Квартальные отчёты, выплаты зарплат работникам на полях, продажа очередного куска земли очередному концерну Энвера Горташа… У талантливого юриста, обращённого в вампирское отродье около двух сотен лет назад, каждый день был расписан. Астарион опустился на колени перед Убийцей и настойчиво толкнул его вперёд. За непобедимой, пропитавшей всё вонью костра чувствовался запах человека — яркий, как искра, полнотелый, объёмный. Запах и вкус жизни — ему показалось забавным, как это ощущение было будто кокетливо приправлено ароматом туалетной воды с запахом апельсинового цвета. Он опустился на расстеленный по земле плащ рядом и прильнул к чужому телу, подбираясь к шее. Интересно, думал ли Убийца, что будет больно? Астарион знал, что это не больно — скорее даже приятно. На какие только уловки не идёт природа для того, чтобы обеспечить выживание даже самой странной твари! Ещё за секунду до того, как клыки мягко продавили кожу, Астарион понял, насколько дьявольски был голоден. Он не ел больше суток — очень интересных и очень выматывающих физически и эмоционально суток. От первых глотков крови почти потемнело в глазах. Теплело лицо, руки, прижатый к чужому телу бок, нагревалось горло, по всему телу посылая мягкие волны — казалось, будто шумит в ушах соленое, свободное море, чёрное и спокойное, как ночь. Он едва фиксировал в сознании мягкие, спокойные, почти незаметные касания — подушечки пальцев, поглаживающие позвонки, горячая кожа, прижатая к его животу. Всё сознание поглощала жадность к вкусу и запаху крови; оторваться казалось немыслимым, смертельным. Шея, к которой он прижимался лицом, отклонилась вбок — Астарион издал короткий недовольный звук, подался вперед, обратно к теплу. Похолодевшие пальцы надавили на затылок, сжались на волосах, потянули назад — короткая вспышка боли на периферии, которую Астарион даже не заметил. В плечо настойчиво пихнули — без результата. Теперь его тянули прочь за волосы, мешая глотать, оттягивая прочь — Астарион не был уверен, что глухое короткое рычание было его собственным, он цеплялся за тепло, разливающееся по телу, за утихающий голод, за спокойствие морских волн. Раскрыл рот, оскалив клыки на того, кто ему помешал, зло сощурился, вглядываясь. Астарион готов был броситься обратно, вцепиться в шею опять — сейчас, до безумия голодный, он практически себя не контролировал. Он готов был драться за эту кровь, вырвать её из чужого горла. В этот момент Убийца усмехнулся, так же зло сощурившись, и прижался губами к его губам. Как ни странно, этот граничащий с абсолютным помешательством жест привёл его в чувство. Это был не глубокий поцелуй — простое прикосновение, достаточно долгое, впрочем, чтобы разум хорошо его зафиксировал. Убийца отодвинулся и смотрел на него теперь со странным, будто бы озадаченным выражением лица. Астарион растерянно попытался рассмотреть в тёмных глазах своё отражение — но, как всегда, не смог себя там найти. Как он выглядел сейчас, окровавленный, превратившийся снова в безумное, кровожадное животное? Тёплая рука приобняла его, прижимая к груди. Это было, должно быть, очень странно, но Астарион понял, что не способен больше думать. Мысли шевелились всё ленивее, всё медленнее — не хотелось двигаться, незачем было как-то реагировать на тёплые волны сытости, растекающиеся по телу. Убаюканный этим чувством, Астарион замер, спокойно закрыв глаза, и уснул.

***

Проснулся он на рассвете — от приступа паники, повод для которой только подтвердился, стоило ему открыть глаза. Меж кривых сосновых стволов небо светлело — нежно-нежно, от румяно-розового у горизонта, через лавандовый в глубокую синеву, на которой догорали ещё последние предутренние звёзды. Издалека, со стороны Чионтар, долетал едва ощутимый свежий бриз. Астарион рывком вскочил и всерьёз собирался искать хоть какое-нибудь укрытие — как он мог быть таким беспечным, что он делал, просто так засыпая посреди леса… Что он вообще делал посреди леса? Голова гудела, его тошнило. Он почувствовал тоненькую, липкую корку крови на лице и шее. В ту же секунду понял, что рубашки на нём нет. Потом взгляд его упал на спящего по ту сторону потушхего костра Убийцу, и кусочки, на которые за ночь разлетелся вчерашний безумный день, начали стремительно выстраиваться в чёткую картинку. Картинка была неприглядна. Объективно ужасна. Как он мог так облажаться? Астарион пошёл от лагеря прочь, не глядя, не разбирая дороги — просто куда-то вниз, не соображая, что делает, шурша наскоро надетыми на босу ногу сапогами через черничник и хватаясь за стволы сосен, когда от тошноты и головокружения его заносило в сторону. Лишь бы куда-то идти, просто прочь от этого костра, от этого эльфа-убийцы, от всего вчерашнего дня, личинки в голове, даже от ощущения солнечного тепла на лице. В какой-то момент тошнота накатила слишком уж сильно и он согнулся над кустом, давясь пустыми рвотными позывами. Вчера он выпил слишком много. Астарион вспомнил это бешеное чувство эйфории, это тепло, пульсирующими волнами разливающееся до каждой клеточки тела, чужое тело, чужие руки, державшие его уверенно, будто бы со знанием дела, потом — эта вспышка гнева и негодования, когда его оторвали от источника тепла. Обжигающий, выбивающий почву из-под ног поцелуй. И темнота, сытая, благая темнота, и тепло. Астарион зашёлся тошнотой ещё раз — всё ещё безрезультатно, и теперь стоял, тяжело дыша, держась за чёртову сосну, как немощный старик, и тонул в отвращении к себе. Слегка погодя, он прислушался. В лесу пели свои предрассветные песни птицы. Небо совсем уже не было тёмным — оно всё окрасилось в разные тона розового и сиреневого, и совсем скоро должно было появиться солнце. Теперь он слышал и ещё один звук — очень близко шумела река. Астарион пошёл дальше, оступаясь на кочках и скользя вниз по мелким камушкам. Вот. Наверняка сейчас-то будет действительно больно. Вода в реке журчала самым опасным образом — у Астариона волосы вставали дыбом от одного этого звука. Он, не глядя, скинул сапоги и вошёл в воду на чистом адреналине, не чувствуя ни жара, ни холода. Дойдя до середины, плюхнулся на задницу прямо посреди реки. Ничего не произошло. Нежный предрассветный туман утреннего леса прорезал луч солнца — острый, как нож, оранжево-золотой. Вампир сидел в реке — вода, если бы он выпрямился, была бы ему по пояс, — и река обтекала его, переливисто, весело журчала, а яркое летнее солнце бесстыже освещало макушку, лизало голую грудь с редкими белыми волосками, слепило глаза. Абсолютно ничего не происходило. Кожа не горела адским огнём и не слезала пузырями, будто бы его макнули в кипящее масло. Солнце не прожигало в нём обугленные дыры. Вода просто журчала вниз и вниз меж камней, и солнце ходило бликами по песчаному дну в частых пятнах гальки, и какая-то речная трава тянулась по дну ближе к берегу, будто зелёные русалочьи волосы. Астарион засмеялся — горько, безумно, так, как смеялся, когда из груди рвались рыдания, когда отчаяние переходило все видимые и невидимые пределы, когда в мире не оставалось ничего, кроме ослепляющей боли. Он отдавал себе отчёт, что вполне вероятно, Убийца проснулся вместе с ним и всё это время шёл на полшага позади. Он понимал, что Убийца, должно быть, смотрел сейчас на то, как он сидит посреди реки в мокрых штанах и хохочет, жалкий, безумный, всё ещё пьяный от выпитой крови. Его, Убийцы, крови, которую тот предложил сам. На, сука, смотри. Смотри на меня. Им оставалось жить шесть дней. Шесть дней, если у Убийцы не было никакого плана. «Нет у тебя никакого плана,» — подумал Астарион, — «ты просто хочешь потрахаться и поймать адреналина, прежде чем сдохнешь.» От этого понимания стало ещё более тошно. «Хрен тебе.» Он поднял глаза. Утренний летний лес по-прежнему был симфонией великолепия — от кричащих в ветвях птиц и трепещущих листиков берёз до самой тоненькой, золотой в лучах восходящего солнца паутинки. Убийцы на берегу не было. А он, Астарион Анкунин, управляющий и юрист лорда Касадора Зарра и вампирское отродье, сидел, чёрт возьми, на солнце, посередине быстро текущей реки, и абсолютно не зависел от его воли. То, что у Убийцы не было никакого плана, оказалось просто отличным стечением обстоятельств. Потому, что план был у Астариона.

***

Когда он вернулся к месту их ночёвки, Убийца сидел на бревне и допивал чай из кружки. Астарион не сумел сходу выбрать, что его возмутило сильнее — тот факт, что у Убийцы была кружка, свёрнутая непостижимым образом из коры какого-то дерева, или то, что выглядел он совершенно неотразимо. Астариону не нужно было смотреть на себя, чтобы осознать, насколько разительно было сейчас различие между ними. Идеально чистые дорожные кожаные штаны в серебряных клёпках против его, мокрых и собравшихся пузырями на коленях, расчёсанные рыжие, с лёгкой проседью волосы против его мокрых и наверняка похожих сейчас на воронье гнездо. Убийца кивнул ему и улыбнулся уголком губы, обнажив острый, но не вампирий клык. Сказал что-то. Астарион нашёл в себе силы улыбнуться в ответ и подхватил с земли предусмотрительно снятую вчера рубашку. Хоть что-то он, чёрт возьми, предумотрел. — Надеюсь, радость моя, вы простите мне мой затрапезный вид, — усмехнулся Астарион, очень красноречиво показывая на свою промокшую, изгвазданную, отвратительную одежду, — и выражаю восхищение вашей способностью сохранять стандарты даже в подобных исключительных обстоятельствах. Тем не менее, к делу. Что он скажет и будет делать дальше, Астарион, если быть совсем откровенным, представлял весьма примерно. Впрочем, насколько сложной могла быть эта задача? Он достал из ножен на поясе небольшой кинжал, который носил скорее для статуса, чем для чего бы то ни было ещё, и опустился на бревно справа от Убийцы. — Смотрите, какова наша ситуация сейчас. Он нарисовал линию горизонта и три солнышка — встающее, стоящее в зените и закатывающееся. Затем — шесть чёрточек, одну за одной. Перечеркнул одним движением все шесть чёрточек и демонстративно провёл ножом у горла. Убийца медленно кивнул, соглашаясь. На лице его по-прежнему не было ни намёка на страх, — если быть откровенным, ни намёка ни на одно чувство, кроме живого кошачьего любопытства. — Но к счастью, у вашего покорного слуги, — Астарион шутовски поклонился, — есть все средства для того, чтобы выйти из этой ситуации с высоко поднятой головой. Для реализации же этого спасительного плана мне необходимо, чтобы вы сопроводили меня в славный город Эльтурель. Ещё пара минут страданий в попытке объяснить детали местной географии не говорящему ни на каком языке Убийце — путём рисования в пыли форменного издевательства над картографией — и они были у цели. Убийца, похоже, понял, отставил в сторону свою самодельную кружку, достал свой собственный нож и добавил к уже имеющимся рисункам свой. В этот момент Астарион заметил деталь, которая заставила его давно не бьющееся сердце упасть. — Лошади, да, — бездумно кивнул он, вскользь глянув на то, что нарисовал Убийца, — блестящая идея. Нам определённо понадобятся лошади. Левая ладонь Убийцы, скрытая до этого момента от Астариона, была крепко перевязана чистой тряпкой. На тряпке проступали слабые кровавые пятна — рана была сквозная, и явно получена только что. Похоже, пока его не было, Убийца зачем-то проткнул ладонь ножом. Судя по шраму, который Астарион приметил вчера у костра — не в первый раз. Да, он был смертоносен и умён достаточно для того, чтобы мгновенно распознать в Астарионе вампира — но, ко всем своим преимуществам, Убийца был ещё и безумен. Кто, кроме безумца, станет рисковать собственной рукой — как успели убедиться потерпевшие и бандиты, обе руки Убийцы ему нужны. Точнее, Астарион решил, что нужны. Убийца, судя по свежей ране, так не считал. Что ж, не в привычке Астариона было отказываться от того, что ему давали, особенно если это был шанс на свободу. А уж работать, с тем, что есть, он умел.