Утренняя звезда, освети мой путь

Вскоре гримерная заполнилась всеми, кто хоть как-то отвечал за организацию концерта. В помещении, где с трудом хватало места для их шестерки, теперь нельзя было толком развернуться. Шум стоял такой, что Рихард не мог ничего расслышать. А если бы и мог, это ничего бы не изменило. Разговаривали сразу на трех языках: русском, английском и немецком, и почти сразу же между ними выстроилась большая цепочка из тех, кто мог переводить. Их оттеснили от центра комнаты, чтобы не мешались. Рядом с полицейскими помимо старшего менеджерского состава, адвокатов и организаторов остались только Пауль и Тилль. Их фигуры были напряженными и грозными, они явно возмущались — и это все, что Рихард мог считать по поведению, пока не начался перевод. — Они приехали из-за того, что произошло на сцене, и… Вдруг дверь в гримерку открылась и появились еще полицейские, но уже в черной униформе и с фуражками вместо кепок. Все резко замолчали, а затем Пауль что-то громко сказал, и гул снова возобновился. Рихард повернулся к Флаке, надеясь, что он улавливает хоть какой-то смысл, но тот развел руками: — Я слышу только «поехать» и «администратор». Рихард поник: он не понимал и этого.Он терпеть не мог чего-то не понимать! — Да какого хрена, черт возьми?! — возмутился Рихард вслух. — Кто их, вообще, сюда пустил? Флаке сочувственно посмотрел на него, и на душе стало совсем паршиво. В конце концов, Тилль откололся от основной ругающейся компании людей, и у них появился шанс получить информацию из первых рук. Рихард коснулся его все еще влажного плеча. — Подожди, я все улажу, — Тилль дернулся и приложил телефон к уху. — Надо только сделать пару звонков. Вдруг кто-то дернул Рихарда за рукав, и он резко отскочил, чтобы не дать схватить себя за руки. Повернувшись, он столкнулся лицом к лицу с Йонасом. — Черт! — Рихард, подойди к адвокатам. — Нахрена ты пустил буллей? — Либо так, либо депортация всех. Рихард мучительно застонал. Как же его бесили несвобода и несоблюдение правил! Несмотря на то, что Йонас говорил тихо, его услышали все. Гул поутих, и толпа расступилась, чтобы пропустить Рихарда к столу, за которым расположились полицейские. Рихард направился к ним решительной походкой, отказываясь принимать тот факт, что ноги ослабли от страха. Он остановился рядом с Паулем и не стал садиться. — Это полиция города Москва, — ему представили по-английски, указав на полицейских в синем, — а это — миграционные служащие. Вам с Паулем выдвинуты обвинения по статье о пропаганде ЛГБТ-сообщества среди несовершеннолетних. Речь идет о штрафе и отзыве рабочих виз. Брови Рихарда моментально взлетели на лоб. Первым делом он растерянно посмотрел на Пауля. Тот цветасто выругался, с таким ядреным акцентом, что Рихард и сам с трудом его понял. — Я ничего не пропагандировал, — он скрестил руки на груди в защитном жесте. — Мы оба ничего не нарушали, — нахмурившись, Рихард обвел одним взглядом собравшихся полицейских, и убедился, что заглянул в глаза каждому из них. Выражения их лиц были отсутствующими. — Либо штраф и депортация, либо штраф, отзыв сотрудников и заверение, что группа не станет исполнять этот номер в Санкт-Петербурге, после чего… Еще до того, как Рихард услышал окончание предложения, они с Паулем синхронно, но на разных языках, сказали: — Я не буду ничего подписывать. — Я же сказал, что не подпишу это. Их взгляды тут же встретились и Рихард ощутил неимоверное облегчение. Пауль разделял его мнение, и это означало, что «Я с тобой», — было не просто красивой фразой, брошенной под влиянием момента. — Парни… — Том встал перед ними, загородив полицейских. — Ни одна страховка не покроет отмену стадионного концерта из-за нарушения закона. — Мы ничего не нарушили, — тут же вставил Рихард. Том посмотрел на него с пониманием и сочувствием, но это вызывало только слепую злость. Как он, вообще, допустил такую ситуацию?! Как позволил полицейским оказаться в их личных помещениях?! — Даже из-за нарушения дурацкого закона. Вы примерно представляете, сколько это нолей? Рихард поджал губы. Он всегда был слаб перед финансовым вопросом. — Мне плевать, — Пауль твердо стоял на своем, и Рихард вдруг ощутил огромный прилив уважения к нему. Он не мог представить, каких усилий стоило Паулю сказать это вслух, ведь из них двоих он больше всего заботился о бюджете. Том вздохнул, а затем попытался последний раз: — И что, даже не поинтересуетесь мнением остальных? Значительная часть Рихарда захотела эгоистично ответить: «нет», но под этим аргументом он сдался. Он уже давно отучился принимать решения за остальных. На секунду Рихард представил, что произойдет с ними всеми, если они с Паулем окажутся в меньшинстве и будут вынуждены поставить свои подписи. Как это скажется на их отношениях, которые только-только начали налаживаться? Оказалось, что он зря переживал, поскольку как только Фрау и Олли услышали о заверении, они в один голос сказали: — Никаких подписей! — Ни за что! Флаке некоторое время стоял молча, а потом сказал: — И я, и Тилль подписали похожую бумагу в Америке много лет назад… Если бы нам тогда дали выбор между депортацией и подписью, я бы выбрал депортацию. Оставался Тилль. Формально его голос ничего не решал, но они не могли действовать, не узнав его мнения. Тилль все еще разговаривал по телефону, а затем, когда увидел, что они собрались кучкой в углу, тут же свернул беседу. Его взгляд был еще более обеспокоенным, чем в самом начале. Он заговорил первым: — Я ничего не понимаю, — Тилль все еще смотрел на экран телефона, — Почти все отказывают в помощи. Даже те, кто мне должен. Ничего не понимаю… Раньше такое решалось вот так, — он щелкнул пальцами, а затем записал голосовое сообщение для человека, с которым переписывался. — Скажите, что все уже утряслось? Рихард и Пауль переглянулись. С каждой секундой стоять на своем становилось все тяжелее и тяжелее. Вдруг у Рихарда завибрировал телефон. Он достал его и увидел напоминалку о звонке девочкам. На секунду Рихард представил, как рассказывает Макси о том, что предал отношения с любимым человеком из-за законов ненависти, и это поставило точку в его сомнениях. — Нужен твой голос. Мы — за депортацию, — сказал Рихард. Пауль посмотрел на него с благодарностью, словно тоже был готов дать заднюю. Он вслепую нашарил ладонь Рихарда и несколько раз сжал в своей. Рот Тилля приоткрылся. Он растерянно оглядел каждого из них в отдельности. Рихард не решался посмотреть ему в глаза и смотрел в точку на лбу. Тот все молчал. Их взгляды пересеклись на секунду, и этого было достаточно, чтобы Тилль выдохнул и опустил взгляд на экран своего мобильного. — Надо… — его голос все еще звучал неуверенно. — Надо тогда звонить в аэропорт и будить пилотов, если они спят. Том зарылся пальцами в волосы. — Парни, черт возьми! — он не веря крутил головой из стороны в сторону. Принятое решение за секунду разлетелось по комнате. Все сотрудники притихли. Рихард почувствовал, что все взгляды в гримерке были направлены на них с Паулем. Он мог приблизительно представить, что творилось в голове у Оливера, Фрау, Пауля, Тилля и Флаке. Но что думали остальные? А осветители? Звуковики? Пиротехники? Электрики? Кто-нибудь успел предупредить их о том, что происходило в их гримерке? Или они торопились прибрать сцену, чтобы успеть к следующему концерту? Чем дольше Рихард думал, тем больше он вспоминал. Смогут ли они вовремя предупредить управляющих кафе и магазинов? А что будет с местными наемными рабочими, с которыми они успели заключить контракт? Вдруг вспомнилась та женщина-уборщица, которая выгнала его из гримерки за несколько минут до концерта… Они вшестером подошли к столику за которым расположились полицейские, и это, безусловно, придавало сил. Два документа, готовых на подпись, лежали перед ними. Рихард нахмурился. — Нет, — сказал он, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы его поняли. Пауль снова заговорил с полицейскими, и Рихарду пришлось признать, что знание русского языка не было таким уж бесполезным навыком. Миграционный служащий кивнул, показывая, что понял их, а затем достал из своей папки новый документ. Он что-то сказал, и все снова замолчали. Рихард посмотрел на Пауля и считал страх с его лица. — Что происходит? — спросил он. Пауль перевел на него растерянный взгляд. Потом снова заговорил Тилль. Он уже не сдерживался, и его голос звучал грубо. Том положил руку ему на плечо, пытаясь успокоить, но Тилль сделал вид, что не заметил этот жест. Его голос становился все громче и громче. — Пауль? — осторожно позвал Рихард. Пауль все еще прислушивался к разговору, но затем бросил попытки и перевел: — Они отзывают разрешение на пребывание у всех. Не только у нас, — он гулко сглотнул и перевел взгляд на Тилля. Рихард, Фрау, Оливер и Флаке поступили точно так же. Все дело было в том, что у них были стандартные рабочие визы, ограниченные временем пребывания. И только Тилль обладал долгосрочным разрешением, оформленным по семейным обстоятельствам. Он не мог остаться без разрешения на въезд. Потеря визы означала для него совсем другое, чем для каждого из них. Тилль громко ругнулся и пнул стул рядом с одним из полицейских. Тот тут же подскочил, и вместе с ним поднялись остальные. Рихард положил руку Тиллю на плечо. — Эй-эй, потише… — попросил он. Тилль развернулся и посмотрел прямо ему в глаза. Его взгляд метался и был яростным, как у хищного зверя, насильно загнанного в клетку. Тилль почти сразу же отвернулся, но Рихарду хватило этих нескольких секунд, чтобы принять решение. Он шагнул вперед, закрывая Тилля собой и уже открыл рот, чтобы высказать все, что думает, как вдруг у второго сотрудника миграционной службы зазвонил телефон. Фокус внимания тут же сместился. Пауль и Тилль, а так же все, кто говорил по-русски, внимательно вслушивались в разговор. Когда звонок прервался, полицейский что-то произнес вслух, после чего произошло сразу несколько вещей: плечи Пауля и Тилля облегченно опустились; адвокаты и менеджеры тут же бросились вперед, снова оттесняя их шестерку в угол, и комната вновь наполнилась гулом голосов. — Идите в душ отмываться, — Том заметно успокоился, хотя серьезное и деловое выражение лица никуда не исчезло. — Дальше мы сами. Они вшестером вывалились из гримерки. В коридоре сразу стало тихо, не долетали даже звуки со сцены. — Что произошло? — Рихард тут же взял Пауля за руку, как будто их могли разлучить в любую минуту. — Концерт состоится. Нас не высылают. Фрау от облегчения опустилась на корточки. — Я уже не вывожу такого нервяка, — сказала она, зарываясь пальцами в волосы. Флаке опустился рядом с ней. — Самое главное, нас не тронут. Но… Я не знаю, что там творится в Санкт-Петербурге сейчас… Я пытался отбить всех, но они сказали, что мы максимум можем выбрать, кого выслать. И чертов штраф. Поверить не могу… — Тилль продолжал говорить, но Рихард ничего не слышал. Он сжал руки в кулаки, желая вернуться обратно в комнату и выплеснуть эмоции прямо по лицу сотрудникам миграционной службы. — Не идеально, — тем не менее сказал Рихард, уже мысленно прикидывая, кого мог выбрать Том. — Но жить можно. — Я отказываюсь выступать где-либо, где нужны визы, — Флаке обхватил колени руками. — С ними вечно все неладно. Они постояли у дверей еще немного, а потом Пауль сказал: — Так, ладно, парни. Сопли и слюни потом. Сейчас у нас есть дело. Идём в душ. Они побрели по коридору, все еще находясь под впечатлением случившегося. Из гримерки Тилля донеслись громкие голоса, а затем дверь распахнулась, и в проеме показалась высокая женщина с белыми волосами, стянутыми в тугую длинную косу. У нее в руках был телефон с настолько широким экраном, что походил на большую детскую лопатку. Рихард знал ее по имени, но ни разу не был представлен лично. Увидев, кто вышел из гримерки, Тилль заметно обмяк. Он сразу заговорил о чем-то — Рихарду показалось, что он разобрал слова благодарности — после чего Пауль потянул их всех дальше по коридору. — Пошли-пошли. — Да идем мы, идем, — Рихард прошел несколько шагов, а затем обернулся через плечо. — Так странно, да? — спросил он, поворачиваясь к Паулю. — Такой с виду большой, и такой подкаблучник. Пауль фыркнул и покачал головой: — Я бы посмотрел на тебя, если бы твоя девушка порешала вопросы с буллями, даже не будучи в курсе, что конкретно происходит. Может, еще что наколдует. Рихард обернулся еще раз и одобрительно покивал. Дойдя до раздевалки, они не стали расходиться по разным отсекам, как делали обычно, будто все осознавали негласную необходимость в близости. Пауль принялся помогать с костюмом. И, несмотря на то, что Рихард научился справляться с рукавами самостоятельно, он ему позволил. Забота была приятна, и он не стал сопротивляться. — А кто из нас с тобой под каблуком? — спросил Рихард. Пауль замер и непонятливо посмотрел ему в глаза. — Так, парни, — Оливер одним движением стянул с себя штаны и нижнее белье, оставаясь перед ними в чем мать родила. — Пока мы в душевой, никакого флирта, никаких поцелуев, никакого «Ой, кажется, я уронил мыло, подними, пожалуйста?», договорились? — Я слету могу вспомнить три раза, когда тебя не смущал ни флирт, ни поцелуи, ни упавшее мыло, — Рихард усмехнулся. — Четыре раза. Пять раз. Восемь, — подумав еще немного, он добавил: — Тринадцать точно смогу назвать. — Ты понял, что я имею в виду, — сказал Оливер и, проходя мимо, шлепнул их обоих полотенцем. — Понял я, понял. В этой стране, вообще, все против любви, — Рихард хотел было добавить что-то еще, но тут Пауль расстегнул серую робу и избавился от нее, стянув через голову. Его тело красиво изогнулось, и все мысли мигом исчезли из головы. Бронзовая краска стекла с лица и шеи Пауля и, подсохнув, украсила его грудь неровными подтеками. Он был словно испачкан в грязи, и это, почему-то, делало его безумно привлекательным. Рихард посмотрел ему в глаза, вспомнил, что только что пообещал Оливеру, и оставил комплименты на более подходящий случай.

***

Московскую постконцертную вечеринку отменили. Приведя себя в приличный вид, они снова вернулись в злосчастную гримерку и продолжили работать. Под конец им удалось снизить количество отозванных разрешений на работу до двадцати пяти, после чего переговоры остановились, поскольку никто не желал отступать. Дошло до того, что Тилль вслух предложил полицейским взятку. Хорошо, что никто не додумался переводить его с немецкого. Дела закончили под утро. До рассвета было еще далеко, но небо уже окрасилось в приятный серовато-голубой цвет. В ожидании, пока остальные тоже выйдут на улицу, Рихард достал пачку сигарет, впервые изменив самокруткам, и закурил. Несмотря на раннее время, улицы не пустовали. Рихард лениво заскользил взглядом по рабочим в оранжевых комбинезонах. Он вдруг вспомнил, как сам давным-давно в прошлой жизни работал на телебашне и мыл окна. Ему хватило одного дня, чтобы уволиться и начать искать другую работу. До чего же странно изменилась его жизнь! Возможно, через тридцать лет кто-то из оранжевой толпы тоже будет вот так стоять у стадиона, с сигаретой во рту, и… И, может, тогда кто-то из них поймет, каково это, когда приходится от страха оглядываться по сторонам, целуя любимого человека. — Ну, что? — Пауль встал рядом с Рихардом, вытащил летнюю вязаную шапку из кармана спортивных штанов и надел на голову. — В отель? Рихард затянулся и выдохнул в другую сторону от Пауля. Флаке, бесшумно подкравшийся сзади, ругнулся и замахал руками. Рихард засмеялся и извинился. — Я бы немного прошелся, — признался он. — Утро хорошее. И сна ни в одном глазу. Пауль приподнял брови. — Мы целую ночь не спали, — напомнил он. Рихард только пожал плечами. — Да тут уснешь, пожалуй… К тому же, ты говорил, что тебе нравится Москва. Прогуляемся, пока тихо? Фрау и Тилль последними сошли по стадионной лестнице. Оливер, увидев полукруг из пяти людей, поспешил замкнуть их тесный междусобойчик. — После сегодняшнего… — Пауль пожевал губы. — Я даже не могу сказать, что именно мне нравится. Наверное, напоминает о детстве. Некоторые места похожи на улицу, где жили ма и па… — он почесал нос. — Может, я скучаю по тому времени? И только Москва соединяет меня с этим?… Рихард выкинул бычок в ближайшую урну, а затем крепко-крепко обнял Пауля, прижимаясь к нему всем телом. После душа и сигареты его собственный запах был почти незаметен. Тем не менее, близость по-прежнему действовала на них успокаивающе. Фрау шумно зевнула. Остальные выглядели еще более разбитыми. — Пройтись хочется, говоришь? Пойдем, пройдемся до парковки, — Оливер указал на синий знак с белой буквой «Р», и они дружно побрели в ту сторону. Пауль и Рихард, не сговариваясь заранее, замедлились и оказались в конце их процессии. Пауль заговорил первым: — Что думаешь? — Не знаю. Устал думать, — хоть веселого было мало, Рихард посмеялся и повернул голову в его сторону. — Устал думать, — повторил он со вздохом. В значительной мере эти слова касались и их отношений тоже. — Не думай тогда, — предложил Пауль. Уголок его губ дернулся в скромной улыбке. Рихард покачал головой и посмеялся. Ему снова вспомнилось выражение лица Пауля, когда тот кричал ему: «Ты достал меня, понимаешь? Достал!», ставшее ментальной жвачкой последних дней. Но вместе с этим пришли воспоминания о том, как растянулись щеки Пауля, когда он пытался улыбнуться с куском банана во рту. Каждый тур приносил с собой массу впечатлений и эмоций, и этот раз не был исключением. Рихарду часто казалось, что насыщенность путешествий позволяла проживать ему несколько жизней. Он уже жил, как капризная рок-звезда, как тревожный наркоман, как тиран во главе музыкальной империи, как примерный и послушный семьянин… — Вот и не думаю, — Рихард потянулся и взял Пауля за руку. Тот сперва удивился, но потом с удобством уместил ладонь в его. Они некоторое время шли молча. Рихард вспомнил, как они шли в темноте Олимпийского парка в Мюнхене, надежно скрытые от любопытных взглядов. Они держались за руки, но это было неосознанным, почти детским жестом, тогда как сейчас… — И еще раз перестал думать, — Рихард снова прервал поток своих мыслей, прежде чем тот успел разлиться полноводными переживаниями. — Вот прямо сейчас перестал. — Ты очень странный, ты в курсе? — спросил Пауль, с улыбкой, обличающей его обожание. — Мне просто очень нравится держать тебя за руку, вот и все. — А, — он снова несколько раз сжал его ладонь в своей. — Мне тоже. Только не отпускай. — Я же не дурак, — процитировал Рихард. Пауль захихикал. — Нет, не дурак. Они продолжили держаться за руки и по пути в отель, и в коридорах. Ужасно хотелось спать, и мир потихоньку расплывался за пределами фокуса зрения. Но даже в таком состоянии Рихард вдруг почувствовал себя окрыленным и защищенным. Он не отпустил бы ладонь Пауля из своей, даже если бы к ним пришли сотни миграционных служащих. Пожелав спокойной ночи остальным, они остановились у дверей в номер Пауля. Тот взял обе ладони Рихарда в свои и поднес к губам. Несмотря на то, что их никто не подслушивал, Пауль, тем не менее, шептал: — Я не жалею о том, что поцеловал тебя, — он поцеловал его ладони несколько раз и добавил, — Ни разу не пожалел. Ни за один поцелуй. Рихард высвободил одну руку и коснулся его щеки. Под утро она всегда ощущалась грубоватой от щетины, и это знание оказалось неимоверно ценным. Рихард подался вперед, пока их лица не оказались в интимном пространстве друг от друга. Смущение от близости, если оно и терзало в самом начале, окончательно стерлось. Находиться в сантиметрах от губ Пауля казалось намного более естественным, чем расходиться в разных концах комнаты. Рихард поддел нос Пауля своим и, прикрывая глаза, успел увидеть, как его глаза тоже закрылись. Они поцеловались все так же просто, без языка, но не спешили отстраняться. Свободная ладонь Пауля легла Рихарду на талию, и в том месте полыхнуло от яркости прикосновения. — Мгм… — Рихард одобрительно замычал и отодвинулся, чтобы склонить голову в другую сторону и снова поцеловать. Ладонь Пауля скользнула дальше за спину. Рихард вздрогнул, и поцелуй тут же прервался. Исследующая ладонь снова осторожно вернулась на талию. — Что такое? Спина? — Пауль явно пытался сосредоточиться, но его взгляд был опьянен, и не желал фокусироваться. Рихард улыбнулся и поцеловал его в щеку. — Все в порядке у меня со спиной, — сказал он. Удовольствие в его голосе было очевидно. Пауль улыбнулся скромной, но искренней улыбкой, и его взгляд упал на ручку двери. — Ты все еще злишься? — спросил он тихо. — Не злюсь, — Рихард отступил, но по-прежнему не отпускал ладонь Пауля. Он считал немой вопрос с его лица и продолжил: — но и оставаться в этом номере не собираюсь, — и, прежде чем Пауль успел поникнуть, добавил, — потому что я буду спать у себя, вместе с тобой. До Пауля не сразу дошел смысл сказанного, и он продолжал стоять на месте. Рихард потянул его за собой. Только тогда Пауль сделал шаг вперед. — Ты и твои эмоциональные качели! — Пауль улыбался, но продолжал бубнить, пока Рихард возился с картой-ключом. — Ой, да брось, — открыв дверь, он махнул ладонью, — По-другому мы бы не выдержали от скуки меньше чем через неделю. Когда дверь в номер закрылась, их прикосновение распалось, но связь продолжила существовать. Сердце Рихарда радостно подпрыгнуло в груди от узнавания приятной рутины перед сном. Они сонно потолкались у раковины, просто потому что всегда так делали, а затем вернулись в спальню. Рихард отодвинул шторы и мельком глянул за окно. Солнце уже почти поднялось, и на горизонте появились башни Кремля. Его красные стены и зеленые крыши всегда вызывали ассоциации с кирпичной немецкой архитектурой. Так строили дома на Севере, ближе к Дании. Одно время Рихард восхищался строгостью, стилем и сочетанием красного и зеленого, пока не увидел строгие и вылизанные временем бараки в польских деревнях. С тех пор красный кирпич с зелеными крышами вызывал тревогу и неловкость за слепоту молодости. Рихарду по-прежнему нравились строгость и стиль. Он комбинировал красные и черные цвета в одежде, и мечтал о том, чтобы в один день они стали просто оттенками, и не имели ничего общего с ненавистью, яростью и жестокостью. Пауль зашуршал за его спиной, раздеваясь, и Рихард задумался о другом. Сколько в Москве пар, похожих на них с Паулем, легли сегодня в постель, преследуемые тревогой из-за Кремля? А сколько и вовсе отказывали себе в близости? Рихард покачал головой, не найдя ответа и затянул окно шторами. Комната погрузилась в приятный полумрак. Он развернулся, собираясь рассказать Паулю о том, как безумно ценит их близость и согласие в вопросах защиты отношений, но тут же замолчал, увидев, как тот залезал под одеяло в боксерах. — Это что такое? — удивился Рихард, показывая на трусы. Пауль пожал плечами. — Не был уверен, будет ли тебе комфортно, если лягу голый, — просто сказал он, а затем отпустил одеяло и взялся пальцами за резинку трусов. — Снимаю? — Конечно, снимай, — Рихард фыркнул, удивляясь тому, что, в принципе, должен был проговаривать очевидные вещи вслух. Впрочем, в груди стало значительно теплее. Установив будильник на телефоне, Рихард нырнул под одеяло со своей стороны. — А ты свои не снял, — пожаловался Пауль, залезая под одеяло, и, хоть Рихард и не мог разглядеть в подробностях, знание о его наготе действовало успокаивающе. — Привычка. Мне кажется, я не смогу уснуть, если не в трусах, — Рихард повернулся на бок и положил ладонь между подушками. Пауль заерзал на кровати и заворочился, прежде чем принять удобное положение. Он несколько раз пошлепал Рихарда по одеялу, явно целясь в ягодицы, но попадая по бедру. — Я как-нибудь спрячу все твое нижнее белье, — предупредил он. Рихард засмеялся. — Ты и так видишь меня обнаженным больше, чем кто-либо другой, — его слова, казалось, вселили в Пауля уверенность, потому что он лег на подушку с таким видом, будто весь номер и Рихард в нем принадлежали ему. Он сразу взял его ладонь в свою. Их лица снова оказались очень близко друг к другу, и они просто молча обменивались взглядами. — Когда я был маленьким, я очень грустил, что мы живем не в Москве. И мечтал вернуться сюда, когда вырасту. А потом… — Пауль вдруг отмахнулся от этой темы и спросил — Знаешь, о чем я думаю? — О чем? — О том, как много лет у меня ушло на то, чтобы я понял, что с мужчинами можно заводить настоящие партнерские отношения, а не просто трахаться с ними за кулисами. Рихард чуть поджал губы, но не стал прерывать Пауля. — Я часто думаю… Какой я дурак, раз у меня ушли… Годы. Десятилетия, вообще-то. А если б я был поумнее? Может… Может, мы бы с тобой стали ближе еще раньше. Но потом наступают такие дни, как сегодня, и я думаю… А что было бы со мной, если бы я переехал в Москву? Рихард не торопился отвечать на его вопрос. Он несколько раз сжал его ладонь в поддержке, а затем потянулся и поцеловал в губы. Рихард улыбался, поэтому Пауль спросил: — Ну, что? Чего ты улыбаешься? — Ничего, — он вернулся обратно на свою подушку. — Просто мы с тобой, похоже, одно целое. Когда я перестаю надумывать, начинаешь надумывать ты. У нас как будто одно надумывание на двоих. — Ага. Одна нервная клетка на двоих. И та работает не очень, — пробурчал Пауль. Сперва была тишина, а потом они захихикали. Рихард потянулся и сцеловал улыбку, по которой уже успел соскучиться. — Если бы ты стал раскрепощеннее раньше, или если бы ты свалил в Москву, я бы не лежал здесь с тобой, и не имел бы возможности целовать тебя. Предлагаю не думать о несбывшихся надеждах и страхах, а поцеловаться еще раз и уснуть. Пауль потянулся к нему и сперва крепко обнял, а затем влажно чмокнул в губы. — Все, спим. — Спим. Через несколько минут Рихард все еще не мог провалиться в сон. Он слышал дыхание Пауля, и знал, что тот тоже бодрствовал. — Эй… Ушка, — позвал Рихард шепотом. — Я сплю, — соврал Пауль, не открывая глаза. — Уже вижу сон. Приятный сон. Рихард посмеялся и наиграл пальцами шесть нот. Пауль чуть слабее отозвался их секретным сигналом. Он явно уже засыпал. — Я тоже не жалею, когда целую тебя, — тем не менее сказал Рихард. — Это одно из самых правильных решений в моей жизни. Даже когда я злился, то не жалел о поцелуях с тобой. Я жалел о том, что могу это потерять. — Это вряд ли, — Пауль покачал головой и вздохнул глубокой грудью. — Ты от меня так просто не отделаешься, — он открыл глаза, и их взгляды снова встретились. — Надо будет, я у тебя под дверью ночевать останусь. Рихард лукаво улыбнулся. — Вот мы и выяснили, кто подкаблучник. К его удивлению, Пауль не стал спорить. Он потянулся, нежно поцеловал в уголок губ и вернулся обратно на свою подушку. — Только чур остальным не говори, — шепнул он и закрыл глаза. Рихард сжал его ладонь в своей. Он уже не улыбался, постепенно сдаваясь в волю сонливости, но в груди было значительно теплее, чем несколько минут назад. — Не скажу, — пообещал Рихард. — Спокойной ночи, Ушка. — Спокойной ночи.