Утренняя звезда, освети мой путь

В Санкт-Петербург вылетали рано утром. В самолете никто не разговаривал друг с другом, все пытались досмотреть последний сон, пока это было возможно. Московское происшествие оставило их без двадцати пяти сотрудников, что означало: стоило использовать любую секунду, чтобы набраться сил, прежде чем начнется основная работа. Рихард ощущал свою ответственность за происходящее, но при этом совсем не переживал. Он знал, что был прав, и это защищало от негативных мыслей. А может, все дело было в том, что Рихард все еще прокручивал в голове события предыдущего дня. Пауль разбудил его поздно вечером. Разбитые, но довольные, они вместе умылись, позавтракали (или поужинали), а затем начали обсуждать совместные планы и расписание. — Я иду на концерт сегодня вечером, — поделился Рихард, — хочешь со мной? Пауль сокрушенно опустил голову вниз. — А я надеялся, что ты согласишься пойти со мной на день рождения к Александру, — сказал он. Рихард не успел сдержать своей реакции и поморщился. Ему не нравилась компания, с которой Тилль и Пауль сдружились в России. Он еще не озвучил то, что подумал, как вдруг оказался прерван хихиканием. — Я тебя понял, — все еще улыбаясь, сообщил Пауль, а затем неуверенно продолжил, подняв полный надежды взгляд: — А после мы… Мы все еще спим вместе? — Да, конечно, — Рихард залез в карман толстовки и вытащил вторую карточку от своего номера, — держи. Я напишу тебе, когда вернусь. — А я — тебе, если вернусь раньше, — Пауль спрятал ключ-карту в нагрудном кармашке. Его плечи облегченно опустились, и только так Рихард догадался, что тот все это время сидел в напряжении. После полуночи они почти одновременно вернулись в номер. Рихард принял быстрый душ и почистил зубы, после чего взял телефон, чтобы написать сообщение Паулю, что собирался ложиться спать, как вдруг открылась входная дверь. — Шатци-и! — тот закричал с порога. Рихарду хватило секунды, чтобы понять, что Пауль глубоко нетрезв. Выйдя в коридор, Рихард увидел, как Пауль опустился на одно колено и пытался развязать шнурки на ботинке. У него ничего не получалось. — Ты чего бушуешь? — спросил Рихард. Пауль смешно дернулся и посмотрел на него снизу вверх. Его губы растянулись в блаженной улыбке. — Какой же ты красивы-ы-ый, — протянул он вместо ответа, не сводя с Рихарда взгляда. Рихард рассмеялся. — Ну, что ты смеешься? — Пауль выпрямился, бросив затею со шнурками. Его слегка шатало. — Я тут комплименты ему говорю, а он смеется. Где справедливость в этом мире? — Я думал, тебе нравится моя улыбка? — Рихард сел на пуф у двери. — Давай сюда ногу, — он похлопал рядом с собой. К удивлению, Пауль не стал спорить и сразу поставил ногу на сидушку. Он пошатнулся и оперся руками о стену. Его живот прижался к лицу Рихарда. — Мне в тебе все нравится, — Пауль подтвердил сказанное, ткнувшись носом в его макушку и счастливо вздохнув. — Эй, погоди, я ничего так не вижу, — Рихард чуть отстранил его от себя и все же развязал шнурки на ботинке. — Давай теперь второй. — Мгм, — Пауль послушно поменял ноги. Он давно перестал спорить на пьяную голову, но Рихард предпочитал думать, что был особенным. В конце концов, Пауль, обычно сдержанный с другими, иногда позволял себе капризничать в его присутствии: — Я не хочу чистить зубы. — А поцелуй на ночь хочешь? — спросил Рихард. — Хочу. — Тогда марш в ванную! — когда он закончил предложение, Пауль уже открывал кран. После ночных процедур они быстро разделись и легли под одно одеяло. Пауль по-хозяйски положил ладонь Рихарду на ягодицы и недовольно поморщился: — Опять эти трусы, — сказал он презрительно. Рихард поцеловал его в лоб. — Мне они нравятся. — Тогда и мне тоже, — Пауль облизнулся и сложил губы трубочкой.  Почему даже будучи пьяным он был настолько очаровательным? Рихард покачал головой, но все же не сдержался и поцеловал его на ночь.  Пауль засмеялся и придвинулся чуть ближе.  — Спокойной ночи, шатци. — Спокойной. Как же хорошо было снова засыпать в одной кровати! Пауль не страдал от похмелья (в отличие от Тилля, на котором лица не было) и в самолете сидел в кресле напротив Рихарда как ни в чем не бывало. Их взгляды пересеклись. Пауль боднул Рихарда коленом, и они немного поборолись, дружелюбно пихая друг друга, пока не успокоились, переплетя ноги. Фрау, уютно лежавшая в кресле справа от Рихарда, заворочалась и повернулась к ним лицом. — Наконец-то, гармония в семье, — сказала она с усмешкой. Рихард поймал взгляд Пауля, в котором явно читалось: «Я сейчас сяду к тебе на колени, и мы назло Фрау будем обниматься весь полет, как она делала с Ули», и покачал головой. Им не надо было озвучивать мысли, но в компании людей знавших друг друга тридцать лет, тишина говорила со всеми одинаково. Фрау засмеялась. — Ничего, мы еще свое возьмем, — Пауль подмигнул Рихарду, — не все же вам с Ули зажиматься. — Вам будут нужны кресла побольше, — заметила она. — В сотый раз повторяю: я не поправился! — возмутился Рихард. Пауль расплылся в нежной улыбке, и, несмотря на теплоту его взгляда, то, что он не поддержал его все же задело. — Что ты улыбаешься? — огрызнулся Рихард. — Мне нравится, как ты выглядишь, — просто и без увиливания сказал он. Рихард некоторое время смотрел на Пауля, ощущая невероятную близость к нему, но под взглядом Фрау ничего не ответил, а только отвернулся к иллюминатору. — Ооо… — затянула Фрау, но тут Пауль шикнул на нее, и тишина в кабине возобновилась.

***

После концерта в общей гримерке повисла напряженная атмосфера. Если выступление выходило особо тяжелым, их обычно оставляли зализывать раны вшестером, и никто не рисковал нарушать покой группы. Раньше они напивались, накуривались, громили подсобные помещения, кидались бутылками в персонал… Но сейчас они больше напоминали Рихарду усталых, забитых волков. Флаке и Оливер сердито курили, устроившись за столом друг напротив друга. Фрау, которая обычно после выступлений могла часами стучать по тренировочным пэдам, с отвращением откинула палочки и теперь сидела, уставившись в одну точку. Впрочем, ее ноги по-прежнему ходили ходуном. У Тилля тряслась челюсть, и пока Рихард смотрел на все это из угла дивана, у него  самого начали шалить нервишки. — Так… — Пауль шлепнул себя по коленям и поднялся с гримерного стула. Все проследили за его перемещением. Пауль упал на диван и положил голову Рихарду на колени. Грим и краска с его волос тут же отпечатались на брюках, но Рихард не стал протестовать. Он опустил руку на оголенное предплечье Пауля и начал поглаживать, успокаивая то ли его, то ли самого себя. — Если честно, настроение вообще не для вечеринок, — наконец, Фрау выразила общее мнение. Рихард прикрыл глаза и попытался выкинуть все мысли из головы, но тут перед ним пронеслись все воспоминания о прошедшем концерте. Они набили столько шишек, сколько давно не набивали. И, хоть это было ожидаемо, поскольку их состав усекли на четверть, они не подозревали, что все еще могли так глупо ошибаться. Рихард вспомнил два мучительных такта из соло, пытаясь оправдать коричневые ноты дождем и скользким грифом. Он был уверен, что Фрау вспоминала бесконечное начало, когда она одна играла вступление на протяжении двух минут… А все из-за заминки с аудио-мониторами! Потом оказалось, что никто не провел проверку звука с синтезатором Флаке, и поэтому на моменте его соло в «Тоске» они целых два такта стояли в полнейшей тишине без освещения. Какой позор! А затем они все пели «Мое сердце горит», при том, что ни один огонь на сцене так и не загорелся. Пиротехники пытались восполнить отсутствие спецэффектов из толпы, и это немного отвлекло внимание от катастрофы на сцене, а потом… Потом они даже не пытались спасти шоу, позволив всему катиться в тартарары. Рихард поморщился, когда из эха воспоминаний до него добралась лажа «Германии». Почему усекли именно клавишников?! Если бы те были на месте, они бы подставили запись, и… — Эй, полегче, — Пауль накрыл его ладонь своей. Рихард тут же разжал пальцы. — Прости. Задумался, — он потянулся к пачке сигарет на журнальном столике, поскольку его табак и фильтры закончились еще в Москве. — Так… — подал голос Флаке, туша бычок в пепельнице. — В душ надо. — Ща, докурю и пойду, — отсалютовал Рихард. — Я тоже позже подойду, — Пауль глубоко вдохнул и выдохнул. Его дыхание теплом опалило бедро Рихарда, и, хоть это и было приятно, дальше тепло никуда не пошло — настолько тяжелым был общий настрой. Фрау, Флаке и Тилль поднялись с мест и побрели в сторону душевых. Оливер сел в освободившееся кресло, его длинные ноги вытянулись, и он устало откинулся на подушки. — Ты как? — спросил его Пауль. Внутри у Рихарда все еще бушевало уязвленное эго, но мягкий тон Пауля успокаивал и дарил утешение. Не зря они проводили время вместе после провальных выступлений! Олли тяжело вздохнул и потер глаза: из-за грима и пота он всегда начинал чесаться. — Мне так не хватало выступлений, — признался он. — Я мечтал о том, как мы снова отправимся в тур. Почему все именно так? Рихард с удивлением посмотрел на Оливера. Он хотел спросить: «Что «все»?», но увидел желтеющие, заживающие синяки, и опустил голову, как будто частично испытывал вину за то, что происходило в туре. В определенном смысле так оно и было. Рихард позволил себе погрязнуть в собственных проблемах: отношения с дочкой, больная спина, ссора с Паулем… Он требовал, требовал и требовал, не замечая, что его друзья тоже нуждались в нем. — Не копайся в этом, — отрезал Пауль, — произошло и произошло. Хреново, да. Но мы и не через такое проходили. — Давайте… — Рихард затянулся сигаретой в последний раз. — Давайте свалим куда-нибудь? Только вшестером. Оливер смотрел на него долгим, пронзительным взглядом, и Рихард замолчал, перестав быть уверенным в своей идее, как вдруг Пауль поддержал его: — Куда-нибудь на пляж, — он с энтузиазмом покивал головой, оставляя огромное красно-золотое пятно на брюках Рихарда. — Поплаваем, порыбачим… Поджарим рыбу на костре… Оливер и Рихард синхронно улыбнулись. Пауль всегда справлялся с проблемами одним и тем же способом. Он уезжал на море дикарем и мог часами просто смотреть на прибой. Рихард никогда не спрашивал его о том, что его привлекало на пляже, но подозревал, что у этого была особая причина. Почти все фестивали раньше проходили на берегу Балтийского моря. Рихард точно не помнил, но возможно именно так они все и перезнакомились. — Давайте тогда так и сделаем, — Оливер с энтузиазмом хлопнул в ладони, и Рихард почувствовал, что груз рабочих ошибок стал немного легче, и сомнения отступили. Он все еще мог заботиться о своих близких и принимать правильные решения. — Я все спланирую, — пообещал Рихард, — а сейчас, давайте в душ? У меня тоже уже все чешется, — он нежно потрепал Пауля по плечу, чтобы тот поднимался. — Где тебе почесать? — спросил тот первым делом. Рихард успел вовремя глянуть в сторону Оливера, чтобы увидеть как тот закатывает глаза. Несмотря на легкое смущение, Рихард все же чмокнул Пауля в губы. — Идём. Нечего торчать здесь и мариноваться в собственном соку.

***

Одна и та же навязчивая реклама в третий раз перебила музыку на радио. — Рихард, переключи это дерьмо, — пробубнил Тилль и, не открывая глаз, повернулся на другой бок. Ремень безопасности натянулся, и он отстегнул его. — Эй! — тут же возмутился Флаке. — Я не переключу, — подала голос Фрау с водительского сиденья. — И пристегни ремень обратно. — Нафиг иди. — Тилль, — Оливер впервые заговорил с ним на публике. — Верни ремень обратно. Тилль поднял голову, посмотрел на него долгим взглядом, а затем все-таки послушался и вернул ремень обратно. Рихард поймал его взгляд и снова вернулся к тихой беседе с Фрау. Машины спереди, наконец, тронулись, и они продвинулись на несколько метров. — Честное слово, я бы быстрее дошел пешком, — пробубнил Флаке. — А я говорил, надо ехать по верхней, — Пауль сочно зевнул. — Сам бы тогда и сел за руль, — буркнула Фрау. Рихард осторожно погладил ее по плечу. — Все нормально, скоро доедем, — повторил он в который раз за их путешествие. — Зато виды красивые. Из отеля они выехали рано в надежде избежать палящей жары и пробок, но в итоге попали в самый час-пик. Тилль завалился спать, Флаке пересел к Оливеру играть в приставку, а Фрау периодически крутилась за рулем и нервничала, если они стояли слишком долго. Рихарду надоело наблюдать за ними, и он откинул спинку сиденья назад. Пауль, расположившийся по центру во втором ряду, поймал его взгляд и заулыбался. — Привет, — поздоровался он, как будто не они проснулись утром в одной постели. Рихард испытал жгучее желание коснуться его лица и груди. — Привет, — шепнул он одними губами. Они коротко поцеловались, чем заслужили поддерживающий свист со стороны Оливера и Флаке. Тилль дернулся, открыл глаза и внимательно посмотрел на них, а затем разочарованно цокнул. — Вот когда трахаться начнут, тогда и будите, — он повернулся к окну и сонно засопел. Рихард взял Пауля за руку и положил к себе на грудь. Ладонь опустилась приятным весом, и от нее пошло тепло, не имеющее ничего общего с летней жарой. Рихард очертил каждый палец и довольно вздохнул. Машина снова потихоньку тронулась с места.

***

Рихард сделал глубокий вдох, наполняя легкие морским воздухом. Он стоял по щиколотку в воде и долго смотрел на горизонт, прежде чем прикрыть глаза, подставляя лицо под солнечные лучи. Волны приятно шумели. Фшшш… Фшшш… Фшшш… Раньше Рихард не замечал за собой приступов ностальгии, но в последнее время те беспокоили все чаще и чаще. Он посетил слишком много городов, успел познакомиться с большим количеством разных культур, искупался почти во всех курортных морях мира… Но почему-то пляжи с песчаными дюнами всегда вызывали у него ассоциации с полуостровом Дарс. Почему он вспоминал именно о нем? Когда он рос, то отчим вывозил их втроем на северные пляжи Висмара. Если им везло с погодой, они могли жить в палатке целую неделю. Те дни были одними из немногих детских воспоминаний, не омраченных печалью. Когда Кира подросла, Рихард часто отвозил ее именно в те места. Она заходила в море только если сидела у него на руках, потому что ей не нравилось касаться мокрого песка. А Рихарду было приятно, что Кира всегда чуть что бежала к нему. Со временем дела пошли в гору, Рихард впервые вылетел в США и увидел, какими могут быть настоящие пляжи. Калифорнийский песок показался ему особенно чистым, и он долго думал, что на свете не существовало места прекраснее. Однажды друзья пригласили Рихарда на морскую прогулку на яхте рядом с Лазурными берегами Франции. Он нырял в воду прямо с палубы, а море было настолько чистым, что с поверхности легко просматривалось дно. Рихард надевал очки и дыхательную трубку и так долго лежал на поверхности спиной вверх, что сгорел на солнце. Это были хорошие времена. Возможно, одни из самых лучших в его жизни… После развода с Марго, Рихард привез своих девчонок отдыхать в Кейптаун. Тогда он как будто впервые понял, что ценил на самом деле. Ему нравился тихий и спокойный отдых в кругу семьи. Он с улыбкой наблюдал за тем, как Кира учила Макси заходить в воду и играла с ней в догонялки, и просто был счастлив. Но почему-то, оказываясь на море, Рихард вспоминал именно Дарс. В самом Дарсе не было ничего примечательного. Восточные пляжи рекламировались как пляжи с белыми песками, мягкими волнами при сильном ветре. В реальности же белый цвет возникал из-за большого количества маленьких ракушек, которые впивались в пятки при ходьбе босиком. Море сразу уводило глубоко под воду, поэтому волнам просто негде было разгуляться. Сам полуостров Дарс заканчивался мысом, на котором стоял заброшенный маяк. Рихард узнал об этом месте случайно, когда в очередной раз поссорился с ребятами и сбежал с виллы, снятой Шнайдером на день рождения. Они часто выбирались на Балтийское море вшестером. Это было что-то вроде их места силы. Даже когда они все ненавидели друг друга, простое путешествие к морю все исправляло. При этом с другими местами это не срабатывало. Они нуждались именно в Балтийском море. Когда третий альбом находился в пост-продакшне, у них появился небольшой перерыв, выпавший на день рождения Шнайдера. Несмотря на отвратительные отношения, которые сложились между ними на тот момент, Рихард все же приехал на съемную виллу. Дом утопал в кокаине и различных стимуляторах, и несколько дней начисто стерлись из его памяти. После многочисленных ссор Рихард помнил только то, как пришел в себя у маяка. Рядом горел костер, пахло жареной рыбой, но в углях не было даже костей. Рихард долго сидел и вслушивался в морской прибой, и почему-то именно тогда решил, что пришло время завязать с наркотиками. Балтийское море Санкт-Петербурга походило на его море то ли сильным соленым запахом, то ли песчаными дюнами, то ли атмосферой… Наверное, если существовало место на Востоке, где он мог чувствовать себя самим собой, то оно было именно здесь. — Медитируешь? — раздался голос сбоку. Рихард дернулся и чуть не упал, поскольку волны успели погрузить его ступни в песок. — Пауль! — он взялся за сердце. — Не пугай меня так! — Прости, — Пауль заулыбался. — Я не хотел. Рихард повернулся посмотреть на остальных. Тилль жарил еду на костре. Он никого не подпускал к готовке даже после того как подпалил четыре помидора. Фрау и Оливер кидали фрисби и носились по пляжу так, будто никогда не уставали от физических нагрузок. Флаке, едва приехав, ушел гулять по лесу и обещал вернуться к обеду. У них все было в порядке. — Еда скоро будет готова, — сказал Пауль. — Хотя я думаю, что нам нужен костер побольше. — Давно не выбирались, — пояснил Рихард. — Успели забыть, что делать. Если честно, я удивлен, что мы все еще можем сами организовать что-то такое… — Шатци, мы организовали двести человек, которые колесят с нами по всему миру. Я бы скорее удивился, если бы мы не справились с вылазкой на море для шестерых, — Пауль скрестил руки на груди, и его татуировка красиво заблестела под солнцем. Он всегда мазал их кремом, чтобы защитить от выгорания. Рихард поднял взгляд от татуировки, и тут же увидел, что Пауль внимательно рассматривает его. Смутившись, словно пойманный с поличным, Рихард отвернулся. Некоторое время они стояли молча и слушали морской прибой. Тишина стала слегка неловкой, но от этого не менее приятной и успокаивающей. Рихард опустил голову и усмехнулся, ощутив себя школьницей на первом свидании. Он повернулся в сторону Пауля, но тот тоже делал вид, что его внезапно очень заинтересовал песок под ногами. Тогда Рихард тоже стал рассматривать ракушки и потоптался на месте, баламутя воду. — Как думаешь, — Пауль заговорил первым, — нам все еще надо поговорить? Сердце Рихарда подскочило к горлу, хоть он и понимал, что переживать не стоило. — О чем? — все же спросил он. — Ну… О том, что мы делаем. Они посмотрели друг на друга, но почему-то не смогли удержать взгляд. Рихард подумал, что так было даже удобнее, поскольку это давало им силы разговаривать о чем-то… Он не знал, о чем конкретно, но знал, что оно было важным. — Если честно, у меня такое ощущение, что делать у нас всегда получается лучше, чем говорить, — поделился Рихард. — Но разговаривать, наверное, тоже стоит. Я просто не знаю, как. Пауль хмыкнул. — Да, — он согласился, — я тоже не знаю. Они еще немного помолчали, пока Пауль снова не заговорил: — Мы столько всего видим каждый день… Иногда я думаю: ну, вот сейчас-то я точночто-тозабуду. А потом все равно приходит в голову… — он попинал песок под ногами. — Помнишь, мы приезжали сюда в прошлый раз? Сперва Рихард довольно заулыбался. Ему было приятно, что они с Паулем оказались на одной ностальгирующей волне. А затем заволновался, пытаясь вспомнить, когда они приезжали в Санкт-Петербург в последний раз. Он огляделся по сторонам, а затем осторожно уточнил: — Это когда здесь отдыхал детский лагерь? — Да, вон в той стороне, — Пауль показал за деревья. — Кажется, помню, — протянул Рихард неуверенно. — Флаке же тогда в лесу заплутал, да? — Да, — Пауль засмеялся. — А мы потом по второму кругу сели за еду. Не удивительно, что он из нас самый тощий. Отсмеявшись, Рихард спросил: — А почему ты спрашиваешь? — Да, просто так. Просто вспомнилось, говорю же… Иногда вспоминается всякое… — Пауль пнул песок под ногами. — Прости, что я так глупо вел себя. Рихард резко вздохнул и шумно выдохнул. Он уже собирался сказать Паулю, чтобы перестал извиняться, а затем столкнулся с ним взглядами, и понял, что тот на самом деле искренне переживал. — Мне казалось, что если я буду достаточно уверенным и расслабленным, то все получится само собой. Но я был неправ. Это было не уверенностью и расслабленностью. Это было холодом и легкомыслием, и… — Пауль хотел сказать что-то еще, но замолчал, а затем просто продолжил: — Прости, что оттолкнул тебя. Это неправильно, и я не должен был так делать, — его выражение лица было настолько сокрушенным, что не оставалось никаких сомнений в том, что Пауль сожалел искренне. Рихард вдруг понял, что так и не сказал ему о том, что прощает. — Я долго думал… Ты так хорошо знаешь меня. Знаешь все мои триггеры. Ты знаешь, что мне одиноко большую часть моей жизни. Когда бы мы с тобой не ссорились, я ни разу не чувствовал себя оставленным. Но в этот раз почувствовал. Пауль попытался отвернуться, но Рихард не дал ему сдвинуться с места, остановив за предплечье. Его глаза были красными и блестящими, и, наверное, поэтому он не хотел, чтобы кто-то его видел. — Я понимаю, почему ты сделал то, что сделал. Может, прощать, когда топчутся по самому чувствительному — не самое здоровое поведение. Но я все равно прощаю, — Рихард погладил его по руке большим пальцем, разглядывая с нежностью и сочувствием. — Да, мне было больно, а потом и тебе стало больно… Но ссоры иногда случаются. А тяжелые ссоры могут происходить только между самыми близкими. Пауль смотрел на него так, будто вот-вот собирался заплакать, а затем заключил плечи Рихарда в кольцо, стиснул и не расслаблялся до тех пор, пока не нашел силы снова посмотреть в глаза. Их лбы почти сразу же столкнулись, потому что даже минимальное расстояние казалось мучительным. Пауль глубоко и размеренно дышал, как будто ему не хватало воздуха. Рихард потянулся к его губам для поцелуя, и получил в ответ долгое, чувственное прикосновение, которое ни один из них не спешил прерывать. — Я не хочу с тобой ссориться, — шепнул Пауль. Его голос все еще был переполнен эмоциями и дрожал. — Значит, мы больше не будем, — заверил Рихард, а потом все же добавил, скромно улыбаясь: — Или постараемся. Пауль то ли всхлипнул, то ли хохотнул, а затем еще раз поцеловал его. Рихард почувствовал, как слова сами вырвались из него: — Мне тебя очень не хватало, — и почти сразу же добавил, испугавшись того, как звучал его голос: — Я понятия не имею, почему. — Все тебе понятно, — Пауль легонько боднул его лбом и потерся кончиком носа о его. — Может быть, — Рихард задержал дыхание и стиснул пальцы на его предплечье. — Мне тоже понятно. Сердце подскочило в груди и оказалось где-то под горлом. Рихард пытался сделать вдох, но что-то мешало. Он несколько раз безмолвно открывал рот, а затем жадно глотнул воздуха. Они легко поцеловались, после чего Рихард ткнулся лицом в шею Пауля, тесно переплетаясь в объятии. — Эй! — Вы! Парни засвистели, а затем рядом что-то упало в воду, но Рихард так и не выпустил Пауля из рук. — Это фрисби, если что, — сказал Пауль уже совсем другим голосом. Рихард улыбнулся, осознав, что с ним наедине он звучал намного мягче и ласковее, чем с остальными. — Да сколько можно, эй! — Фрау громко засвистела. — Одной депортации вам мало?! Пауль освободил одну руку от объятия, чтобы показать какой-то жест, а затем снова вернул ее на место. Рихард не хотел его отпускать. Ну почему они были в публичном месте?! — Если бы мы были только вдвоем, я бы… — начал Пауль, но Рихард тут же поспешил отстраниться и приложил указательный палец к его губам. — Я не переживу, если мне придется прятать от них стояк. Пойдем лучше перекусим. Пауль засмеялся. Его плечи горделиво раскрылась. Он поднял фрисби из воды, и они вместе подошли к костру. Флаке уже успел вернуться из леса и раздеться до плавок. Он принес с собой какие-то грибы, которые они дружно признали несъедобными и забраковали. Флаке надулся, и за это забрал себе лучший кусок мяса. Никто не стал возмущаться. Рихард забрал сгоревшие сосиски и подпаленный помидор. Фрау и Олли поделили одну пачку халуми, а вместе с ней — обугленную куриную грудку. Тилль пытался доказать, что сгорели только специи, и, в конце концов, они ему поверили. Что касалось Пауля, то он все еще ждал, пока завернутые в фольгу стейки закончат томиться на углях. С теплотой во взгляде Рихард оглядел их всех и сочно хрустнул сосиской. Никакой утренний хлеб не смог бы скрыть вкус гари, но это все равно была самая вкусная еда за последнее время.