Утренняя звезда, освети мой путь

И снова они были в пути. Тур перевалил за медиану, и в воздухе постепенно начало зарождаться ощущение завершения. Рабочие все чаще говорили о том, что хотят поскорее вернуться домой. Рихард старался не поддаваться общей атмосфере тоски по оставленным местам, но та все же немного коснулась его. Все отягощалось и тем, что они по-прежнему двигались на Восток. Тилль, Флаке и Пауль заметно оживились, в то время как Рихард, Оливер и Фрау стали тише и менее разговорчивыми. Скандал с Виктором, добывающим кокаин, и Лейной, распространяющей его среди гостей и наемных рабочих, потихоньку утихал. Младшие менеджеры, как могли, старались оставить в тайне причины внезапного увольнения двух сотрудников посреди тура. К сожалению, это означало, что в Польше всем стало известно о произошедшем. За завтраками до Рихарда доходили слухи о том, что он якобы лично кричал на Лейну, а потом тащил пьяного Тилля на спине, из-за чего у него и появилась боль в пояснице… В реальности же Рихард так и не смог набраться смелости поговорить с Лейной лично. Сперва он мучился от чувства вины, с которым с успехом расстался после бессонной ночи, когда они с Флаке поддерживали Тилля разговорами и традиционной в таких случаях игрой в карты. Все потихоньку возвращалось на правильные рельсы. Фрау Йегер вылетела из Берлина вслед за Хайнером, и теперь их свободное время больше напоминало поход по больницам, нежели расслабленное бездельничание, но никто не жаловался. Чаще всего на беседы ходили Тилль и Оливер. Особого потепления между ними не было, хотя главная цель все же была достигнута: они снова разговаривали. Накануне перелета в Польшу, Рихард тоже решился решился заглянуть на прием. После встречи с Фрау Йегер, Пауль встретил его у черного входа. Рихарда все еще немного трясло, пока он прикуривал. — Что у тебя дальше по расписанию? — спросил Пауль, явно пытаясь отвлечь от переживаний. Рихард выдохнул тоненькую струйку дыма, куря невзатяг. Рот все еще был соленым от слез, и вкус казался просто отвратительным. — Я не помню, — признался Рихард хриплым голосом. Тогда Пауль, к его удивлению, достал из заднего кармана листок, по состоянию которого было понятно, что его часто складывали и раскрывали. — До ужина ничего, — Пауль показал ему ручкой выписанное расписание. Рихард с удивлением посмотрел на него. Пауль, что, теперь таскал с собой его расписание? Он ничего не сказал и только еще раз дрожаще затянулся. — Я не очень голоден, — сказал Рихард, хотя и не мог вспомнить, был ли у него обед или, по крайней мере, завтрак. — Может, хочешь в бассейне поплавать? — спросил Пауль. — В смысле… Со мной? Рихард постарался не надумывать лишнего и просто согласился. После того, как они с Паулем проплыли по пятьсот метров, Тилль и Фрау вытащили их на ужин вместе с остальными. Они снова сидели за одним столом вшестером и по большей части молчали, но тишина превратилась из гнетущей в утешающую. Рихард и сам не заметил, как опустошил пиалу со спринг-роллами. Наверное, это означало, что жизнь и вправду потихоньку налаживалась. В последнюю ночь в Люксембурге из всей команды их осталось всего десять, не считая увеличившийся медицинский персонал, и все равно, утром выселялись в спешке. — В чем смысл иметь частный джет, если мы даже не можем на него опоздать? — возмутился Тилль, зашедший в автобус последним. Пауль ответил ему, не поднимая головы: — Если за неустойку будешь платить ты, я готов опаздывать сколько угодно. Рихард улыбнулся, и заметил это только тогда, когда Пауль посмотрел ему в глаза. Выражение его лица потеплело. Рихард, почему-то смутился и поправил ворот толстовки. Летели без приключений. Оливер и Пауль рубились в приставку. Тилль, в основном, торчал в кабине пилотов. Он еще не получил разрешение вылетать самостоятельно, но, если выпадала возможность, всегда брался за штурвал. Флаке в такие моменты стоял в коридоре. Аэрофобия перестала мучить его несколько лет назад, но он все равно предпочитал держать все под контролем. По крайней мере, он уже не истерил, когда кто-то занимал не те места или вдруг беспричинно вставал в середине полета. Фрау и Ули досыпали остатки сна, разделив одно кресло на двоих. Рихард ожидал, что снова почувствует укол зависти, и даже удивился, когда его не последовало. Он тайком взглянул на Пауля, пытаясь определить: не в недавнем разговоре ли дело? Тот тут же заметил, что за ним наблюдают, и улыбнулся, удобнее устраиваясь на кресле перед Рихардом. Пауль вытянул ноги и на секунду прижался коленом к его бедру. От прикосновения разошлось знакомое тепло, и Рихард не стал отстраняться.

***

В Польше Рихард почувствовал себя в состоянии поучаствовать в финальном прогоне наравне со всеми. Тогда он заметил, что налаживающиеся отношения между ними шестью положительно складывались на всем коллективе. Осветители и звуковики помирились, и снова спутались между собой так, что их нельзя было различить. Из-за этого вместо строгой дисциплины и атмосферы работы, концерт в Хожуве превратился в бесконтрольное и хаотичное безобразие. При этом, несмотря на беспорядок, все работало, как надо, и Рихарду пришлось смириться с тем, что на территории Восточной Европы по-другому и быть не могло. Если бы только фанаты знали, как неорганизовано все было на самом деле! Во время танца ребят внизу, Рихард застрял на лифте, и тот пришлось спускать вручную на тросах, и из-за этого кабина зависла в полуметре от земли. Даже в обычные дни эта высота была бы для него значительным препятствием. Что уж говорить о тех моментах, когда половина его тела функционировала через раз. — Стул! Стул! Несите! — закричал кто-то за кулисами. Рихард зло фыркнул через нос, кряхтя, через боль сел на краю лифта и стек вниз ровно в тот момент, когда техник бежал к нему со стулом. — Не надо ничего. Только гитару, — он поспешил вниз, под сцену, и в общих помещениях столкнулся нос к носу с Паулем. — Рихард… — тот перехватил его под локоть. Он теперь часто так делал: сперва, в качестве помощи, а потом… — Ну, что? — рыкнул Рихард слегка грубее, чем ожидал. Он увидел растерянное лицо Пауля, и тут же испытал желание извиниться перед ним за несдержанность. Пауль замялся и опустил взгляд их руки. Он погладил Рихарда по предплечью. — Ничего… Просто хотел убедиться, что ты в порядке, — на его лице отчетливо проступили улыбающиеся морщинки. Взгляд Рихарда бегал по ним, пока он подбирал слова, чтобы ответить. — Я в порядке, — сказал он чуть мягче. — Хорошо, — Пауль сжал его предплечье ладонью и отпустил. Техники синхронно подошли к ним с гитарами наперевес. Рихард нырнул под ремень и побежал в сторону выхода на сцену. Времени на то, чтобы подумать, не оставалось, и он был даже рад тому, что «Германия» требовала постоянной концентрации и счета, забирая все мысленное пространство на себя. Заряда адреналина хватило ровно до «Чужака». Все вокруг стало медленнее и задумчивее. Рихард с трудом поднялся на сцену, и едва снова не зевнул перед толпой. Ему хотелось только одного: чтобы они вшестером оказались где-то далеко-далеко от работы! Тилль бы поймал для них форель, а Оливер и Флаке зажарили бы ее на костре. Фрау бы постоянно возмущалась всем, что видела перед собой, а они с Паулем… Задумавшись, Рихард на автомате дошел до середины сцены. Ни злости, ни разочарования в нем уже не было, и он обнаружил, что мог посмотреть Паулю в глаза и увидеть его без эмоциональных искажений. Тот тоже выглядел усталым, но смотрел прямо и смело, как будто совершенно не волновался. А может, он действительно не волновался? Рихард медленно и глубоко вздохнул. Наверное, когда-нибудь они все же научатся сосуществовать друг с другом без лишней драмы, а пока шел тридцатый год с момента их знакомства, и у них все только начиналось. Рихард осторожно потянулся вперед и поцеловал Пауля в щеку. Тот удивленно дернулся, не ожидав инициативы. «Все в порядке. Это просто я», — хотелось сказать Рихарду, но слова не шли на язык, и он позволил телу говорить за себя. Они крепко обнялись. Рихард мог почувствовать уникальный запах Пауля, и от этого сердце пропустил удар. Оно колотилось в груди, как бешеное, сцена погрузилась во тьму, и в ушах застучал метроном. Все происходило слишком быстро, а Рихарду, наоборот, хотелось замедлиться и посмаковать урванный момент близости. Он прикрыл глаза, и вдруг вспомнил, как Флаке с уверенностью сказал: «Значит, и сейчас подружитесь». Не-е-е-ет, он больше не дружил с Паулем. Он его любил.

***

Когда их вылет в Москву задержали в третий раз, Рихард истерично засмеялся. Неужели Вселенная слышала его желания и намеренно подстраивала все так, чтобы они не вылетали за пределы Европы? Он вышел из самолета и, сдвинув кепку на бок, чтобы косточки не давили на затылок, сел на лестницу и закурил. Оливер и Флаке продолжали наматывать круги вокруг самолета. Они были особо чувствительны к любым изменениям в расписании. У Ули не было разрешения на вылет в Россию, поэтому Фрау сидела в самолете, в гордом одиночестве переживая расставание с женой. Тилль со своей командой висели на телефоне с Москвой. Пауль, устав от безделья, кривлялся на камеру, изображая ласточку. Рихард затянулся и внимательно посмотрел на него. Ему вдруг вспомнился момент из прошлого, когда они, уже будучи знакомыми, случайно пересеклись на вечеринке. Даже тогда репутация Пауля шла впереди него. Очень многие считали, что он спал с мужчинами подобно солисту своей первой группы. Рихард тоже так думал, и уверенность в этом почему-то делала Пауля очень запоминающимся. Он был одновременно и своим, и «другим», и Рихарда тянуло к нему и его компании. У них с Паулем было много общего: похожие детство, увлечения и представление о неизбежности популярности… Они сразу не сошлись только в одном: в отношении к стене. При этом все их разговоры были только о ней. Им удавалось не ссориться, поскольку только так они могли обсудить то, что им обоим хотелось писать музыку за пределами цензуры. Наверное, именно из-за того, что Рихард с самого начала представлял, каким человеком был Пауль, ему часто казалось, будто они встретились только вчера. Ничего же не изменилось! Пауль по-прежнему профессионально валял дурака. Пусть он и возмужал, из него не пропала мальчишескость. Он научился ничего не смущаться, но если все же кому-то удавалось заставить его покраснеть, Пауль все еще смешно заламывал руки и пытался казаться меньше, чем есть. У него на губах появлялась растерянная, и не менее обаятельная улыбка, и… Вдруг пальцы опалило углем, и Рихард шикнул, роняя окурок на землю. Он же только закурил! Достав вторую сигарету из пачки, Рихард рассмеялся. Надо же так задуматься! И, правда, получается, влюбился! Не показалось… Убрав сигарету за ухо, Рихард откинулся локтями на лестницу и, вытянув ноги, снова посмотрел на Пауля. Они знали друг друга так долго, что осознание влюбленности как будто ничего не изменило. Конец света не наступил, у Рихарда не появилось желания избавиться от чувств и сбежать на другой конец планеты. Скорее, наоборот, он приветствовал влюблённость, как давнюю знакомую, заботился о ней и хотел, чтобы она разрослась сильнее и окрепла. Страх и неуверенность, проявившиеся в последние несколько дней, почти улеглись, и трансформировались в легкое волнение, с которым Рихард мог справиться и без помощи специалиста. — Наконец-то! — Тилль хлопнул в ладони, обращая на себя внимание. — Разрешили вылет! Забираемся! Рихард протянул ему руку и крепко ухватился за предплечье, поднимаясь с лестницы. — Только, пожалуйста, скажи, что вечером нам никуда не надо, — взмолился он, вытягиваясь. Тилль ухмыльнулся. — Что, хочешь снова запереться в своей берлоге и игнорировать тот факт, что за окном не Берлин? Рихард недовольно вздохнул и скрестил руки на груди. — У меня просто есть свои предпочтения. Все постепенно залезли в самолет, пока у лестницы не остались только они с Паулем. Рихард вспомнил, как всего несколько мгновений назад разглядывал его и не обратил внимания на ожог от сигареты. Они улыбнулись друг другу. Пауль провел ладонью по затылку, как делал, когда испытывал неуверенность. — Идём, — Рихард погладил его по плечу. — Не терпится послушать, как вы втроем будете пытаться доказать нам, что Москва — потрясающий город. Пауль посмеялся. — Могу предложить надеть очки, когда приземлимся. Может, в этот раз тебе покажется, что Москва не так уж и плоха. Рихард скептически оглянулся на Пауля, а затем сказал: — Мне плевать, какой город за окном. Один раз эмигрант — навсегда эмигрант. Где-то это чувство сильнее, где-то слабее. Но оно никогда не исчезает. Так что, нет никакой разницы.

***

— Я беру свои слова обратно, — Рихард громко хлопнул дверью гримерки Пауля. — Мне НЕ плевать, какой город за окном, — он скинул плащ на спинку дивана и осторожно опустился поясницей на подготовленную подушку. — Я больше так не могу. Пауль отвернулся от гримерного зеркала и, замерев, посмотрел на него. Половина его лица была красной, а половина — золотой. Он все еще пытался добиться бронзового сияния. — Мы же только-только приехали. — А меня уже успела выгнать уборщица! — несмотря на возмущение, Рихард улыбнулся. — Хотя я понятия не имею, может, и не выгоняла. Я ничего не понимаю. — Что, прям шваброй выгнала? — на лице у Пауля появилось очень довольное выражение, из-за чего у Рихарда возникло желание кинуть в него подушкой. — Не шваброй. Каким-то навороченным пылесосом. Я, вообще, ничего не понимаю. Пытался сказать ей, что я не заказывал уборку, и что ничего трогать не надо. Она мне в ответ «Да, что-то там, да, да, да». А я понятия не имею, на что она там соглашается! Пауль рассмеялся и продолжил наносить концертный грим. В отсутствии Виктора, его помощник отправился помогать Оливеру перекраситься в черный. — Ты будешь гримироваться? Нам меньше получаса. Рихард недовольно вздохнул. — Не хочу. Мне не нравится, как оно чувствуется на лице, когда я сам наношу, — ответил он ершисто. Пауль некоторое время изучал его взглядом, а потом предложил: — Если хочешь, после работы можем расслабиться у меня, сделать маски и посмотреть что-нибудь… — его взгляд стал внимательным, как будто он боялся пропустить малейшую реакцию Рихарда. — А я думал, ты захочешь остаться с Тиллем и остальными на вечеринку… Он столько гостей пригласил, что на вторую фан-зону хватит. Рихард и сам не сводил с Пауля взгляд, и увидел, как его глаза полыхнули живым интересом. — Оставайся, — тут же сказал Рихард, — ничего страшного не случится, если мы проведем вечер порознь. — Мне не нравится, что мы почти не видимся. И что это моя вина. Рихард призадумался и пожал плечами. — Это не предмет вины. Ты любишь вечеринки. Я люблю залипать перед ноутбуком. Это то, какие мы есть. Чтобы все шло, как надо, стоит научиться с этим жить, а не идти друг другу наперекор. Пауль долго молчал. Рихарду хотелось, чтобы он спросил его: «Что такое «все»? Что именно должно идти, как надо?». Но шло время, и Пауль так ничего и не говорил. Он кивнул и отвернулся обратно к зеркалу, чтобы закончить макияж. — Ты очень привлекателен, когда такой весь рассудительный и серьезный, ты знаешь? — спросил Пауль. Его тон был настолько безмятежным, что Рихард рассмеялся, и жизнь прилила к его щекам. Он поймал взгляд Пауля через зеркало. — А я думал, что я очень привлекателен всегда, независимо от… — начал Рихард, как вдруг дверь гримерки открылась, и к ним боком вошел Оливер, стараясь не задеть ничего своим угольным телом. Посмотрев на занятый диван, он тепло улыбнулся: — О, ты сегодня с нами готовишься? — Меня выгнал робот-пылесос, — Рихард не упустил момента пожаловаться. Оливер склонил голову на бок в любопытствующем жесте. Вдруг свет в гримерке мигнул один раз: им пора было выдвигаться. Рихард поднялся с дивана и потянулся. — Ты прям так пойдешь? — спросил Оливер, указывая на его лицо. Рихард тут же повернулся к зеркалам. Он был усталым и слегка взвинченным, и это нельзя было спрятать никаким макияжем. — Что, совсем плохо? — уточнил Рихард, вертя головой. — Хоть глаза подведи, — предложил Оливер. Пауль тут же любезно протянул кисточку. Рихард глубоко вздохнул и забрал ее. Оглянувшись по сторонам, он пришел к выводу, что Оливер был самым надежным источником черного, и окунул кисточку в выемку на его шее. — Эй! — возмутился тот. Рихард фыркнул. — Я тебя умоляю, Олли, не делай вид, что смутился, — он, как ни в чем не бывало, продолжил наносить макияж на скорую руку. — А я и не смутился. Просто не хочу как-то утром обнаружить, что Пауль случайно подлил мне в чай слабительное, — и, немного помолчав, Оливер добавил: — Снова. Рихард обернулся на него через плечо и вопросительно посмотрел. Оливер ничего не сказал и кивнул в сторону Пауля. Рихард развернулся обратно и увидел, что тот внимательно буравил его взглядом. Губы сами начали медленно растягиваться в улыбке, и настроение вдруг значительно поднялось. Даже если Пауль только делал вид, что ревновал, это все равно безумно льстило. — Ты очарователен, — с теплом сказал Рихард. Свет в гримерке мигнул еще раз. Оливер хлопнул в ладоши. — Так, все, пофлиртуете потом. Время работать. Рихард быстро подкрасил оба глаза, растер бронзовые румяна Пауля на щеках, надеясь, что сносно справился с макияжем. Затем они втроем двинулись в сторону закулисья. Финальный прогон провели без их присутствия. И, несмотря на то, что Рихард полностью доверял своей команде, концерт все равно начался с напряжением. Ему несколько раз приходилось оглядываться через плечо к техникам, и первые несколько раз не мог поймать их взгляда. В итоге, Рихард доиграл до самого припева с ощущением, что метроном звучал чуть быстрее, чем у парней, что грозило катастрофой. Он встал полубоком к залу, чтобы видеть Фрау, и ориентироваться на ее движения, и заметил, что ее тоже что-то не устраивало. Рихард перевел взгляд на фан-сектор, а затем как будто в первый раз увидел перед собой забитый стадион. Люди что-то кричали — возможно, даже их песни — и по их головам и рукам то и дело плыли плакаты и воздушные шары. Рихард не мог различить никого, кроме тех, кто стоял в первом ряду. Лица, к которым он успел привыкнуть за время тура, исчезли, и перед ним стояли «чужие» люди. Все было как-то не так. Его окружали знакомые пейзажи: техники слева, режиссерская будка впереди, парни на своих местах, сцена, фанаты… В то же время все словно происходило не с ним. Рихард глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь сбросить морок, но ничего не получалось, и он знал, почему. Он терпеть не мог Восточную Европу. Он ненавидел и то, что не был достаточно терпимым, чтобы относиться к Восточной Европе с пониманием. Уровень их дохода вырос достаточно для того, чтобы при переезде для них ничего не менялось. Их селили в похожие отели, им готовили одинаковую еду (только если они не решались обедать в местном ресторане) и они редко покидали пределы внутреннего круга общения. И все равно в груди появлялось давно забытое беспокойство, как будто всю радость высосали из мира. Игра на гитаре переставала приносить удовольствие и начинала раздражать. Рихард не испытывал никакого желания играть для той аудитории, которая однажды превратила его жизнь в ад. «Какой ад? Ты же старше их всех», — справедливо напомнил Рихард сам себе, — «Многие из них еще даже не родились, когда тебя посадили в тюрьму». Но старые раны были настолько глубокими и уродливыми, что эхо от них долетало сквозь десятилетия. В попытке успокоиться, Рихард вспомнил техники медитации, к которым Фрау Йегер то и дело возвращала его во время их разговоров. Он прикрыл глаза и сосредоточился на поиске приятных воспоминаний. Тут же вспомнилось, с каким хищным и внимательным взглядом Пауль смотрел на него в гримерке. Глупо было думать, что он ревновал по-серьезному, но собственническое выражение его лица неизменно вызывало улыбку. Потом Рихард вдруг вспомнил, как Тилль учил его ловить кур на ужин, и как их обоих заклевал петух, которого они забыли закрыть в курятнике. Воспоминание было до того неожиданным и неуместным, что Рихард резко открыл глаза, чтобы убедиться: он не нафантазировал жизнь стадионного рокера, а в самом деле проживал ее. Тилль, как и всегда, стоял в центре сцены, по правую руку. Его лицо было темным от грима, но по нему уже ползли первые капли пота. Тилль носил «змеиный» костюм, красил губы в черный, а волосы — в белый. Он ругался в микрофон на многотысячную аудиторию и пел так самозабвенно, словно принимал душ в пустой квартире. Если бы кто только знал, как он визжал и просил, чтобы Рихард поймал того петуха… Уголки губ Рихарда дрогнули, и он ощутил желание расхохотаться в голос. Как же не вовремя! И прямо посреди песни про безнадежную любовь! Почему в начале они играли такие унылые песни? А затем до Рихарда дошла простая истина: какая разница? Он выступал перед «чужими» людьми, и был для них таким же «чужаком». Он отличался, говорил на другом языке, и, несмотря на все попытки заявить о себе через музыку, оставался непонятым. Он мог петь: «Желание таится и ждет своего часа», а в ответ получать: «Сезонный суп понимает». Так какая разница, будет ли он улыбаться, пока Тилль поет о том, как ползает среди могильных улиток? Рихард все же рассмеялся, и это позволило ему сосредоточиться на работе. К моменту, когда лифт поднял его над стадионом, Рихарда уже порядком отпустило и расслабило. Первоначальное напряжение спало и появилось легкое, залихватское безразличие. Его абсолютно перестало волновать то, где он находился и перед кем выступал. Рихард все выполнял с ленцой и оттяжечкой, как будто делал одолжение одним своим присутствием. Тем удивительнее было столкнуться за кулисами с вибрирующим от энергии Паулем. Он взял его под локоть и посмотрел таким взглядом, что ему нельзя было сказать нет: — Поцелуй меня. Рихард улыбнулся и потянулся к его губам. Они коротко поцеловались. Пауль замер на секунду, и только тогда Рихард понял, что это был их первый поцелуй после ссоры, и что они до сих пор не восстановили физическую близость до прежнего уровня. — Спасибо, — растерянно поблагодарил Пауль, явно не ожидав, — Только я имел в виду, в конце «Чужака». Поцелуй меня сегодня. Они молча разглядывали друг друга на протяжении долгих секунд, как будто сверяли моральные компасы. Поцелуй в Москве значил все то же, что и предыдущие. Однако в атмосфере запрета, его ценность становилась весомее. Их взгляды вспыхнули искрами, и Рихард ощутил горячую волну, бегущую от ног к груди. Состояние напомнило ему то, что с ним произошло в Дрездене, только в несколько раз сильнее. Они не прерывали контакта, настраиваясь на общую волну. Что бы Пауль не увидел во взгляде, это заставило его расслабиться. Рихард шкодливо сверкнул глазами. Пауль поцеловал его еще раз. — Мне плевать, насколько мы разные, если ты во всем этом со мной, — сказал он, совершенно точно не имея в виду только поцелуй. Рихард сжал его ладонь в ответ. — Я с тобой. Окрыленный и взбудораженный ожиданием совместной проказы, Рихард летал по сцене. Пальцы высекали из гитары искры, а не ноты, и он не сфальшивил на вокале даже на десятую долю тона. Все его нутро мечтало оказаться в центре сцены, рядом с Паулем, и, когда пришло время выдвигаться, Рихард шагнул с облегчением. В последнее время в его жизни многое шло неправильно. Он случайно обидел свою дочь, поссорился с любимым человеком, повредил спину, приготовил кокаиновую дорожку, чтобы разделить ее с лучшим другом, и удержался благодаря случаю, а не силе воли… И то, что они с Паулем повернулись лицом к лицу, казалось самым правильным событием в жизни. Рихард склонил голову на бок заранее, потому что слишком сильно хотел, чтобы их губы скорее нашли друг друга. Пауль не поднимал на него взгляд, его плечи вибрировали, словно он пытался сделать рвущийся наружу смех, а все силы уходили на то, чтобы держать лицо нейтральным, и на тело не хватило. Рихард понимающе улыбнулся и потянулся вперед. Они коротко и упруго поцеловались, и почти сразу же свет погас полностью, а потом появился зеленый. За спиной сработала дымовая пушка — то ли специально, то ли случайно. Рихард уже не мог вспомнить, всегда ли она начинала работать в этом месте. Вернувшись на свое место, Рихард поднял микрофон, а затем повернулся к Паулю. Энергия била из него ключом. Он крутился и прыгал, и не мог остановиться. Рихард засмеялся, а затем крикнул в полную силу своих легких: — Сумасшествие! После концерта они вшестером, безумно хохоча, бросились в сторону гримерок. С них всех тек пот, и хотелось поскорее добраться до душевых и уже приступить к вечеринке. Если еще до концерта Рихард сомневался в том, остаться ему или нет, то после концерта все решилось само собой. Вечеринке быть! Ему хотелось танцевать, веселиться и безобразничать! Он ни за что не смог бы заснуть после такого! Ни за что! Они все вломились в комнату к Паулю и Оливеру. Рихард упал на диван и посмотрел на своих друзей. — Ты видела? Нет, ты видела? Они прямо так… — Ага! Эти лица! Прямо вот так… Тилль и Фрау целовали воздух, явно пытаясь пародировать их с Паулем. Флаке вел себя очень тихо и просто улыбался. Оливер то и дело прыгал Паулю на плечи, а затем все же успокоился и толкнул его в сторону дивана. Пауль упал прямиком в объятия Рихарда, который только и ждал этого. Они звучно поцеловались под улюлюканья парней. — Только не говорите, что теперь так будет всегда? — Оливер упер руки в бока. Рихард обнял Пауля за плечо и опустил ладонь ему на грудь, прижимая к себе и не давая подняться. Он не успел придумать ответ, как вдруг дверь в гримерку распахнулась, и на пороге появились Йонас и Том. Выражения их лиц были постными, и только поэтому они вшестером мгновенно выпрямились и заняли напряженные стойки. Сердце Рихарда ушло в пятки. Он понял, что произойдет еще до того, как это случилось. Следом за Йонасом и Томом в гримерную зашли четыре полицейских.