Утренняя звезда, освети мой путь

Всем достаточно быстро стало известно о происшествии со спиной. Рихард перестал выбираться на стадион, а если и выходил, то делал это в сопровождении Хайнера с чудодейственными иголками и электродами. Боль удалось локализовать в ягодице и над коленной чашечкой, в походке появилась небольшая уверенность, и этого было достаточно, чтобы стоять на сцене с гитарой наперевес. Рихард гордился тем, что ему удавалось держать лицо перед толпой, и напрягся лишь однажды, когда едва не упал во время прощания со стадионом. — Все-все, — Флаке, стоявший сбоку, тут же кинулся его успокаивать, и только тогда Рихард понял, что вцепился в его цветастый костюм, — все уже почти закончилось, сейчас поедем обратно в отель. Рихард не глядя протянул ему руку, уверенный в том, что Флаке окажется рядом, чтобы поддержать. Их ладони соединились, и они вдвоем поднялись с колен. Все, кто знал о произошедшем, как могли, поддерживали Рихарда. Оливер и чета Шнайдеров тоже не оставались в стороне. Они организовали транспорт, в котором можно было перемещаться лежа, и, хоть это поначалу смущало, пришлось признать, что по-другому передвигаться было рановато. Что же касалось Пауля… С Паулем они все еще играли в прятки, делая вид, что не замечают друг друга. Во время концерта они изобразили перемирие и разбили заклинание, заставляющее отводить взгляд в сторону и смотреть мимо. Но даже в этом случае они не разговаривали и передавали информацию жестами. Рихарду оставалось только гадать, что творилось в его голове. Злился ли Пауль? Сожалел ли? Обижался ли? Ждал ли, что Рихард подойдет к нему первым? А самое главное: почему Пауль так ни разу и не поинтересовался его самочувствием? Утром, перед отъездом в Люксембург, Рихард завтракал с Тиллем и Флаке на балкончике их номера. Ночь после концерта прошла тяжеловато. Тилль почти не спал, у него поднялась температура, но он трясся от холода. Они уснули только под утро, и жалких трех часов было явно недостаточно, чтобы выспаться, поэтому за столом в основном молчали. Дождавшись, пока Тилль вернется обратно в номер, чтобы поговорить по телефону с Фрау Йегер, Рихард посмотрел на Флаке. — Флаке… — начал он осторожно. — Завтра после МРТ, — перебил Флаке. — Пойдем в отель пешком. Надень удобную обувь. Рихард склонил голову на бок, нахмурившись, не совсем уверенный в том, что только что произошло. Флаке опустил столовые приборы и пояснил: — Ты поцапался с Паулем, и тебе надо это с кем-то обсудить. Тилля ты напрягать не хочешь, потому что он слезает с кокаина. К Фрау тоже не пойдешь, потому что она не отходит от своей жены ни на сантиметр. Если бы тебе хотелось, чтобы тебя выслушали, ты бы пошёл к Оливеру на следующий же день. Но ты этого не сделал, значит, хочешь, чтобы тебе все объяснили. Ты растерян и не понимаешь, что происходит. А когда у нас кто-то растерян и не понимает, что происходит, почему-то этот кто-то всегда приходит ко мне. Рихард долго смотрел на него, пытаясь переварить услышанное. — Поэтому завтра, — продолжил Флаке, как ни в чем не бывало. — После МРТ. Я как раз собирался погулять по Альзетте. — Флаке, хочешь честно? — спросил Рихард, все еще пребывая в легком шоке, — я понятия не имею, почему ты все еще не захватил этот мир. Флаке чуть зарумянился и стесненно опустил голову вниз. Он что-то неразборчиво забубнил, и Рихард решил облегчить ему задачу: — Получается, завтра твоя очередь нянчиться со мной? — он не собирался делать вид, что не знал о том, что его друзья составили расписание “сиделок”. Мгновение спустя, Флаке нерешительно кивнул.

***

И так они оказались у крыльца клиники в Люксембурге. Хайнер все еще сидел внутри с остальными неврологами, в то время, как Рихард и Флаке торопливым шагом пробирались к побережью. — Флаке, не беги так, — попросил Рихард в очередной раз. — Не можешь же ты, в самом деле, так медленно ходить?! — возмутился Флаке. — Я и так хожу с той скоростью, с которой ходил до боли в спине! — ответил Рихард с таким же возмущением. — Имей совесть! Во мне не два метра роста! — Ты еще хуже, чем Пауль! — Флаке всплеснул руками. Рихард, почему-то, воспринял его слова, как комплимент. С грехом пополам, они дошли до Альзетте и сначала молча прогуливались, укрываясь от палящего утреннего солнца. Рихард пытался тщетно подыскать подходящие слова для начала разговора, но ничего не шло на язык. Проблема была в том, что он даже с самим собой не разговаривал на эту тему, и настолько запутался в мыслях, эмоциях, реакциях и ситуациях, что перестал понимать, как зародился их конфликт, и что именно стало его причиной. За последнюю неделю произошло столько всего! Сперва вызов скорой, затем разговор с Тиллем о наркотиках, совместные ночевки, ужины в компании Оливера, Фрау и Ули… Не говоря уже о перестановках в коллективе, о которых пока знало только четыре человека. У Рихарда просто не хватило времени на то, чтобы остановиться и подумать о том, что с ним происходило. Он посмотрел на Флаке, и понял, что понятия не имел, что ему сказать. — Почему ты не стал разговаривать вчера? — спросил Рихард. — Я думал, это очевидно, — Флаке пожал плечами и пояснил, — мне казалось, если у тебя будет пауза перед разговором, ты поймешь, что тебе надо говорить не со мной, а с Паулем, и нам, в принципе не придется делать то, что мы сейчас делаем. Рихард чуть замедлился и неловко почесал в затылке. — Если я приду к нему первым, в этом не будет никакого смысла, — сказал он с легкой обидой в голосе. К его облегчению, Флаке согласно кивнул. — Не могу же я бежать к нему и просить прощения после того, как он публично унизил меня? Это как-то нездорово… — Унизил тебя? — Флаке звучал озадаченно. — Сказал, что я веду себя, как баба, — пояснил Рихард, слегка смутившись. — Пока все стояли вокруг и слушали нас. — Прямо так и сказал? — Да, — Рихард стиснул руки в кулаки. — Поэтому я с ним и не разговариваю, — он на секунду замолчал, — ну, и не только поэтому. Флаке вымученно выдохнул что-то, подозрительно похожее на «детский сад», и запричитал: — Я ему говорил, что не надо было вестись у тебя на поводу и встревать в эту историю с поцелуями… — он неодобрительно покачал головой. — Не пойми меня неправильно, я всеми руками за проявления чувственности и интимности на сцене. Но, когда мы это обсуждали, я не увидел ни капли осознанности с вашей стороны… У тебя хотя бы были попытки отрефлексировать возможные последствия. А Пауль… Ему и в голову не пришло, что поцелуи могут поменять его. — Флаке, если ты с сотворения мира решил начать, то это будет очень долгая прогулка, — предупредил Рихард, слегка уязвленный его словами. — Ты же пошел со мной, чтобы слушать меня, — напомнил Флаке, — вот и слушай. Мне тоже бывает полезно подумать вслух. — Получается, ты считал, что поцелуй на сцене — плохая идея? Почему тогда не проголосовал против? Флаке цепко посмотрел на него, поправив очки на носу. — Ты слушаешь меня, вообще? Я не сказал, что поцелуй — плохая идея. Я считаю, что это потрясающая идея. Плохого в нем то, что ее осуществление привело к тому, что один пропивает свою печень, а второй — сидит на обезболивающих. Перед глазами у Рихарда полыхнуло красным. Получается, все то время, что он носился по врачам, Пауль беспробудно пил и не прекращал своих дурацких тусовок? Потрясающе! Флаке продолжал, как будто не заметил его возмущенного драконьего дыхания. — Чтобы делать что-то такое перед людьми, между вами должно быть железное доверие. Кристальная честность. Никакого замалчивания. Иначе все плохо кончится. Помнишь, когда мы с Тиллем придумали наше “траханье”? Перед выходом на сцену мы долго сидели и обсуждали то, что произойдет. И, когда концерт заканчивался, мы снова проводили время вместе до тех пор, пока не расскажем друг другу о том, как произошедшее повлияло на наше эмоциональное состояние. Рихард с удивлением посмотрел на Флаке. Он не верил тому, что только что услышал. — И что, Тилль тоже говорил о своих чувствах? Казалось почти невозможным представить, как Тилль сидел и изливал свою душу Флаке. — А что, ты думаешь, что он бездушный что ли? Флаке был выше на голову и смотрел на него сверху вниз, и только из-за этого Рихард почувствовал себя слегка пристыженным. — Нет, просто… Непривычно, — пробормотал он. — И нам обоим тоже было непривычно. Но если бы мы этого не делали, то прятались бы друг от друга по углам, как подростки, — Флаке еще раз поправил очки на носу. — И это нам повезло, что никаких личных чувств вовлечено не было. Рихард встрепенулся. Флаке не дал ему вставить и слова: — Поверить не могу в то, что можно быть такими слепыми! — он снова всплеснул руками, и стало понятно, что Флаке злился. Несколько метров Рихард шел молча и ничего не говорил, давая ему пространство для возмущения, а потом все же сказал: — Лично мне с самого начала было понятно, что что-то идет не так. Я только не мог понять, что именно. Потому что иногда все было правильно и естественно. Да, иногда было тяжело и со скрипом. Но… Это же нормально? Не может же быть так, чтобы всегда все складывалось идеально? — его щеки полыхнули красным, и Рихард никак не мог заставить себя произносить правильные и настоящие слова. Отчего-то казалось, что Флаке поймет его и так. — Если ты почувствовал, что что-то идет не так, то почему продолжил? Рихард тяжело сглотнул. Ответа на это у него не было. — Мне тогда показалось, что мы с Паулем достаточно откровенно поговорили и все обсудили. Что никаких проблем не должно было быть, — он развел руки в стороны. — Мы же семья, в конце концов. Они снова непродолжительное время шли в тишине. — Почему вы целуетесь на сцене? — спросил Флаке, в конце концов. Задумавшись, Рихард сбавил шаг, пока окончательно не замер на одном месте. Впервые за последнюю неделю, голос Пауля в его голове зазвучал по-другому: «Мне нравится, что твой мозг способен создавать драматичные истории, потому что ты стесняешься сказать мне о том, что хочешь меня целовать, и что я важен для тебя, и что ты боишься, что я не испытываю этого в ответ». — Лично я знаю, почему я это делаю, — сказал Рихард глухо. — А он почему целует тебя? — Флаке продолжил кидаться сложными вопросами. Взгляд Рихарда взволнованно забегал, как будто он попытался зацепиться хоть за одно воспоминание, которое бы доказывало, что Пауль отвечал ему взаимностью. Он припомнил его тихое «Я бы сожалел, что мы не сделали этого раньше»и чувственную дрожь после оргазма вместе со«Слишком много… Вот тут», но оно было тусклым по сравнению с громким и эмоциональным: «Ты достал меня, понимаешь? Достал!». — Я не знаю, — признался Рихард с отсутствующим выражением лица, — он мне никогда не говорил. — И вряд ли скажет, — Флаке пожал плечами и возобновил их прогулку. Рихарду пришлось взяться за его локоть, чтобы сделать первые шаги. — Сколько я его знаю, он всегда был слегка летящим. Куда ветер подует, туда Пауль и несется. Поэтому с ним никогда не скучно. У него вечный двигатель в заднице. После этих слов на душе у Рихарда сделалось совсем погано. — Я, получается, вынудил его целоваться, что ли? — больше всего на свете он боялся узнать именно это, — он просто подхватил общую движуху? — Понятия не имею, — Флаке развел руки в стороны. — У тебя в голове хоть что-товарится, а у него там такой балаган, что я сам удивлен, как он не сходит с ума. — Почему ты считаешь, что он не скажет, из-за чего ввязался во всю эту затею с поцелуями? — спросил Рихард. — Не скажет, если его не припереть, — пояснил Флаке, — Пауль не умеет разговаривать о чувствах. Не умеет слышать, когда дело касается чувств. Злость, ревность, страх, зависть, любовь, возбуждение — это все одно для него. И ни про что из этого списка он никогда не говорит вслух. Ни с друзьями, ни с любовниками, ни с детьми… Ни с кем. С тобой вот тоже не говорит. Он не умеет выражать привязанность, не умеет показывать доверие… Не знаю, заметил ли ты… Пауль боится быть отвергнутым, поэтому вместо того, чтобы поговорить начистоту, забивает весь свой день заботами, работой, тусовками… Он пытается взять контроль над всем, чем может, потому что слишком напуган тем, что не может контролировать — твою реакцию на него. Так что он везде сует свой нос и следит за каждым процессом, потому что иначе с ума сойдет от тревоги, и из-за этого не замечает, что уже сходит с ума от тревоги. К тому же, у него супер сильный и надоедливый защитный механизм: Пауль всегда старается выставить себя в наилучшем свете и сделать вид, что во всем виноват кто-то другой. Например, я более чем уверен, что он недоумевает, почему ты вдруг перестал с ним общаться, ведь он не сделал «ничего такого», что отличалось бы от того, что между вами происходило до этого. Рихард сперва молчал, а потом возмущенно хохотнул, вспоминая ту злополучную вечеринку во Франкфурте, и следом горько рассмеялся. — Не может же он быть настолько слепым?! — возмутился он. Флаке бросил на него красноречивый взгляд, и Рихард согласно кивнул. — Ты прав. Может, — он возвел глаза к нему и шумно вздохнул. — То есть, смысла ждать, пока он догадается прийти, нет? Если честно, я не думаю, что такое взаимодействие пойдет мне на пользу. Я только пару дней как встаю с кровати без мысли о том, что хочу умереть. Партнёр, не способный выразить привязанность… — Рихард покачал головой, — я не выдержу, если мне снова придется бороться за то, чтобы меня ценили. Флаке посмотрел на него с сочувствием, но когда заговорил, то звучал хирургически сухо: — Советы — даже близко не моя специализация, — напомнил он. — Из нас всех у вас наибольший опыт решения совместных конфликтов. Как-то же раньше вы находили общий язык? — Раньше мы были друзьями, — сказал Рихард и, обмирая от страха, посмотрел Флаке прямо в глаза, пытаясь невербально передать все то, что творилось в груди. — Значит, подружитесь и сейчас, — с уверенностью сказал он. — Не можете же вы вечно слепо совать члены друг другу в глотки на глазах у всех нас. Рихард цокнул языком и осуждающе покачал головой. — Я ведь даже этого не помню, Флаке, — устало напомнил он. — Повезло тебе, — Флаке вернулся к своему дежурному фоновому бурчанию, давая понять, что разговор окончен, и что он больше не планировал упоминать имя Пауля вслух. Флаке заставил его дойти пешком до самого отеля, как и обещал. Рихард порадовался, что догадался натянуть кроссовки с эффектом «босой ноги», но даже в них умудрялся прихрамывать. Через некоторое время они свернули с набережной, и, перед ними открылась улочка с магазинами. Рихард равнодушно разглядывал витрины, пока не увидел в одной из них плюшевую игрушку — кота в костюме космонавта. В голове вдруг заиграла назойливая песенка из «Камуфляж-шпионаж», хотя котов-космонавтов в мультике не было. И да, Рихард все же посмотрел его в один из вечеров, и до сих пор не был уверен в том, что именно увидел… — Погоди минутку, — попросил он Флаке, а затем купил игрушку для Макси. Обычно Рихард не задумывался над тем, понравится ли ей то, что он покупал, поэтому тратил деньги легкомысленно. Но почему-то в этот раз ему хотелось, чтобы Макси обрадовалась его вниманию.

***

После обеда с Тиллем и Флаке, Рихард развалился на диване в их гостиной с пультом от телевизора в руке. Он не смог заставить себя упаковать кота в рюкзак, поэтому оставил его у себя под боком в качестве компании. Разговор с Флаке не привнес особой ясности. Рихард уже знал многое из того, что услышал, а о чем-то имел более глубокое представление. И все же, ему полегчало. Рихард почувствовал уверенность в том, что не был сумасшедшим, и что из них двоих именно Пауль реагировал неадекватно. С другой стороны, это не прибавило решительности для действий. Более того, Рихард до сих пор не имел ни малейшего понятия, с какой стороны подступиться к конфликту. Поэтому он бездумно переключал каналы, надеясь зацепиться за что-то интересное… Вдруг в дверь постучали секретным стуком. Рихард вздрогнул, но не дернулся подумав, что Тилль вернулся после разговора с Фрау Йегер. Рихард подбил подушку под ухо и перевернулся на бок. — Эй! Опять лежишь! — раздался звонкий голос. Глаза Рихарда вылезли на лоб, и он чуть не упал с дивана. У входа в номер, уперев руки в боки, стоял Пауль. Он перешагнул порог гостиной, не удосужившись снять уличную обувь. Рихард прикрыл глаза, мысленно застонав от досады. «Ты достал меня, понимаешь? Достал! Ведёшь себя, как баба!» — Ботинки, — сказал Рихард устало, надеясь, что если не будет смотреть, то окажется, что никакого Пауля на самом деле не было, и что он лежал в номере один. — Что? — Пауль не понял, но хотя бы замер на месте. — Это ты мне вместо «привет»? — А ты мне — «Эй! Опять лежишь!»? — Рихард снова открыл глаза. Он устало посмотрел на то, как Пауль стягивал обувь прямо в гостиной, и прошлепал к дивану в разных полосатых носках. — Я имел в виду «Привет», — безмятежно пояснил тот и потянул руку к коту-космонавту. — Ого, какой крутой. «Не трогай, это не твое», — хотел сказать Рихард, но у него не повернулся язык. Пауль уже повернул кота к нему и заговорил дурацким высоким голосом: — Рихард, ты не можешь целый день лежать на одном месте. Это я, Зигмунд Йен, тебе говорю! Его представление было настолько абсурдным, что Рихард не удержался и фыркнул. — Последний раз, когда я проверял, Зигмунд Йен был человеком, а не котом. Пауль развернул игрушку к себе лицом, как будто ему было важно убедиться, что он держал именно кота. Он быстро нашелся и тем же голосом ответил: — Тебе послышалось! Это я, Котмунд Йен! Рихард покачал головой и потер переносицу пальцами. Наверное, ад чувствовался именно так? — Что ты здесь делаешь? — Подвинешься? Я сяду, — Пауль ударил его игрушечным котом по ногам. Что-то было в его голосе, что дало Рихарду понять: он собирался сесть в любом случае. — Я тебя не приглашал, — запротестовал Рихард. — А я все равно пришел, представляешь? — Пауль потрепал его за колено. — Ну, подвинься. Тебе жалко что ли? В любой другой день Рихард бы терпел до последнего из любопытства. А что бы сделал Пауль, если бы он не уступил ему? Но сегодня у Рихарда не было настроения ни на споры, ни на долгие разговоры. Он просто плыл по течению. Повернувшись на спину, Рихард полулег в углу дивана, опираясь поясницей на подлокотник и освобождая Паулю место с другой стороны. — Спасибо, — тот, конечно, сразу же сел. Рихард не стал ходить вокруг да около и сказал: — Если ты собираешься бросаться оскорблениями, то лучше сразу уходи. Пауль помрачнел, услышав его слова. Он усадил кота рядом с собой и пару секунд теребил его пластиковый скафандр. — Я здесь не за этим. В груди у Рихарда зачесалось, но он остался сидеть смирно. Остатки желания общаться с Паулем постепенно исчезали. Наверное, Рихард должен был спросить «А зачем?», вот только он не хотел слышать ответ. Пауль вздохнул. — Я здесь, чтобы извиниться. — Что? — вырвалось у Рихарда. — Не заставляй меня повторять, — Пауль посмотрел на него долгим и пронзительным взглядом, а потом повторил свой мученический вздох, как будто слова приносили ему физическую боль. — Я пришел, чтобы просить прощения. Рихард выпрямился, ощутив всплеск энергии. Прощения?! То, что он не вышвырнул Пауля из номера после этих слов, было поистине эталоном проявления терпения. — Я вспылил. И наговорил тебе… Всякого, — Пауль, тем временем, продолжил, по-прежнему уделяя больше внимания коту, чем Рихарду, — наговорил того, что не должен был. — Я хочу, чтобы ты ушел, — сказал Рихард мертвым голосом. После этого комната погрузилась в тишину. Никто не произнес ни слова. Они даже не дышали. Атмосфера между ними стала настолько тяжелой, что Рихард испугался того, что мог услышать в тишине. Пауль повернул голову в его сторону, но не поднял взгляд. От этого в груди кольнуло еще сильнее, чем если бы их глаза встретились. Рихард стиснул зубы, заставляя себя смотреть на знакомые черты лица. Ему вдруг захотелось никогда не знать, как они ощущались под его пальцами и губами. Шли секунды. Пауль молчал и не двигался. Рихард вцепился в него взглядом, как будто мог контролировать его действия и удерживать на одном месте. Он попытался подумать: «Свали уже!», и, очевидно, это подействовало, потому что Пауль медленно отвернулся и отложил кота в сторону. Он ничего не сказал, только оперся на колени и тяжело поднялся с дивана. Рихард проводил его напряженным взглядом. Ему казалось, что если Пауль уйдёт, то станет намного легче. Но почему с каждым его шагом становилось все паршивее? Пауль остановился у того места, где скинул ботинки. Рихард отвернулся. Дурацкий кот! Черт дернул купить его! Рихард потянулся к игрушке, ощутив иррациональное желание отправить игрушку в космический полет прямо Паулю в затылок. Он уже почти сделал это, как вдруг тот резко развернулся и громко возмутился вслух: — Нет, я, что, дурак что ли, уходить куда-то?! — он вскинул руки вверх. — Никуда я не пойду! Рихард не вскочил с места только из-за осознания, что блокада убирала боль, но не причину, и ему все еще нельзя было совершать резкие движения. Впрочем, он все же запустил кота Паулю в лицо. Тот поймал игрушку. — Рихард, хватит. Давай поговорим. До чего же он раздражал! — Я не хочу тебя слушать, — крылья носа Рихарда затрепетали. — Тогда говори ты, — предложил Пауль. — Нет, я не пойму, ты, что, оглох? — Рихард скрестил руки на груди, надеясь, что взглядом все же в самом деле можно просверлить дыру в другом человеке. — Я сказал тебе: проваливай. — А я сказал, что я не дурак, и не собираюсь вот так просто взять и уйти, — Пауль взмахнул руками, а потом уселся на пол рядом с диваном в турецкой позе. — Я и так налажал сверх меры. Глаза Рихарда стали совсем сумасшедшими. Он злился настолько сильно, что подбородок заходил ходуном. — Ты лажаешь сверх меры прямо сейчас, — процедил Рихард сквозь зубы. Пауль сглотнул, и его лицо сделалось пустым. Некоторое время он смотрел на Рихарда в ответ, но по нему нельзя было что-то прочитать. Затем его голова опустилась. — Тогда пусть я буду лажать рядом с тобой, чем лажать, избегая тебя, — сказал он тихо. Рихард шумно вздохнул и выпрямился. Он захотел подняться с места и уйти в другую комнату, но почему-то так этого и не сделал. Живот скрутило от боли, и Рихард был уверен в том, что дальше станет только хуже. Они ругались не первый раз в жизни, и еще не дошли до самого дна, на котором спорили, кто должен уйти из группы. Они все молчали и молчали. Злость никуда не спешила исчезать. Рихард впился рукой в бедро, а затем отвел взгляд от Пауля. В уголках глаз вдруг стало влажно. До чего же, черт возьми, несправедливо! Все должно было быть по-другому! Они же просто целовались, веселились, наслаждались обществом друг друга! Рихард не закрывался, не перетягивал на себя одеяло, старался оставаться открытым…. Он пытался строить настоящие отношения, о которых всегда мечтал, и в этот раз все сделал правильно! Почему это не сработало?! Почему это никогда не работало?! Рихард сглотнул соленый вкус во рту, поднял взгляд на Пауля и тут же отвернулся. Из глаз потекло, но не из-за грусти, а от обиды. Рихард крепко сжал руки в кулаки и выдохнул с хлюпающим звуком. Пауль дернулся, как от пощечины. То, что он не поднимал голову, было даже хорошо. Рихард не хотел, чтобы Пауль когда-либо смотрел в его сторону. Им обоим жилось бы гораздо спокойнее, если бы они могли навсегда разойтись по своим сторонам и никогда не сходиться на середине… Пауль задышал чаще, как будто собирался с мыслями, чтобы заговорить. Рихард изо всех сил попытался заставить свое сознание быть настолько шумным, чтобы не фокусироваться на словах, но все равно услышал: — Я сделал тебе больно. Прости меня, пожалуйста. Рихард оскалился и чуть не захохотал, хотя возмущение так и рвалось из груди. Он стиснул зубы и продолжил молчать, решив, что не будет разговаривать в принципе. Может, тогда Пауль все поймет и уйдет. — Я перестал понимать, что происходит между нами. Я только делаю вид, что все понимаю и что у меня на все есть ответ, но это не так. Я понятия не имею, что происходит. «Ты меня достал, понимаешь? Достал!», — у Рихарда закоротило в мозгу. Он слышал только это, и рекламу кондиционера для постельного белья. Добравшись до пульта, Рихард нажал на кнопку выключения. Стало намного тише. — И я не знаю, что мне говорить. Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, как забрать назад то, что я крикнул. Мне… Мне почти всегда страшно, когда дело касается нас с тобой. И мне стало еще страшнее, когда я понял, что мы с тобой разные. На самом деле разные. Мы все делаем по-разному, и нас не так много объединяет за пределами работы. Я испугался, что… — Пауль замолчал, а потом передал котмонавта обратно на диван. — А вдруг мы так и не найдем ничего, что нас объединяет? Я сам ничего не делал, чтобы услышать тебя и найти что-то общее. И я испугался, что ты тоже ничего не захочешь делать. И… Я подумал, что если я встряхну тебя хоть как-то, то ты сразу поймешь и изменишься, и… И мы будем делать вместе то, что нравится мне. Я не сразу понял, что причиняю тебе боль. Рихард вцепился рукой в подлокотник. Щеки стали влажными от слез, и он размазал их по лицу ладонью, пытаясь взять себя в руки. — Прости меня, пожалуйста, — попросил Пауль шепотом. Его «пожалуйста» вышло совсем тихим, и Рихард скорее увидел его, чем услышал. — Мне очень стыдно от того, как я поступил. Если можно было бы откатить время назад, то я бы предпочел вернуться после концерта в наш номер в Брюсселе и провести время вместе, — и после этого он замолчал довольно надолго. Первая волна злости потихоньку спала, и Рихард вдруг понял, что не хотел разговаривать, поскольку безумно боялся того, что Пауль захочет ему сказать. В голове все крутилось «Веди себя как мужик!». Вместе с фразой пришло воспоминание о том, как лицо Пауля исказилось от отвращения. Конечно, Рихард и раньше сталкивался с такой реакцией, но почему-то именно в этот раз она задела особенно сильно. Пауль знал все его болевые точки и мог пройтись по каждой из них. Именно поэтому Рихард больше не искал его компании. Пауль поднял голову, но посмотрел куда-то в сторону. Его лицо больше не было пустым. Оно стало… Старым. Рихард позволил удивлению взять верх. Пауль никогда прежде не ассоциировался со старостью. Да, у него были морщины в уголках глаз и волосы почти полностью побелели. Но Пауль часто улыбался, и из-за этого создавалось ощущение, что его жизнь протекала без забот. Жизнь протекала без забот… И почти протекла. Пауль шлепнул себя по коленям и заерзал, собираясь подняться с пола. Рихард молча рассматривал его, как будто только сейчас до него дошло, что они почти прожили свою жизнь, и никто из них уже не может сказать с былой уверенностью, что проснется утром. — Сиди, — попросил Рихард. Его голос першил, и ему пришлось откашляться. — Не уходи. Их взгляды встретились. Пауль смотрел на него с надеждой. Рихард вспомнил, как часто за последние дни представлял, что ударит его табуреткой по голове, и впервые изменил свое решение. — Расскажи, что именно тебя пугает, — сказал Рихард твердо. Его голос звучал в сотни раз увереннее, чем он ощущал себя, и стало понятно, что Пауль имел в виду под многочисленными «Я не знаю, что делаю». Пауль гулко сглотнул и вернулся обратно в турецкую позу. Его взгляд забегал, как будто слова давались ему с трудом. Рихард из первых рук знал, как тяжело было описывать все то, что творилось внутри. — Я боюсь, что потеряю то, что у нас уже есть, — прошептал он. — Раньше я не беспокоился об этом. А потом мы начали записывать альбом, и… Мне стало так хорошо… — Пауль поднял на него взгляд, словно надеялся увидеть ответное тепло. Рихард не шевельнулся. — Между нами вдруг все стало просто и понятно. Я и мечтать не мог о том, что когда-нибудь снова почувствую себя таким счастливым, как в последние несколько лет. Рихард глубоко вдохнул и выдохнул. Почему Пауль раньше не говорил с ним об этом? — Мне нравилось, что мы снова проводим время вместе. Я хотел еще и еще, но не знал, как об этом попросить, чтобы не вызывать подозрений… Помнишь, как ты часто жаловался, что тебе не нравится, когда к тебе пристают? Я убедил себя в том, что меня это тоже касается, и что если я начну просить чего-то большего, то ты начнешь меня избегать и мы неизбежно поссоримся. — Получилось наоборот, — пресно вставил Рихард. Взгляд Пауля забегал, пока не задержался на котмонавте. Он кивнул и все так же тихо продолжил: — Да… Потом, когда мы не поцеловались в самом начале, то я подумал, что ты все каким-то образом узнал и пытаешься отстраниться от меня. Тогда мне пришло в голову, что если я буду делать вид, что ничего такого в этом нет, то ты поймешь, что я к тебе не пристаю и… — его слова становились все более и более торопливыми, пока он вдруг не замолчал и не спрятал лицо в руках. Рихард заметил, что Пауль начал стремительно краснеть под ладонями. — Господи, я несу такой бред… Почему-то осознание того, что Пауль испытывал стыд, принесло Рихарду чувство удовлетворения и отмщения. Над ним часто насмехались за надумывание и усложнение того, что должно быть простым. И до чего же приятно было наблюдать за тем, как один из самых прямолинейных людей, которых Рихард знал, барахтался в сомнениях! — Ты считаешь обсуждение того, что происходит между нами, бредом? Ответ последовал мгновенно. — Нет! — Пауль резко встрепенулся. — Тогда продолжай. Их взгляды пересеклись. Рихард почувствовал огромное желание скрестить руки на груди, но не сделал этого. Пауль пытался что-то высмотреть на его лице, а потом осторожно продолжил: — Когда я выбрал тактику «да ладно тебе, это же просто поцелуй», то это привело к тому, что мы все же по-, — его голос сорвался, — поцеловались. А потом ты сам начал приходить ко мне, и я понял, что моя тактика работает. Рихард прикрыл глаза. Ему стоило огромных усилий не прижать ладонь ко лбу. Он часто удивлялся, что Пауль был старше, поскольку его поведение законсервировалось где-то на уровне подростковой мнительности. — Все было так, как я хотел! Но при этом не совсем так. Я видел, что то, что происходило между нами, не делает тебя счастливым. Я испугался, что я в принципе не смогу сделать тебя счастливым. И… Я боялся даже попытаться сделать что-то, о чем ты просил меня, потому что я не умею этого делать, и не смог бы дать тебе то, что нужно… Но зато я знал, что я могу дать сто процентов… — он задумался, пытаясь подобрать слова, а затем снова продолжил тараторить. — Вот, например, мне нравятся вечеринки, да? И я подумал, что если ты на них начнешь ходить, то они тоже начнут тебе нравиться. Но ты не ходил, и мне показалось, что так ты отвергаешь то… Вот это все… А когда мне показалось, что ты все же заинтересовался, то ты не пришел, и… И я подумал, что ты… Что тебе на самом деле все равно, и ты не знаешь, как мне об этом сказать. Я просто не мог допустить, чтобы ты сказал мне об этом первым. Поэтому я не пришел, когда ты позвал. Рихард все же прижал ладонь ко лбу и шумно вздохнул. Он одновременно и узнавал и не узнавал человека, который сидел перед ним. С чего вдруг Пауль стал таким неуверенным в себе? Куда делся тот мужчина, который мастерски разложил его собственные эмоции по полочкам? Как Пауль мог быть настолько слепым? «Мог. И это даже не предел», — напомнил себе Рихард. Убрав ладонь от лица, он посмотрел на Пауля, и увидел, что тот был абсолютно разбитым. — Я просто не могу поверить в то, что сейчас услышал, — признался Рихард. Легкое возмущение все еще тлело на подкорке сознания. — Как такое может быть? Как ты можешь так думать, если я прямым текстом говорил тебе о том, что мне хочется? Ты с самого начала был настолько проницательным, что мне казалось, что ты залез мне в голову и подсмотрел, что я чувствую и что думаю! Как так получилось, что сейчас ты мне говоришь такое? — Да не знаю я! — Пауль выпрямился, его голос стал намного громче, и лицо исказилось страхом. Он зарылся пальцами в волосы и потянул. — Рихард, я ничего не могу понять! Ничего! Я говорю какие-то слова, но не чувствую их! Словно не я их говорю! Я просто вспоминаю, что думаю в моменты страха, и… — Пауль внезапно замолчал и поджал губы. Рихард вдруг почувствовал себя мудаком. Удовольствие от лицезрения разбитости Пауля испарилось, как будто его и не было. Он догадался, что произойдет еще до того, как это случилось. Пауль заплакал и тут же прижал ладони к глазам, чтобы скрыть. Он уперся локтями в колени, и его тело содрогнулось. — Я не знаю, что мне делать… Рихард, я ничего не знаю… Прости меня, пожалуйста, прости… — он засипел, а затем его голос и вовсе сорвался. Рихард опустил голову, беря паузу в разговоре. Его щеки полыхнули, и он пожалел, что все же не встал с дивана в самом начале разговора. Ему не хотелось, чтобы к стыду за публичные оскорбления добавлялось еще и чувство вины за то, что довел Пауля до слез. Рихард понял, что на самом деле не хотел причинять ему боль. Он всего лишь хотел, чтобы тот его по-настоящему услышал. Они молчали ровно столько, сколько Паулю потребовалось, чтобы привести себя в порядок. — Пауль… — позвал Рихард тихо. — Мне же тоже бывает страшно. Особенно, когда я не понимаю, что со мной происходит. — И что ты тогда делаешь? Когда Рихард осознал свой ответ, то чуть ли не прижал ладонь ко лбу во второй раз, теперь уже от собственной глупости. — Избегаю ситуации, в которых мне страшно. Остаюсь один. Принимаю ванную. Пишу музыку. Пауль посмотрел на него так, словно до него потихоньку начало доходить то, что начало происходить между ними, но в его взгляде все еще читались сомнения, и Рихард его не винил. Он и сам чувствовал, что между ними не было прежнего доверия, и потребуется время, чтобы заново взрастить его до высокого уровня. — Я, как и ты, боюсь быть отвергнутым и тоже пытаюсь уйти первым. Мне страшно, что ты на самом деле играешь мной и упиваешься тем, что можешь заставить меня испытывать такие сильные эмоции и убиваться по тебе. Пауль тут же открыл рот, чтобы возразить, но Рихард остановил его жестом. На удивление, тот послушался. — Мы же… Мы же знаем это все друг о друге, Пауль… — осторожно напомнил Рихард, — мы не изменились. Просто ситуация новая. Незнакомая. Но мы же не незнакомцы друг другу. — Если бы мы были незнакомцами, мне бы не было так страшно, — вставил Пауль. Уголки губ Рихарда немного приподнялись вверх. — И именно так я узнаю, что тебе не все равно на то, что происходит между нами, и что, даже если ты решил просто поиграть, это задевает и тебя тоже. — Я не играю, — Пауль зазвучал по-детски обижено. — Со временем я в это поверю, — вздохнул Рихард. — А ты поверишь в то, что меня не надо делать счастливым? Пауль на секунду замер, а затем склонил голову на бок. — Почему? — Мне не нужны сто процентов. Я просто хотел, чтобы мы провели время только вдвоем и чтобы мне не пришлось делить тебя с другими нашими друзьями, — Рихард поднял взгляд на Пауля. — Если ты хотел сходить в клуб, потанцевать и выпить, мы могли бы сделать и это. Только вдвоём. И там, где нет наших друзей, знакомых или сотрудников. Я не ищу сто процентов счастья, веселья или радости. Я ищу стабильности, доверия и уверенности в том, что меня любят… И что мне не придется предавать себя, чтобы каждый день бороться за все три пункта. Пауль смотрел на него с выражением абсолютной растерянности на лице, как будто только сейчас до него дошли прописные истины. Рихард незаметно выдохнул от облегчения. Казалось, ему, наконец, удалось донести свои желания в понятной Паулю форме. — Я услышал тебя, — задумчиво протянул он, все еще переваривая услышанную информацию. — Пауль, — позвал Рихард спустя какое-то время. — Что? — А ты что ищешь? Пауль открыл рот, как будто у него сразу был готов ответ, а потом закрыл его. Он опустил голову, словно стыдился своего желания. Рихард не стал торопить. — Никогда об этом не думал в такой формулировке, — наконец-то произнес Пауль. — У меня никогда не было точного ответа на то, что мне нужно. Я просто хочу брать все, что могу взять. Рихард постарался не выдать кольнувшего разочарования. — Тогда как ты поймешь, что твой партнер — это тот, кто тебе нужен? — спросил он и внимательно посмотрел Паулю в глаза, надеясь, что с такого расстояния заметит возможную неискренность. Выражение лица Пауля потеплело. Из него не исчезли страхи, волнения, вспышки ярости, но появилось что-то другое. — Я просто почувствую себя достаточным, — сказал он. — Меня будет хватать таким, какой я есть. Рихарду вдруг показалось, что он понял, почему взгляд Пауля потеплел. Тем временем, тот продолжил, и его ладони беспокойно переплетались пальцами. — Я бы хотел стать стабильным, заслуживающим доверия и вселяющим уверенность, — Пауль произнес это едва слышно, а после и вовсе перестал дышать. Рихард прислушался к себе и своим внутренним ощущениями. — И мне будет этого достаточно, — когда он снова поднял взгляд на Пауля, то уже не ожидал, что злость последних дней магическим образом испарится. В голове все еще витало «Ты достал меня, понимаешь? Достал!», и оно по-прежнему вызывало эмоциональный отклик, но Рихард был уверен, что со временем боль уляжется. В конце концов, больше половины их ссор он уже просто не помнил, поскольку важно было не то, что они ругались, а то, как они снова учились находить общий язык друг с другом. И пока что у них получалось. — Я все еще злюсь, — предупредил Рихард. — И… — он не очень хотел признавать свою уязвимость, но все же решил ничего не скрывать, — мне очень плохо от того, что ты бездействовал, когда я нуждался в помощи. Пауль потер кончик носа пальцем, скрывая лицо. Впрочем, стыда на нем не обнаружилось. Рихард непонятливо нахмурился, и Пауль пояснил: — Прости, что я не набрался смелости зайти к тебе сразу. Я не бездействовал. В первый вечер мы организовывали Хайнера, гимнастический зал для физиотерапии, водителя с машиной для пассажиров малой мобильности, потом были встречи с твоими техниками… А потом прошло уже столько времени, что мне было стыдно приходить лично, но сейчас… Я больше не хочу быть в стороне. Рихард вздохнул. — Хорошо, — сказал он. Пауль просиял. — Но в номер я пока не вернусь. Если честно, у меня в голове такой раздрай… Мне нужно какое-то время, чтобы прийти в себя. Хорошо? Пауль сник, и стало заметно, что он слегка расстроился. — Хорошо, — все же согласился он. — Наверное, так и в самом деле правильно. Я бы спросил, вернешься ли ты в автобус…. Но дальше будут перелеты. — Можешь ходить со мной на физиотерапию и йогу, — предложил Рихард в качестве компромисса. — Если хочешь. — Хочу! — тут же отозвался Пауль. — Значит, так и порешили… — он опустил руки на колени, показывая, что разговор закончен. Пауль вскочил с пола и предложил ему обе руки в качестве опоры. Рихард сперва отмахнулся, думая, что подлокотника дивана будет достаточно. Но потом позволил себе схитрить и все же взял Пауля за руки, поднимаясь. — Я могу тебя обнять? — осторожно попросил Пауль. Рихард заулыбался и притянул его к себе в объятие. Пауль неторопливо, но уверенно приобнял его, словно боялся, что сделает больно, если сожмет слишком крепко. Объятие распалось довольно быстро, как будто их тела успели отвыкнуть от взаимодействия друг с другом. На прощание Рихард погладил Пауля по плечу, а затем закрыл за ним дверь номера. — Вот и все, — сказал он самому себе вслух, удовлетворенный результатом. — И не было так страшно, да? Вдруг из глубины номера донесся звонок будильника. Нью-Йорк просыпался, и пришло время выходить на связь с девочками. Рихард глубоко и с облегчением вздохнул, отмечая, что после разговора с Паулем в груди заметно полегчало, и что мелодия будильника, выбранная в автобусе пару недель назад, уже не вызывала раздражения.