Утренняя звезда, освети мой путь

Граница между сном и бодрствованием окончательно размылась. Сколько еще беспокойных ночей ждало впереди, прежде чем все наладится? А что если он исчерпал лимит удачи в своей жизни, и лучше уже не станет? Безусловно, им с Паулем суждено постоянно ссориться. Рак и Стрелец. И как у Рихарда это только вылетело из головы? Зато другие воспоминания звучали, как из радио, которое не затыкалось. «Ты … меня всем этим, понимаешь? …!». Почему-то воспроизводить то самое слово было особенно тяжело, и Рихард раз за разом пытался вырвать его из памяти, лишь бы оно не беспокоило. Он грузно поднялся с кровати, прошел через все утренние процедуры, превозмогая желание утопиться в раковине, и даже немного развеялся, собирая вещи. Рихард снова попросил Оливера поменяться местами в автобусе, и уже не так сильно переживал о том, как пережить несколько часов в пути. Ули и Фрау разделяли тихое счастье на автобусной койке. Рихард сидел на «кухне» за столом и большую часть времени гонял ноты по экрану ноутбука, почти ничего не делая, только меняя громкость инструментов, воображая себя настоящим классическим композитором. Периодически он кидал взгляд на них, и в груди возникало странное чувство, одновременно похожее и на счастье, и на грусть, и на зависть…. Безусловно, он был рад за Фрау. Она наконец-то улыбалась, щеголяла в приятных глазу цветастых рубашках и просторных шортах до колена. Они с Ули нежно урчали друг с другом, обмениваясь теплом и поддержкой. Любовь между ними была очевидной. Но, когда Рихард смотрел на них, он думал только об одном: «Почему… Почему у меня никогда не бывает так же?» Рихард не выносил смотреть на чету Шнайдеров дольше пяти секунд и тут же отворачивался обратно к экрану. В итоге его незатейливая детская песенка «АВА» превратилась в многоголовое чудовищное рондо. Рихард одумался после того, как добавил в ряд шестое фортепиано, и только тогда хлопнул крышкой ноутбука. Он поднялся с места, чтобы размять ноги, и в тот же момент автобус немного качнуло. Рихард не устоял и приземлился обратно на диван. — Риш? — услышав шум с кухни, Фрау посмотрела в его сторону. Рихард ответил с задержкой: — Я в порядке, — поспешил заверить он. Рихард оперся об угол стола и выпрямился в полный рост. Ноги стояли ровно, шея держалась прямо, но было что-то неуловимо неправильное в движениях тела. Как будто никакой связи между ногами и плечами не существовало, и приходилось прикладывать усилия, чтобы поддерживать баланс. — Засиделся просто, — сделал вывод Рихард, возвращаясь в салон, — не заметил, как время прошло. Фрау и Ули обеспокоено посмотрели на него. — Да нормально все, — он посмеялся над ними, но когда лёг, все же подложил подушку под колени.

***

Рихард терпеть не мог Прагу. У него, в принципе, были тяжелые отношения с Восточной Европой. Ему претило все, что запятнало себя отношениями с коммунистами. И, да, Рихард понимал, что не все люди мечтали о Красной Европе, но не мог избавиться от ощущения, что, пересекая границу, снова заходил в то крохотное тюремное помещение, в котором Штази держали его на протяжении бесконечных шести дней… Чехия встретила их пасмурным небом и мокрым асфальтом. Спустившись по ступенькам автобуса, Рихард тут же закурил. Мимо него то и дело небольшими группками проходили то менеджеры, то техники сцены, то звуковики… Некоторым Рихард кивал, других предпочитал избегать. Завидев Пауля, он опустил голову вниз, а потом просто посмотрел в другую сторону. «… всем этим… …!» — воспоминания отозвались эхом. Рихард горько усмехнулся и вздрогнул, услышав рядом с собой прыгучие шаги. — Мы на лазертаг собрались, — мягко позвал Оливер. — Пойдёшь с нами? — его выражение лица было дружелюбно-нейтральным. — Развеемся немного. — А кто идет? — спросил Рихард, прежде чем отказывать. — В основном, все из старой компании. Свет, звук… Фрау и Ули я еще не спрашивал, но остальные, вроде, собираются пойти. Рихард задумался. — Тилль тоже? — спросил он. — Нет, — Оливер покачал головой, — у него здесь какие-то свои дела. — М, — Рихард коротко вздернул подбородок и затянулся сигаретой в последний раз, прежде чем затушить ее, — не, я, наверное, пас на сегодня. Сплю не очень хорошо. Может, удастся хоть немного подремать. — Как знаешь, — Оливер никогда не давил, но в этот раз почему-то добавил: — Я напишу, когда мы пойдем на ужин, хорошо? Давно не сидели все вместе. — Хорошо, — Рихард кивнул и с удивлением обнаружил, что улыбнулся. На душе, и в самом деле, потеплело.

***

В Праге его ждал небольшой и скучный люкс с претензией на элитарность. Рихард с грустью посмотрел на двуспальную кровать. Почему не существовало люксовых номеров с односпальной кроватью? Разве никто еще не догадался, что большие пространства, заполненные пустотой, провоцировали одиночество? Никакие позолоты, мраморы и запотевшие бутылки шампанского в ведерке со льдом не компенсировали тоску в груди, возникавшую от тишины номера. Верный своему слову, Рихард наскоро умылся, проверил время на телефоне (звонить девчонкам было еще слишком рано), а после переоделся в домашнее, надеясь, что любимая футболка и штаны заставят его почувствовать себя лучше, и шмыгнул под одеяло. Когда Рихард проснулся, его ждал сюрприз. Он попытался повернуться на бок, чтобы достать до телефона, но в поясницу кольнуло так, что пришлось вернуться в изначальное положение. Руки устало дрожали, даже если расслабленно лежали на животе. За неимением лучшей альтернативы, Рихард пялился в потолок. Он пролежал так довольно долго, пытаясь заставить себя согнуть ноги в коленях. Но те, хоть и по-прежнему ощущали вес одеяла, отказывались двигаться. «Как же не вовремя!». Рихард прикрыл глаза и шумно вздохнул, а потом понял, что не мог даже повернуть голову в сторону, не получив откат от поясницы. Получается, путь до телефона стал непреодолимым. «Если это не скиатика, а что-то по-настоящему серьезное», — вдруг подумал Рихард, — «у меня даже не получится позвать на помощь. Может, просто снова уснуть, а утром все будет нормально?». Рихард тяжело сглотнул, и в уголках глаз стало горячо, как будто он заранее понимал, что ничего больше не будет «нормально». Боль в пояснице пришла однажды и осталась с ним навсегда. Он играл с ней в прятки, и большую часть времени, вполне успешно, хотя она никогда не исчезала на сто процентов. Все было просто: либо он звал кого-то на помощь, либо лежал и тихо умирал. И каким же соблазнительным казался второй вариант! Если бы ему только не было так страшно… Он поднял руку и потянулся к тумбочке. От резкого движения в спине закололо. Рихард дернулся всем телом и крепко выругался, но не остановился. «Давай, давай… Еще чуть-чуть», — он попытался подбодрить самого себя, но почему-то это возымело обратный эффект. «Какая разница? Тебе никак не помочь, ты же знаешь. А так они хоть погуляют нормально без тебя. Когда они вернутся, ты все равно будешь так же корячиться. Нечего их волновать по пустякам». Как же его раздражал этот внутренний голос! Откуда он взялся? Кто и когда вскрыл его черепную коробку, чтобы запихнуть туда что-то инородное, чужое и сварливое, что только и делало, что занималось критикой? В глазах невидимого внутреннего критика Рихард был никудышным мужем, отвратительным отцом, посредственным музыкантом, несчастным влюбленным и покинутым сыном. Разве человек с такими характеристиками мог рассчитывать на чью-то помощь? Он рывком схватил телефон и со стоном вернулся в исходное положение. Безымянные и мизинцы закололо мурашками. Рихард на секунду замер, нажал на экран несколько раз и прижал телефон к уху. На свете был всего лишь один человек, которому он мог позвонить в сложившейся ситуации. — Алло? — пробасил Тилль. — Ал-ло, — Рихард дернулся от боли в спине и шикнул на свое тело за слабость. Он ведь даже не двигался! — Алло? Рихард? — Тилль, ты не мог бы заскочить ко мне в номер? — попросил он. — Конечно, — Тиллю не нужно было даже думать над ответом, — что-то случилось? «Ничего не случилось, не переживай». — У меня немного прихватило спину, — Рихард поморщился. Само слово «спина» посылало искры боли в пояснице и по ногам. Несмотря на злость по отношению к самому себе, он не стал останавливаться на половине, и добавил, — и, кажется, слегка подтекает крыша. Сперва была тишина. Конечно, Тилль понимал, что он имел в виду. — Ты сможешь открыть дверь? Рихард обреченно вздохнул. Ключ-карта лежала с правой стороны от него. — Нет. Тебе придется попросить кого-то с ресепшена. — А где Пауль? «Мне абсолютно все равно, где его черти носят». — Я не знаю, — ему пришлось откашляться. — Наверное, со всеми. Тилль молчал. Идея позвать именно его вдруг перестала казаться такой уж привлекательной. В груди беспокойно защекотало: а вдруг он уже принял? — Хорошо, — наконец, сказал Тилль, — То есть, ничего хорошего, конечно. Я скоро буду. Мне оставаться с тобой на связи? «Все путем, тебе не обязательно это делать». — Да, пожалуйста, — Рихард сглотнул тяжелый ком в горле. Глаза обожгло солью, и он крепко зажмурился, чтобы не видеть, как все расплылось. Голос Тилля снова зазвучал в трубке. Какое-то время Рихард даже не мог сфокусироваться на том, что он говорил, а потом он вдруг начал различать слова. Тилль рассказывал ему, как провел свой день, как проснулся рано утром и отправился в бассейн. Он никогда не изменял своей привычке плавать по утрам. После переезда он встретился с фониатром и учителем по вокалу, а затем отправился гулять в зоопарк. Ему удалось увидеть кормление льва, тигра и леопардов, а еще он умудрился заснять то, как носорог испражнился на стену. Тилль замолчал, ожидая реакции на свои слова. — Мне стоило пойти с тобой, — сказал Рихард спустя затянувшуюся паузу. — Ага, — Тилль мягко согласился, — тебе бы понравилось. — А волки там были? — спросил он, пытаясь хоть как-то разбавить карусель уничижительных мыслей в своей голове. Они проговорили про животных до того самого момента, как во входную дверь заскреблись. Рихард начал слышать Тилля как будто по радио: и в реальности, и из динамика. — Скорая приехала, — оповестил Тилль. В номере загорелся свет и Рихард скинул звонок. Поднять голову и посмотреть вошедшим в глаза не представлялось возможным. — Что, совсем скрючило? — Нет. Придуриваюсь, потому что мне нечего делать, — забурчал он в ответ. — Завтра, вот, марафон побегу. Тилль заулыбался. — Жить будешь. Рихард недовольно поджал губы на его высказывание. А стоило ли продолжать жить? Тилль тут же занервничал, будто мог прочитать его мысли — это можно было понять, не поднимая на него взгляд. — Что произошло? — поинтересовался он тихо. — Повернулся неудачно, — буркнул Рихард. Откуда он мог знать, что именно с ним произошло?! В комнате появились два медика в синих комбинезонах. Рихард откашлялся несколько раз и, стараясь не глядеть на Тилля, первым делом сообщил: — Правосторонние грыжи от L3 до S1. Грудной отдел не проверяли на МРТ, но мурашки в обеих руках, вот здесь, — он показал, где именно, и поморщился от боли. — Онемение в правой ноге, боль до середины икры. Кокаин — общий стаж шесть лет. Героин — год. В ремиссии… — он задумался, вдруг осознав, что ему давно не приходилось сообщать эту информацию, и цифра удивила его самого, — четырнадцать лет. Вот это да. Четырнадцать лет! Рихард кинул быстрый взгляд в сторону Тилля, но тот на него не смотрел и ничего не говорил. Вспоминал ли он вчерашнее? — Тилль может оставаться. И после этого все закрутилось и завертелось. В номере появились Том и Йонас, которые сразу же начали вызывать их физиотерапевта — Хайнера. Рихард уже знал, что у них ничего не получится, поскольку тот жил в Берлине и не путешествовал с ними по городам. Его проверили молоточком на рефлексы в руках и ногах, и, если руки были симметричными, то когда дело коснулось ног… Сначала Рихард подумал, что медик стукнул не в том месте, а затем удивленно уставился на свою ногу. «Ну, уж нет», — подумал он. — «Что угодно, только не это». Медик ударил еще раз, и нога слабо, но дернулась. Рихард попытался незаметно выдохнуть, а после они с Тиллем обменялись красноречивыми взглядами. Когда скорая уехала, оставив ему ибупрофен и какие-то бумаги, Тилль, Том и Йонас остались вместе с ним в одном номере. — Ну, что? — спросил Рихард. — По шкале от одного до десяти, на сколько все плохо? — Не бери в голову, — попытался успокоить Том, но он говорил так, только в самые серьезные моменты, — Хайнер приедет завтра после саундчека, а там и видно будет. Сейчас надо поберечь нервы и постараться поспать. — Дать тебе снотворное? — предложил Йонас. Рихард категорически покачал головой. — Нет. Не люблю пичкать себя ненужной химией. Он видел, как и Том, и Йонас, и Тилль возмутились его ответом, но, к их чести, промолчали, не став напирать. В конце концов, Том и Йонас тоже вышли из номера. Тогда Рихард расслабился и посмотрел Тиллю прямо в глаза: — Так ссать охота, — признался он отчаянно. — Поможешь дойти? Тилль коротко хохотнул, и его угрюмое лицо чуть посветлело. Рихард не удержался и тоже посмеялся, стараясь не трястись, чтобы не провоцировать лишнюю боль. — Может, тебе подгузник? — предложил Тилль. — Себе на голову надень, — пробурчал Рихард и протянул к нему руку. — Давай, аккуратно, через бок, хорошо? Рихард кивнул и сосредоточился на том, чтобы развернуться. Он взялся за руку Тилля, подтягиваясь с его помощью, и осторожно сел на кровати, жмурясь и переживая стреляющую боль при каждом микро-движении. Его то и дело неприятно дергало, пока он искал то самое положение, в котором боль была минимальной. Поясница затихла, но тут же скрутило ногу. Рихард поднялся, держась за Тилля обеими руками, и понял, что дальше мог идти разве что на четвереньках. — Не могу, — сказал он, стиснув зубы. До чего же было обидно! — Я могу бутылку принести, так поссышь, — предложил Тилль. Странным образом, это придало сил. «Сперва один шаг, потом второй… Потом еще один… И еще один…» — Рихард сосредоточился на каждом своем движении, стараясь не думать о том, что выглядел как среднестатистический старик с улицы, опирающийся на роллатор. Когда-нибудь, ему самому придется обзавестись таким… И что тогда? А вдруг, когда-нибудь он сядет в последний раз и больше никогда не встанет? — Во-о-от, — подбадривающе сказал Тилль, когда они вдвоем доковыляли до унитаза. — Видишь? Не все так страшно. Рихард посмотрел ему в глаза, неустойчиво дергаясь то ли из-за слабых мышц, предающих его тело, то ли из-за ярких приступов боли и колючих мурашек. Нижняя губа вдруг задрожала. Он крепко стиснул зубы, но глаза все равно наполнились слезами. — Не говори так, — попросил он тихо и добавил совсем зло: — Я даже в туалет сходить сам не могу. — Давай, меньше думай, больше дело делай, — Тилль сжал его плечи, — я, может, тоже ссать хочу. Рихард оттолкнулся от него и оперся одной рукой о стену напротив себя. Уж подержаться за свой член он мог без посторонней помощи. Когда с делами было покончено, Рихард понял, что не мог оттолкнуться и выпрямиться самостоятельно. Тилль перехватил его под грудь, как если бы учил заново ходить и помог дойти до раковины. Пока Рихард мыл руки, он успел быстро опорожниться, и присоединился к нему у раковины. После вечерних процедур, они снова проделали тот же ковыляющий путь до постели, и Рихард понял, что мог двигаться чуть более свободно, хоть и неустойчиво — видимо, миорелаксанты делали свое дело. Тилль устроил его на подушках, а затем спросил: — Ты теперь один ночуешь? Рихард сглотнул. — Да. — Не против компании? — Тилль спросил чуть тише. — Тут одна кровать, — напомнил Рихард, но отказывать не стал. Тилль поморщился, и в голове зазвучал его молодой и полный энергии зычный бас: «Шолле, хорош выпендриваться, кому ты заливаешь?», но вслух он ничего не сказал. — Значит, подвинешься, — и Тилль, в самом деле, начал раздеваться. Рихард поморщился и посмотрел на него, наигранно недовольно: — В душ сходи хотя бы. Воняешь. Тилля его слова даже не смутили. — Сам ты воняешь, — он щелкнул выключателем над кроватью, и свет в номере погас. Рихард почувствовал, как матрас непривычно сильно прогнулся рядом с ним, но зато ощущение одиночества поредело. Беспокойство, появившееся в груди несколько часов назад, пропало. Рихард приязненно прошептал: — Спасибо. Тилль долгое время молчал. Он никогда не произносил вслух слова, выдающие эмоциональную привязанность, и был самым настоящим вербальным сухарем, когда дело касалось повседневной жизни. Многое Рихард узнавал постфактум через его стихи или какие-то нелепые попытки пригласить на рыбалку, чтобы сидеть вдвоем в тишине несколько часов подряд. У него ушло несколько лет, чтобы выучить все оттенки молчания Тилля. Та тишина, которая легла между ними, была приятной и уютной. Рихард улыбнулся, и тогда Тилль грубовато сказал: — Спи. Рихард фыркнул и предупредил: — Как только начнешь храпеть, я спихну тебя с кровати. Тилль обреченно вздохнул. — Спокойной ночи, — сказал он с теплом в голосе. Рихард удивленно посмотрел на него, позабыв о том, что ему нельзя было делать резких движений. — Спокойной. Они еще немного помолчали и незаметно отключились.

***

«Утро». Не открывая глаз, Рихард мысленно проверил целостность конечностей. Руки и ноги были целыми, и это также означало, что боль продолжала терзать его. Он несколько раз просыпался ночью из-за того, что случайно повернулся на бок или на спину. Выспаться не получилось, и Рихард решил, что пора перестать надеяться на здоровый сон и жить исходя из реалий. В его жизни все шло наперекосяк. Почему он все все еще надеялся, что хоть что-то будет нормальным? — Жив? — спросил Тилль слева. Его голос звучал особенно низко по утрам. — Жив, — буркнул Рихард. — Вперёд, получается? Еще один день. Рихард все же открыл глаза и вымученно посмотрел на Тилля. — Я не хочу его проживать, — признался он тихо. Тилль долго и внимательно рассматривал его. Морщины на лице проступили отчетливее и опустились под действием гравитации. Тилль выглядел старым и грустным, как будто существование приносило невыносимое страдание и ему. Может, поэтому им всегда было легко понять друг друга без слов? — К сожалению, тебя никто не спрашивал, — сказал он так же тихо. Рихард отвернулся, поднял взгляд к потолку, а затем потянулся к тумбочке, чтобы проверить время на телефоне. Несколько часов назад Том выслал ему персональное расписание, с массажем, лечебной гимнастикой, иглоукалыванием и встречей с Хайнером. Рихард вздохнул. Он уже знал, что тот начнет возмущаться его набранным весом и отсутствием должной физической подготовки. — Хочешь поплавать вместе? В воде спине легче, — предложил Тилль. — Ничего я не хочу, — капризно заявил Рихард и вернул телефон обратно на тумбочку, — но пойдем. Вместо завтрака они с Тиллем поднялись в бассейн на верхних этажах отеля. Кроме них в помещении никого не было, и Рихард искренне обрадовался тому, что никто не мог увидеть, как они, ковыляя, опускались в воду. Он часто видел, как Тилль преображался в воде. Из его тела уходили усталость, угловатость и напряженность. Он мог играючи навернуть пять километров за час и даже не устать. Тилль постоянно пытался убедить их в том, что секрет крылся в технике, а не в выносливости, но, сколько бы они не посещали уроки плавания, никому не удавалось достичь и доли его навыка. Рихард не стал пытаться дотянуться до его высот, и по большей части просто лежал на поверхности, чуть согнув колени, чтобы спина потихоньку вытягивалась и успокаивала спазм мышц вокруг позвоночника. Над коленной чашечкой протяжно ныло от боли. Рихард периодически растирал многострадальную ногу, хоть и понимал, что проблема шла от поясницы. Спустя час они устроились в углу бассейна, постепенно занимая вертикальное положение и приходя в себя. Лицо Тилля окрасилось в приятный розовый цвет, и он стал больше похож на самого себя. Рихард тепло улыбнулся ему и попытался представить, каким выглядел в его глазах. — Каждый раз я думаю… — вдруг вырвалось из него, — что познал эту жизнь. Что научился справляться с любыми трудностями. А потом оказывается, что это не так. Удивительно, что в жизни есть столько всего разнообразного, что заставляет страдать. — Боль и жизнь — это слова синонимы. Все дело в степени. Смотри, — Тилль опустил мощную руку ему на плечи, — Объятие. Про него говорят хорошо. А если сделать то же самое, только сильнее, то ты уйдешь под воду и утонешь. Про это говорят плохо. Но это одно и то же действие. Разница только в степени. Рихард нахмурился и склонил голову на бок. — Ты на самом деле думаешь так? — А разве я не прав? — Тилль убрал руку с его плеч и набрал воды в ладони. — Стакан воды напоит человека. Наводнение уничтожит деревню. Но суть одна и та же. Не бывает одного без другого, потому что это буквально одно и то же. — Есть люди, которые живут без страданий, — упрямо сказал Рихард, хотя звучал уже не так уверенно. — Да? — Тилль коротко улыбнулся. — Назови хоть одного. Рихард пожал плечами. — Не знаю. Но кто-то точно живет хорошо. Не бывает же такого, чтобы прям все-все люди на Земле страдали. Тилль покачал головой. — Все-все люди на Земле — жили. А это одно и то же. Рихард громко цокнул, и звук разнесся по помещению. — Ты слишком негативно мыслишь, — произнес он и сам удивился тому, что сказал. — Поверить не могу, что это я тебе говорю. Они с Тиллем переглянулись и сдержанно ухмыльнулись. — Сам подумай. У нас есть все, что мы хотим. Делаем, что хотим. Тратим деньги, куда захотим… Когда ты последний раз переживал о том, что тебе негде переночевать или о том, что тебе нечего есть следующие пару дней? Перед нами никаких преград. Рихард медленно кивнул, вынужденный согласиться, хоть ему и не нравилось, куда Тилль вел свой монолог. — Так почему так хреново? — спросил он и тут же ответил: — потому что мы живые. — Вот тут я не соглашусь, — Рихард покачал головой. — У нас не все есть. Тилль почти сразу же отмахнулся от произнесенных слов, не желая ничего слышать. Рихард послал в него волну, и в ответ его самого накрыло с головой. — Придурок, — сказал он отплевавшись, хотя на лице появилась улыбка. — Что, опять будешь затирать про физическое и эмоциональное? — устало спросил Тилль. — А ты — опять отрицать? Если страдание и жизнь — синонимы, то физическое и эмоциональное — тоже. Посмотри на меня, — произнес Рихард и замолчал, как будто только в процессе разговора понял, что с ним происходило по-настоящему. — Если не давать пространства эмоциональному, оно заполняет пустоты в физическом. Мне плохо на душе, но я ни с кем не делюсь. Поэтому плохо стало телу. И наоборот, — он ровно и спокойно посмотрел Тиллю в глаза. — Именно отсюда берутся зависимости. Это стремление физического удовольствия заполнить пустоту в эмоциональной нужде. Тилль посмотрел на него с недовольством. Рихард тут же пожалел, что, вообще, сунулся в этот разговор. — Какая разница, чем и что заполнять? Не пустует, и ладно. Значит, можно прожить еще один день. В груди у Рихарда снова зачесалось знакомым ощущением ломки. Он понимал Тилля. Намного легче было сдаться в объятия порошка и жить одним днем. Рихард не мог возразить Тиллю, поскольку был с ним согласен. Они многозначительно помолчали. — Мне грустно, когда на место здоровой эмоциональной привязанности приходит зависимость. Я всегда думаю… Может, именно поэтому в моей жизни нет места чему-то постоянному и настоящему? Кокаин вытеснил все. Вчера я сказал «четырнадцать лет ремиссии», но это же не так, верно? — Рихард посмотрел Тиллю в глаза. — У зависимостей нет ремиссии. Я вижу сны о кокаине, я мечтаю о нем, я сожалею, что когда пишу музыку, не могу уделять внимание процессу так, как фокусировался под кокаином. Если посмотреть на фото с тех времен, то я не узнаю и половину людей с него. Но ощущение после дозы помню. И скучаю по нему ежедневно. Тилль фыркнул и ничего не сказал. Конечно, у него всегда было намного более легкое отношение к наркотикам. — В этом мне тебя никогда не понять. Если ты так страдаешь от одиночества… Получается, твое хорошее самочувствие зависит от другого человека и его решения быть с тобой или нет. В случае с кокаином же, хорошее самочувствие зависит от тебя самого. Только ты сам выбираешь, страдать дальше или взять перерыв и расслабиться. Рихард медленно покачал головой. — Может быть, ты прав. Но кокаин, как и боль в спине, не решает проблем, а добавляет их. Наркотики — побочный эффект страданий, которым не дали выразиться другим путем. Тилль раздраженно вздохнул и устало посмотрел на него. — Выключи нотации, хорошо? — попросил он. — Все знают, что наркотики — это плохо. И все всё равно не уме… Еще до того, как он закончил свою речь, Рихард перебил его: — Не все. — Хорошо, не все, — сказал Тилль с нажимом. — Я не умею справляться по-другому. Между петлей на шее и наркотическим угаром я выберу второе. И то и то убивает одинаково. Но со вторым у меня хотя бы есть иллюзия того, что я проживаю веселую и не одинокую жизнь. У Рихарда кольнуло внутри так, как давно не болело. Почему? Не потому ли, что он испытывал ровно то же самое? Его лицо было изрезано такими же грузными и жесткими морщинами, он впахивал до забвения, пока не засыпал перед компьютером или не валился от истощенности на гимнастический коврик… Их окружали люди, но, когда им требовалась помощь, рядом не оказывалось никого, на кого можно было бы опереться и хотя бы перестать лежать лицом в грязи. Рихард долго и растерянно вглядывался Тиллю в глаза. Ему вдруг вспомнился один из вечеров в старом доме на окраине Шверина, когда у них почти не осталось еды, и они пили прокисшее молоко из одного стакана. Почему-то это было лучше любых ужинов в потрясающих ресторанах. А еще у них было «свое место», у которого они договаривались встретиться, чтобы пойти вместе на репетицию. Стояли ли там качели, или время их не пощадило? Рихард вспомнил соседку из покосившейся хижины, которая приглашала их есть клубнику с полей. И то, как Тилль бросался ягодами, пока они оба не были покрыты красным соком с ног до головы, из-за чего им пришлось прятаться от родителей в металлическом вагончике у озера… Позже, когда они повзрослели, то перекрасили его в зеленый и желтый. Тилль начал плести корзины, а Рихард — мастерить обувь, и они использовали помещение как магазинчик для местных. А иногда они вдвоем просто убегали, чтобы вдоволь накуриться вдали от семей, пока однажды на столике не появилась первая белая дорожка… В кого же превратился тот косолапый и молчаливый корзинщик?.. А он сам?.. До чего же они себя довели… Рихард медленно опустил ноги на дно бассейна, чуть поморщившись от укола в поясницу, и крепко обнял Тилля так, будто они месяцами не видели друг друга. — Я знаю, что ты временами об этом забываешь. Мы все периодически забываем об этом. Но я всегда рядом, чтобы поддержать тебя. Как и ты — всегда рядом, чтобы поддержать меня. Мы в большом браке на шесть человек и уже никуда не денемся друг от друга. Тебе есть, к кому обратиться. Тилль молчал, и это было намного лучше, чем если бы он что-то говорил. Рихард осторожно погладил его по затылку, как раненое животное, и тот вдруг сказал: — Зато я сам могу пописать, — он звучал до того капризно, что у Рихарда не хватило наглости стукнуть его по плечу. Он засмеялся и покачал головой, отстраняясь. — Какой же ты придурок. Тилль нырнул под воду и вынырнул, убирая волосы со лба, после чего просигнализировал на выход. После бассейна они спустились в номер к Тиллю, чтобы выпить утренний кофе и выкурить по сигарете. — Нет, и правда, — сказал Рихард, опираясь на перила балкона, чтобы удерживать шаткое равновесие. — Почему в твоем номере всегда есть балкон, а у меня — ни разу? Тилль фыркнул и грузно опустился в кресло с большой мягкой подушкой. — Я же говорил, попробуй отсосать Тому, — сказал он спокойно. Рихард посмотрел на него с любопытством. — А вы, что, правда?.. Тилль глубоко и с удовольствием затянулся и так же расслабленно выдохнул. — Нет. Так случайно получается, — он пожал плечами. — В последнее время, вообще, никого не хочется. Ни парней, ни девчонок, ни кого-то между… — Тилль затянулся еще раз, а потом засунул руку в карман бридж и вытащил из него прозрачный кулек, завернутый в фольгу. Взгляд Рихарда прирос к металлическому блеску. Конечно, он знал, что было перед ним. — Хочешь? — спросил Рихард, сглатывая, и перевел взгляд на Тилля. — Хочу, — тот не стал скрывать. — Я тоже, — он затянулся и попытался представить, насколько легче справляться с болью, если вдохнуть хотя бы самую крохотную дозу… — Но не буду. — Почему? — Тилль по-настоящему интересовался, и Рихард понял, что не мог ему соврать или отделаться «Не знаю». Он призадумался, перебирая в голове причины, и ни одна из них не звучала достаточно убедительно, чтобы остановиться. Но поскольку причин был целый пучок, они помогали уверенно держаться на плаву. Рихард затянулся сигаретой и сказал: — Пообещал Фрау на мизинчиках. Тилль посмотрел на свой мизинец так, будто впервые видел его. — Это как? — он протянул ему руку. — Вот так? Рихард посмотрел на него с теплом и поймал его мизинец своим. — Так, — кивнул он, а потом соединил их большие пальцы. — Но ты же знаешь, что это только полшага. Не упрямься и поговори с Фрау Йегер. — Сперва нужно попрощаться с дилерами, — взгляд Тилля сосредоточился на глазах Рихарда. Их голоса вдруг стали серьезными и деловыми. Рихард вспомнил, с каким удивлением узнал, откуда поступали наркотики. — Мне поговорить со старшими? — предложил он ровным голосом. — Нет, — Тилль покачал головой. — Я могу сделать все сам. Только если ты не хочешь попрощаться лично. — Я подумаю, — Рихард кивнул, и их прикосновение распалось. Они одновременно закончили свои сигареты и потушили в пепельнице. Тогда Тилль задал вопрос, который, судя по всему, терзал его с самого начала. — Как думаешь, Олли?.. — он замолчал, не в силах сформулировать полностью, — Я не хотел его бить. Пожалел о том, что делаю, сразу в процессе. Но не смог остановиться. Рихард призадумался. — Я думаю, что вам бы походить на терапию вдвоем. Может, когда-нибудь он оттает. Но ты же знаешь, как Олли относится к наркотикам. Я бы не надеялся на значительное потепление с его стороны, — честно ответил он. — По крайней мере, не за месяц и не за два. — Справедливо, — Тилль покивал. — Попытка — не пытка. — Только не опускай руки. Нет тяжелее вещи, чем борьба с зависимостью. Убрать источник — уже неплохо. — Поменяйся с Флаке сегодня, — предложил Тилль. — отсюда ближе до лифта и все такое, — он провел рукой по носу, стесняясь попросить о помощи напрямую. Рихард смягчился. Он не раз помогал Тиллю переживать ломку. — Конечно. Предупрежу Тома, чтобы перекинул встречу с Хайнером сюда. Они продолжили пить кофе и разглядывать оранжевые пражские крыши. После парижских они казались неотесанными, грязными и по-плохому деревенскими. Впрочем, в хорошей компании Рихард стойко переносил провалы городских пейзажей. — А ты? — спросил Тилль. — Что я? — Рихард перешагнул с ноги на ногу и поморщился. Лимит стояния на день подходил к концу. — Как ты борешься с одиночеством? Брови Рихарда удивленно дернулись вверх. — Никак, — признался он, не давая себе и секунды на размышления. — Звоню детям — я одинок. Разговариваю с тобой — я одинок. В самые близкие моменты с любимым человеком — я одинок. Одиночество — моя базовая прошивка. Я так и не научился, что с ним делать. Перепробовал все, что знаю, но мне ничего не помогает. Даже эмиграция не помогла, ты же знаешь. Где бы я ни был, куда бы меня не заносило, я просто не умею ощущать принадлежность к группе, — Рихард пожал плечами. Тилль нахмурился. — И, если честно, у меня больше нет сил этим заниматься, — продолжил Рихард шепотом. — У меня есть дети, друзья и работа. Для одной жизни этого вполне достаточно, — слова сорвались с его губ, и в груди тут же затянуло болью. Рихард опустил голову. — Врешь же. — Вру, — согласился он, — а что поделать? Другой жизни у меня нет и не будет. Сперва я погрущу. А потом перестану. А там глядишь и день пройдет. Они коротко переглянулись, и Рихард добавил: — К тому же, я не соврал. У меня есть и дети, и друзья. Не стоит сосредотачиваться на чем-то одном. Жизнь — больше, чем романтические увлечения. Если я буду постоянно думать о том, чего у меня нет, у меня не останется времени на то, что у меня есть. К тому же… Иногда, чтобы помочь себе, надо помочь близким. Когда я провожу время со своими, я не так сильно страдаю… Вот когда мы с тобой последний раз куда-то выбирались вдвоем? Тилль посмотрел на него, дрожащего и цепляющегося за перила балкона, чтобы стоять в вертикальном положении, и рассмеялся. — Ты сперва с балкона выберись без моей помощи, а по пиву мы с тобой позже выберемся, — он поднялся со своего кресла чуть ли не с таким же трудом, как и Рихард, и они оба заржали. — Ай! — Рихард дернулся, но улыбки это не стерло, — Мне нельзя смеяться! — Давай-давай. Смех продлевает жизнь. Они подперли друг друга и вместе вернулись в номер, прихрамывая каждый со своей стороны. Через каких-то десять метров Рихард почувствовал себя настолько хорошо эмоционально, что удивился. Он лег на кровать на живот, подложив подушку таз. — Тилль, только вынеси кокаин из номера, хорошо? — попросил Рихард, когда увидел, как Тилль стал собираться. — Ах, да, — он кивнул и засуетился, — хотя, пока ты до него дойдешь, конечно… Рихард заворочал головой в поисках второй подушки, чтобы запустить ее в Тилля. — Молчу-молчу, — но он все еще довольно улыбался. — Я отдам свою карту Тому, чтобы все шло по расписанию, если что. Звук, наверное, без тебя будем проверять, да? Лежи и постарайся не двигаться без нужды. — Да-да-да, — пробубнил Рихард, — не маленький уже. И не первый раз скрюченный. — Ой, да ладно, Риш, — было что-то фамильярное в его голосе, что одновременно и раздражало, и расслабляло, — как будто мы оба не знаем, что ты обожаешь, когда с тобой возятся, как с принцесской. Рихард кинул на него убийственный взгляд, но возражать не стал.