Утренняя звезда, освети мой путь

Обратно на континент выезжали рано утром. Флаке, Пауль и Оливер, не спавшие всю ночь, в один голос заявили, что собираются отсыпаться ближайшие несколько лет, и завалились в один автобус. Рихард посмотрел на оставшихся не у дел Тилля и Фрау, пытаясь определить, кому из них был нужен больше. Как и многое в его жизни, за него все решила женщина: — Если честно, я тоже совсем не выспалась, — сказала Фрау и зевнула в подтверждение слов. Она положила руку Тиллю на плечо, обнимая, и тот позволил ей, хотя до этого усердно избегал любых прикосновений. — Наверное, досплю в дороге. А вы как, мальчики? Рихард тепло улыбнулся ее кокетливому «мальчики». Легкость, с которой Фрау обратилась к ним, заставила выпятить грудь колесом. Как же стало хорошо от осознания, что кто-то по-прежнему мог обратиться к нему с Тиллем «мальчики»! — Я выспался. Ты не против компании? — спросил Рихард, поймав взгляд Тилля. — Этот дурацкий тоннель меня доконает. Тилль долго смотрел на него в ответ, раздумывая. В тот момент, когда Рихард уже подумал, что ему откажут, он вдруг сказал: — Не против. И я же говорил, что надо продать эти чертовы автобусы. Не-е-ет, нашлись какие-то умники, которым нужно беречь экологию. Да я лучше в следующий раз пожертвую в природоохранные организации, чем еще раз залезу в автобус. Рихард выдохнул с облегчением. — И я о том же! — он был счастлив, что хоть кто-то в группе разделял его мнение. Одного голоса было недостаточно, чтобы вывести вопрос на рассмотрение, но если их будет двое… — Не представляю, как Флаке и Олли… — Рихард осекся, сообразив, что последнее имя упоминать не стоило. При этом он не замедлился и произнес до конца, — …чувствуют себя спокойнее в этом металлическом катафалке под землей. Да тут лететь-то всего полчаса! — И на этой веселой ноте я вас покину, — Фрау щелкнула его по носу и очаровательно подмигнула. Рихард возмущенно фыркнул. Еще вчера он, не стесняясь, пнул бы ее под зад ботинком, но уже сегодня был намного мягче чисто из чувства солидарности. В итоге они с Тиллем забаррикадировались в одном автобусе. Рихард не выпускал из рук гитару, как будто та была его щитом, и нервно перебирал струны, бегая по настройкам. Издаваемые звуки вряд ли можно было назвать полноценной игрой, поскольку он просто рандомно бегал по ладам, глуша ноты подушечками пальцев. Никаких гамм, никаких мелодий, сплошной хаос и беспорядок — все отражало внутреннее состояние Рихарда. Тилль сидел на койке, напялив на нос очки в тонкой оправе. Он читал неизвестную книгу в скучной черной обложке и периодически переворачивал страницы или варварски загибал их. Его губы иногда шевелились, и из-за этого на выдохе он шептал что-то вроде: «…чем больше я наблюдаю мир, тем меньше он мне нравится…», и тогда Рихард ухмылялся. А если ему не удавалось ничего разобрать, то внутри вспыхивало раздражение от непонятного бормотания. С другой стороны, в сотнях метров под землей Рихард бы злился, даже если бы Тилль просто размеренно и беззвучно дышал. После выезда из тоннеля они попытались поговорить о происходящем в группе. Рихард отложил гитару в сторону и спросил: — Что у вас там с Оливером? — он старался быть как можно более учтивым. — Не твое дело, — прохладно отозвался Тилль, не отнимая взгляда от книжки. Рихард некоторое время буравил взглядом суровое нордическое лицо, а затем отвернулся к окну и не стал делать новых попыток для разговора. Он терпеть не мог, когда Тилль становился черствым сухарем. Против его разрушающей меланхолии не существовало никакого лекарства. Благо до Брюсселя доехали быстро. Тусовщики-полуночники были отправлены досыпать в отель, а они втроем — Фрау, Тилль и Рихард — сразу направились на стадион.

***

Вечером, когда они оказалась в общей гримерной (безликом конференц-зале безликого европейского стадиона) в полном составе, стало понятно, что гармония, зародившаяся несколько дней назад, испарилась, словно не существовала и вовсе. Оливер и Тилль не просто не смотрели друг на друга, они отвернулись в разные стороны, и из-за этого их компания разделилась на две небольшие кучки. — Ка-кой кош-мар, — одними губами прошептал Рихард. Фрау, увидев его лицо, кивнула и пожала плечами. Пауль, который не отлипал от нее с самого момента, как выплыл из номера отеля, рассеянно поглядел между ними. Он тоже выглядел, будто его ударили мешком по голове. В конце концов, первым не выдержал Флаке. — Нет, я, конечно, все понимаю, — сказал он. Все тут же посмотрели на него. Флаке был настолько возмущен, что на растерянность и страх публичности ему не хватило эмоций, — но вот этого я совсем не понимаю! Вам, что, пять? — Может мы оставим эту тему в покое? — лениво предложил Тилль. — Понятно, — Флаке кивнул, всплеснув руками, — значит, пять. Все перевели взгляд с него на Оливера. Тот не стал молчать: — Нет, а что вы на меня все смотрите? Разве не очевидно, кто из нас двоих адекватный? — он показал пальцем между собой и Тиллем. — Я не пойму, тебе, что, мало? — тут же рыкнул Тилль. Рихард вжался в диван. Он терпеть не мог, когда люди ругались. — У тебя нет другого аргумента, кроме кулака? — глаза Оливера сузились. — Парни, аут… — Пауль попытался предпринять попытку их остановить. — Помолчи, Пауль, — резко бросил Тилль. Рихард сжал кулаки на подлокотниках. Ему вдруг захотелось сказать Тиллю: «Может, ты помолчишь?», и подобная реакция удивила его самого. Он же даже не знал, в чем была причина конфликта! Дурацкое чувство неизвестности! Пауль справился без чьей-либо помощи и бесстрашно посмотрел на Тилля: — А ты мне не груби, я тебе ничего пока не сделал, — даже глядя снизу вверх, он умудрялся выглядеть опасным. Тилль резко поднялся со своего места, и они все напряглись. Рихард дернулся, приготовившись кинуться к нему, чтобы остановить. К счастью, это не понадобилось, потому что Тилль просто молча вышел из гримерки. Они впятером одновременно выдохнули. — Оливер, ну, какого?... — Рихард откинулся на спинку дивана и прижал обе ладони к лицу. Оливер скрестил руки на груди. Он выглядел мертвецки спокойным. — Такого. Я не понимаю, почему мы все до сих пор закрываем глаза на это все. И почему лажает он, а по лицу получаю я? — его переносица все еще была опухшей, а синяк под глазом стал фиолетово-желтого цвета. Никто не спешил отвечать на поставленный Оливером вопрос. Рихард оглянулся по сторонам и опешил: Пауль, Фрау и Флаке, как один, опустили головы вниз. Им, что, было стыдно? Почему им было стыдно? Неужели, они все знали и специально решили оставить его в неведении? — Может, мне кто-нибудь все-таки расскажет, что произошло? — спросил Рихард осторожно. В груди зашевелилось беспокойство, как будто он заранее понимал, что ему скажут, и почему из всех них именно он был единственным, кто ничего не знал. — Олли? Любая надежда на другой ответ испарилась, стоило их взглядам пересечься. — Он же каждый день под кайфом, — Оливер дернул плечом, как будто он говорил совсем не о Тилле. К горлу Рихарда подступила тошнота. В гримерке стало внезапно тихо. — М, — выдавил он через силу. — И что? В конце концов, наркотики ведь не всегда оказывали плохое влияние? — Рихард, — Оливер произнес его имя так, как если бы оно означало «Не будь дураком и сам подумай». — Оливер, — Пауль подал голос, и в нем читалось «Думай о том, с кем разговариваешь». Рихард раздраженно вздохнул, но не успел он возмутиться, как за него вступилась Фрау: — А я — Фрау. Здорово, что мы заново узнали имена друг друга, — она подалась вперед, — Я согласна с Оливером. Один приход — окей. Уговаривать друзей попробовать — под этим делом у всех бывает. Почему бы и нет? Но подсыпать кому-то втихаря, чтобы посмотреть, что произойдет? — Фрау молча развела руки в стороны, показывая, что именно думала по этому поводу. — Он может сколько угодно говорить, что ему просто скучно и он так развлекается, но, как по мне, это треш. И надо что-то с этим делать. Услышав ее слова, Рихард сглотнул и рассеянно погладил себя по плечу. Вот как… Тилль уже был под кайфом, когда они курили? Или он, наоборот, нюхал по утрам, и именно поэтому был таким энергичным? Мог ли он подмешать что-то в косяк, который они разделили на двоих? Подействовало бы это? Спустя столько лет трезвости, узнал бы Рихард сам, что словил кокаиновый приход? — Ты же знаешь, что это бесполезно, — напомнил Флаке. — Тут, вообще, ничего не поможет. Надо только переждать. Оливер вспыхнул мгновенно, как спичка. — Переждать… Пока что? Пока на него кто-то не напишет заяву? И тогда что? Миллиарды фотографий с Тиллем в наручниках и за решеткой? А нам что? Когда это все случится, что ты мне скажешь тогда? Скажешь подождать еще? — Давайте не будем об этом, хорошо? — тихо попросил Рихард, — не сейчас, — он утер кончик носа, пытаясь спрятать лицо, а потом заметил, что все всё равно смотрели на него. Пауль с подозрением сузил глаза. Казалось, еще секунда, и он разразится пылкой речью, но затем он всего лишь вздохнул и отвел взгляд в сторону. Почему-то от этого сделалось еще хуже. — Прости, — мягко сказал Оливер. — Ничего, Олли, все путем, — Рихард откинулся обратно на спинку дивана и уронил тыльную сторону ладони на лоб. — Хрень какая-то. Непродолжительное время они сидели в тишине, каждый думая о своем. Придя в себя Рихард первым делом посмотрел на Флаке. Тот встрепенулся, словно ждал его взгляда. Уж они вдвоем были знакомы с зависимостями из первых рук, так что у Рихарда не было никаких сомнений, что они оба думали только о том, как бы не сорваться самим. После молчаливого диалога взглядов с Флаке, Рихард перевел внимание на Пауля. У него было непривычно серьезное лицо и острый взгляд, которого уже давно не было видно. Рихард чуть выпрямился и уточнил: — Все, кому нужно, в курсе? Менеджмент, младшие?.. — Да. Всех предупредили. — Кто дилер? — он взволнованно сглотнул, вдруг понимая, что совершенно точно не должен был знать об этом, — неважно. Не надо говорить. — Я попытался выяснить, — сказал Оливер и показал на синяк. — Понятно, — Рихард кивнул. — Что ж… — он шлепнул себя по коленям. — Если больше дурацких новостей нет, я бы, на самом деле, поужинал и пошел бы спать, — его взгляд бесконтрольно скользнул по Паулю. Тот, почему-то на него не смотрел. О чем Пауль думал? Беспокоился ли за него? Или, наоборот, решил, что раз Тилль начал нюхать, то и он, Рихард, тоже? Или холодок в глазах напротив только показался? Что бы то ни было, оно пополнило длинный список того, что им только предстояло обсудить. Рихард уже собирался окунуться в спираль надумывания, но внезапно вспомнилось счастливое паулевское «Я с тобой — хоть куда», и в груди значительно потеплело.

***

Весь ужин они впятером провели за разговорами. Про Тилля больше не вспоминали и отвлеклись на Фрау, чье настроение заметно колебалось в течение дня от эйфорического до депрессивного. Пауль по-прежнему не отходил от нее ни на шаг, словно вызвался быть сторожевым псом. Рихард периодически поглядывал в их сторону, размышляя о том, что чувствовал бы, если бы не был уверен в том, что Фрау — моногамная лесбиянка? В конце концов, усталость победила. Рихард сообщил, что идет спать, и все остальные посмотрели на Пауля, словно ожидали, что он тоже поднимется и уйдет, но тот сказал: — Ложись без меня, я позже приду. Рихард не вздрогнул только потому что был готов к такому исходу дел. — Хорошо, — сказал он, и, когда потянулся за поцелуем, то впервые сделал это не из желания разделить близость, а будто проверял что-то. Пауль поцеловал его в ответ. Значит, ничего не изменилось? Просыпались они, и в самом деле, вместе. А затем, одинаково невыспавшиеся и измученные событиями предыдущих дней, спустились на завтрак, и отвечали бурчанием ассистентам, пытавшимся достучаться до них с расписанием, не имевшим отношения к туру. — И надо решить, когда вставлять в поток съемку… — к ним снова приставали с идеей документального фильма, и Рихард, особо не думая, ответил: — Никогда. — Никогда, — вместе с ним проворчал Пауль. Их взгляды пересеклись на несколько секунд, они коротко улыбнулись друг другу, и утро стало намного более приветливым. После происшествия с семнадцатым трейлером, который так и не смогли обнаружить (серьезно, не украли же его?), на них посыпались проблемы словно из рога изобилия. Новые дымовые шашки слетели с катушек и либо полностью перекрывали видимость на сцене, либо совсем не включались. Пиротехники, как один, настаивали на том, чтобы огня в таком случае и вовсе не было… И самое ужасное в этом было не то, что им приходилось экстренно перекраивать переходы между песнями, а в том, что Рихарду приходилось сидеть в обнимку с гитарой и выслушивать, выслушивать, выслушивать… Ему не нужны были проблемы такого масштаба! Он был простым музыкантом и всего лишь хотел писать хорошую музыку, и больше ничего. Сверху остальных проблем было и то, что звуковики и осветители все еще были в молчаливом конфликте после бойни над реквизитом на стадионе Роттердама. При этом, если в открытую никто не ругался, то по пассивно-агрессивным репликам, которыми они обменивались, все становилось очевидным. Все уставали от затянувшегося тура. И, конечно, ссора внутри их шестерки так и осталась неразрешенной. Тилль проводил в самоизоляции большую часть времени и не оставлял пространства для обсуждения. Рихард периодически поглядывал на него, пытаясь определить: принял ли он уже или нет? Кому Тилль предлагал принять? Неужели, он и в самом деле кому-то подмешивал? А сколько времени пройдет, прежде чем Тилль предложит дозу ему? В попытке отвлечься от назойливых мыслей, Рихард принялся помогать звуковикам с инструментами, проводами, а позже помог с софитами, которые они возили с собой, а не отправляли на стадион сменным комплектом. Чем больше он участвовал в общей работе, тем мягче становились парни из их команды. Поставив себе ментальное напоминание провести общий сбор за пределами вечеринок и алкоголя, Рихард решил переключиться на другие, более приятные заботы. Свидание. Ох. Их с Паулем впереди ждало настоящее свидание! Рихард расплылся в глупой улыбке, за которую тут же себя отругал. Ну что за наивные и детские мысли! Разве кто-то из них произносил слово «свидание»? И, тем не менее, Рихард не мог скинуть с себя счастливое предвкушение. Ему было все равно, что делать, главное, чтобы вместе, целенаправленно и по-настоящему. С полным осознанием того, для чего они решили остаться вдвоем, а не присоединиться к вечеринке. Разговора в Берлине как будто было недостаточно. Между ними все было правильно и ясно, но чего-то все равно не хватало. Рихарда не отпускала беспричинная тревожность, и, пусть ее вызывали совсем другие события (стресс на работе, взаимоотношения в семье и хронический недосып), он все равно хотел убедиться в том, что их продолжающаяся интрижка не добавляла проблем к уже имеющемуся списку. Рихард весь день прокручивал в голове, что именно скажет Паулю, о чем спросит, а потом представлял ответы, и, к собственному удивлению, понял, что доверял ему достаточно, чтобы принять любую реакцию. Что бы то ни было, он запомнит их свидание. Просто потому что оно будет первым, настоящим. Сознательным. И точно незабываемым. Воспоминания вдруг подкинули соблазнительную картинку Пауля, только вышедшего из общего душа после концерта. Его лицо начинало блистать веснушками из-за воздействия огня. К тому же Пауль любил по-настоящему горячий душ, поэтому его кожа всегда была красной, пышущей жаром, и от нее исходил пар. Рихард украдкой любовался его крепким телом, сильными ногами и аппетитно поджатыми ягодицами. При этом Пауль прекрасно осознавал свою привлекательность и бесстыдно пользовался тем эффектом, который оказывал. С другой стороны, Рихард позволил бы ему все и без его магнетического эффекта. Он бы позволил ему все… Во время концерта Рихард витал в облаках. Было немного скучно. Половину передних эффектов забраковали из-за сложностей с дымовыми шашками, ближний огонь не запускали, и из-за этого сцена часто казалась голой. Где-то после «Куклы» Рихард начал гнать время вперед, мечтая о том, чтобы концерт уже кончился, и они могли отправиться по своим делам. Наверное, именно поэтому путь до финала казался издевательски медленным. В какой-то момент Рихард даже зевнул на сцене и опомнился только тогда, когда первые ряды начали тыкать в него пальцем. Угашенный парень, стоящий напротив усилителя, предложил пива. Рихард ухмыльнулся. Такие фанаты ему очень даже нравились, и он позволил себе зарядиться его энергией. Так что на «Чужаке» Рихард уже слегка пританцовывал. На перебежке он повернулся направо, и заметил, что Пауль пялился на педали, и, похоже, настолько погрузился в свои мысли, что проморгал их небольшой момент. Рихард повернулся еще раз. Обычно ему нравилось смотреть на Пауля в работе. От него всегда исходила искренняя и незапятнанная веселость, которая заряжала всех на сцене. Сейчас же его плечи были опущены. Пауль отключился от остальных. Что ж, такое тоже случалось часто. Когда они только начинали выступать в новом составе, Рихард мог минутами гонять одни и те же квадраты по кругу, просто потому что Пауль не смотрел в его сторону. Рихард повернулся к нему еще раз. Сердце екнуло в груди, когда Пауль, наконец, выпрямился и шагнул в его сторону. Он не отводил взгляда от грифа. Возможно, что-то было не так с технической стороны, если он был так занят? Рихард прислушался. Звук был в порядке, но ритм выбился из-под контроля. Рихард коротко переглянулся с Фрау. Они, как могли, пытались держать темп внизу, но Пауль упрямо бежал впереди планеты всей и по-прежнему смотрел на свои пальцы. Рихард поджал губы. Что ж. Он уже давно не жаловался на собрании. Когда Пауль добрался до центра сцены, Рихард сказал ему одними губами: «Помедленнее». Тот повернулся к Фрау и отсигнализировал «Заканчиваем». Но они же даже не успели дойти друг до друга? Рихард непонимающе нахмурился, а Пауль закрутился на месте и вернулся к своему краю, оставив его стоять в центре сцены. Да что с ним было такое?! Неужели, Пауль настолько расстроился из-за Тилля, что не мог даже работать? Рихард растерянно посмотрел ему вслед, и только заслышав синты «Ты так хорошо пахнешь», вспомнил, что не сменил педаль и побежал обратно к стойке. Оставшийся концерт Рихард смаковал поведение Пауля на «Чужаке», разбирая произошедшее до молекул. У них определенно был контакт взглядов. Пауль не мог не понять его «Помедленнее», осознал свою ошибку, но принял решение снять такты такими, какими они и повисли. Он всегда так делал на репетициях, если торопился уйти пораньше, но на концертах – никогда. Куда же он торопился? Когда они снова оказались в подземных коридорах стадиона, Рихард быстро нагнал Пауля, быстрым шагом направляющегося в сторону душевых. — Пауль-Пауль-Пауль! — он не собирался отставать. — Риш, дай мне полчаса отмокнуть, хорошо? — Пауль зыркнул на него колючим взглядом. Его руки были сжаты в кулаки, а плечи вибрировали от напряжения. Рихард не стал приближаться. — В отеле поговорим, да? — У тебя все в порядке? Чем-то помочь? Пауль раздраженно выдохнул, и Рихард тут же пожалел о том, что спросил. — Отложим до отеля, ладно? Я сейчас не в самом лучшем состоянии. Рихард растерянно кивнул. Однако в душевые они зашли вместе, хотя и разошлись по разным углам. Вслед за ними завалились хохочущие Флаке и Фрау. Рихард обернулся на них, и его настроение немного приподнялось. Ему всегда нравилось видеть своих друзей счастливыми. Но потом вошел Оливер, и улыбку смыло. Помимо фингала под глазом, у него были заметные синяки под ребрами и на спине. Рихард сделал напор воды посильнее и повернулся полностью, чтобы иметь возможность наблюдать за парнями. Он увидел их усталые сгорбленные спины: вид, который был традицией для их послеконцертной рутины. В голове стали мелькать мысли, которые совсем не хотелось думать. Они, очевидно, проходили через не самые легкие и безмятежные времена. Но не было ничего, с чем они бы не смогли справиться вместе. Иногда вера в это была единственным, что заставляло Рихарда подняться с постели. Так и в этот раз, он доверился рутине. Концерт, душ, снятие грима, отель, переезд, концерт… Тур шел полным ходом, и Рихарду только и оставалось, что повиноваться событиям. Лейна быстро справилась с его лицом и черными глазами. Она уже была слегка навеселе, за что Рихард, не стесняясь, подшучивал над ней. Лейна не смущалась, а угрожала нанести ему зеленые тени. Именно за ее беспринципность Рихард предпочитал работать именно с ней. Когда с тенями было покончено, на щеки легла питательная маска, восстанавливающая кожу лица, которое он случайно опалил чуть больше обычного на «Солнце». — И на ночь нанеси вот это, хорошо? — Лейна дала ему еще один пакетик. — Только не забудь, это очень важно. Рихард вздохнул. Ах, если бы Лейна только знала, что его ждет ночью… — Я постараюсь не забыть, — пообещал он, мягко улыбаясь. С Паулем они встретились в коридоре, когда тот куда-то уходил в компании звуковиков и Флаке. Рихард вопросительно посмотрел на него, но ничего не стал говорить вслух. Пауль не остановился, но замедлился. — Закажешь ужин и на меня? — попросил он тихо, чтобы никто не подслушал. — Вино я принесу. Рихард улыбнулся. Какой же он коспиратор! — Не переживай, я все улажу, — пообещал он, улыбаясь. Пауль кивнул, а затем прибавил шагу и нагнал прежнюю компанию. Флаке ткнул его в бок, и Рихард довольно наблюдал за тем, как они обменивались дружескими тычками всю дорогу. Может, времена были тяжелыми, но они проходили через них вместе, поддерживая друг друга. Водитель отвез его до отеля. Рихард заказал два ужина, не став оригинальничать. Ему хотелось мяса, и он так же знал, что Пауль, наверняка не был бы против стейков и салата. Картофеля не оказалось, поэтому Рихард заказал газировку в качестве источника сахара. В конце концов, им надо было восполнять баланс веществ в организме после концерта. Еда пришла в номер быстрее, чем Рихард ожидал. Он едва успел переодеться не в домашнее, а в более повседневное — спортивный костюм и футболку — а к нему уже стучались. Вместе со стейками, салатом и газировкой пришла корзинка фруктов, и только поэтому Рихард решился попросить накрыть на стол. Через пять минут у окна в общей комнате вырос столик с белой скатертью, кружевными салфетками и порциями еды на двоих. Распрощавшись с обслуживающим персоналом, Рихард занял «свое» место слева, оставив стул справа для Пауля. Рихард мечтательно уставился на мерцающие желтые огоньки за окном. Обычно Брюссель ему не очень нравился, но сегодня вечером в груди у него искрило, и он признал, что у хаотичной и монотонной Бельгии было свое очарование. Рихард вдруг представил, как они ночью откроют окно и будут просто молча курить в приятной атмосфере спокойствия и разъясненности. Осталось только дождаться, пока придет Пауль.