Утренняя звезда, освети мой путь

Предупреждение перед прочтением (возможен спойлер)

После тоннеля Рихард задышал свободной грудью. Вот оно, счастье! Наконец-то! Хотелось немедленно открыть окно автобуса и крикнуть: «Добро пожаловать на острова!». Они стайкой выехали из поезда, который их перевозил и помчались в сторону Лондона. — В следующий раз, либо самолет, либо паром, — сказал он без всяких компромиссов. При этом, когда уже на парковке отеля Пауль попытался пошутить над ним, Рихард умело сделал вид, что даже не думал о смертельном исходе их путешествия. В конце концов, он же не верил в разрыв клапана на самом деле, не правда ли? Ох, Великобритания! До чего же странное и загадочное место! Как так получалось, что с материком их отделяло всего тридцать минут под водой, но при этом леса зеленели совсем по-другому? И дело было совсем не в зависти, а во влажности. Долгое время Рихард думал, что постоянные жалобы о дожде были преувеличены (в конце концов, у них был Киль!), но ему хватило одного дня в Лондоне, чтобы понять самое важное: к Великобритании нельзя было подготовиться. В плаще было жарко, без плаща — холодно, зонт не спасал, но без него Рихард промокал до нитки. Кеды были строго противопоказаны, а однажды он потерял на улице пару биркенштоков! Нет, Великобритания была страной не для него. В ней (а точнее — в Лондоне) словно концентрировалось все то, что Рихарду так не нравилось в Берлине. В этом плане все вокруг напоминало Россию, с единственным исключением: он прекрасно понимал язык. — Ваш номер прямо по коридору и направо. Просто приложите ключ-карту к считывателю и ананас калейдоскоп ежикается. Рихард вздрогнул. — Простите? — он склонился над стойкой ближе. Девушка посмотрела на него все с той же милой улыбкой. — Ананас, калейдоскоп, ежикается. Ну, может, за исключением таких моментов. Рихард принял карточку из ее рук, сделав вид, что все понял, и искренне понадеялся, что не прослушал ничего важного. — Спасибо. Он больше ни за что не будет заселяться в отель без администраторов! Начавшись в Ганновере, путаница с менеджерами продолжалась. Все дошло до того, что никто не знал, где находится грузовик под номером семнадцать, в котором они везли дымовые шашки, канистры с горючим и несколько коробок с внутренними сценическими мелочами — им еще предстояло определить, что именно пропало. Но, видит Бог, им не первый раз приходилось искать поставщика пороха в последний момент. Ситуация никак не улучшалась тем, что Оливер и Тилль по-прежнему не разговаривали. На саундчек они пришли по одиночке, и Рихард видел, как техники сцены любопытно оглядывались на каждого из них. Конечно, на них всегда периодически смотрели, но обычно к третьей неделе даже самые отбитые новички привыкали к однообразию туров. В этот раз любопытство было совсем другим, и к обеду до Рихарда доползли слухи, что Оливер и Тилль отбивались от толпы разъяренных фанатов после концерта в Ганновере. Ах, если бы… Ассистент Оливера, Виктор, сдался после первого слоя макияжа, и всем сразу стало понятно, почему. Щека у Олли все же припухла, а нос раздуло так, что ему было тяжело дышать. Когда они все собрались в гримерке обсуждать внешний вид на сцене, Рихард был готов поклясться, что видел довольную ухмылку на лице Тилля. У него-то с лицом все было в порядке. Царапина все еще выделялась на коже, но макияж легко скрывал ее. В любом случае, никто бы и не заметил, если бы с Тиллем что-то было не так: он с усердием пятилетки продолжал разбивать лоб о ближайшие софиты. Шнайдер был непривычно тихим. Он был готов к выходу на сцену раньше всех и поэтому сидел, развернувшись к зеркалу спиной, и молча наблюдал за тем, что происходило. Когда пришла пора выбирать костюм для Оливера, именно он предложил красные чулки. Флаке… Флаке все еще отходил от выходных с Йенни и Мими. Всякий раз, когда Рихард смотрел в его сторону, сердце кололо запоздалой завистью. Он бы тоже хотел, чтобы Марго и Макси имели возможность приехать к нему хоть на пару дней. Разве он не зарабатывал достаточно? Несмотря на то, что настроение в гримерке было унылое, Рихард улыбнулся. Пауль тут же пихнул его плечом в плечо. Его красный костюм остался в семнадцатом грузовике, поэтому он переоделся в джинсовый комбинезон и красные ботинки из секонд-хэнда, на который они случайно наткнулись, когда гуляли вечером по городу. Он теребил в руках красную ермолку. — Переживаешь? — спросил Рихард негромко. Волнение часто настигало их перед выступлениями, особенно после нескольких монотонных концертов подряд. — Есть немного. Что-то не так, — они с Паулем вместе посмотрели на всех, кто копошился в гримерке. На взгляд Рихарда все было рутинно, но он привык доверять внутреннему чутью Пауля. — Что? — Не знаю. Но… — его взгляд задержался на Тилле, — не нравится мне все это. Рихард в ответ похлопал Пауля по плечу в попытке успокоить. Они все заняли свои места, и один из техников поднес им рюмки: кому с лимонным соком, кому с текилой. Рихард взялся за свою, чтобы чокнуться, как вдруг Тилль залпом опрокинул алкоголь в рот и разбил стопку о землю. — Работаем, — сказал он. Оливер тоже не стал дожидаться их и выпил. Рихард оглянулся на остальных в растерянности. Он поймал взгляд Шнайдера, и в голове тут же пронеслось: «четыре такта, четыре, Рихард, а не двадцать четыре…». Они синхронно поставили полные стопки на поднос. Пауль с Флаке выпили. На сцене они превратились в шесть вялых мух. Рихард давно не помнил такого тухлого концерта. Ему никогда не нравилось выступать в Великобритании Никто не подпевал, никто не прыгал, зато абсолютно все тыкали в него камерами. И, хоть последнее стало привычным элементом каждого концерта, он все еще не мог понять, что люди делали с многочасовыми прыгающими записями их на сцене. Когда они выбрались из лодок, Шнайдер остановил его за руку: — Мне нехорошо, — сообщил он. Рихард окатил его беглым взглядом. Тот и впрямь выглядел бледнее обычного. — Врача? Шнайдер покачал головой, а затем посмотрел на него таким взглядом, что Рихард сразу догадался, в чем дело. Он потянулся к нему и обнял за плечи. — Все будет в порядке, — шепнул на ухо. — Мы рядом. После этого выступление перестало быть выступлением, и превратилось в обычный рабочий день. Руки Рихарда играли, а сам он гнал про себя время, чтобы стрелка часов поскорее добралась до одиннадцати. Из-за этого он сомневался: целовать Пауля или не портить впечатление от ласки отвратительным концертом. В итоге его тело само потянулось вперед. Пауль, не ожидав, среагировал с отставанием, а затем они коротко и смазано поцеловались. Обычно Рихард бы исправился, но отсчет в ушах уже бежал, а он не успевал переключить настройки педали… Как только все закончилось, они разбрелись, кто куда. Никто ни с кем не разговаривал, за кулисами стояла мертвая тишина. Еды и алкоголя в общих помещениях было предостаточно, но к ним никто не притронулся. Пока Рихард дошел до душевых, он успел даже высохнуть. В раздевалках никого не было. Что же произошло? Рихард воспользовался способом Тилля и неторопливо скрутил рукава до предплечий, а затем свободно стряхнул их вниз. Он стоял в спущенных штанах, когда дверь открылась и появился Шнайдер. Точно! Шнайдер. Он был опален, как и всегда после концерта, и на его смуглом лице ярко выделялись полосы от слез. — Тебе точно в эти душевые? — уточнил Рихард, стараясь быть как можно более мягким и тихим, на случай, если их подслушивали. По тому, как Шнайдер завис, он понял, что еще на сцене попал в точку. — Это же просто душевые, — его голос опустился до шепота, и он начал раздеваться. Они вместе зашли под лейки. Рихард с беспокойством поглядывал в сторону. Зажурчала вода, и краска потекла с них в водосток. Кроме плесков ничего не было слышно. — Сегодня что-то совсем тяжело, — заметил Рихард, пытаясь поддержать разговор. — Ага. Снова повисла тишина. Рихард в который раз заметил, что понятия не имел, что сказать. Он незаметно разучился взаимодействовать со своими друзьями? Может, именно поэтому их концерт был таким… Пресным? — Ты едешь в Лондон? — спросил Шнайдер, отмывшись от пота и гари. Рихард прислушался к себе: он слишком устал, чтобы куда-то ехать, и слишком вымотан, чтобы изображать радость при разговоре с Брайаном, чтобы не выставить Пауля дураком своей пресной миной… Гораздо больше будет пользы, если он останется и проследит за Шнайдером. — Наверное, нет, — сказал Рихард и добавил уже более уверенно. — Нет. — Я тоже не еду. Ужин у меня? — Давай. Они переоделись в спортивки и выехали в отель. Ужин заказали прямо в номер к Шнайдеру и Оливеру. Рихард расположился в кресле-яйце (почему у каждого отеля теперь было кресло-яйцо?) и замер, покачиваясь. Шнайдер уселся на полу рядом со своим раскрытым чемоданом и начал перебирать вещи. — У меня ничего с собой нет, — он рассерженно выдохнул, и его спина округлилась. — Я думал, что… — некоторое время Шнайдер подбирал слова, а потом все же закончил, как, очевидно, хотел с самого начала: — вылечился. — Это не болезнь, — напомнил Рихард в который раз, стараясь сильно не пялиться. — Да, но… Мне давно не было так тошно, — Шнайдер повернулся спиной к зеркалу и, откинув голову назад, закрыл глаза. — Чертовщина какая-то. — Красивым девушкам, в принципе, тяжело по жизни, — Рихард ухмыльнулся. Шнайдер фыркнул, но все же засмеялся вполне искренне. — Пошёл ты, — он скомкал одну из футболок и запустил в Рихарда. Тот поймал ее, ни сколько не задетый. — Написал Ульрике? — Не хочу ее волновать. Буду ждать, когда само пройдет. Может, к концу тура станет полегче. — А если не пройдет? Они какое-то время просто смотрели друг на друга, словно разделяли одну мысль на двоих. — Всегда проходило. И сейчас пройдет. — Иногда я тоже так думаю, — признался Рихард. — Что у меня «проходит». Или, наоборот, что мне надо перестать скрывать, что я гей. Но я не тот и не другой. Большую часть времени я в принципе не думаю о том, кто мне нравится, потому что это один бесполезный ярлык, который меня не определяет. Наверное, если не понимать, кто ты изнутри, то еще тяжелее. — Я знаю, кто я, — поправил Шнайдер, — я просто этого не чувствую. Все… Все просто неправильно. Как будто пол и потолок поменяли местами. Я говорю слова, а они не имеют смысла. Это тело… — он посмотрел на свои руки, — двигается, как я его прошу, но оно не мое. Оно…. Как гидрокостюм, под которым не видно настоящего тела, и в котором приходится ходить, а оно все только пережимает и делает хуже. Рихард поднял футболку повыше и осмотрел ее критическим взглядом. Она была довольно широкой, чтобы из нее можно было сделать юбку для платья, если распороть. Он так и сказал: — Может, юбку сделаем? Шнайдер покачал головой: — Если бы дело было в одежде, я бы всегда ходил на каблуках. — Дело в том, как к тебе относятся? — Рихард пытался тыкать пальцем в небо в надежде помочь хоть чем-то. Ему никогда не удавалось полностью понять, через что проходил Шнайдер. Тот вдруг заплакал. — Я не знаю, в чем дело, Рихард, — он посмотрел прямо на него. Его глаза были красными и полными боли. Рихард остановил покачивание в кресле, не зная, как реагировать. Что он должен был сказать? Что он должен был делать? В дверь постучали. Шнайдер дернулся. — Я открою, — Рихард поднялся с места и принял тележку с ужином. — Я не очень хочу есть, на самом деле, — сказал Шнайдер. Рихард посмотрел на две тарелки с едой. — Я тоже, — он согласно кивнул, — но мы оба пропустили завтрак. А на обед был сэндвич. Нам надо поесть. Хотя бы белок. В итоге они сидели на полу и ковырялись в тарелках с рыбой, изредка поднося вилку к губам. Количество еды не уменьшалось. — Мне тут недавно сказали… — заговорил Рихард снова, устав притворяться, что ужинает, — что некоторые вещи не надо исправлять. Их надо просто принять такими, какие они есть. Шнайдер сначала долго жевал, а потом сказал: — Честно? Я заебался постоянно принимать это тело таким, какое оно есть, — он никогда не ругался, и мат странно звучал из его уст. Рихард внимательно посмотрел на него и сокрушенно кивнул. — Да. Я так же ответил. Было бы круто временами иметь возможность поставить себя на паузу и не жить внутри своей головы. Шнайдер пихнул его плечом. — Я принимаю тебя таким, какой ты есть. Рихард улыбнулся. Прошло десять лет с того момента, как он перестал скрывать ориентацию, а эти слова все еще вызывали у него в груди приятное тепло. — Я тоже принимаю тебя такой, какая ты есть. Улыбка Шнайдера была скромной, и он опустил голову вниз. — Хорошо звучит. — Так что, переходим на «Фрау»? — уточнил Рихард на всякий случай. — Только при наших, хорошо? Не хочу, чтобы была какая-то путаница. — Как скажешь. Остаток вечера Рихард безбожно проигрывал Фрау в карты. Она жульничала. Другого объяснения ее из ниоткуда взявшимся суперспособностям складывать двадцать одно не было. Несмотря на увлеченную игру, к трем часам они уже засыпали друг у друга на плечах. Рихард предложил расходиться, и Фрау любезно предложила ему остаться в соседней комнате, раз половины их веселой компании не было в отеле. Они крепко и долго обнимались на ночь. Близость Фрау была не совсем тем, что Рихард испытывал рядом с Паулем. Тем не менее, засыпая без него, он больше не чувствовал себя таким одиноким.