Жёлтая пресса

Что-то, что давно исчезло, испарилось. Кончилось, оставив за собой след из пыли. Нечто далекое, но такое близкое. Места, события, все перемешивается. Это не память, это нечто большее. Эмоции. Они хранят в себе больше воспоминаний чем память. Нас тянут назад не воспоминания, а эмоции. Они заставляют нас пытаться восстановить сожженные мосты, слепить из пепла то, что приносило нам чувства, вернуться назад, изменить то, что так хочется. Все, лишь бы мы услышали то, что так хотим, глубоко в себе. "Держи это в себе, держи" говорим мы себе. "Даже не вздумай рассказать об этом кому-то". Даже если и хватает смелости рассказать, какая разница? Кому есть дело до очередной сломанной судьбы? Никому. Вот и Василию стало плевать на все. Чистка зубов по утрам, правильное питание, физкультура, правила этикета, нормы речи, все это лишено смысла для него, ведь эмоции, они охватывают его сейчас. Ему стало противно от себя. Противно от того, что что бы он ни делал, он все равно будет помнить прошлое. Эмоции, чувства. То, что осталось позади, но застряло глубоко внутри, о чем ты постоянно вспоминаешь, не давая себе и секунды спокойствия. То, ради чего ты жил. То, из за чего ты живешь. То, без чего ты не выживешь. Василий не свободен. Никто не свободен, ведь никто не может вернуться в прошлое. За окном пейзаж меняется с бешеной скоростью. Поля, леса, снова поля, луга, опять леса. Василий редко ездил на поездах, поэтому с интересом смотрел в окно. Смотрел в свое еле заметное отражение и мысленно ругал себя за то, что сделал. Дело в том, что Василий, проиграв все свои деньги, полученные с пособия, решился с поездкой в Орден. Снова позвонил. Снова был шокирован стоимостью поездки в один конец. Узнал, что через некоторое время цена вырастет, в связи с обстановкой "там". Он попросил деньги, которые его мама откладывала на "черный день". Сказал, что для написания новой статьи ему нужна камера. Сказал, что с ней, ему заплатят больше. Сказал, что он нашел подходящую, и ее скоро доставят, но у него просят "предоплату". Высокую стоимость он обусловил высоким качеством, и на следующий день получил нужную сумму. "Я заработаю денег и верну все, до последней монеты" сказал он себе. Справедливости ради, камеру он купил. Старенькую, в местах ржавую, и стоила она раз в десять меньше тех денег, которые он получил от своей матери. Сегодня двадцать второе октября тысяча шестого года. Василий смотрит на пустое место перед собой и медленно начинает свой немой монолог. "Ты знаешь, я правда скучаю. Раньше все было.. проще. Легче." "Раньше я смотрел в завтрашний день, а не тонул в прошлом" Он улыбается, искренне довольный тем, что все еще способен не чувствовать себя одиноким. Светит солнце. Пробивает стекло насквозь и слабо греет уставшее лицо Василия. Иногда громкое молчание значит слишком много, чтобы мы это понимали. И прямо сейчас, Василий хотел чтобы молчание длилось вечно. Безмятежная тишина, слово лезвие бритвы, или натянутая струна. Поиграйся немного, и за секунду лишишься всего. Василий вспоминает обнаженных, обезглавленных рабочих, которых видел на фотографиях пол года тому назад. Тогда над городом издевалась группа неизвестных, пока не вмешалась гвардия. Он медленно направляет объектив камеры на окно и делает снимок. Резкая вспышка и характерный щелчок заполняют купе, а через секунду, снизу камеры, медленно вылезает фотография. С размером примерно сто на сто миллиметров, этот белоснежный кусок смеси пластика и бумаги начинает проявлять изображение. Василий трясет фотографию и через пару секунд на ней уже проглядывается силуэты размытых пейзажей, и очертания окна. Василий слабо улыбается, отвлекаясь от своих мыслей, и убирает фотографию в карман. Время идет слишком быстро, чтобы придумывать ему меру.Стук колес сменяется протяжным и скользящим визгом торможения. Поезд останавливается в Лас-Пегасусе. Василий в спешке убирает камеру в один из двух больших чемоданов, которые он взял с собой. Внутри несколько десятков рубашек, брюк и прочего белья, несколько записных книжек, запас еды на пару дней, куча шампуней, кремов, и огромное количество карандашей и ручек. "Добро пожаловать в Лас-Пегасус!" Перон пустует. Василий замечает всего нескольких, вышедших на этой остановке. Хмурые, усталые. В Лас-Пегасусе не других не бывает. Весь город приобрел дурную славу из за Ордена. Улица за улицей, небоскребы сменяются ветхими полусгнившими строениями, облака медленно плывут где-то сверху, образуя интересный и контрастный пейзаж. Василий приходит на улицу, на которой его должен встретить проводник. Почти край города, повсюду мусор, битое стекло и прочие отходы местной жизнедеятельности. Через час, к Василию подъезжает машина, вид которой говорил сам за себя. В местах ржавая, странные дырки по бокам, капот с вмятиной. Краска облезла уже давно, да так, что автомобиль походил на каркас с колесами. Водитель, оказавшийся грифоном в возрасте, быстро спешивается, и не говоря ничего, забирает багаж Василия. —Вечно вы, как на ПМЖ.—Говорит он, погружая чемоданы в багажник. Кажется, всем видом пытался показать что ему это не нравится. —И вам здрасьте—Язвит Василий. Вскоре они вместе занимают места в машине. Машина громко кряхтит три раза, пока наконец не заводится. Василий осматривает салон. Заляпанные чем-то сидения, разбитый спидометр, выломанная дверца бардачка. И тут Василий чувствует сильное и глубокое недоверие ко всему что происходит. "В конце концов, зарабатывая такие деньги, не могли ли они найти машину получше?" Спрашивает он себя. Но уже поздно, они трогаются с места, и, петляя по пустынным улицам, казалось бы, огромного города, выезжают из города. Там их проверили на КПП, проверяли, стоит сказать, очень долго, что лишь добавило недоверия Василию. Вскоре, Василий вновь лицезрел пейзажи, типа которых он видел пока ехал в поезде. "Сколько время?" Спрашивает Василий. Но какая разница? Секундой больше-секундой меньше, впрочем, именно так грифон ему и ответил. Василий смотрит в окно, машину трясет от бездорожья, по которому они едут. —Давай, рассказуй, чего тебя потянуло-т? —Спрашивает грифон своим скоблящим голосом, словно вилкой трут по керамической посуде. —Журналист я.—Кратко отвечает Василий, и смотрит на грифона в зеркало заднего вида. —Деньги шоль?.. —Он вздыхает и переводит взгляд на дорогу. Машина проезжает сквозь заросли кустарников, петляет по полям, ползет между деревьев в перелесках. Грифон включает радио, и тут же настраивает его на частоту Лас-Пегасуса. В салоне заиграла классическая музыка, которая тут же напрягла Василия. Что-то в ней было не так. Уже через час, Василий не сдержался. —Нам долго еще? Грифон указывает своей когтистой лапой вперед. "Смотри." Говорит он. Василий глядит вперед. Густой лес. —И что?.. Машина приближается к небольшой тропе, размером, что грузовик проедет. Грифон сбавляет скорость и, качаясь, они медленно продвигаются вглубь леса. —Почти на месте, ща доедем, там и заплатищ.. —Выдыхает грифон —Они, ну.. Орден, он в лесу что-ли? Грифон презрительно смотрит на Василия, вздыхает, и тут же регулирует зеркало, чтобы не видеть того. Минута, две, машина медленно продвигается вглубь леса, по тропе. —И часто вы возите других в Орден? —Спрашивает Василий, замечая что его странно подташнивает. —Нечасто. Кто ж умирать та хошт. —Умирать?..—Василию стало совсем не по себе. Сердцебиение стало отражаться у него в ушах, заставляя постоянно вздрагивать.—Разворачивай машину, не сдался мне Орден, разворачивай! —Погоди ты, почти шт приехали, я те гарантию даю, доберемся целы, невредимы Василий стал метаться глазами по салону, как только он решился настолько, что полез к дверной ручке, дабы выйти на ходу, двери тут же заблокировались. —Угомонись тама! Все в норме бует. И Василий затихает. В его недалеком мозгу проносятся тысячи мыслей-задушить водителя, разбить окно и выпрыгнуть, оторвать подголовник от кресла и забить им грифона, фактически угнав машину. Он подавляет эти мысли одним простым заявлением-он сам хотел в Орден. С каждой секундой его тошнило все сильнее, голова жутко кружилась, противный писк завис в ушах. Василий видит, как водитель что-то говорит, но не понимает ни слова. Машина ускоряется. На секунду Василий чувствует, будто они уже не едут, а парят в воздухе, двигаясь вперед, глубже в лес. А затем вспышка, Василия слепит, ему кажется, что его внутренности только что поменялись друг с другом местами, или их всех одновременно сжало в тисках. Василий вспоминает Альберта. Ему становится легче. Звон в ушах пропадает, тошнота проходит. Василий открывает глаза и глядит в окно. Серая земля, и такое же серое небо. Бескрайние просторы выжженной земли цвета пепла. Небо, покрытое таким же "пеплом", но светлее. И какие-то силуэты, похожие на здания, вдалеке. —Мы где?—Спрашивает Василий, и, получив ответа, через пару минут, говорит вновь. —Почему тут всё..—Он не успел закончить, водитель перебивает фразой "Молись", а стрелка спидометра на приборной панели клонится вправо. Не успев погрузится в недоумение, Василий слышит странный хлопок. А затем еще один, и еще, с каждым разом все громче, ближе. И он понял что это были за "хлопки". Снаряды падали с неприятным свистом, разрываясь, все ближе. Иногда Василий мог слышать как осколки и земля бьются о машину, но его мысли странным образом, лишь на пару секунд фиксировались на сохранности своего багажа. "Если осколок пробьет чемодан, то он наверняка проделает немаленькую дыру в одежде, которую я везу с собой" подумал он. И в ту же секунду, к нему пришло полное понимание опасности. Он понял что может взаправду умереть. Погибнуть тут, где его вряд ли кто-нибудь даже найдет. Его бросило в жар, паника смешалась с истерикой, создавая забавную какофонию мыслей и эмоций. Он ненавидел всё и всех, проклиная каждого кого знал. Себя, за то, что поехал. Водителя, за то, что везет его. Свою маму, за то, что та дала ему денег. Своих школьных друзей, сестру и, конечно же, "Его". Василий был готов отдать все, лишь бы почувствовать себя в безопасности. Силуэты на горизонте становились все яснее, все ближе. Грифон дергал руль из стороны в сторону, тщетно пытаясь увернуться от снарядов. Василий крепко закрыл глаза, но даже так, он видел что кто-то смотрит на него. Он видел эти две золотые точки, пробивающие его насквозь, они двигались все ближе, выжигая все на своем пути. А затем, очередной снаряд упал в паре сантиметров от машины. Транспорт заскулил, мотнулся в сторону. И Василий больше не видел ничего. Мир погрузился в темноту, оставляя его наедине с собой. И мир начал трескаться, и разбился он на части, в каждой из которых, как в зеркале, Василий видел себя. Мысли возникают, и исчезают очень быстро. Бандиты отрезают головы рабочим в Ванхувере. Семья сгорает заживо в своем доме. Василий стреляет себе в голову. Тишина поглощает мир, приводя с собой бесконечную ночь. Серое небо мешается с серой землей и создает новый цвет. Темно-красное полотно заливает горизонт, похожее на зарю, оно тает, растекаясь по небу. Василий вспоминает Альберта. Да. Все началось сейчас. Все, что было раньше не имеет смысла, ведь все началось только сейчас.