Жёлтая пресса

Василию приснился кошмар. Три кресла, два незнакомых пони. Они обсуждали книги, стихи, поэзию и искусство. "А ты чем увлекаешься?" спрашивают они Василия. опрос на миллион, а ответа нет. "Прошлое всегда затягивает, и либо ты движешься быстрее, либо застреваешь в нем". У одного из них взрывается голова, забрызгивая кровью и мозгами все вокруг, второму плевать. Он продолжает говорить, одно и то же, снова и снова. "Счастливые часов не наблюдают, поэтому они все сгинули в прошлом. Остались лишь такие как ты-безвкусица." —Я наживаюсь на чужих бедах.—Говорит Василий. Соскоблив с одежды остатки мозгов, он встает и удаляется прочь. Витиеватые коридоры снов, кричащие рожи, мерзкие гримасы. Василий очень боялся криков. Криков, после или во время которых все вокруг спокойно. Попробуй кто закричать посреди разговора с ним и его тут же охватит паника, жар, паранойя и много чего еще. Тихое деревце на вершине холма, мама рассказывает ему сказку. Нечто бесформенное, с будто обглоданным лицом нависает над ним и начинает громко кричать. Такие лица нередко можно встретить в отчетах по найденным утонувшим. Глаза навыкате, кожа набухла. Создавалось ощущение, воткнешь в него чем острым, и он лопнет. —Ты не поверишь кто пришел!—Раздается радостный крик. Василий снова сидит в кресле. Теперь в комнате никого нет, вернее не было, пока не зашел "он". Безумный, но в то же время глубокий взгляд, растрепанная, короткая прическа, будто он неудачно пытался сделать ирокез, уголки его губ иногда дергались, но движения выглядели плавнее некуда. Он садится напротив Василия и довольно улыбается, как если бы выиграл в лотерею. "Он" достает из кармана куртки пистолет, залитый кровью. "Он" же, кидает его Василию. Тот вздрагивает, пытается отползти куда-то назад, утыкаясь в спинку кресла. —Поэтому все зовут меня так, теперь ты понимаешь? Улыбка от уха до уха, кажется ей легко можно порезаться. —М-мда, и я снова с тобой, ты никогда не избавишься от меня, ты учинил слишком много дерьма, которое я теперь заставлю тебя расхлебывать, придурок. Из кармана штанов он достает смятую пачку сигарет и неторопясь закуривает. Зажигалка сильно блестит в его руках, Василий жмурится. —Знаешь, меня ведь тоже в детстве унижали. А потом я отрезал котенку соседского мальчика голову, и сунул ее ему в почтовый ящик. Ты бы видел его лицо, ох, ты бы видел лицо его мамаши. Тихий смех, похожий на истеричный плач разливается по комнате. Разливается и остается. "Он" продолжает говорить, но смех, будто пластинка, которую заело, звучит снова и снова. Василий ненавидел цикличность. —Мы с тобой были такими душками, м? Когда же все пошло по пизде? В двенадцать я помогал матери поливать цветы в нашем саду, а в тринадцать уже прятал картечь в кулинарные книги. Помнишь что произошло тогда? На стыке двенадцати и тринадцати лет? Среди истеричного смеха пробивается детский плач. Громкий, едкий, такой же зацикленный. Василий чувствует тяжесть во всем теле и медленно мотает головой, пытаясь отогнать неприятные мысли —Нет.. Нет, я не помню, этого не было, и.. —Ты забыл. Все что говоришь ты-неправильно. Все что говорю я-правильно. Ты помнишь как она выглядела? Его улыбка пропадает. Сползает с лица и падает на пол. —Поэтому они зовут меня так. Смех и плач становились все громче, Василий сполз с дивана вниз, в пустоту. —Помнишь как я выставил девять бездомных детей в ряд и пустил пулю в лоб каждому из них, ты помнишь как они кричали, умоляя не делать этого? Ммм, а ты помнишь как кричали их родители, наблюдая за всем этим? Василий падает обратно в кресло. Комната наполнена сигаретными окурками и битым стеклом, а запах рвоты и машинного масла, кажется поселился у Василия в голове. Это все его вина. Он, окровавленный, в руке пистолет, напротив "Он" Все сходится. Василий делал все это. И будет делать, пока не погибнет. Пока не погибнет. Зеркало бьется, крошится, как лобовое стекло автомобиля. Превращается в песок, пока Василий тщетно пытается собрать его обратно. Осколок за осколком, Василий режет руки, сдирает кожу и прорезает ладони до костей. Так глубоко, что кровь становится черной, она стекает на пол, под крики и плач, она заполняет все вокруг. Она пробирается в мозг к Василию. Начинаешь с конца и медленно подходишь к началу. Так, что повторив этот путь снова, картина складывается в чудаковатую мозаику из эмоций и временных линий. Василий не смог собрать зеркало. Василий никогда не сможет собрать зеркало. Дуло медленно направляется на висок, палец дрожит на спуске. Вся "его" резвость пропадает в один момент. —Вась. Эй, Вась. Василий, окровавленный и пустой, в последний раз поднимает на "него" глаза. —Посмотри сколько время. Давление пороховых газов, пуля проедающая череп, мнущаяся от столкновения с костями, выходящая через левый висок мятым куском свинца. Запах бензина, воспламенение спички, взрыв, где-то внутри. Домашнее насилие, обрезанная двустволка, вспоротый живот. Заголовок статьи, порез бумагой, заляпанный кровью конверт. Следы от потушенных сигарет на ключицах. Въевшаяся в кожу сажа, смесь снотворных с сухим завтраком. А затем лишь Мать, Сестра, Василий и "Он". Жизнь теряет смысл, мысли фокусируются на абстрактных иллюзиях прошлого. Все процессы в твоем организме останавливаются, замирают. Стагнирующая безмятежность. И Василий просыпается, хотя думал что умер. То был не первый его кошмар, увы и не последний, но он не хотел открывать глаза, он будто надеялся что произошедшее во сне было правдой. Настенные часы звонко отбивали каждую секунду, отпечатываясь в памяти, проедая мозг, оседая где-то, откуда их никто и никогда не вытащит. Василий хотел разбить себе голову и вырвать оттуда это тиканье. Он встает, стоит так пару минут, затем наконец открывает глаза. Его комната, черно-белая, постепенно смешивается, превращаясь в сплошное серое пятно, пока, наконец, Василий не приходит в себя. Сегодня девятнадцатое октября, четырнадцать часов сорок одна минута. Уже усталый Василий умывается, чистит зубы, завтракает овсянкой с кофе. Уже усталый Василий достает из почтового ящика конверт. Уже усталый Василий достает из конверта сумму, которую не ожидал. Уже усталый Василий сидит пару минут в оторопи на кухне, решая что делать с деньгами. Миллионы мыслей, попробуй найти правильные. Василий чувствует то, что уже давно не чувствовал-выбор. Секунды текут с разной скоростью, как бы мы ни пытались считать их. Секунды имеют привычку превращаться в воспоминания, воспоминания-в историю. Василий встает и многозначительно бродит по своим трем комнатам-спальне, кухне и залу. За окном черно-синие тучи. Будет гроза. Последнее время дожди идут все чаще, настолько, что Василий переживает, что вскоре и из дома выходить не будет. Это чревато сужением восприятия мира, фиксацией, творческим кризисом, потерей эмоций. Раньше Василий много читал об этом. Он невольно вспоминает Альберта. Мысли вьются, заплетаясь в причудливые узоры. Василий вспоминает свой совсем недавний кошмар. Пони вьются, заплетаясь в толпах торопящихся по своим делам картонок, с приклеенными лицами. Василий вспоминает о деньгах. Глаза рисуют силуэты на бездушных игровых автоматах, затем на картах, на монете, угадай какой стороной она упадет в этот раз. Василий возвращается домой ближе к полуночи. Василий замирает. Поток бредней в его крошечном мозгу останавливается, как только он переступает через порог. Наступает тишина. Василий нашептывает себе только придуманное стихотворение. "И снова он, свет свечки, хлеб, отвисли полы брюк. И снова, отдаляя взгляд от жизни Вернется дождь, что барабанит по карнизу, Затушит тех, чей свет давно не тух" Часы показывают полночь. Василий стоит посреди комнаты, без денег, пытаясь прийти в себя. Слабо оклемавшись он задает себе лишь один вопрос-"Что происходит?" Он никогда не чувствовал себя подобным образом. На несколько часов в его голове пропали все мысли, оставив выжженный след, словно от кончика тлеющей сигареты. Несколько часов жизни выкинуты, выброшены. Превращены в историю. Да, все началось сейчас. Прямо с этого момента, все началось в эту ночь. А затем Василий лег спать. Без денег, со странным ощущением неполноценности и пустоты внутри. По крайней мере, ему приснилось милое ромашковое поле.