Звездочёт и Солнце

Цзюнь У спит редко. Ещё реже — видит сны. И во снах он чувствует запах зелёного чая. Он чувствует потрепанные карты в своих руках. Слышит перестукивание костей в игре в мацзян. Просыпаясь, он хватается за предрассветный туман и тихий сонный смех. Цзюнь У что-то потерял, и он не может вспомнить, что именно. Знает, что обязательно вспомнит, стоит лишь посмотреть в зеркало. И никогда не смотрит. Потому что вспомнить — значит вернуться. А он обещал никогда не возвращаться. Его сны полны чужого голоса, который он никогда не узнаёт. Его зовут, но он не может расслышать ни своего имени, ни титула. Сады полны сливовых деревьев. Они никогда не дают плоды, и Цзюнь У долго сидит под ними в ожидании. Синяки под его глазами сливовые, и он иронично усмехается ненастоящему отражению, убирает их взмахом руки. Это никак не сказывается на его небесном правлении. Просто он чуть чаще наведывается к жерлу Тунлу. Стоит там и орёт в вулкан, словно тот может дать ему ответы на невысказанные вопросы. Воет от разрывающей глотку тоски, и не может вспомнить, по чему так тоскует. И твари, выползающие ему навстречу, рождённые этой тоской, убогие, жалкие. Он топчет их черепа с особой ненавистью, выворачивает им кости, преобразует тоску в ярость. И следующие твари, рождённые из этой ярости, нравятся ему уже больше. Он почти доволен ими. От Мэй Няньцина пахнет дорожной пылью и потом. Он хорошо вписался в круг бродяжек, и Цзюнь У милостиво разрешает ему обмыться и сменить одежды, прежде чем вывести на всеобщее обозрение. Тонкую кожу шеи жадно опоясывает проклятая канга, скрываясь под высоким воротником. Когда советник появляется в общей зале, он держится гордо. Ершисто. Знает, что умрёт. И не умирает. Цзюнь У почти любовно провожает его в просторную комнату с круглым столом, выдаёт отобранные до этого карты и кукол. Чтобы его дорогой предатель не дай небо не забуянил от скуки. Хотя это всегда была прерогатива Цзюнь У. Умирая, он снова чувствует этот запах. От Мэй Няньцина пахнет зелёным чаем и спелой сливой. Кожа его рук мягкая, почти бархатная, как потрепанные карточные углы. Цзюнь У смеётся из последних сил. Он вспомнил. — Моё дорогое Высочество, — зовёт его Мэй Няньцин, а у Владыки в голове предрассветный туман, — отпустите. Забудьте. Голос Няньцина звучит как самый долгожданный проигрыш. Цзюнь У кривит губы в плаксивом уставшем жесте. Он уже много лет не слышал, как звучит его родной язык.