Эксперимент длиной в жизнь

— Дядя, а где мои родители? Когда Генри услышал этот вопрос от восьмилетнего Феликса, то замер на месте, едва не выронив ручку. Внутри всё сжалось. Конечно, он знал, что рано или поздно Феликс об этом спросит. Он готовился, как морально, так и физически. Придумывал максимально правдоподобную легенду на первое время, репетировал её даже, когда оставался наедине с самим собой. Однако, когда время всё же пришло, он оказался не готов к этому вопросу. А Феликс всё ждал. Смотрел на него внимательно своими большими красными глазами, будто пытался просверлить в нём дыру, и молчал. Выглядел он непривычно серьёзно. Не так, как обычно. Он, очевидно, твёрдо намеревался узнать правду, и Хаксли прекрасно это осознавал. Оттого стало лишь тяжелее. Он совсем не думал, что время наступит так скоро. И тем не менее, сказать что-то нужно было. Поэтому, собрав в кулак всю свою смелость и набрав в лёгкие побольше воздуха, Генри глухо молвил: — А почему… ты спрашиваешь? — Я много думал, — проговорил Феликс, всё так же не отрывая от него взгляд. Голос его тоже был необыкновенно серьёзным, и оттого у Хаксли в горле встал ком. — Я никогда не видел их фотографий. И ты о них никогда не рассказывал. Почему, дядя? Хаксли с трудом сглотнул горький комок. Вновь глубоко вдохнул, отложил ручку на стол, закрыл глаза. Он думал, что в первое время сможет отделаться какой-нибудь легендой, но теперь ему стало очевидно, что это не прокатит. Феликс вырос достаточно умным ребёнком, чтобы понять, что его обманывают. Тем более, что ни у Хаксли, ни у кого-либо ещё не было никаких весомых доказательств, что родители Феликса в действительности существовали. Так что, хотел он того или нет, но правду придётся рассказать уже сейчас. — Понимаешь, Феликс, — начал наконец Генри, — это… Очень сложно объяснить. — А ты попробуй, ты же умный, — Феликс скрестил ручки на груди и чуть нахмурился. — Легче сказать, чем сделать, — Хаксли беззлобно усмехнулся и запустил одну руку в волосы. — Видишь ли, Феликс, я всегда мечтал о ребёнке. О своём собственном, который бы унаследовал мои познания и умения. Но проблема была в том, что классическое зачатие для этого не подходило совершенно, чего уж говорить об усыновлении. — И что же ты сделал, дядя? Хаксли помолчал где-то с минуту, а потом негромко сказал: — Я создал искусственного человека. Иными словами, я вырастил тебя, Феликс, без посторонней помощи. Один. На некоторое время воцарилось молчание. Феликс опустил взгляд в пол, видимо, раздумывая над тем, что только что узнал, а Генри отвернулся к окну. Руки мелко подрагивали. Во рту мгновенно пересохло, дышать стало труднее. Он боялся. Боялся, что Феликс слишком остро воспримет эту новость. Боялся, что он начнёт загоняться по поводу собственной идентичности, что перестанет считать себя настоящим человеком. Но больше всего Хаксли опасался, что их с ним отношения изменятся. Потому что он этого не хотел. Он хотел бы, чтобы Феликс по-прежнему любил его, считал своей семьёй, делился проблемами и успехами. А теперь всё это было под угрозой, и самое страшное то, что он ничего не мог с этим поделать. Всё, что ему оставалось, — это ждать и надеяться. Только вот ожидание с каждой секундой становилось всё невыносимее и невыносимее. Тишина давила на уши и разум, дрожь с каждой секундой лишь больше усиливалась. Хотелось сказать что-нибудь. Что-то, что могло бы разрядить обстановку, что-то, что подбодрило бы Феликса. Однако все слова мигом позабылись, будто бы он и не знал их никогда. Поэтому Хаксли продолжал молча сидеть, бездумно глядя в окно, и ожидал, когда же это всё кончится. И вскоре Феликс всё же решил прервать повисшее между ними напряжённое молчание. Подняв наконец голову, он посмотрел на Хаксли и тихонько молвил: — Мне… Нужно время, чтобы всё осмыслить. Я… Я пойду к себе. — Хорошо, иди, — Генри кивнул, не в силах его тут удерживать. Когда за Феликсом закрылась дверь, он запустил руки в волосы и протяжно простонал. Ну вот, теперь их жизнь явно не будет прежней. И одному только Богу известно, какое решение примет Феликс…