Эксперимент длиной в жизнь

С момента, когда Феликс узнал правду о своём происхождении, прошла неделя. И эти семь дней, пожалуй, были для Хаксли самыми тяжёлыми в жизни. Потому что Феликс совсем с ним не разговаривал. Даже не смотрел в его сторону. Когда они встречались на кухне, он молча садился на своё место, утыкался в тарелку и всю трапезу не отрывался от неё. Было очень больно. И страшно. Но Хаксли не давил: понимал, что ему нужно время. Возможно, много времени. И он был готов ждать столько, сколько потребуется. Сам же Феликс всю эту неделю чувствовал себя странно. Он анализировал всё, что происходило с ним на протяжении его недолгой жизни, и теперь понимал некоторые вещи. В первую очередь то, почему он в таком возрасте умнее, чем другие дети. Это потому, что он — искусственный человек. В нём заложено быть таковым. Осознание этого вызывало в нём странные чувства. С одной стороны, ему нравилось быть таким образованным в столь юном возрасте. Нравилось изучать окружающий мир, узнавать что-то новое, заниматься химией с дядей Хаксли. С другой же… С другой же, теперь он чувствовал себя каким-то неправильным, неполноценным. Будто он не имел право называться настоящим человеком. И это ощущение давило. Как итог, всю эту неделю он проходил подавленный и мрачный. Ложась спать, он не мог не думать о том, нужен ли ему, как искусственному человеку, сон, садясь за стол, он размышлял о надобности ему пищи. И каждый раз засыпал, ел со всеми за общим столом и занимался другими будничными делами, потому что уже привык. И тем не менее, его состояние всё же не осталось незамеченным. Беннетт, обычно не обращающий внимания на всякие мелочи, подметил, что в последнее время он ходит какой-то грустный, и ему стало интересно, в чём причина. И он был твёрдо настроен выяснить это.

***

В тот же день вечером Беннетт постучался к нему. Сперва ответа не последовало. Тогда он постучал вновь, но в этот раз настойчивее. Теперь уже послышался глухой ответ: — Кто там? — Это я, Феликс. Могу я войти? Феликс помолчал пару секунд, а затем ответил: — Проходи. Беннетт открыл дверь и прошёл внутрь. Феликс сидел на кровати, тупо уставившись в стену. В руках он сжимал игрушечный цветок, подаренный ему Хаксли на восьмой день рождения. Вид у него был неважный, и оттого Беннетт и сам помрачнел. — Слушай, что у тебя стряслось? Тебя кто-то обидел? Ты только скажи, я ему сразу морду набью, — сказал он, присев рядом на кровати. Одну руку он положил ему на плечо и чуть сжал в знак поддержки. — Никто меня не обижал, — Феликс тяжело, даже как-то грустно вздохнул и опустил взгляд. Пальцами он крепче сжал игрушку. — Тогда в чём дело? Ненадолго между ними повисло молчание. Феликс, по всей видимости, раздумывал, как сказать, а Беннетт терпеливо ждал. Он не стал давить на него, просто дал ему время подумать. И вскоре Хониккер наконец заговорил: — Я… Знаешь, я так странно себя чувствую, — негромко начал он. На мгновение он замолк, видимо, засомневавшись, но потом всё же продолжил: Недавно я спрашивал у дяди о родителях, и он мне всё рассказал. Рассказал… что вырастил искусственного человека. То есть меня. — Ох, так вот в чём дело… — Беннетт вздрогнул. Теперь он понял, в чём дело. Феликс переживал из-за своего рождения. Генри предупреждал, что такое возможно, однако он не думал, что всё произойдёт так скоро. И тем не менее, Беннетт решил всё же поддержать Феликса. — Слушай, ты зря так загоняешься, Феликс. Ничего страшного ведь не произошло. — Для тебя, может, и не произошло, — Феликс нахмурился и сильнее впился в цветок. — А для меня весь мир рухнул. Как мне теперь жить, скажи? Как спать, есть и ходить в школу с осознанием, что я — всего лишь пародия на настоящего человека? — на последних словах его голос заметно задрожал. — Послушай, — Беннетт глубоко вдохнул и мягко приобнял его за плечи. Он отчётливо почувствовал, как Феликса затрясло, и потому крепче прижал его к себе. — С чего ты вообще взял, что пародия на человека? — А разве нет? — Феликс закусил губу. — Вы все рождены от обычных людей, а я… — А ты из пробирки. Я знаю. И что дальше? Что это меняет? разве от этого ты перестаёшь быть собой, м? — Нет, наверное… — Разве от этого ты перестаёшь быть частью нашей семьи? Разве это мешает тебе жить, веселиться и чувствовать как все? — Нет… — Тогда ответь мне, почему ты — пародия на человека, Феликс? Чем ты отличаешься от меня, Флоренс или Генри? Феликс ничего не ответил. Лишь опустил голову, уткнулся носом ему в плечо и крепко-крепко обнял. Дрожь в его теле лишь усилилась, и Беннетт ласково погладил его по спине, дабы успокоить. — Знаешь, — негромко сказал он, — мне откровенно наплевать, какого ты происхождения. Мне просто весело с тобой, и это самое главное. Так что давай, прекращай загоняться по всякой херне и улыбнись наконец. Никто от тебя не отвернётся, понял меня? — Понял… — пробормотал Феликс. — Ну и отлично. А теперь прекращай делать кислую мину и улыбайся. Вот так, — Беннетт улыбнулся, приподнял его лицо и потянул за щёчку. Феликс зажмурился и недовольно заворчал, но в конце концов всё же улыбнулся краешком губ. Теперь ему стало гораздо легче. И больше он ни в чём не сомневался.