Пером и кистью

— Плесень придется отмыть, — подытожил Сережка. — И вот тута, гля, Оксан, паутинища какая! Фу! Антон устало обвел взглядом небольшую комнату. Таких было три. Петербург — прекрасная столица, не Москва: весьма скромная квартира обошлась Антону Андреевичу почти во все имеющиеся рубли. Средств оставалась ничтожно мало, а нужно было ещё два рубля отдать почтальону, десять рублей отнести в бакалею. И останется у них на все про все — пятьдесят рублей. — Фруктов хочется, барин… — Оксанка вывесилась в окно. — Тама вона яблочки продают! Антон вздохнул. Чем быстрее он возьмет новый заказ, тем меньше нужды будет писать матушке о своем истинно бедственном положении, и уж тем более не придется пояснить почему он так скоро сменил место жительства. Пусть маменька думает, что у него все прекрасно, а пока он напишет ей новый адрес и солжет о новых перспективах. — Соснуть, барин, желаете? Антон недовольно рыкнул, скорее от усталости, а затем вымученно улыбнулся: — Именно, Сереж. Почесывая бедро, Сережка по-мальчишески заулыбался: — Сосните, да уж, Антон Андреич, а мы тут приведем все в божеский вид, правда. Вы ведь всегда знаете, как будет нам лучше, когда соснете, да? Антон не то чтобы не знал. Он даже не имел ни малейшего, даже самого скромного понятия, что теперь делать. В Москве осталась мало-мальская аудитория, несколько желающих получить портрет. И вот так сорваться! Бросить все, не обдумав, как следует, завтрашнего дня... Пока Антон писал графа Попова, о сущих мелочах не думалось. Все был шум за десятками слоев новой масляной краски. Но теперь уже все позади. Нужно начинать сначала. Хорошо отоспавшись, приняв душистые ванны, Антон Андреевич стоял у зеркала, и привычным жестом поправлял манжеты. Обдумывать детали ему не нравилось. Придется сочинять на ходу. Или как звучало это модное слово —improvisation. А может ему вообще нужно задуматься о женитьбе. Найти девицу, понравиться ееpapa, жениться. Сделать пару детей, облагородить свое имя, блеснуть в высшем свете, и можно будет ехать с внуками к матушке и отцу на поклон. Амбициозные мысли о дорогой жизни и бесконечном потоке золота, которыми Антон тешил себя еще пару недель назад, больше не казались привлекательными. Легкий налет грусти покрыл ту прошлую жизнь и былые мечты, и ему незамедлительно потребовалось начать абсолютно все с чистого листа. Выбор Антона для поиска новых натур пал на обыкновенную приезжую выставку из-за границы. В вычурных залах с высокими потолками и позолотой Антон чувствовал себя легко. В храме искусства — совсем как дома. Он не стеснялся вступать в разговоры, даже заговаривал первым, остроумно подмечал недостатки картин и особое внимание уделял написанию человеческих тел. Так он, горячо обсуждая портрет статного мужчины во фраке, зацепил внимание нескольких значимых господ: — О, что вы, бросьте! — кокетливо зарделась молодая барышня. — Клянусь, Маргарита Ивановна, вы бы смотрелись на холсте намного лучше! Боже, милостивый, поверьте, ваша стать, дамы, живое воплощение золотого сечения! — Каков льстец! — хихикнула вторая девушка, более пышная. — Откуда такие познания, молодой человек? Как вас, простите-с? Антон склонил голову: — Антон Андреевич Шастун, моя матушка потомственная дворянка из рода N., отец титулярный… — О, как, — мужчина потер монокль и неодобрительно цокнул языком на девиц. — Учились где? Антон замялся, но сглотнув вязкую слюну, соврал: — За границей. Окончил высшую школу искусств в Лондоне, жил в Москве. — Там и рисовали? — девицы, явно заскучавшие при родителе, о чем то зашушукались, изредка слушая что говорит Антон. — Рисовал. Батенька меня на службу определил, но… — Молодо, знаем, — мужчина усмехнулся в усы и перевел взгляд на картину. — Занимательный вы, Антон Андреевич. И об искусствах знаете. Отужинаете с нами завтра? Радость сжала горло Антона, но он сдержанно улыбнулся и склонился в поклоне: — Всенепременно буду. Положенный званый ужин Антон посетил, не опоздав ни на секунду. Еще собирая туалет, он размышлял, что егоintuitionсловно шепчет ему не ездить. Однако новую жизнь откладывать было никак нельзя, и Антон, наплевав на тревожное чувство махнул ближайшему экипажу. — Недавно в столице? — обмахиваясь перьевым веером с Антоном поравнялась хозяйка дома, княгиня Щербакова. — Несколько дней, Варвара Сергеевна, — простодушно просиял Антон, и жестом пригласил даму присесть на роскошную софу. Он все никак не мог насладиться и налюбоваться интерьером их гостинной залы. Все ему казалось невероятно роскошным, сошедшим образом из самого дорого журнала мод. — Прекрасно-прекрасно, — пышная дама, шлепнула себя по прижатым грудям, привлекая внимания Антона. — Ну и мы здесь наслышаны о вас. Антон кивнул и улыбнулся: — Как и мы о вас, княгиня. Их взгляды встретились, и Антону на минутку показалось, что благородная женщина как то нездорово оскалилась. Почти как кошка. Отметив это, Антон улыбнулся еще шире, стараясь как-то неуклюже повторить за ней: — Вы похожи на дикую кошку. Она низко рассмеялась, продолжив хлопать себя веером по груди. Когда она вдоволь насмеялась, накрыла холеной ручкой кисть Антона Андреевича: — Льстец! К ним склонился слуга, так быстро и незаметно лавирующий между немногочисленными гостями: — Ваш супруг, Варвара Сергевна, к столу приглашает, — шепнул он. — Сейчас будем, — небрежно бросила княгиня все так же внимательно разглядывая лицо Антона. — Сейчас будем, только посмотрим на мою небольшую коллекцию… — Коллекцию? — Антон, все так же сияя, накрыл руку княжны и сжал. — Если вы говорите о том, о чем я думаю, то мне кажется, нам стоит поторопиться! Он читал в модном вестнике о том, что княгине подарили несколько заграничных картин. И не кто-то, а сам император. Такая близость к дорогим и роскошным работам Антона приятно возбудила, и он чуть ли не вскрикнул от радости. Ему невероятно повезло выбрать выставку и свести первое знакомство в столице. Следую за женщиной по огромному поместью, Антон продолжал глазеть по сторонам. — Нас точно не потеряют? Княжна промолчала, а лица он ее не видел. Она отперла дверь и вошла, разведя широко руки: — Мои сокровища. Из рта Антона вырвался невнятный звук восхищения и восторга. Он впился глазами в картину, но вспомнив о правилах приличия и о том с кем рядом он находится, перевел взгляд на Варвару Сергеевну: — Вы — самое главное сокровище, княгиня. Честное слово, я бы вас написал! Проговаривая это, Антон Андреевич не лгал. Подобный заказ был бы весьма кстати и оказался бы прекрасным подспорьем для начала столичной карьеры. Склонившись в учтивом поклоне, Антон отошел к стене, и присмотрелся. Растушевка его поразила, и он удивлялся, как искусно была прописана кожа ребенка на полотне. Ему хотелось рассмотреть поближе, и он оперся на близ стоящий диван. Он не видел, как Варвара Сергеевна ухмыльнулась, все так же дерзко, почти по животному, и заперла дверь на ключ. — Что же вы… писать меня хотите? — она уже стояла у него за спиной, и ласково ее поглаживала. От ее прикосновения по телу Антона Андреевича пробежала неприятная дрожь. Он повернулся, и бросил быстрый взгляд на спасительную дверь. К чему все шло сомневаться не приходилось, а как же он так оказался в ловушке собственного обаяния — художник теперь уже не понимал. — Д-да… — О, как же прекрасно, — она прильнула к нему, совсем бесцеремонно, и крепко обвила руками. — Вы так юны и так сообразительны. Антон остолбенел, не зная, как себя повести. Не звать же на помощь, в конце-то концов! Как он будет объясняться с князем? — Что же вы стоите? — она потянула его за ткань рубахи. — Целуйте меня! Антон, все такой же растерянный, наклонился к ней и почувствовал слегка кисловатый запах. Целовать княгиню ему точно не хотелось. — Антон, вы меня оскорбляете! — она крепче сжала ткань и требовательно дернула снова. — Сами сказали, что я как кошка! Я вам не нравлюсь?! — Что вы… — Вот и славно, — она потянула его еще ближе и сама настойчиво впилась в его мягкие губы. Антон испытывал странное, совершенно непривычное чувство. Он ощущал себя жертвой, которая запуталась в ловко расставленных сетях. А главное — так быстро, так неумело, и так глупо, что становилось до слез обидно. Он почувствовал, что падает — Варвара Сергеевна толкнула его на диван, и принялась задирать подол, что-то нашептывая. Часть слов он не разбирал: — Ты получишь много денег, только… молодой… моему мужу все равно… глупый юнец… Антон зажмурился, когда она стянула с него штаны, и разочарованно выдохнула: — Ты никогда не касался женщины? Антон прикусил губу, и готов был застонать, как понял, что это не будет иметь смысла. Ситуация оказалась настолько глупой и неприятной, что уйди он, и придется возвращаться обратно в Воронеж. Оттолкни и оскорби он такую высокородную даму — вся Россия будет знать, что он, Антон Андреевич Шастун — грязный бург, или что того хуже. Все закончится, пикни он сейчас: — Никогда не касался… — прошептал он. В следующее же мгновение он ощутил, как его плоти коснулись влажные губы. Антон услышал легкое хлюпанье вязкой слюны, почувствовал приятное, ни с чем не сравнимое ощущение, и закрыв глаза, на секунду представил, что рядом с ним совсем другой человек, как будто бы это хоть немного изменило или улучшило бы столь унизительную ситуацию. Княжна, когда его плоть была не в силах сопротивляться физическому воздействию, довольно хрюкнула и зашелестела юбками: — Какой же ты сладкий… молоденький… о, да… Антон почувствовал жар чужого тела, и тихо застонал. Он лежал, зажмурившись, стараясь не думать о том, что с ним происходит. — О, да, ещё… Было приятно и отвратительно одновременно, и о последнем Антон старался не думать. Все так же, не открывая глаз, он сосредоточиться на физиологии своего тела. Сколько раз,он сжимал член в руке, представляя, что это рука поджарого и распутного графа? За последние несколько недель — бесчисленное множество. — Двигайся! Быстрее! Антон послушно дернулся, и зарычал. Граф! Так отчетливо появившийся образ возлюбленного окончательно размыл происходящее. Это сейчас граф двигался на Антоне и тяжело дышал, это граф давил руками на грудь. Граф Попов, черт бы его побрал! Антон дернулся и обмяк. Не хотелось шевелиться. — Господи, спаси и сохрани! Княгиня задрожала, и резво соскочила куда-то. Глаза Антон так и не открыл. Теперь он чувствовал себя унизительно поверженным. Им только что воспользовались. Осквернили. Оплевали. А он ничего не смог с этим сделать, потому что он слаб. Беспомощен и вечно всего боится. Он либо бежит, либо терпит, как будто он раб и каторжник. Антон открыл глаза и взглянул на женщину, которая оправляла юбку. Княгиня покраснела, тяжело дышала и довольно улыбалась. Совершенно хищно. Нет. С него хватит. Больше Антон никому и никогда не позволит подобного. Испытанное унижение звякнуло внутри, и рассыпалось внутри Антона Андреевича, кольнув холодком пальцы: — Варвара Сергеевна, Ваш портрет будет стоить вам четыре тысячи рублей, и я хочу, чтобы вы порекомендовали всем модницам Петербурга. Мы же с вами друг друга понимаем? Женщина растянулась в одобрительной улыбке, веселясь от стальных ноток в голосе Антона: — Мальчишка. Теперь везде, куда бы Антон не приходил, он перевоплощался в того, кого старался всеми силами забыть. Он улыбался, обнажая белизну зубов, бесцеремонно сыпал комплиментами, но более на дамские уловки не велся. Больше никто и никогда! Возвращаясь домой, он с облегчением скидывал маску, садился на край кровати и тяжело вздыхал. Единственная навязчивая мысль, что он больше никогда не встретит Арсения Сергеевича становилась все невыносимее. Антон всеми силами пытался найти отдушину, и потому первые свободные деньги потратил на новые вещи для Оксанки и Сережки. Его восторг от того, что все складывается так прекрасно, хотелось непременно разделить: — Дорого, барин! — пискнула радостно Оксанка. — Бери, дура, пока дают, — Сережка вертелся рядом, у зеркала, осматривая новый жакет с серебряной оторочкой. — У вас все получается, Антон Андреич! У вас все получается! Антон широко улыбнулся. Новая жизнь до отвратительного прекрасна. Только почему с заходом солнца ему так хотелось выть?