Пером и кистью

— Доброе утро, барин, — Оксанка откинула покрывало и просияла, — Варенье вишневое ваша матушка прислала, аж три банки, еще письмо. — Не вскрывала? — Нет, барин, как можно-то? Антон свесил ноги с кровати и сладко потянулся. Ему давно не спалось так крепко и хорошо. Даже что-то снилось, но он никак не мог вспомнить, что именно. К завтраку, почти даже что к обеду, Антон не спеша вышел, размышляя о том, что вчера произошло, и как ему теперь прикасаться к работе. После того, как граф Попов уехал, Антон бросил карандаш куда-то в сторону, смахнул так и не открытые краски обратно в коробку и выбежал из мастерской. То постыдное напряжение, которое повисло между ними, отрицать было нельзя, и с каким же трудом Антону давалось сдержать себя! Он помышлял о подобном не единожды, но всегда боялся за свою репутацию. Не дай бог его упомянут как бугра, или как там… Нет, нет! А есть весть дойдет до Воронежа? До матери? А еще паче до отца?! Антон поправил шевелюру, глядя в зеркало и осмотрел себя. Нет. Нельзя. Фантазии должны оставаться фантазиями. — Давай пироги, Оксанка. Сережка где? — Антон засунул в рот сушку и поманил Оксанку, которая держала в руках письмо от матери. Та снова писала о здоровье отца, об их имении, о том сколько доходов и расходов. Все дела, о которых Антон и так знал. В родительском железном кулаке имение процветало, и Антон мог позволить себе маленькие шалости, не будучи таким богатым как… Еще мать просила ответить как можно быстрее, так как новости богемной Москвы доставляли ей удовольствие. Антон сложил бумагу, сунул ее обратно в конверт и продолжил задумчиво уминать пироги. — Тама, — служанка ласково коснулась плеча барина, и кивнула на дверь. — Он все боится вас позвать… Вы же с ним по утрам одеваетесь обычно. Сергей! Из-за приоткрытой двери выглянула макушка: — Антон Сергеевич… злитес? — Темные глаза виновато хлопали, и было ясно, что барского гнева он боится как огня, хотя Антон практически никогда не ругался и не рукоприкладствовал. — Не злюсь и не гневаюсь, — добродушно улыбнулся барин. Нерадивый Сережка, даже отчество спутал от волнения. — Что у тебя? — Слава Богу, барин, Слава Богу, я ведь… люблю вас, барин, еще… тут… ну это… ларч! Антон прекратил улыбаться и с интересом взглянул, как Сережка полностью проявился в дверном проеме с увесистой ношей в руках. Ларчем оказался тщательно упакованный ящик. Граф Попов действительно, к удивлению Антона Андреевича, прислал ящик дорого вина с позолоченными этикетками. Даже витая крышечка сообщала, что за каждую бутылку отвалили состояние. Среди бутылок покоился конверт. Трясущимися пальцами, стараясь сохранять невозмутимое лицо, Антон Андреевич оборвал посеребренный сургуч: «Граф Попов-младший просит оказать ему честь, пожаловать на вечер чтения поэзии, сего дня, в дом N. по улице №№, 19 часов». Сухо. Коротко. По делу. Антон Андреевич вытер с губ джем, и перевел взгляд на Сережку: — Мой жаккардовый костюм вернули из чистки? Сборы занимали у Антона мало времени. Он от природы был хорош собой, статен, и даже недорогая одежда подчеркивала его достоинства. Это же, выходной жаккардовый костюм с оторочкой из атласа, смотрелся на нем с видимым изяществом. Он поправил манжеты, и нетерпеливо походил по комнате. Бросив быстрый взгляд через проем, он вздохнул: мастерскую он сегодня так и не открывал. Странные волны тепла вновь подхватывали его, стоило подумать о том грязном холсте: — Черт бы его побрал, этого Попова! Волнение не уходило, усиливаясь с каждым часом, приближающим приятную встречу. Антону невероятно хотелось подружиться с графом. Сходить вместе, например, в кино: он слышал, что одну ленту уже привезли в Москву, и показывали в закрытых кругах. Граф точно имел туда доступ. Выставки, ресторации, мало ли мест, где можно просто поболтать о живописи? Если граф заинтересован, им будет о чем поговорить? Антон мотнул головой, но непослушные мысли не стремились ее покидать. Его невероятно тянуло к человеку, которого он практически не знал. Часы, как назло, медленно отсчитывали секунды. Антон уже давно рассчитался с кучером и теперь мялся у широкой мраморной лестницы, глядя, как по ней поднимается пожилая пара. На плечах у женщины художник угадал накидку из соболей, а в ушах тяжелые камни, да такие, что мочка невероятно оттягивалась. — Черт бы его побрал… — Антон поднялся за парой и оказался в огромной зале, украшенной по последнему слову моды. Несколько гипсовых изваяний на входе улыбались уродливыми мордами, и Антон Андреевич, засмотревшись, остановился. — Это вы мне? — Простите-с? — обернувшись, он встретился глазами с графом Поповым. Тот снова держался холодно и высокомерно. О тех искрах, что метались между ними вчера, сегодня не было и речи. — Здравия желаю, вашбродь… — Получайте удовольствие от вечера, — сухо бросил Арсений и лучезарно просиял куда-то в сторону. Еще раз смерив Антона холодным оценивающим взглядом он повернулся на каблуках. Художник долго смотрел ему вслед, и на то как граф по пути рассыпался в искрометных шутках, опускал комплименты, говорил, говорил, говорил… Вчера воздух в мастерской превратился в огонь, было трудно дышать, а сегодня… Что же происходит?