Пером и кистью

Приехав домой и отпустив Дмитрия восвояси, Арсений велел нагреть воды, чтобы принять ванну. Это он доверял только одному из любимых слуг, Саше, — хоть тот в последнее время и стал вести себя слишком дерзко, почувствовав, что ему многое прощается за красивые глаза. — И захвати лист с пером! — крикнул Арсений и с наслаждением снял сначала нижнюю рубаху, покрытую красными винными пятнами, а затем брюки и исподнее. Ожидая слугу, он стоял посреди комнаты, полностью обнаженный, и думал о том, что сегодня произошло, слегка усмехаясь. Собрание, молоденькая поэтесса, игра в карты — все это более не имело для него никакого значения, и мысли полностью занимал лишь Антон. Еще чуть-чуть, и у Арсения получилось бы… Что? Он и сам не знал, чего хотел от молодого, но весьма перспективного художника. Тот интересно на него реагировал, совсем не так, как обычно это делали другие люди: сначала злился, что не ново, затем — смущался, что, признаться, тоже никого не удивит. Но его огонь в глазах, страсть, с которой он пытался втолковать Арсению, как тому лучше сесть, его открытость миру, его талант, в конце концов!.. Арсению хотелось еще. Еще раз встретиться, еще раз посмотреть, как Антон работает, еще раз раззадорить его, еще раз заставить краснеть, еще раз выкинуть такой фортель, чтобы у него глаза на лоб полезли, но он не мог их отвести! — Ваше сиятельство, вода нагрелась, — раздался откуда-то из-за плеча голос Саши, и Арсений, встрепенувшись, обернулся, а затем лег в ванну. Саша тут же подбежал ближе, сел на колени и принялся было омывать Арсения, но тот тут же остановил его: — Просто дай мне лист с пером и уйди, — велел он, и Саша выпучил и без того круглые глаза: — Но как же… бумага промокнет, да и как вы писать будете… Может, я запишу? Я грамотный, меня управитель обучил, вы же и сами знаете… Арсений молча закатил глаза и Саша, зная, что за этим обычно следует, тут же улизнул, напоследок спросив: — Арсений Сергеевич, приходило письмо, ваш папенька вновь интересуется, когда вы изволите покинуть Москву и вернуться в столицу. Какое-то важное дело. Что-то ответить? Арсений лишь вольготно махнул рукой, что в его доме и в этом конкретном случае означало: «Сам что-нибудь наври, желательно повитиеватей, чтобы нельзя было проверить». Перевалившись за край ванны и опершись грудью на ее борт, Арсений положил лист на пол, поставил рядом чернильницу и, окунув в нее перо, тут же, долго не думая, стал быстро записывать строки, которые сами пришли ему на ум, словно божья благодать, пока он думал об Антоне. Перо царапало лист, буквы скакали, в глазах немного двоилось от выпитого за сегодня вина, но Арсений не обращал на все это ровным счетом никакого внимания. Он хотел лишь одного — дописать шедевр и прочесть его на завтрашнем поэтическом вечере. Он уже, кажется, и думать забыл о проскользнувшей в мастерской мысли влюбить Антона в себя и воспользоваться им, как очередным любовником на пару ночей, и, дописывая стихотворение, понял, что действительно не может выкинуть его из головы. А закончив, снова подумал об Антоне и решил дать несколько поручений слугам.