Наваждение

      Дом младших Басу просыпался в пять часов утра. Многочисленные слуги, бесшумно скользящие по коридорам днём, громко переговаривались в кухне, передавали поручения, готовили одежду и завтрак к подъёму господ. Зое нравились звуки поместья на рассвете — будто проснувшись вместе с шудрами, он гудел и стряхивал остатки сонливости, отбрасывая от стен шёпот: «Сбегай за утренними газетами», «На втором этаже в лампах закончилось масло», «Где, наконец, Девлан с цветами?», «В углу паук, я его боюсь!».       Зоя проснулась в семь утра, сама затянула корсет на передней шнуровке и надела простой чёрный сарафан, из-за карманов напоминающий фартук, который они носили на уроках рисования в пансионе. Девушка нервничала и постоянно оттягивала пальцами ворот белой рубашки, едва досидев до половины восьмого. Ей не терпелось поскорее уехать из дома, чтобы избежать встречи с Бриджитт, чей приглушённый храп она слышала через стену в ванной комнате, пока умывалась. Сегодня её к двенадцати часам дня в доме старших Басу ждали близняшки и Деви, до этого времени она собиралась побродить по городу в тишине без недовольного бормотания Бриджитт.       Её мучила необходимость что-то решать, будто Бри была вещью, которую ты выкидываешь, когда она перестаёт тебе подходить, но разговор с Камалом и его недоверие к француженке заставили Зою задуматься об уместности её пребывания здесь. Да, они с Бриджитт хорошо провели время в России, француженка поддержала её во время долгой болезни и отбивала бесконечной вереницы бабушкиных врачей, но беспричинное недовольство подруги после отъезда в Индию озадачивало её. Княжна взяла с собой подругу лишь после просьбы самой Бри, несколько недель оспаривая решение бабушки отправить с ней кого-то из близкого и преданного домашнего персонала княжеской семьи. Сначала это казалось хорошей идеей, ведь после настойчивых хлопот бабушки вокруг внучки Зоя нуждалась в свободе, но за пару недель их путешествия общество Бри из подарка превратилось в наказание — из жизнерадостной девушки и приятной собеседницы она превратилась в угрюмую и язвительную особу, которая предпочитала слушать, а не говорить. Особенно сплетни.       Не в силах выдерживать хор мыслей, мельтешащих в голове с самого утра, Зоя спустилась вниз на первый этаж и подозвала слугу, что выполнял в их доме роль лакея:       — Попросите экипаж, поедем в чайную.       Когда слуга кивнул и скрылся в доме, Зоя подошла к зеркалу и, поправив волосы, завязала ленты на маленькой соломенной шляпке — даже в утренние часы солнце в Индии беспощадно. На столике у входной двери лежала пара конвертов и чеков, которые принесли с утра. Девушка провела пальцем по ровной стопке, смахивая конверты веером, чтобы раскрыть уголки, где обычно ставили имя отправителя. Несколько незнакомых имён, кто-то из Тхакуров и Камал Рай. Подушечка пальца замерла на плотном шершавом конверте. Зоя улыбнулась — вчера он дважды проиграл ей в Сенет.       Точнее, он притворился, что проиграл. Зоя была уверена — он подыграл ей, настолько очевидными были его попытки дать её «анубисам» больше пространства для манёвров. Он всё отрицал, ссылаясь на притупившийся от близкой старости ум, и Зою это злило. Не его фальшивый проигрыш, он как раз был ей приятен, а слова о какой-то там дряхлости. Он носил на лице и в волосах следы увядания, но один его взгляд… Многие отдали бы всё за одну возможность дышать с ним одним воздухом. Кроме его почившей супруги.       Зоя много слышала об их отношениях с Авани, но не часто видела их вместе. Женщина редко выходила из дома или спускалась к гостям и обществу предпочитала затворничество на втором этаже особняка Рай. В те редкие дни, что Зоя встречала Авани, она производила на неё мрачное впечатление. Холодная неподвижная мимика госпожи Рай не могла скрыть лихорадочного блеска беспокойных глаз. Она не старалась держаться темы бесед, не угождала людям. Многие считали её странной и старались не упоминать в личных беседах из-за Камала, который пытался держать всё под контролем и не позволял сплетням рождаться как в собственных сенах, так и за его пределами, но тяжёлый характер Авани сдержать было невозможно.       Она была верующей. Истово верующей, не терпящей чужого мнения о своей главной наставнице и богине — Кали. Авани сама трактовала древние тексты, искала ошибки в речах современных жрецов, вступала в конфликты и принижала любого, кто, по её мнению, был недостаточно хорош или искренен в поклонении богини. Дубеев она не выносила и никогда не ходила на обряды, организованные братьями. По её мнению, оба не слышали воли богини, а только притворялись. С каждым годом вера Авани лишь крепла, а брак, изначально заключённый не по любви, рушился всё сильнее. Камал не одобрял Калигхор и сторонился кровавых обрядов и подношений, тогда как для госпожи Рай подобное отношение было преступным.       О её смерти между делом упомянул Вихан в одном из своих писем, будто это была новость о смене паркета в семейном доме. Он не любил Авани и не считал этот брак удачным все эти годы — у Авани Рай, в девичестве Бенерджи, не было ни денег, ни красоты, ни доброго нрава. Любил ли сам Камал жену Зоя не знала. Лет в тринадцать она имела неосторожность спросить об этом брата. Он лишь отшутился и попросил не говорить о «подобных глупостях».       На улице было ясно, на небе вот уже целый месяц не было и облачка. Зоя съела пирожное и выпила две чашки чая в английском чайном доме, где с неё не спускали глаз жёны колонизаторов в строгих утренних туалетах и шляпках. Девушке было неуютно. Её простой сарафан, выглядящий, как фермерское одеяние, и соломенная шляпка с парой гвоздик, сорванных на клумбе у дома, выделялись среди местных с обеих сторон. Она не была дочерью Индии, но и не могла, а скорее не хотела, стать одной из европеек в узком платье.       Было бы ложью говорить, что её не беспокоили косые взгляды, шёпотки и едкие комментарии на улице. Очень беспокоили, скорее даже пугали, однако княжна воспринимала это, как часть воспитательного процесса, который она сама выбрала для себя. У неё никогда не будет детей. Никогда не будет мужа. Никогда не будет дома. Она была, есть и будет лишь Зоей Урусовой, застрявшей где-то между княжеским титулом и босыми ногами с золотыми браслетами, что звенят, когда пятки касаются красной пыли. Она могла делать, что хочет, и быть, кем захочет. И она непременно будет, даже если для этого потребуется несколько раз поплакать под одеялом ночью.       Через час разглядывания чужих нарядов с веранды чайной Зоя отпустила экипаж и отправилась к дому старших Басу со служанкой, сопровождавшей её из дома ради приличия и сохранения чести сестры знатного господина. Они часто останавливались, и Зоя делала зарисовки понравившихся зданий и цветов, но к большому белому дому с резными ставнями и острыми башенками они всё равно пришли минут за пятнадцать до назначенного времени. Расторопный шудр унёс её шляпку и указал на второй этаж — госпожи и их гостья, подоспевшая раньше княжны, расположились в любимой гостиной их матери на солнечной стороне.       Зоя плохо помнила этот дом — чаще они с братом бывали у Камала или одной из резиденций Дубеев, тогда как Видия предпочитала уединение и звала гостей лишь в моменты, когда этого нельзя было избежать. Поднимаясь по белой мраморной лестнице, Зоя скользила пальцами по холодным перилам и считала шаги: один, два, семь, четырнадцать, двадцать шесть. Ступеней всё так же было двадцать шесть.       Коридоры второго этажа квадратом нависали над холлом, словно колодец. Зоя поморщилась — никак не удавалось вспомнить, нужно ли повернуть направо или же налево. А может коридоры вовсе сходятся у входа в нужную гостиную? Она сделала неуверенный шаг налево и заглянула в тёмный коридор с красными коврами.       — Мышка кродётся…       Шипя и покусывая, слова обвили её шею и заползли в ухо. Зоя вздрогнула всем телом и резко обернулась на звук. Справа на маленьком диванчике возле лестницы, что при подъёме наверх был скрыт от её глаз столиком с необъятной цветочной композицией, полулежал мужчина. Закинув за голову руки, он смотрел на девушку, ухмыляясь.       — Дядя?       — Мышка. Надоело бродить по свету, домой вернулась?       С детства он называл её мышкой за бесшумные шаги и тоненькие, будто мышиные хвостики, косички коричнево-пепельных волос. Доран Басу не был Зое дядей, ему лишь нравилось так считать. В отличие от Видии, которая редко находила время на общение со сводной племянницей, Доран, несколько лет после первого восстания тайно живший в доме младших Басу, то ли от скуки, то ли от жалости брал на себя игры и общение с девочкой.       Зое было шесть лет, когда он появился в их доме. Из-за недавних событий её практически не выпускали на улицу, все слуги и родственники были нервными и не хотели тратить времени на ребёнка, а он стал единственным человеком, который никуда не торопился, ничего не ждал. Зою успокаивало это безразличие, поэтому всё свободное от уроков время она ходила за скучающим господином со странными желтоватыми глазами. Вихан называл его дядей, вслед за ним это начала повторять и Зоя. Доран был добр к ней, она отвечала ему тем же. Прятки, чаепития из детской посуды за маленьким столиком, куда не влезали его колени, чтение детских книжек по ролям — именно это помогло двум одиноким и потерянным душам пережить два года взаперти, и господин Басу с гордостью это признавал.       — Я не бродила. Училась и навещала бабушку, — Зоя подошла ближе и облокотилась о стену напротив дяди.       Доран выпрямился и, откинувшись на спинку дивана, скрестил руки на груди. На его поясе блеснул кинжал.       — И чему тебя научили?       — Вышивать, говорить по-французски без акцента и цитировать философов, я полагаю.       — Хм. Не стоило того, верно?       — Пожалуй.       Доран улыбнулся — идея Видии отправить девушку в пансион от греха подальше казалась ему глупой все эти годы, так что получить подтверждение от Зои ему было приятно.       — Тяжело?       — Что?       — Всё это, — мужчина в воздухе обвёл пальцем круг, подразумевая всё одновременно.       — Не знаю, наверное. Ещё не поняла. Столько нового и старого, у меня в голове каша. Будто две разные личности для Европы и Индии, что уж говорить про Россию.       — Точно, Россия. Снег, лёд, строптивые лошади.       Зоя отвела взгляд, чувствуя, как щеки покалывает румянец. Она сглотнула и сдержанно улыбнулась:       — Как давно вы здесь?       — Месяц или два. Не важно.       — Вас ни разу никто не видел? Из англичан. Неужели они оставили любые попытки поисков?       — Отчего же? Ищут, и пусть. Хоть какое-то развлечение, пока настоящее веселье не начнётся. Кстати, о веселье, я был утром у Камала. Он рассказал мне о твоей подружке из Франции.       — Только о ней?       — Нет. Но скандальные женщины интересуют меня больше, чем твои проигрыши в настольной игре.       — Мы закончили со счётом 2:1 в мою пользу!       — И ты прекрасно знаешь, что на самом деле проиграла, так ведь?       Зоя сплела руки в замок за спиной и опустила взгляд на ковёр:       — У меня не было практики. Камал наверняка играл не одну сотню раз, пока меня не было, а я, разве что, в школе с девочками в бридж играла по ночам.       — Брось, никто больше не любит Сенет. Это скука смертная. Вы были в равных условиях, мышка.       — Ну раз в равных, тогда-       — Кто она?       — Бриджитт?       — Угу.       — Моя подруга, сопровождает меня из Франции. Сначала в Россию, теперь сюда.       — И когда уедет?       — Я не знаю, мы это не обсуждали.       — Интересно. А что думаешь ты?       — Я… Я не знаю.       — Ничего не знаешь. Да брось! Ты же практически Басу. Не буквально, конечно. Прими решение, как женщина Басу, и богиня будет к тебе прислушиваться.       — Разве богиня прислушивается к людям?       — Разумеется. К тем, кто умеет что-то делать без её помощи и не ноет о неразрешимых проблемах.       — Я думала, вам нравятся проблемы.       Доран улыбнулся:       — Мне нравится их создавать, а не решать. Кстати, ты что-то знаешь о планах Видии?       — Я? О планах Видии мне говорят разве что в комплекте с фразой «Не суй свой нос».       Доран задумчиво потёр подбородок:       — Хм. Забавно. Ну иди, веселись.       Зоя указала направо и вопросительно посмотрела на господина Басу. Тот указал налево:       — В ту арку и до конца коридора. Ты услышишь, куда.       Зоя кивнула и двинулась к арке, где виднелся плохо освещённый коридор. Через пару шагов её нагнал голос господина Басу:       — Эй, мышка, скажи-ка Деви, чтобы покрепче на поясе крепила кинжал. Больно болтается.