запах глинтвейна

***

      Если бросать камень над водой плашмя, с горизонтальным размахом, как фрисби, тот может пролететь десятки метров, отталкиваясь от воды, как от батута. Но каким-то образом старшему омеге сегодня днём удалось обойти результат сына, бросив камень ребром. Чимин даже не пытался повторить или перебить новый рекорд внутри семьи новым броском плашмя, когда и без того старался изо всех сил. Бросок папы просто вызвал неподдельное детское восхищение, которое не хотелось мешать с другими эмоциями. Это незатейливое семейное занятие, проведённое в последнюю неделю лета, Чимин будет вспоминать все последующие месяцы, находясь вдали от родителей.       Волны прибивало к каменистому берегу, оранжевое солнце плавно спускалось по розовому небу и близилось к тёмной глади воды — вот-вот утонет. Приятный тёплый день перешёл в не менее уютный вечер в одиночестве. Пока родители завершали сборы, Чимин сидел на берегу залива, спрятав руки в карманы большой тёмной-серой джинсовой куртки. Здесь ему легко давалось ни о чём не думать, но тяжело было расслабиться. Настолько, что он елозил задницей в большеватых по размеру чёрных брюках, сидя на огромном валуне. Необъяснимая и зудящая в груди тревога побуждала сорваться с места и вернуться в город.       — Зайчик, мы уезжаем, — окликнул Дэян. — Идём прощаться.       Чимин медлил в попытке урвать чуть больше минут там, куда не сможет вернуться ещё долго. Каким-то образом отъезд родителей лишал его возможности уединиться где-то на природе. В действительности же он понимал, что сам за город ни за что не выберется. Несмотря на чистый воздух и красивый вид, теперь за чертой города ему становилось ещё более беспокойно и некомфортно, чем раньше. Каждый. Чёртов. Раз. Словно кто-то начертил на карте конкретный радиус, который охватывал в основном сердце мегаполиса, внутри которого он находил максимально возможные для себя чувства спокойствия и умиротворения. И стоило ему ступить за незримую черту, как эти ощущения сменялись на внутренний хаос и раздрай.       С камня он поднимался молча, нырнув под тёплую и лёгкую руку старшего омеги, который ласково приобнял его за плечи и очень тихо приговаривал ему на ухо:       — Послушай меня внимательно, сын. Мы с твоим отцом хотим, чтобы ты приехал к нам в ближайшее время. Я знаю, что это маловероятно, но знай, что я тоже буду ждать тебя. Если захочешь всё бросить, ты можешь сделать это в любой момент.       — Я подумаю, — в который раз повторил Чимин с тех пор, как пару недель назад стало известно об отъезде старших Паков. — Мне нравится этот город. Может быть, я приеду, когда станет тяжело и если вы ещё не вернётесь.       В завершение короткой темы Дэян привычно промычал и часть пути до дома и трёх стоящих автомобилей они шли молча.       — Минджи сказал, что ты отпустил его на завтра, — вспомнил папа тем же тихим и даже заговорщицким голосом, — отцу я не передавал. Мне нужно беспокоиться?       — Нет. Я дал ему выходной, потому что не собираюсь завтра выходить из дома. Мы побудем вдвоём с Апельсинкой. Ей нравится, когда я дома, и я хотел испечь что-нибудь. Если мне куда-то нужно будет пойти, я позвоню Минджи или Салему. Не надо волноваться, пап.       Дэян снова промычал.       — Но иногда мне кажется, что Минджи я особенно не нравлюсь, — продолжив, делился младший омега. — Салем такой же молчаливый, как я, а Минджи очень общительный, и ему некомфортно, когда я мычу или ничего не отвечаю.       — Ты не должен нравиться всем и не обязан делать то, что не хочешь. Тебе не нужно развлекать тех, кто на работе, или подстраиваться под них.       — Я даже не пытался, — тихо признался Чимин, когда они вышли к машинам.       — Сынок, подойди-ка сюда... Не сбегай из-под охраны, — первое, о чём попросил отец, когда спустился с крыльца с последней сумкой, которую передал водителю. — Не заставляй нас волноваться, эти люди нужны…       — Я знаю, отец, — спокойно прервал Чимин, — я и не собирался. Всё будет нормально, я давно не выхожу на улицу один, не надо волноваться.       — Господин Пак, — окликнул альфу один из пяти телохранителей, — пилот на месте, самолёт готов, можем выдвигаться.       Мужчина кивнул и вновь обратил беспокойный взгляд на сына.       — Подумай ещё раз над тем, чтобы уехать отсюда. Я сделаю так, чтобы твои вещи собрали и прислали следом. Бери свою несчастную кошку и приезжайте, я сделаю…       — Я ему уже это повторил, — громко шепнул Дэян. — Я тебя прошу, не дави на сына, Шиву-я, он приедет в своё время, — то ли для того, чтобы успокоить мужа, то ли сам себя таким образом успокаивал, что сын точно приедет следом.       Но после этих слов альфа хотя бы сбавил напор и потянулся к Чимину. Всё-таки разница в их общении друг с другом при Чимине и при других людях провоцировала сорваться на скулёж. Например, будь здесь кто-то посторонний, старший омега бы держал язык за зубами, а высказаться себе позволил лишь тогда, когда они остались бы наедине. Зато при Чимине Дэян позволял себе расслабиться и не играть в идеальную семью. Словно после двадцати пяти лет семейной жизни он уже видел полноценное право говорить мужу всё, что думал, перед лицом их повзрослевшего сына.       Чимин обнял родителей, вновь успокоив их тем, что подумает о переезде. Он дождался, когда они сядут с начальником охраны во второй по счёту тонированный внедорожник и уедут вместе с первой машиной, в которой находились четверо остальных телохранителей. Он бросил последний взгляд на дом, за которым непременно погибнет персиковый сад, и сел на заднее сиденье поджидающего его автомобиля.       — Домой? — коротко, будто обиженно, спросил водитель с короткими тёмными волосами. Чимин только угукнул.

***

      Под порывом тяжёлого ветра фильтр стремительно и критично разгорелся, так что последнюю затяжку он делал экстренно быстро, словно это была последняя сигарета в его жизни. Но, скорее всего, последняя за день. Он уже полтора месяца старательно маскировался и стыдливо прятался от мужа, скрывая тот факт, что начал баловаться сигаретами с начала осени. Хотя он — взрослый человек, и ему уже стукнуло двадцать восемь, что позволяло ему открыто выпивать, курить и в принципе делать всё, что душе угодно, когда он не нарушал ни один закон. Но с мужем их ранее объединяло негативное отношение к курению и, что уж скрывать, курящим людям. Он страшился увидеть разочарование на любимом лице и от того, что закурил, и от того, что не сознался сразу. Так что видел лишь один выход — скрываться дальше. В конце концов, он всегда мог трусливо спрятаться за спину начальника, который, не выдержав сложившихся в его жизни обстоятельств, запросто мог броситься во все тяжкие. Но Чонгук был до тошноты предсказуем.       Джин потушил окурок о дно пепельницы, встроенной в крышку металлической урны, и зашёл внутрь тихого и полупустого здания в двенадцатом часу ночи. Хотя в это время многие отделы функционировали, но в основном в них оставались лишь те, чья работа выпадала непосредственно на ночное время. И таких людей было гораздо меньше, по сравнению с утренним и дневным временем. Он открыл массивную деревянную дверь, ныряя в просторный кабинет, в котором время, кажется, вовсе останавливалось.       — Босс, домой не хочешь? — спросил омега и без спроса прошёл внутрь, чтобы сесть на мягкий бежевый диван.       При Чонгуке кабинет, ранее принадлежащий его отцу, стал выглядеть совсем иначе. Тяжёлый мрамор, стекло и мягкая мебель из чёрной кожи исчезли. Их заменили светлое дерево, тканевые кресла и диван бежевых цветов и обилие светлых оттенков. Если бы не давящая атмосфера, исходившая от самого альфы, можно бы было смело сказать, что прежние холодность, вычурность и демонстративная властность, которые передавались через интерьер, сменились теплом и уютом. Но признать это сейчас у Джина бы не повернулся язык.       Блондин, сидящий за рабочим столом с неряшливо закатанными рукавами белоснежной рубашки, что было ему несвойственно, даже не отстранил взгляда от экрана широкого и тонкого монитора и словно услышал вопрос не сразу. Лишь дочитав последний слайд какой-то презентации, он устало потёр глаза разрисованной татуировками рукой и спросил:       — Что мне там делать?       — Ну-у, — протянул Джин, закинув ногу на ногу и сцепив руки на колене, — давай подумаем. Нормальные люди иногда уезжают с работы, знаешь ли. Ну, чтобы поесть, помыться и поспать, блять, в конце концов.       — Злишься, что не еду домой? — не понял Чонгук и активировал экран телефона, чтобы взглянуть на время, которое можно было увидеть и на мониторе. — Можешь ехать, я пока ещё помню, как пользоваться такси.       — Сложно забыть, когда ты только на такси и возвращаешься домой. Я даже боюсь спрашивать на посту, во сколько ты уходишь. Шарики за ролики ещё не поехали? Не хочешь в бар?       — С тобой — нет, — коротко ответил альфа, вернув всё внимание к монитору и щёлканью беспроводной компьютерной мышки.       Джин поджал губы, не особо горя желанием хвататься за брошенный в его огород камень. По делу же. Последний раз, несколько месяцев, когда он предложил то же самое, их неожиданно стало трое, и дружеский вечер, в который он хотел вложить хоть грамм поддержки, сдулся на глазах и превратился в непонятное и скомканное нечто с массой неловких моментов. Но и Намджуна накануне гона можно было понять с его резкими проявлениями собственничества и ревности.       — Слушай, я попрошу Джун-и не мешать, как в прошлый раз, — заверил омега.       — Намджун дома? — спросил Чонгук, бросив короткий взгляд. Джин кивнул. — Чего ждёшь? Поезжай, я тебя больше не держу.       — Сколько ты собираешься здесь проторчать? — спросил омега, но блондин лишь неопределённо повёл плечом. — Всё понятно. Я принесу тебе кофе и поеду.       — Ты не ездил к Тэхёну на этой неделе?       — Нет. Могу съездить завтра, — предложил Джин, на что Чон коротко кивнул. — От него уже год нет никаких вестей. Думаешь, он вернётся?       — Ничего не думаю, — тихо ответил он, а потом вдруг сделал бесшумный и глубокий вдох и откинулся на спинку молочного кожаного кресла, на котором висел его чёрный пиджак. — Нет, думаю, что я мог бы быть внимательнее.       — Вот это эврика, — прокомментировал Джин, встретив тяжёлый взгляд потемневших глаз. — Ну что? У парнишки никого не осталось, ты мог бы попытаться найти общий язык, а не давить на него и затыкать деньгами. Говорю как друг, хватит прожигать меня взглядом. Я всё расскажу Намджуну.       Чонгук даже не изогнул уголок губ, только молча кивнул на дверь.       — Понял. Иду за кофе и ухожу, — смекнул омега и поднялся с бежевого диванчика в тот момент, как у альфы зазвонил телефон.       Он бы отлучился всего на пару минут, если бы был на «ты» с той кофемашиной, которая находилась в приёмной, на соседнем от места секретаря столе. Но Джин ушёл в общую комнату отдыха, наливая кофе в картонный стаканчик и пытаясь вспомнить, нужен ли сахар. Так что его не было чуть меньше десяти минут. И большую часть из них Чонгук сидел в своём кресле, уставившись в тёмное панорамное окно напротив бежевого диванчика. Вместо всяких вопросов Джин якобы невзначай пихнул альфу в плечо, когда ставил на его стол картонный стаканчик.       — Выпей, а? Ты фигово выглядишь. Без обид, но я не очень хочу хоронить второго босса.       — Завтра нужно забрать меня утром из дома, а вечером отвезти на встречу, — сообщил Чонгук, благополучно проигнорировав его реплику. — В промежутке между этими заданиями съездишь до квартиры Тэхёна, в остальное время свободен.       — Всё понятно. Можешь звонить посреди ночи, если приспичит, — выразительно сообщил Джин, но друг промолчал. И омега вышел из его кабинета.

***

      Календарные дни сменяли друг друга так быстро, что он не успевал моргнуть глазом, в то время как стрелки на часах ползли до раздражения медленно. Родителей не было в городе уже два месяца, которые Чимин прожил в состоянии своеобразного анабиоза. Всё-таки отсутствие причин выходить из дома в выходные привело его к тому, что бесконечно одинаковые дни затащили его внутрь беспросветной воронки. В короткие минуты осознанности ему очень хотелось выбраться из того состояния, в которое погрузил себя сам, но в следующее мгновение уже не видел в этом смысла. У него был дом, была работа, было регулярное общение с родителями и редкое — со школьным другом. У него было домашнее животное, которое иногда своей неустроенностью напоминало его самого и с которым он как будто не должен был чувствовать себя одиноким. По большому счёту, у него было всё необходимое. И он не особенно понимал, почему дыра в груди размером с крупный кулак наотрез отказывалась затягиваться.       К работе он вернулся ещё в прошлом году после месячного отсутствия. Ему не сказали ни слова. Лишь позже он сообразил, что Намджун названивал ему не из-за работы. В конце концов, основные детали произошедшего он мог узнать от собственного мужа, от родителей или из тех же новостей. Коллеги и Хоби делали вид, что он пробыл в отпуске и к событию, о котором знала половина города, не возвращались. За это он был благодарен, однако был почти уверен в том, что его обсуждали за спиной.       Намджун же часто смотрел на него так, словно вся семья Чимина погибла в страшном пожаре у него на глазах. Неудивительно, что руководителя он старался избегать из-за этого и, возможно, частично из-за его мужа, которого омега боялся случайно встретить возле клиники. Однако Джина он за всё это время не увидел — из-за Чонгука или нет, но, как и раньше, на пороге клиники своего супруга Джин не появлялся. А все неформальные встречи с коллегами Чимин снова игнорировал, предпочитая им домашний вечер в компании частичной тишины и разогретой для будущих десертов духовки. Ему нравилось проводить отвлекающее от всего творческое приготовление под разнообразную музыку, но у белоснежного создания в его доме были свои правила, поэтому кошка часто ложилась на телефон, прикрывая динамик. И, стоило омеге убрать гаджет в карман или потайное место, куда Апельсинке было крайне сложно проникнуть, как она начинала громко и недовольно мяукать. Сбиваясь на такие же недовольные причитания в ответ, Чимин всё же уступал и погружал квартиру в давящую тишину. Какой был глубокий смысл у всего этого, он не особенно понимал. Словно омеге обязательно нужно было столкнуться с собственным и не всегда приятным одиночеством настолько ярко, чтобы за любой повод прервать его ему вдруг импульсивно захотелось бы ухватиться.       — Смотрите, чтобы лапа не застряла где-нибудь ещё! — со смехом бросил Хоби хозяину щенка с перевязанной передней конечностью. Мужчина лишь неуверенно попрощался и, оглядываясь, вышел из клиники. Хотя Чимин вышел в холл лишь сейчас, так как занимался собственным пациентом, а следом прибирал и дезинфицировал кабинет для следующего посетителя, он предположил, что под влиянием возбуждения друг слишком увлёкся. — Очаровательный, да?       — Угу… Всё нормально?       — Да. Джуён отошёл в стационар по графику, так что я сам всё оформил, — гордо сообщил Хоби. Чимин промолчал. — Дружище, я сбегу на полчаса раньше, прикроешь меня? Только не опаздывай сам, ровно в семь, помнишь?       — Я до шести, поэтому накормлю Апельсинку, приму душ, переоденусь и сразу приеду. Попрошу Салема ехать побыстрее.       Хосок расплылся в довольной улыбке и направился в служебное помещение. Чимин шёл следом.       — Но я ненадолго, Хоби, — предупредил омега. — Ты правда пригласил своих новых друзей и всю семью?       — Да-а, — протянул друг, снимая халат и небрежно заталкивая его на полку своего шкафчика, из которого он следом достал чёрную кожаную косуху с металлической цепью.       Стоило признать, что с начала года Хосок сильно изменился. Хотя Чимин тоже одевался в серые или чёрные вещи, но он не носил шипы, цепи и бахрому. В своих вещах он был сдержанным и блёклым и часто выглядел так, словно или намеренно не хотел выделяться, или не видел интереса впустую тратить время на поиск одежды, которая в его жизни ничего не изменит. И то и другое было истиной. Хосок же теперь походил на рок-звезду или участника Sex Pistols в разгар их музыкальной карьеры. Правда, вместо причёски «ёжик» друг отрастил волосы и выкрасил одну прядь в оттенок красного вина. Если бы Чимин не проходил через нечто подобное раньше, то, наверное, не понял бы. И первое время он был, откровенно говоря, рад, потому что Хоби наплевал на ограничения и ожидания своей консервативной семьи и наконец-то думал о себе. Пусть он бросался в крайности и заполнял пробелы того периода, с которым большинство сталкивалось в подростковом возрасте, друг хотя бы не замкнулся и не ушёл в депрессию. Так Чимин думал. Но к середине осени уже стал задаваться вопросом, насколько серьёзным и длительным будет это бунтарство, в которое Хоби затянули неудачи в личной жизни.       — Что, тебе не нравится? — натягивая узкую кожанку, резко спросил он.       — Нет, наоборот, это же твой день рождения. Я предполагал, что ты шутишь, но это просто беспокойство. Окей. Надеюсь, всё пройдёт хорошо, и тебе понравится вечер, — заметил Чимин, зная, как Хосоку это было важно, ведь последние недели друг говорил только об этом.       Он бы добавил что-нибудь ещё, но из холла донёсся звуковой сигнал, сообщивший о новых посетителях. И омега вернулся к работе.       Последующие три с половиной часа были спокойными и размеренными. Чимин не очень хотел признавать, что в паре с ассистентом, или параллельно с двумя другими врачами, или даже с тем же Намджуном ему работалось комфортнее, но теперь каждый раз, когда школьный друг уходил из клиники, омега непроизвольно делал глубокий вдох. Было ли дело в Чимине или самом Хоби, он не знал. Они оба изменились достаточно, чтобы это так или иначе сказывалось на их отношениях. Но он очень хотел верить в то, что они всё же крепли, несмотря на некоторые новые обстоятельства в виде его затворничества, хватки за сопровождение одного из двух своих постоянных телохранителей и новое окружение Хосока.       Собственно, именно новые друзья школьного приятеля побуждали к тому, чтобы, сидя в машине, попросить Салема пойти с ним, а не отпустить его отсюда на полтора-два часа, пока Чимин не соберётся домой. Хотя он не боялся за свою жизнь, но чувствовал себя достаточно неуютно с теми, от кого старался держаться подальше уже второй год. Но из уважения к другу и его семье, которая по-прежнему его недолюбливала, телохранителя с собой он притащить не мог. Тогда он только прибавил бы пафоса своей скромной персоне и приумножил количество причин негативного отношения к нему.       Сидя в тёмном салоне тонированного внедорожника, он медлил и сминал подарочный пакет нервными пальцами. А потом всё же застегнул чёрный тренч перед выходом на дождливую улицу. От зонта он отказался ещё в тот момент, когда Салем остановил автомобиль прямо у крыльца. Наконец, выйдя из автомобиля и поднявшись по мокрому крыльцу, Чимин вошёл в старое кирпичное здание.       Прибыв к месту немного раньше, он нашёл удачное неосвещённое место под балконом жилого здания, в самом углу. Прячась от дождя и чужих глаз, он выкуривал уже вторую сигарету. Словно всё пытался найти нужную, ту самую, которая поможет немного ослабить напряжение в плечах и загривке. Или ту самую, которая убьёт его. Возможно, если бы резкий, вязкий запах табачного дыма неожиданно стал играть за его команду, всё было бы не так скверно.       Чёрный «майбах» притормозил у тротуара минута в минуту, и из задней двери на тёмную улицу вышел блондин в чёрном костюме. До ресторанчика, который выбрал сам, он шёл неторопливым шагом под дождём, который с появлением альфы стал сходить на нет. Юнги нужно было переждать ещё около пяти минут, прежде чем войти внутрь. И это время он занял отчаянным способом сократить себе жизнь.       Вчера, позвонив Чонгуку со скрытого номера, он был уверен, что альфа либо не ответит, либо задаст немало уточняющих вопросов. Но вместо этого на просьбу Юнги о том, что ему нужно встретиться из-за того, с кем они оба были связаны одной работой — пусть для самого Юнги это уже было в прошлом, — Чонгук лишь назвал место и время. Хотя глупо было сравнивать себя с человеком, которого он едва знал, но именно этой деталью он уж очень походил на тех, кто не нуждался в лишней конкретике. Как Юнги.       Внутрь он вошёл ровно через пять минут, спрятав все три бычка в карман чёрных брюк. К этому времени на дальнем и угловом столике уже был необходимый реквизит, который вчера перед завершением разговора потребовал Мин. Это были сахарница и две чашки чёрного чая. Знал Чонгук про это место или нет, но здесь не было хостеса, а значит, не было лишних глаз со стороны обслуживающего персонала.       — Встреча продлится не дольше пяти минут, — предупредил Юнги, садясь на стул напротив мужчины и спиной к залу.       Чонгук промолчал и не прерывал тишину лишними вопросами, которыми тот же Чимин уже успел бы его завалить. По крайней мере, раньше. О том, что они расстались, Юнги узнал лишь через полгода, так как отсутствовал в городе и вынужден был оборвать не только контакты, но и новостную связь с этим городом. В струю осведомлённости он основательно стал вливаться лишь несколько недель назад, когда вернулся к работе.       В маленьком ресторанчике на стол выставляли самые домашние по виду сахарницы с крышками, под которую альфа оперативно затолкал клочок бумажки, после того как положил в чашку две ложки нетерпимого сахара. Ничего другого, кроме тяжести, напиткам он не придавал, хотя многие принимали это за сладость. С невозмутимым видом он пододвинул керамическую ёмкость на сторону Чонгука и стал размешивать чай, который даже не станет пить.       — Это всё? — спросил мужчина, когда Юнги поднял на него взгляд.       На вопрос он не ответил, хотя это было не всё. Блондин отодвинул сахарницу в сторону, чтобы, вероятно, разумно вскрыть её, когда Юнги уйдёт.       — Знаешь кого-нибудь толкового, кто способен разыскать человека? — спросил Чонгук.       — Возможно, — размыто ответил Мин. — Кого конкретно?       — Ким Тэхён, 20 лет. В прошлом году прислал сообщение, что уезжает, с тех пор — ничего. Все вещи оставил в квартире, телефон деактивировал. У меня есть знакомые, которые смогли доложить о том, что из страны и города он не уезжал. Хочу узнать хоть что-то.       Юнги промолчал. Лишь сделал вид, что отпивал чай из чашки, которой не касался губами. Вся эта осторожность до того сильно иногда превращала его в невротика, что он не мог расслабиться, даже оставаясь наедине с самим собой.       — Если кто-то сможет помочь, набери или дай мой номер, — заключил Чон.       — Посмотрю, что могу сделать.       Завершающие секунды транслировали в сознании обратный отсчёт, пока Чонгук, сидя в напряжённой позе, упирался взглядом в поверхность тёмного стола.       — То, что увидишь, нужно передать лично, — сообщил брюнет и отставил чашку в сторону рукой в тонкой кожаной перчатке.       — Не обещаю, — честно и сразу ответил альфа. — После случая с его сыном и развода я его не видел. Все дела с компанией он ведёт через представителя и совет директоров, — по-деловому, хладнокровно произнёс Чон, скрывая истинное отношение в слабой громкости голоса и намеренно опущенном взгляде. — Попытаюсь, — добавил напоследок Чонгук, когда всё-таки правильно понял вчерашние слова Юнги о том, что дело касалось того, с кем они прежде оба были связаны работой.       Юнги встал, собираясь на автомате бросить своё «пока», но в итоге уходить решил молча. К тому же после того, что он только что сделал, он был уверен, что они либо вовсе больше не встретятся, либо не встретятся раньше, чем через год. Юнги и без того в данный момент рисковал собственной головой из-за желания сообщить старшему Паку настоятельную рекомендацию продолжать держаться подальше от города. Хотя он всё продумал и всё предусмотрел, но человеческий фактор никто не отменял, а Юнги (всё же) — человек. Чонгука он по сути знать не знал, но, благодаря истории с Чимином, мог довериться в столь щепетильном вопросе и без зазрения совести подвергнуть угрозе смерти вслед за самим собой. Но если бы не этот альфа, сейчас у Юнги не осталось бы других вариантов, и ему пришлось бы проигнорировать информацию о новой планирующейся охоте на старших Паков. Даже не видя Чонгука, он не раз думал, что сообщил нужное не тому, не в том месте и не в то время. И сейчас, видимо, сыграла роль важных ускользающих мгновений. Понимая, что другого случая может не представиться, а Чонгук, по всей видимости, совершенно ничего не знал не только о Тэхёне, он обернулся к столу. Чонгук уже доставал телефон из кармана пиджака, когда Мин тихо и медленно произнёс:       — Если тебя это ещё волнует, я бы на твоём месте спросил у Чимина, что такого ему сказали врачи о следующей беременности, раз он принял решение развестись.       Чонгук промолчал и даже не поднял взгляда, которым упёрся в спинку пустующего стула напротив.       — На этом связь обрывается, — сообщил Юнги, давая понять, что, несмотря на просьбу Чонгука, лично он с ним связываться не собирался.       В старой и тесной квартире Чимин чувствовал себя самым лишним из всех присутствующих. Он не особенно понимал, почему Хоби захотелось собрать два противоположных мира в одной маленькой комнате. Как будто друг хотел что-то кому-то доказать. Омега не собирался давать оценку его решению, но не мог не испытывать стыд за то, что видел. Когда он только пришёл, в полутёмной квартире громко играла агрессивная музыка, давившая на барабанные перепонки. Не такая, под которую Чимин любил готовить свои десерты. Четыре молодых альфы, моложе Хосока лет на пять, распивали алкоголь и курили прямо в комнате. Одеты все были примерно одинаково — в чёрные джинсы или чёрные кожаные штаны, в растянутые майки и футболки и чёрные кожаные или спортивные куртки.       Хоби страстно и горделиво знакомил его с друзьями, которые Чимину были, мягко говоря, неинтересны. Ему предлагали выпить и покурить, но он вежливо отказывался, встречая в ответ на это хохот или неуместную брань через слово. Накрытого стола здесь не было и был, скорее, фуршет для подростков, закуски в виде чипсов, орешков, фруктов и вяленого мяса. А ещё очень много алкоголя, который, как оказалось, прикупил именно хозяин вечера. Принесённый Чимином подарок Хосок поставил на пол возле порога. Видимо, открывать всё, что надарят, друг планировал позже.       На появление своей семьи в лице отца, папы и бабушки Хосок отреагировал так же радостно, как на появление Чимина. И именно с этого момента всё пошло явно не по тому сценарию, который друг держал в голове. Возможно, они мало общались с Чимином в последнее время, и именно поэтому омега даже не представлял, что было в его голове, когда он затевал этот вечер. Чимину было стыдно и хотелось уйти. Семья Хосока долго топталась в углу комнаты, переговариваясь с Хоби короткими фразами, но ему явно интереснее было уделять время новым друзьям, которых даже не смущало присутствие в доме старших. Хуже могло стать, если бы они стали играть в «бутылочку» и целоваться с Хосоком по очереди.       Чимин стоял один в противоположном и безопасном углу, стараясь подловить удачный момент для того, чтобы безболезненно для друга покинуть праздник, который явно был не по нему. Музыка отражалась от стен и вызывала тянущую боль в районе висков. Как в этой атмосфере можно было переговариваться друг с другом, Чимин понятия не имел. Будто для того, чтобы это проверить, к нему шагнул старший омега. Он был повыше Чимина и немного крупнее. Тёмные волосы терялись в полумраке комнаты, а классическая рубашка в полоску и синие джинсы выделялись на фоне луков пяти рок-звёзд. К сожалению, Чимин выделялся менее заметно, так как на нём были чёрная асимметричная рубашка и большие чёрные джинсы, которые держались за его бёдра, благодаря кожаному ремню.       — Это твои друзья? — ожидаемо и даже аккуратно поинтересовался старший омега. — Я понимаю, что молодёжь разная, но зачем приводить своих друзей на день рождения к человеку, который не разделяет твоих интересов?       — Это не мои друзья, — громко, перекрикивая музыку, но всё же спокойно заметил Чимин. Цвет его вещей всё равно не намекал на то, что он был как-то связан с безбашенными альфами. По крайней мере, в данном случае именно разница в самой одежде должна была говорить о многом.       — Ты можешь попросить их уйти? Мы собирались провести спокойный вечер в кругу семьи, Хоби исполнилось двадцать пять.       Чимин вздохнул и подошёл к повеселевшему под влиянием алкоголя другу, чтобы за локоть аккуратно оттащить его в сторонку.       — Хоби, ты помнишь, что позвал родных? — громким шёпотом, перебивая несмолкаемую музыку, говорил Чимин.       — Хм… — задумался он и бросил беглый взгляд на трёх членов своей семьи с побледневшими лицами. — Да! Что, кому-то не нравится?       — Твоей семье. Им неуютно. Послушай, ты устроил хорошую вечеринку для друзей, но твоя семья к такому не готова, понимаешь? У тебя… крутые друзья, — с сомнением произнёс омега, понимая, что в данную минуту Хоби могла оскорбить любая другая фраза, — почему бы тебе не извиниться перед родными и не попросить их уйти? Раз ты уже навеселе, логичнее будет оставить друзей, а с семьёй отметить в другой день…       — Ай, не трогай мою семью! — сбросил хозяин праздника его руку со своего плеча настолько пренебрежительным жестом, словно Чимин покрыл его родню отборным матом.       — Хосок, я требую, чтобы ты выставил из квартиры посторонних людей, — настойчиво просил уже отец. — Чем ты думал, когда впускал внутрь этих… — замешкался высокий мужчина с подбором подходящего и явно культурного определения, но решил и вовсе опустить этот момент. — Если они дружат с Чимином, не значит, что нужно впускать их к себе!       — Это мои друзья, а не его! — вскрикнул Хосок и почему-то именно на Чимина бросил гневный взгляд.       — Какого, блять, хрена ты там застрял? Иди сюда, твоя очередь опрокидывать! — окликнули Хоби со спины.       — Я не говорил, что это мои друзья, — громко из-за дребезжащей музыки, но всё ещё спокойно заверял Чимин. — Кроме тебя, у меня давно уже никого нет.       — И не будет! Заебало, что ты получаешь всё, что захочешь, а потом хвалишься этим! — выплюнул омега и тут же получил оплеуху от отца.       Но Хосок пихнул его в ответ, и Чимин инстинктивно отстранился, чтобы не схлопотать за компанию.       — Следи за своей речью, понял?! — рявкнул отец, на мгновение взяв сына за ворот чёрной кожаной куртки. — Да выключите вы эту треклятую музыку! — продолжил он и решительно направился к беспроводной bluetooth-колонке, которую несдержанно и со всего маху бросил на потрёпанный ковер. На мгновение комната погрузилась в гудящую тишину, а потом старший альфа громко рыкнул: — Пошли вон из этого дома!       — Нет, все останутся здесь! — взвизгнул Хосок, когда его друзья всё же направились к выходу. — Это, блять, мой день рождения! Если бы ты не пришёл, всё бы было нормально! — бросил он фразу в лицо пшеничного блондина.       — Я ничего не сделал, Хоби. Думаю, ты просто пьян, завтра ты…       — Нет, блять, я не так много выпил, чтобы перестать соображать! — резко перебил он, уничтожая омегу откровенно ненавистным взглядом. — Заебало, что у тебя на раз-два выходит получать друзей, бабло, тачки, альфачей, которые бегают за тобой, а ты канючишь от того, как счастлив!       — Зачем ты так говоришь? Я хоть раз говорил с тобой в таком тоне? Всё то, что ты рисуешь о моей жизни в розовом мире, потом по мне же и ударило. Напомни хоть один раз, когда я был счастлив настолько, что не мог заткнуться, раз довёл тебя этим до такого?       — С самой школы ты считал себя лучше других.       — Ты сам говорил, что я был придурком в то время, — напомнил Чимин. — Многие проходят через это, но я хотя бы сейчас не считаю себя лучше других.       — Нет, теперь ты хочешь выглядеть таким на работе и в каждом ёбаном моменте, который с тобой происходит! — выплюнул Хоби фразу, а следом чуть ли не сплюнул на пол. — Когда ты трахаешься в клинике с мужиком, которого даже не знаешь. Или когда беременеешь и якобы из-за ребёнка соглашаешься на женитьбу и переезд к тому же мужику! Так что да, когда на тебя напали и ты потерял ребёнка, а мужик тебя кинул, потому что ты бесплодный, я обрадовался!       На его стороне была семья или нет, но после этой тирады никто не бросался на Хосока со словами следить за речью, все три пары глаз смотрели именно на Чимина. В ушах зазвенело, когда он опустил взгляд в потёртый пол, на котором валялись пластмассовые осколки от разбитой колонки.       — Окей. Я лучше пойду. С днём рождения, — обрывисто бросил он, забирая тренч из-под чужих вещей и покидая квартиру.       Один.       Из старого кирпичного здания он выходил медленным, заплетающимся шагом, утратив привычку сбегать из эпицентра нежелательных событий. Вряд ли он понимал, но даже тип походки влиял на то, что он пропустит ситуацию через себя, а не временно стряхнёт со своих плеч. Дрожащие руки он держал в карманах чёрного и мятого тренча, который прижала личными вещами семья Хосока, хотя Чимин аккуратно клал её на табурет. Ранее взъерошенные нервными пальцами пшеничные волосы лишь подчёркивали неряшливость его внешнего вида и расхлябанность внутреннего состояния. Свет от фонаря отражался в сырой улице после пройденного дождя и слепил глаза даже под ногами. Так что по мокрому крыльцу он спускался аккуратно и осторожно, чтобы не поскользнуться, не слететь вниз кубарем и не получить от врачей очередную неутешительную весть.       Два.       По правилам, которые они установили с отцом и которых Чимин сам желал и исправно старался придерживаться, он не должен был выходить из зданий на пустую улицу. Сначала он должен был позвонить Салему, которого пришлось бы ждать от силы минут десять, так как он никогда не отлучался далеко. Но произведённый выстрел в сердце израненной души требовал искать спасения сиюминутно. Ему необходимо было спрятаться, сбежать от болезненных напоминаний, только что брошенных ему прямо в лицо. Не зря он чувствовал, что будет нуждаться в охране, хотя в данном случае Салем бы оказался бесполезным. На остатке сил, которые сдерживали рвущийся из груди крик и несдержанный плач, Чимин зашёл за высокое крыльцо, прислонившись к холодному кирпичу спиной. Чёрная плащёвая ткань при этом успокаивающе прошуршала.       Три.       Со сбитым дыханием он ждал начала главных шагов. Через три глубоких вдоха он закупорит обратно те чувства и эмоции, которые запечатал в себе год назад, а в кирпичное здание за спиной он, вероятно, больше не вернётся. С закрытыми глазами и вздёрнутой вверх головой он хватал воздух так жадно, будто это последние вдохи в его жизни. При всей объективности этот день не мог стать хуже, но он открыл глаза и немного опустил голову, встретившись взглядом с худшим из кошмаров. До автоматизма отработанный способ внутренней блокировки затрещал по швам, когда он увидел крепкого, высокого и плечистого альфу с аккуратным андеркатом на жемчужных волосах.       Омега сорвался на тихий скулёж при третьем выдохе. Ему достаточно было посмотреть в сторону, чтобы понять, что рядом со старым кирпичным зданием, из которого он вышел, находился скромный и уютный с виду ресторанчик. Странно для того, кто каждую деловую встречу проводил в фешенебельных ресторанах вроде того, на крыльце которого они с Чимином встретились во второй раз, или вроде того, в котором его когда-то стошнило. Но сегодня блондин вышел из другого, успел дойти до почему-то стоящего на улице Джина и чёрного «майбаха» и отдать свой пиджак, прежде чем почувствовал тягу посмотреть влево. Под его пиджаком оказалась белая рубашка без воротника, чёрные лакированные туфли поблёскивали на фоне мокрого асфальта и под фонарным столбом. Словно бездарная пародия на их первую встречу, только вместо белого халата на омеге — чёрный тренч, а между ним и альфой — одна маленькая смерть.       По идее, за год он мог успеть многое переосмыслить и сейчас при виде Чимина равнодушно отвернуться. По идее, за год на должности покойного отца он мог до неприличия повысить ЧСВ и сейчас при виде Чимина хладнокровно сесть на заднее сиденье «майбаха», поправляя какие-нибудь серебряные запонки на манжетах дорогой рубашки. По идее, за год он мог успеть зализать душевные рубцы и сейчас при виде Чимина агрессивно отстаивать ранее задетое чувство гордости. Он ведь сам просил не бегать за ним, поэтому вполне ожидаемо было увидеть, что Чонгук отвернётся без всякого интереса. Десяток причин, из-за которых они не должны были приближаться друг к другу, толкались в сознании жирными бегущими строками.       У них получилось прожить в одном городе ровно год и ни разу не встретиться. Чимин и подумать не мог, что формально это выйдет легко, а фактически переживать это он будет с ощущением тяжести и пустоты. Словно в момент, когда он рвал с ним, рвалась и связь между ними, и сейчас они оба неподдельно реагировали на случайное столкновение на улице в сердцевине холодной осени. Первоначальное недоумение сменялось истинными реакциями и болезненными чувствами. На месте сквозной дыры в районе грудной клетки появилось тянущее ощущение, которое провоцировало сорваться на болезненный стон. Альфа должен был уйти, уехать, исчезнуть. Но, забрав у Джина свой пиджак обратно, не прерывая зрительного контакта, мужчина преодолел расстояние между ними, будто почувствовал тяжесть медового запаха ещё у машины. На ходу он закатал рукава рубашки, оголив часть изрисованной правой руки. Серебряные запонки на манжетах отсутствовали, как и любые другие. До мурашек знакомый запах бадьяна горчил виноградным коньяком и вставал у Чимина поперёк горла. Словно Чонгук решил или несдержанно задушить его прямо здесь своими сильными руками, или…