запах глинтвейна

***

      Бежевый потолок приходил в движение, закручиваясь в неровную спираль, когда он пробовал больше не моргать. Центр воображаемой спирали темнел с каждым поворотом, а светлая поверхность потолка постепенно алела, обращаясь в круговорот вязкой тёмно-алой субстанции, похожей на сгустки крови. Только тогда он закрывал глаза в надежде, что этот бесконечный кошмар закончится.       Телефон, лежащий рядом с головой, подмигивал горящим экраном во время беззвучного звонка от Намджуна. Он не стал отвечать. Как и всю прошедшую неделю, которую провёл в своей квартире. Стоило отдать Юнги должное: он всё же передал его слова отцу, а тот его, по всей видимости, и вправду любил. Ещё в ту же страшную ночь, которую он помнил лишь наполовину, так как ему вкололи успокоительное во время истерики, и которую он всё равно мечтал забыть, к нему приставили ораву телохранителей. В палату не пускали никого. Даже родителей, которых он так и не увидел. С такой же толпой телохранителей он отправился из больницы в свою когда-то милую квартиру, которая теперь служила мерзким напоминанием всему, что с ним случилось за последние месяцы.       За неделю он ни разу не вышел из дома. Мужчины из охраны предлагали ему продукты, но Чимин каждый раз захлопывал перед их носом дверь. На работу он не звонил, не предупреждал об отсутствии и не просил отпуск. Ему было совершенно безразлично на то, что Намджун мог уволить его за столь наплевательское отношение. И он ни капли не ждал, что хоть кто-то поймёт его и будет к нему снисходительным. Потому что все эти дни омега думал и прикидывал, что ему дальше делать или, что вернее, как больше не делать ничего. Лишь сегодня утром он впервые оценил присутствие незнакомых мужчин поблизости. И пусть он в этом не разбирался и не понимал, как всё это сработает. И пусть у него не было баснословных денег в то время, когда он жил лишь на зарплату врача, а не на отцовские деньги. Но оказалось, что с собственной охраной деньги не были его проблемой. Об этом он узнал, когда попросил у мужчины рандомный, но сильнодействующий наркотик. Омега был уверен, что ему либо придётся столкнуться с отказом, либо прибегнуть к угрозам. Но в ответ получил только кивок и обещание того, что ему скоро подвезут то, что он требовал. Вероятно, отец велел удовлетворять любую его просьбу. А так как Чимин никогда не баловался этим делом и тем более не был за ним замечен, господин Пак не подумал уточнить некоторые детали вседозволенности.       Все эти дни Чимина прибивало к полу. Он мог часами валяться там, где придётся. Но сегодня большую часть времени он провёл на диване в гостиной, кутаясь в одеяло, как в спасительный кокон. Если он умрёт сегодня от передоза, то именно здесь. За неделю он даже ни разу не выглянул в окно, но сегодня дождь барабанил по стеклу и нарушал гробовую тишину светлой и тошнотной квартиры. Ближе к вечеру в его дверь настойчиво постучали, и он долго собирался с духом и силами, чтобы встать с дивана и встретить свою скорую смерть. Но вместо охранника за дверью был брюнет со шрамом на щеке.       — Ну привет. Не это ждёшь? — махнул Юнги прозрачным пакетиком с белоснежным порошком перед его лицом.       — Отдай.       — Кем был дилер?       — Не знаю. Дай сюда, — велел Чимин, потянувшись за смертельной дозой вещества, которого он в жизни не пробовал. Но Юнги оттягивал руку то вверх, то назад, словно издевался, пока окидывал его липким и оценивающим взглядом. — Отдай сейчас же!       Истратив весь остаток сил на попытку выхватить импульсивное для своей ситуации решение, ноги вдруг подкосились, и он стал задыхаться в настигшей его истерике. Юнги подхватил его под руки и протащил вглубь квартиры. Что-то говорил перед его лицом, а потом прижал к своему плечу, когда оказался на полу следом за осевшим омегой.       — Реви, если надо, — отчётливо сказал альфа, и Чимин тут же бросился в громкий, несдержанный плач.       Через горло наружу рвался вопль со скулежом, и омега надеялся, что задохнётся прямо сейчас. Что ему ничего больше не придётся придумывать и искать спасения в мрачной и холодной квартире, которую он когда-то считал своим светлым и уютным уголком. За то время, что он провёл здесь после больницы, Чимин должен был всё выплакать, но каждый день говорил ему, что это ещё не конец, а необъятное чувство потери никогда его не отпустит.       От чёрной рубашки пахло кондиционером для белья, и эта простота без посторонних ноток провоцировала новый скулёж, когда ему был необходим купаж бадьяна и виноградного коньяка, подстать его горькому мёду. Чувство вины вспарывало горло тяжёлыми всхлипами. Он боялся даже представить, как проживал это время Чонгук и как мирился с тем, что омега спрятался за спинами неизвестных и ненавистных ранее телохранителей, которые на пушечный выстрел не подпускали альфу к его дому.       Чужое плечо совсем намокло под его лицом. Он понял это, когда почувствовал завершение истерики при судорожном и сбитом дыхании. Юнги его, к счастью, не трогал. Словно дал возможность выплакаться и ждал, когда Чимин сам возьмёт себя в руки. Терпел. А когда омега всё же отстранился, вытирая лицо, альфа не смущал его взглядом. Вновь смиренно ждал, когда Чимин перестанет подвывать и перейдёт на более короткие всхлипы и спокойное шмыганье носом. Молча он помог ему подняться и проводил его до гостиной.       Чимин устроился на белом кожаном диване, накрывшись одеялом с головой, словно прячась от всего мира. Он высунул лишь часть лица, чтобы видеть стоящего у прихожей альфу. Кончиками пальцев тот удерживал картонный стаканчик за края и крышку.       — Сегодня я закончу свою работу, — сообщил Юнги. — Я пришёл сказать: твой альфа не виноват.       Чимин на мгновение уткнулся носом в одеяло и едва не сорвался обратно в плач.       — Я сам знаю это. Думаешь, я не знаю?       — Не теряй время и возможность, пока они есть, — вдруг посоветовал тот, кто обычно не лез не в своё дело. — Вы всё ещё женаты, Чимин.       — Не могу… Я боюсь его видеть. Он ничего не знает о том, что я больше не смогу… — напомнил омега, сорвавшись в конце фразы. Он едва слышно проскулил, подумав о том, что больше не был полноценным омегой. — У нас всё было не по-настоящему. Не хочу, чтобы из-за меня он… Он заслуживает настоящую семью со своими детьми, когда родители не женятся, потому что омега «залетел». Он заслуживает омегу, который сможет дать ему такую семью. Но я не могу… Не могу ему всё это сказать…       Юнги молчал, а Чимин еле сдерживал вновь рвущиеся наружу слёзы. Он промокнул глаза краешком одеяла и судорожно вдохнул, когда услышал тихий голос:       — Мне тоже было двадцать три, когда мы с моим омегой попали в аварию. Его пытались спасти двенадцать часов. Мы ждали ребёнка. Я тоже думал о том, чтобы покончить со всем, когда не смог быть на панихиде, лёжа на больничной койке, — спокойным, даже убаюкивающим тоном рассказывал он пугающие вещи. — Я не смогу сказать тебе то, что поможет идти дальше, и не смогу назвать причин, почему тебе не стоит делать что-то с собой. Я помешал сейчас, потому что… я бы этого не хотел.       Лишь когда он закончил, Чимин осознал, что дышал еле слышно, словно боялся спугнуть или пропустить важную часть. И с виноватым лицом он посмотрел на мужчину уже совершенно другими глазами. Хотя Юнги был всё тем же альфой со шрамом на щеке, одетым в чёрные брюки и чёрную рубашку, хотя на улице, казалось, уже было достаточно прохладно, чтобы уже замерзать без верхней одежды.       — Я столько тебе наговорил, — вспомнил Чимин их встречи, когда он называл его сухарём, графом Дракулой, бездушным и чёрт знает, какие ещё слова он использовал за все эти месяцы. — Но я ничего не знал. Я сожалею.       — Я тоже, — ответил он, как будто разделив это чувство на обе их истории.       Чимин снова прижал нос к одеялу, чтобы не всхлипнуть и не пуститься в новую истерику.       — Как ты смог жить дальше?       Юнги молчал, и омега уже решил, что он ему привычно не ответит. Он ведь и так уже много сказал, что было для него нехарактерно, но альфа наконец едва заметно повёл плечом:       — Не знаю. Тот случай сделал из меня калеку без обоняния, феромонов и вкуса к жизни. Из-за тяжёлых последствий я больше не чувствую запахов и не издаю своих. Когда стало понятно, что омегу не вернуть, а меня не исправить, я ушёл в новую работу. Такие, как твой отец, мне в этом сильно помогли. Но и я им тоже.       — Омеги тоже тебя не слышат? Я даже не обращал внимания. Только с появлением… В общем, я привык, что там, где нет Гу, всё пресное.       — Так бывает, когда влюбляешься. Или когда встречаешь истинного.       Чимин помолчал, сожалея о том, что в тот раз, когда спрашивал об этом у Хоби, он всё же не пришёл к Юнги.       — Что ты о них знаешь? Ты о них слышал?       — Он у меня был, — спокойно ответил альфа, шагнул к дивану и протянул Чимину картонный стаканчик с крышкой. — Это травяной чай. Он уже остыл, но будет неплохо, если ты это выпьешь.       Чимин высунул руку из-под одеяла и взял стакан молча, так как не знал, что ему вообще сейчас стоило сказать. Ему извиняться или благодарить? И то и другое не было в ходу, поэтому конечный вариант стоило взвесить и выбрать. Но у Юнги не было столько времени и, кажется, какие-либо слова от Чимина ему сейчас были не нужны.       — У входа в дом всё ещё стоит охрана, — напомнил Юнги. — Если захочешь куда-то уйти один, то укрывай голову и лицо. Меня рядом больше не будет, так что тебя никто не остановит.       Чимин помолчал, а когда альфа двинулся к выходу, тихо попросил его забрать по пути где-то брошенный на пол наркотик.       Юнги забрался на водительское сиденье чёрного внедорожника, от которого собирался избавиться в ближайшие часы, прямо перед последним делом, которое он видел крайне неприятным. Ещё в тот момент, как он откликнулся на просьбу омеги, альфа почувствовал, как его бесстрастность пошатнулась. Словно ворвавшиеся в голову болезненные образы приняли решение за него. Сколько он себя помнил, он всегда отнимал жизни, а не защищал их. Даже собственную семью. Так что в ситуации Чимина увидел возможность и желание подорвать эту закономерность, но всё закончилось, как всегда, и ему оставалось лишь продолжить отмывать руки от крови.       По лобовому стеклу громко барабанили тяжёлые дождевые капли. Он уже собрался ехать, как телефон, который тоже сегодня должен был умереть, зазвонил. Альфа ответил на звонок молча, лишь приложил телефон к уху.       — Новости есть? — коротко спросил Чонгук.       — Это всё. От меня новостей больше не будет, — намеренно витиевато произнёс Мин, так как последнюю новость Чонгук услышит явно не от него.       — Значит, их было трое?       — Четверо, — честно ответил он. Но чтобы мужчина не стал вдаваться в детали, добавил: — Это уже неважно, проблемы больше нет.       Чонгук сухо и нервно усмехнулся и помедлил, словно справлялся с эмоциями и вместе с тем потирал глаза или лицо. Его глубокий вдох был бесшумным и незаметным, выдал его лишь тяжёлый выдох, на котором он произнёс:       — Ошибаешься.       В повисшем неловком молчании можно было уловить рандомные невысказанные фразы и вопросы. Чонгук придерживал сомнительную благодарность и вопросы о Чимине, Юнги — человеческое сожаление. Он многое хотел бы ему сказать. Например, посоветовал бы не лезть туда, куда в своё время его затащило собственное горе. Обронил бы, что поговорил с Чимином. Возможно, рассказал бы правду, так как даже со стороны «нейтральных вод» считал взгляд Чимина на ситуацию несправедливым. Но как будто омега имел на это полное право и весомое объяснение. Так или иначе, Юнги не смог ничего сказать, а Чонгук — спросить.       — На этом связь прерывается, — коротко сообщил Мин под конец. Он завершил разговор и начал движение.

***

      Из закрытого крана в наполовину наполненную ванну падали маленькие капельки, говорившие о том, что ему пора было сменить смеситель. Словно за неделю он довёл до нервного срыва даже его. Ему лишь вчера сняли швы на животе, и его всё ещё не советовали держать долго под водой, несмотря на дикое желание утопиться в любую рандомную минуту. Даже с головой под воду он нырнуть не мог, разве что стоя.       Получается, серьёзные отношения в случае чего должны были давать о себе знать всплывавшими в голове совместными эпизодами? Иначе почему он во всём и всюду видел Чонгука? Даже в этой небольшой ванной. Как бы он ни хотел не соглашаться с Юнги, он был прав: Чимин терял время и возможность, а ещё терзал себя и альфу, который за сегодня впервые не пробовал до него дозвониться. Расценив это как знак судьбы именно в тот день, когда его немного встряхнуло разговором с Юнги, омега решил, что должен разобраться с тем, о чём думал уже две недели.       Он вылез из ванны, высушил пшеничные волосы и надел то, что первым попало под руку: тёмно-синие джинсы и плотную серую толстовку с капюшоном прямо на голое тело. Капюшон он натянул на голову, спрятав лицо, и выходил из дома быстро и уверенно. Если бы он зациклился на телохранителях и их наблюдательности, он бы сдал себя с потрохами. О том, что ему удалось ускользнуть из-под надзора, он узнал уже в такси, которое вызвал к соседнему дому за углом. Капюшон намок от дождя, дороги были полупустыми, а время близилось к полуночи.       Живот от волнения прижимался к спине и провоцировал на плач от ассоциаций и воспоминаний, но Чимин держался. Он понятия не имел, что скажет и как. Не знал, как себя поведёт и не прибегнет ли к грубости и жестокости, когда захочет подкрепить свою лживую позицию. На нём охрана на посту сработала, как надо, и позвонила в квартиру Чонгука, предупредив о позднем госте.       Когда створки лифта открылись на верхнем этаже, Чимин помедлил. Несмотря на весь ужас, который произошёл в этой квартире совсем недавно, сейчас там был тот, с кем он почувствовал бы себя в безопасности, даже стоя на краю пропасти. Но он оттягивал эти минуты, словно они были последними. Он вышел в коридор и повернулся навстречу распахнутой двери. Как бездарная пародия на их первую настоящую личную встречу здесь. Чонгук стоял босиком, но с голым торсом и в коричневых хлопковых брюках. Жемчужный блонд утратил аккуратную укладку и сваливался на правую часть лица. Трёхдневная щетина и синяки под глазами вызывали беспокойство, вину и абсолютное понимание.       Он слишком сильно в себя верил, когда думал, что сдержится. Но сорвался на всхлип в тот же миг, как шагнул навстречу обнажённой груди, обхватил альфу вокруг шеи и приник к его губам, когда мужчина без промедлений склонился к его лицу. Омега даже не видел, как Чонгук закрыл дверь. Почти сразу сильные руки аккуратно подхватили его, чтобы донести до спальни. От беспокойного дребезжания собственного тела Чимин не мог разобрать, чью мелкую дрожь чувствовал пальцами, которыми впивался в голые плечи. Альфа нёс его в спальню медленно и не глядя, нежно, ласково и оттого болезненно целуя омегу в пухлые губы. Словно в собственных руках он удерживал свой маленький и хрупкий мир. Если бы он только знал, что его муж планировал оставить ему на память пепел их несбыточных ожиданий.       Ещё перед тем как открылась дверь, за которой он совсем недавно пережил худший свой кошмар, Чимин готовился к тому, чтобы попросить альфу не говорить ничего. Но Чонгук будто и сам всё знал, будто они вновь поняли друг друга без слов, по одному потухшему взгляду. Чужая щетина колола пальцы и душу. Даже в этой незначительной детали омега мог разглядеть весь масштаб бедствия, с которым он оставил его одного. Вместо того чтобы воссоединиться с альфой и пережить потерю вместе, Чимин лишь спровоцировал рост чужого чувства вины. Он так и не смог сделать это правильно, понимая, что тогда его решительность на дальнейшие действия станет очень хлипкой.       Чонгук аккуратно уложил его спиной на ещё недавно их общую кровать. Он покрывал его лицо и шею трепетными, эфирными поцелуями, пока одной рукой расстёгивал намокшую под дождём толстовку. Чимин прижимался к нему лицом и телом, притягивая альфу ближе. Боль в груди достигла таких размеров, что разрывала рёбра. А острые клыки вдруг без ненужных уточнений вонзились в его шею, срывая с омежьих губ плач сожаления. Нотки виноградного коньяка перебивали бадьян, и в комнате теперь стоял тягостный запах крепкого глинтвейна. В груди резонировало от волнения и желания выплюнуть всхлип, пока альфа ласково зализывал ему маленькие ранки на свежей метке.       Он стащил с него брюки на ощупь, оттягивая резинку руками и ногами, и стал избавляться от своих джинсов сам, пока мужчина не пригвоздил его руки к постели. Их движения отличались. Если Чимин был резким и нервным из-за того, что сдерживал себя на остатке своих ресурсов, Чонгук был нежным, осторожным и ласковым. Их движения отличались, потому что один знал, что эта ночь была концом, другой же видел в ней начало.       Чонгук аккуратно стягивал с него тёмно-синие джинсы не его любимых светлых оттенков вместе с бельём и бережным, едва ощутимым касанием гладил по животу. Всё это время омега боролся с желанием отвести от него взгляд и упереться глазами в потолок, чтобы сдерживать эмоции. Но больше он его не увидит, так какая разница? Он плакал, когда мягкие губы снова накрыли его, слизывая с его рта сбегающую боль. До сих пор никто из них не произнёс ни слова и до сих пор это оставалось ненужной составляющей.       Повернувшись к альфе лицом, когда он лёг на постель и притянул омегу спиной к своей тёплой груди, Чимин наконец-то отдался чувствам и позволил моменту истины соответствовать их совместной аутентичности. Им обоим не нужно было притворяться, что они горели страстью, как раньше, когда эта ночь говорила о чём-то большем и позволяла им вместе столкнуться с потерей. И пусть один из них всё ещё думал, что потеря была лишь одна.       Чонгук был ласков, нетороплив и внимателен, когда особенно мягко подготавливал мужа для себя и шумно дышал от движений его аккуратных пальцев на своём члене. Тёплую ладонь он нежно и любовно прикладывал к животу с тремя свежими маленькими шрамами, словно так пытался забрать всю боль себе. И лишь с его касаниями, трепетом и блестящим взглядом коньячных глаз Чимин мог почувствовать, как альфа ненадолго вытаскивал его из плена пустоты и отчаяния.       Без озвученных друг перед другом чувств они занимались тем, что омега в жизни бы не назвал обычным сексом. В то время, как они тонули в тяжёлых и беспокойных ароматах друг друга, их действия и движения говорили сами за себя. И с этим было чертовски трудно бороться. Когда Чимин вздрагивал от жестокого осознания и болезненных воспоминаний, альфа целовал его в шею, скулу и челюсть. Он ласково покусывал за ушко и увеличивал темп, чтобы вернуть омегу к себе и в действительность. Это оживляло и распаляло одновременно. Так что в следующее мгновение омега уже проскальзывал кончиком языка в чужой рот, провоцируя своего альфу на наращивание темпа.       Он не надеялся, что они достигнут финиша, когда шёл сюда. Как будто в нынешних обстоятельствах они уже не имели на это права. А может, дело было лишь в Чимине, который смог отдаться альфе полностью, когда перестал сдерживаться и закрываться. Несмотря на то, что он ничего не говорил, в эти минуты он был честным и искренним. Доверившись избранному альфе, он лишь выгибался навстречу ласковым и дразнящим рукам, прогибался в спине и пояснице от настойчивых и активных толчков и целовался так, что ныли губы. В это же время он видел, как от его состояния менялся мужчина, который, кажется, контролировал себя куда сильнее. И лишь когда тело омеги стало податливым, блондин и сам сбросил с себя незримые кандалы, позволив себе, как и муж, отдаться моменту. Вершины тонкого, тихого и трепетного наслаждения они достигли вместе, когда Чимин едва слышно выдохнул в чужой рот слабым стоном. Его взмокший висок стал потирать кончик носа альфы, пока его тело всё ещё слегка подрагивало, а хватка рук лишь усиливалась.       В конце концов, Чонгук притянул его к себе, заключив омегу в крепкие объятия, из которых, будь его воля, Чимин бы ни за что не выбирался. Урывая последние секунды ускользающего мгновения, омега гладил его по голове, путаясь пальцами в жемчужных волосах и выбираясь к бритым вискам. Ласкал его широкие плечи и прижимал к себе шею, желая чувствовать мужчину так близко, насколько это было возможно.       — Прости меня. Мне очень жаль, котёнок, — шептал альфа ему на ухо. Чимин сглотнул и сбился в движениях своих рук. — Всё будет хорошо, слышишь? Я никуда не…       — Гу… — перебил его сладкие обещания омега. — Я хочу развестись.       Чонгук на мгновение замер, а следом прижался носом к свежей метке с глубоким вдохом. Словно омега сказал ему то, чего он боялся больше всего на свете, даже если речь шла о формальном браке с несостоявшимся папой его ребёнка.       — Нет, не хочу. Не надо, — тихо просил он так, что грудь омеги снова раздирало на части от боли. Ему ведь не нужны были эти уговоры, от которых он чувствовал себя тем самым подонком, каким в шутку называл его Хоби. Всё, чего он по-настоящему хотел, — это прижаться к нему и пообещать, что тоже никуда не денется. Но приговор, который жестоко влетел ему прямо в лицо броском грубой фразы, заставлял держать руки при себе и перестать успокаивать своего альфу поглаживанием. — Пожалуйста. Я же только… Не надо.       — Это надо мне, — соврал Чимин, но уличить его в этом у Чона не было шансов. Его плач возобновлялся через паузы, а запах давно не сменялся с горького мёда. В конце концов, у него были все причины, чтобы быть убитым горем и предлагать разрыв самым несчастным голосом. — Это было мерой из-за ребёнка, взглядов моего отца и из-за твоей новой должности, но… Отпусти меня.       — Ты сейчас говоришь не только про брак, верно? Ты расстаёшься со мной?       — У нас не было отношений, — напомнил Чимин, едва не задыхаясь в собственных чувствах, которые кричали об обратном, — мы не были вместе.       — Были. То, что мы не признавали это, ничего не меняет, — уверенно заявил Чонгук. — Это из-за того, что случилось? Но ведь мы…       — Я хочу развод и не хочу тебя больше видеть, — резко перебил Чимин, чтобы не слышать ключевую фразу о том, что у семейных уз был шанс на выживание. — Я пришёл попрощаться и сказать, что не хочу быть с тобой. Меня тошнит от твоего запаха…       Чонгук резко выдохнул, как от удара под дых. Нервно усмехнулся и отстранился от его шеи, чтобы уже открытым взглядом коньячных глаз посмотреть на омегу.       — Зачем ты врёшь мне?       — Это правда. Я не хочу тебя видеть. Совсем. Я не хочу быть друзьями. И я не верю в то, что мы связаны. Мы бы это быстро поняли, если бы я… Ничего. Я пришлю документы на твой адрес, тебе нужно только подписать. Но, пожалуйста, давай больше не увидимся? Ты говорил, что не бегаешь за омегами. Обещай, что не будешь искать встречи со мной? — спросил он, всё ещё чувствуя, что этого было недостаточно. Сдержав стон вины, он сдавленным голосом забил последний гвоздь в сердце их отношений, задав вопрос: — Хотя бы это ты можешь сделать для меня?       Лучше бы омега не видел, как исказилось его лицо, которое теперь будет сниться ему каждую ночь. Чонгук отвернулся от него и медленно сел на кровати.       — Да, — коротко ответил альфа, которого Чимин всё же смог добить.       Не заплакать до выхода из квартиры оказалось невыносимо трудной задачей, но он справился. Он через такое прошёл, что теперь сомневался, что было в этом прогнившем мире хоть что-то, что могло сломать его ещё больше. Чонгук не провожал его, не желал удачи и не прощался. Вероятно, Чимин подбросил своему альфе лишний повод винить себя, но он был уверен, что действовал во благо. И именно потому, что желал мужчине счастья, вышел из квартиры старательно медленно, шагнул из входных дверей навстречу дождливой ночи и лишь тогда зашёлся в тяжёлом плаче.       Швы разошлись где-то в районе груди, а не на животе. Хлещущий дождь нещадно трепал его душу, выворачивая наизнанку израненное нутро. Накинув капюшон, он побежал, превозмогая боль в районе живота. Как очередная плата за всё, что он допустил. Омега бежал не глядя по бликующим улицам, промокая до нитки и сорванного до хрипа дыхания. Он был уверен, что остановится, если только умрёт в пути или в кровь сотрёт ноги.       Ещё при токсикозе он думал, что от дома Чонгука до ветеринарной клиники было чертовски далеко. Но сегодня ему удалось добежать до здания самому и забиться в тёмный угол со стороны заднего входа. Руки дрожали так, что он бы сейчас ни за что не удержал пальцами любой предмет. Распространившаяся по телу боль теперь была чем-то привычным, а ещё будто именно благодаря ей он всё ещё чувствовал, что, к сожалению, не умер. Сильный дождь, проникавший под узкий козырёк крыши, маскировал его очередной плач, и ему даже не приходилось вытирать лицо и сдерживаться. Что в нём изменилось, если сейчас на последний вопрос Чонгука в игре из пяти вопросов он бы ответил уверенным «да»? От этих мыслей он готов был захлебнуться дождевыми каплями.       Слева, из кромешной темноты пожелтевшего куста послышалось слабое мяуканье. Под тихий шелест со взъерошенной головой и мокрой шерстью к нему вышла белоснежная кошка. Встретившись с омегой глазами, она будто в вопросительном тоне снова мяукнула. Чимин вдруг всплакнул параллельно усмешке и протянул руку к неприглядному под дождём созданию, которое, кажется, узнало его с первого взгляда. Или с первого шороха. Сейчас он не медлил и ни минуты не размышлял. Когда кошка шагнула ближе и потёрлась головой о его дрожащую ладонь, Чимин расстегнул толстовку, подхватил животное и прижал к своей обнажённой груди, укрывая сырой, но мягкой тканью. Теперь он был не только уверен, что заберёт её, но и знал, как назвать нежное существо, которому для целостности не хватало яркости и акцента на темпераменте. От того, что всё это до боли напоминало его самого, он всхлипнул в последний раз и поднялся на ноги, крепко удерживая с любопытством озиравшуюся кошку в объятиях.       — Нам пора домой, Апельсинка, — тихо сказал Чимин и направился в нужном направлении.

***

      Обычно это происходило в закрытых помещениях, чаще — в жилых домах, реже — в ночных офисах и на парковках, с которыми было больше мороки. Но с этим пацаном всё было не по привычному рабочему шаблону. На крыше одного из самых высоких в городе небоскрёбов было холодно, ветрено и сыро. Замок на двери был взломан, так что парень с вымокшими красными волосами проник сюда самовольно. Прижавшись к парапету локтями, он глазел на ночной город и выглядывал асфальт прямо у здания.       Юнги бы воспользовался моментом для испуга и повторил то, что сделал перед дверью, но решил не изменять своим привычкам и своему обычному подходу: это просто работа. Поэтому руки в тонких кожаных перчатках он держал за спиной. В одной рубашке, которая почти полностью вымокла под дождём, здесь было прохладно, но так у него было меньше хлопот с лишними вещами, от которых нужно было избавляться после каждого дела.       — Ты собрался прыгать? — поинтересовался он, после чего парень в красной куртке и таких же брюках пулей отстранился от парапета и обернулся.       — Ты кто такой? — на удивление без воплей спросил Тэхён сдавленным голосом, словно только что плакал. Его лицо было мокрым от дождя, как и у Юнги, так что разобрать было непросто.       — Я работаю на Пака-старшего. На отца Чимина, мужа твоего брата, — более точно ответил Мин. — Я не охрана и не ищейка. Обычно мне говорят — и я делаю. Иногда даже не рассказывают деталей. Иногда просят выследить и определить потенциальную угрозу, когда меня привязывают к приманке под видом телохранителя. Но в этот раз меня попросили устранить помеху — причины, из-за которых с Чимином кое-что произошло.       — Уйди отсюда. При чём здесь я? — воскликнул Тэхён.       — Ты дал им наводку и помог проникнуть в квартиру, — утвердительно произнёс Юнги.       — Уйди!       — Он был беременным, парень. Он находился в квартире один. Мелкий омега против трёх альф, которых ты притащил в место, которое должно было быть безопасным. Ты знаешь, что Чимин больше не сможет иметь детей?       Тэхён отвернулся. Опустив голову, он высматривал что-то на мокрой плитке под ногами.       — Уйди, — тихо попросил он и тут же вскинул голову. — Я же попросил, блять, уйти! У тебя со слухом плохо? Уйди! Ты ничего не поймёшь!       — Было бы что понимать. Я уйду, но напоследок тебе кое-что скажу… Моя цель сегодня — это ты, — сообщил Юнги и вывел из-за спины руку с пистолетом.

Конец 𐌉-й части.