Кладбищенская тусовка

Данила просыпается четыре часа спустя с гудящей головой и болезненной сухостью в горле. Он садится на кровати и чувствует, как неприятно тянет спину и пульсируют бока. В мыслях пустота исключительная, пусть и ранний подъём, и скорый уход подвижными комками катаются по извилинам справа-налево и назад. Взгляд, который Руслан кинул ему вслед, тоже никак не рассеивается, натягивает стыд на голову, как презерватив, и болезненно в него Даню упаковывает. Он понимает, что нужно было спросить, не бросать молча, не оставлять на собственное попечение, а мягко обнять и сказать, мол, с ним-то поделиться можно чем угодно. Но Кашин ушёл, потому что накануне сильно напился и не желал строить нейронные связи. Это казалось ужасной ошибкой, которая только теперь нависла над ним. На сборы ушло слишком много времени, и Руслан, если бы обиделся и передумал, успел бы уйти. Однако Данила обнаружил его возле калитки школьных ворот, и волнение захлестнуло вновь с какой-то доселе неизведанной силой. Тушенцов голову прятал в плотный шарф и отчего-то мялся, даже не посмотрел на подошедшего. - Русь, привет, извини, что я так убежал с утра, я это… – он выпрямляется, и ткань скоро сползает с замёрзшего лица. Даня замирает, даже грудная клетка застыла неподвижно в страхе, – сказать, действительно, нечего. – Что это? - Забей, мамуля разозлилась из-за ночных похождений, – такая простая фраза с ужасающей лёгкостью погружает Данилу в бездонный бассейн собственной вины. Он не чувствует рук и ног, не ощущает пространства и тела, поэтому и выплыть не получается. Перед глазами виснет густая поволока, становится взаправду страшно от того, насколько легко поначалу получилось забить, как просто отсеялись мысли и перестала функционировать часть мозга, которая всё это время отвечала за Руслана: за переживания о нём, за волнение перед встречей, за тепло и трепет. В голове это отпечаталось неуловимой ниточкой связи собственной судьбы с отцовской. Данила вздрогнул и едва не рухнул в снег, так больно стало на миг. - Руслан… – Тушенцов нахмурился и сгорбился: тело снова так невовремя решило над ним поиздеваться, выставить новые правила, раскинуть очередное поле битвы. Он Даню не винил, никогда в таком не обвинил бы, но гнусный шёпоток в голове разномастно причитал: «не приди он, ссоры бы не случилось». Но сделанного не воротишь, а Руслан самостоятельно загнал его к себе, и обвинять в случившемся человека, который вызывал только искреннюю симпатию, – последнее дело. - Ты здесь не причём, не смей даже думать, – прозвучало чуть более грубо, зато подействовало, словно пилюля, растворённая соляной кислотой в складках желудка. Данила отмер и посмотрел менее виновато, сглатывая треклятый комок. Его хотелось обнять, но и сам Руслан нуждался в чужих объятиях. И они свершились. Кашин схватил его крепкими руками, обвил цепко талию и сильно притянул к себе. Образовался купол тишины, хрустально прозрачный и ровный. Они словно завернулись в плотное одеяло, умело скрывающее от всего мира, и просто наслаждались в общем спокойствии. - Русь, ты большой молодец, ясно? - Спасибо, бля, – и Руслан срывается на смех.

***

Они стояли на автобусной остановке уже полчаса, и холод, царапающий горло изнутри, силился прикончить их в этом злачном месте. Машин сегодня тоже было немного, и Данила задумался о возможности попадания в странную и пустую матрицу. Окраины его района зимой часто представляли собой зловещую долину, пусть и не пугали так сильно в силу долговременного соседства. Но автобусов не было, и даже артхаусная матрица не могла довезти их до центра. Руслан продрог настолько, что отчаялся согреться, поэтому не двигался. Он замер окоченелым воробушком на лавочке и большую часть прошедшего времени пребывал исключительно с сигаретой в руках. Даня не хотел ему мешать, потому как видел тяжёлые мысли, обмусоливающиеся в глазах Тушенцова. И он таскался вокруг прямоугольника остановки, стёсывал серые стены, прыгал с ноги на ногу – пытался найти, чем себя занять. Ещё через двадцать минут автобус приблизился к их злополучной остановке. Данила потащил Руслана почти силком и усадил его на самое удобное из оставшихся мест – даже у окна. Сам он уютно примостился рядом и замер, будто ожидая хоть каких-нибудь слов. Но Тушенцов молчал и смотрел в окно, а Даня медленно рассыпался изнутри, гоняя в голове его руки, глаза, улыбку по кругу. Тишина, вдруг взрастившаяся между ними, казалась неестественной и неправильной. До боли хотелось её оборвать. - Русь, решил, что будешь покупать? – тупой вопрос, немного, может, неуместный, зато не слишком личный и волнующий. - Нет, – голос на миг показался чужим. Руслан откашлялся и снова притих, старательнее отворачиваясь и укутываясь в шарф. Двери в автобусе давно снесены и плохо держат тепло, поэтому зверский холод потихоньку просачивался в салон. - Слушай, ты не должен ничего мне объяснять, правда, я ведь не требую. Если хочется, всё равно сам расскажешь. Меня просто очень расстраивает твоё молчание, – Данила чувствует себя смущённой девочкой-подростком, которой ничего не говорили напрямую, даже если она спрашивала сама. И будто тот самый мальчик, от вида которого сердце заходилось каким-то трепетный тахикардическим звоном, подавал знаки внимания, а потом убегал, будто они пытались обсудить их любовь и дружбу, но он ушёл снова, решил покачать на качелях подольше. И Даня не мог таким списком событий похвастаться, однако почему-то очень эту девочку понимал и не мог ей не сочувствовать. - Я хочу, но у меня складывается ощущение, что ты слишком быстро внедряешься в мою жизнь. Меня это тревожит. Особенно напрягает то, что меня это устраивает, мне это нравится и я бы с радостью внедрил тебя самостоятельно и до конца, – Руслан на него не смотрит, и создаётся ощущение, будто за него Кашину в ухо шепчет голос чужого разума, который заботится о хозяине и устаёт от его бесконечных метаний. Но это он, Руслан, и у них, к сожалению, не складывается такого идеального взаимопонимания, в чём Даня тайно обвиняет свою недалёкость и неполноценность. - Хорошо. - Что хорошего в моих проблемах с доверием? - Ничего, просто хочу узнать, откуда они у тебя, – и эта простая фраза вкупе с искренним интересом что-то в глазах Руслана неуловимо меняет. Он смотрит на него всего секунду, но этого хватает, чтобы почувствовать его прилив решимости. - У меня много причин… - Так рассказывай, мне ужасно нравится твой голос, – и Руслан смотрит на него снова, пока в его чудесных глазах взрываются маленькие фейерверки неверия и неловкой радости. Час уходит на то, чтобы по заснеженным дорогам и гололёду добраться до центра. Час уходит на то, чтобы ещё сильнее полюбить хрипловатый шёпот и торопливую подачу. Час уходит на то, чтобы узнать про Руслана многое и наполниться такой мягкой теплотой, что милые ванильки за стакан такого эстетичного напитка отдали бы всё. Данила выходит из автобуса самим собой, но возле Руслана ощущает себя кем-то другим. Кем-то другим для него и для себя рядом с ним. Рассказ прерывается пару раз, там Руслан едва не падает, поскользнувшись, но не замолкает всё равно. Даня ведёт его почти под руку по мерцающим дорожкам, усыпанным грязноватым снегом и людьми. И слушает с упоением и чрезмерным спокойствием, будто его предназначением ещё при рождении было выбрано именно это. Они подбираются к ярмарке быстро, на это уходит двадцать минут. Двадцать минут, за которые Руслан начинает упоминать бабушку и его голос смягчается и напитывается нотками нежности. Двадцать минут всего, а Данила познаёт в нём эти неожиданные черты. Взаимная к бабушке любовь, кажется, и слепила Руслана таким чутким и славным, таким идеальным в нужных ситуациях мальчиком. Он восхищал хотя бы тем, что не перенял самых ужасных черт матери–только бабушка и самочеканка. Даня отводит его в угол потемнее и порывисто обнимает, старается все мысли, надуманные за полтора часа молчания излить именно так: без лишних повторений, неуместных зажимок и глупости. Руслан его рукам поддаётся с удовольствием и улыбается, когда чужое плечо с капюшоном мешает видеть даже свет. Он давно так не обнимался и не помнит, чтобы рассказывал о себе так много вещей хоть раз за последние десять лет, но с Данилой у него всё так. И это чарующе приятно. До мерного сердечного клокота по всему телу.

***

Ярмарка большая и красивая – в этом году особенно постарались над украшениями и рекламой. Данила удивлённо разглядывает бесчисленные толпы у каждого маленького киоска – сказочного домика из брёвен и досок – и вспоминает, как ездил сюда с мамой несколько лет назад и людей было сильно меньше, от чего было холоднее и чуть-чуть веселее. Тогда он рухнул в сугроб несколько десятков раз, прокатился на замёрзших лужах и очаровал абсолютно всех продавцов своими сохранившимися с лета веснушками и пламенной копной волос. Руслан блестел глазами рядом и порывался подойти к каждому прилавку, чтобы что-нибудь купить. Он тянул чужой дутый рукав то туда, то сюда и всё время шептал в ухо, как ему нравится та игрушка, и та игрушка, и даже та, совсем неприметная, почти непраздничная. Данила не был против провести здесь с ним и несколько суток, поэтому покладисто тащился в разные стороны и понятливо кивал. Они купили горячий глинтвейн и только тогда пришли к выводу, что здесь очень трудно найти подходящие подарки, поэтому почти сразу пошли в торговый центр. Успели только ухватить по аккуратному плюшевому поросёнку, чтобы вручить родственникам в новогоднюю ночь. В торговом центре совсем не было атмосферы сказки и чудес, украшения внутри были чрезмерно вычурные и даже не пытались передать постсоветское отношение к новому году. Руслан правда и здесь чувствовал себя ужасно довольно и за полчаса купил подарки абсолютно всем друзьям. Затем он принялся наворачивать круги вокруг Данилы и допрашивать его на тему желаемого подарка. Кашин, кажется, именно этого и боялся. Он испробовал все способы извернуться и уйти от вопроса, это даже помогло ему найти несколько приколюх Владу и Максиму, но теперь надежды не было. - Я не знаю, ну, пожалуйста, найди подарок сам. Я же не спрашиваю, что тебе подарить, хотя тоже не представляю, – Руслан кивнул и задумался, позволяя подыскать что-нибудь и для Коли с Вовой. - У меня ты можешь спросить, я отвечу, –он прервал тишину только через несколько десятков минут. - Хорошо, и что тебе подарить на новый год? – Руслан потянул его за локоть, поворачивая на себя. - Подаришь мне себя, пожалуйста, свою компанию, время с тобой? – Данила замер и потерял, кажется, абсолютно все способности, кроме хлопанья глазами. Его мозг нещадно сбоил, а сердце стучало даже в ушах. – Мне ничего больше не нужно, Дань. Горло запершило, а язык размяк во рту. Кашин смотрел в чужие глаза, сканировал все вертящиеся в них эмоции и густо молчал, по рукам и ногам скованный. Руслан, который всего за две недели стал для него кем-то, раскрасился и заимел реальную текстуру в его голове, пробудил доселе не настолько бодрые желания, теперь совершал перед ним, кажется, самое щепетильное признание. Данила поджал губы и издал непонятный звук. Это первое, что он вообще смог сделать. - Конечно. Для тебя сколько угодно, Русь, – Тушенцов улыбнулся и расслабился. Видимо, они решили проигнорировать случившееся. Ну и хорошо, так даже лучше. Они вышли из торгового центра почти сразу, потому как купили всё и всем. На улице успело ещё сильнее стемнеть, хотя казалось, что такое невозможно в принципе. В такой природной ночи огоньки ярмарки и гирлянды, искрящиеся из каждого окна, наделялись ещё большей магией. Данила присел на забор, разделяющий их с ёлкой, и закурил. В этом вечере ему нравилось абсолютно всё и даже запах приторных сигарет Руслана ему не мешал наслаждаться. Сейчас бы ещё обнять его и поцеловать куда-нибудь в шею, которую он так старательно греет, чтобы охладить, пощекотать собственным дыханием и заслужить крохотный стон. Но это совсем уж мечты, ему ли не знать. Покурив в абсолютном молчании, они направились на остановку, и автобус, на ходу разваливающийся, подъехал почти сразу. Данила сел на то же место и чувствовал себя чуточку счастливее от того, что Руслан ехал рядом, придвинулся немного ближе и мягко улыбался всю дорогу. На развилке между их улицами Даня заметил знакомые лица, которые тут же постарались задушить его в объятиях. Он давно понял, что панки зачастую и тактильные, и добрые, и смешные, а пиво, вёдрами в них заливающееся, только умножает всё на пять, превращая обычных пацанов в армянскую семью. Они всучили ему холодную банку, принялись о чём-то расспрашивать, а Руслан непонятливо и как-то напугано мялся в стороне. - Ребят, это мой друг, Руслан, – он в своих друзьях сомневаться не мог, поэтому и не боялся вовсе. Панки дружно взглянули в сторону фиолетового пятна, сильно контрастирующего на их фоне, и потянули его в толпу. Они под пивом были абсолютно счастливы и рады людям, которые не казались им злыми, поэтому и приняли эмо так быстро. - Чё ты его раньше не показывал, Дань, крутой чел, – негласный их предводитель с самым ярким ирокезом и красными штанами хлопнул обоих по плечам и рассмеялся. - О, ты эмо, да, шаришь за панк-рок? - Ну я слушал несколько групп, только они не русские, – Руслан пока, понятное дело, не мог позволить себе расслабиться. - SexPistols? – и, увидев его кивок, толпа взорвалась в радостном кличе. Тушенцову всунули пиво, наградили душевными объятиями и продолжили задавать бесчисленное множество вопросов. Опустили их только через два часа. И сильно поддатые они прощались с ребятами, будучи такими же счастливыми и любвеобильными. За это Даня и любил тусовки с ними. Руслан неловко пошатывался и улыбался, он вообще-то был готов повиснуть на чужой спине и кинуть все силы на крошечные приставания и облапывания то за руки, то за нос и щёки. Данила безостановочно с этого ржал и умилялся, а потом наконец усадил Тушенцова на лавочку и рухнул рядом. Телефон Руслана неистово трещал. Звонила бабушка, и это, судя по всему, отлагательств не требовало. Даня ответил на вызов и прислонил телефон к уху, вслушиваясь в тихий, взволнованный голос. - Русенька, тут мама совсем разошлась, я постаралась её уложить, чтобы к Толе не ушла. Она уснула сейчас, но может проснуться, если ты шумно войдёшь. Так что постарайся потише, ладно? Я не хочу, чтобы вы опять поругались и она тебя ударила, ты тоже не хочешь этого, да? – женщина говорила быстро и едва разборчиво, её голос нежно шепелявил и создавал свистящую «с», что придавало её воображаемому образу ещё больше очаровательности. Данила посмотрел на Руслана, с трепетом осознавая, что именно она воспитала его таким, и позволил их рукам переплестись. - Здравствуйте, это не Руслан, я его друг, Данила. Мы немного выпили, и я думаю, что приход Руслана будет более шумным, чем того требует ситуация. Может, я положу его спать к себе? Если что я живу на соседней улице, с ним всё будет нормально, – голос взволнованно дрожал, что, кажется, и выдавало его заботу. - Хорошо, так будет и правда лучше, только позаботься о том, чтобы он хорошо поспал и вернулся домой, когда сможет, ладно? И пусть позвонит, когда проснётся. Спасибо, что всё объяснил, – она так горячо благодарила его, что хотелось сделать ещё больше хорошего и правильного. Теперь Руслана хотелось сберечь от любого лишнего дуновения, чтобы его бабуля, милая и добрая женщина с добрейшим голосом, не волновалась и верила ему. – Спокойной ночи вам. - До свидания, добрых снов, – Данила вернул телефон хозяину в карман и перевёл на него взгляд. Руслан трогательно посапывал и сжимал его руку в своей, он явно не спал, но, кажется, растерял все силы и перешёл в режим экономии энергии. Теперь предстояло дотащить его до собственной кровати. И ещё немного так с ним посидеть.