Кладбищенская тусовка

На город едва опустилась вялая поволока ночи, небо потяжелело и потемнело, землю обдало промозглым холодом, но зимой этим нельзя было в самом деле кого-то удивить. Луна светилась яркой звёздочкой, заявляла о себе, пусть и не обладала уже полным кольцом. Звёзд видно не было – издержки городов, в которых так и норовят подсветить каждый уголок. Ничего в этой черноте не высматривалось, но небо искрилось одним только месяцем, гордилось им. Ночь, кажется, правда была какой-то особенной, иначе Даня не смог бы объяснить свои посиделки на поеденной старостью лавочке. Её он продавливал вот уже битый час. И, наверное, жутко мешал абсолютно каждому духу, скрипящему то за одной оградкой, то за другой. Кашин, конечно, радовался, что в мистику не верит, но ночью на кладбище всё равно становилось до дрожи волнительно от непонятного страха, который вяло и медленно подселял свои частички в мозг. Но уходить было некуда: Даня решительно двинул гулять несколько часов назад, а после звонка мамы и слов о том, что она, наконец, уехала, вспомнил, что ключи остались именно возле входной двери. Хотя, конечно же, должны были болтаться в кармане возле жвачки и двадцати рублей десятками. Так поздно электрички не ходили, и было принято решение, что мама спасёт его при первой же возможности. Данила почти позвонил кому-то из друзей, но что-то, такое непонятное и, казалось бы, несуществующее, остановило его. А ноги, чудесным образом, притащили на кладбище, на котором ночью заняться было нечем совершенно. Кашин отчаянно старался согреть руки собственным дыханием и тлеющей сигаретой, но, как назло, все способы именно сегодня отказывались работать, хотя обычно спасали безукоризненно. Руки закостенели настолько, что почти окурок трагично рухнул аккурат в ямку от чужой массивной обуви. Даня подавил его ногой собственного успокоения ради и поёжился. Холодно, сука. И как-то совершенно глупо он упустил шанс поспать у кого-то дома, пусть и на полу, зато под тёплым пледом и, если постараться, с чаем. Собственное скорейшее будущее казалось почти плачевным: подобная ночь, в лучшем случае, приведёт к простуде, в худшем – его настигнет что-то затянутое и болезненное. Данила откинулся спиной на лавочку, лихорадочно всхлипнувшую, и вгляделся в небо над головой. Всё-таки что-то смотрелось сегодня иначе, волшебнее обычного. И Даня старательно таращился, словно небо от испуга ответит ему и разъяснит, что там успело поменяться за коротенькие световые сутки. Оно молчало и лупило единственным глазом в ответ, тревожа как-то даже неприлично сильно. - Эй, вы уверены, что нам к этому памятнику? – хоть что-то интересное. Фонарики вяленько блестели вдалеке, а Даня предвкушал порцию стыда и смешков себе под нос: всё-таки от толпы отхватить не хотелось. - Елизаздра только сегодня нам чётко всё объясняла. Почему-то я уже сомневаюсь в твоей способности сделать всё правильно, Лоа, – голос из темноты казался неестественным, будто хозяин неумело давил гортань, чтобы говорить ниже. От этого картина казалась только более комичной. - Не клоуничай, я же не придурок какой-то, – Даня сдержал смешок с явным трудом, но решил поджечь ещё одну сигарету, чтобы хоть ненадолго почувствовать собственные пальцы. Готов в его районе было навалом, но выбор, само собой, падает либо на панков, либо на эмо – две крайности, да, зато какие. Данила кровь из носу готов отстаивать розовых плакс и выдвигать их на верх субкультурной иерархии – просто два прошлых года он провёл за воздыханиями по старшекласснице. И эта единица уже затмевала и готов, и скинов. Приятно было смотреть со стороны. Кашин ни на что не променяет ту старшеклассницу, исключительно скинхедовскую тусовку с района и друзей – панков. Просто если выбирать… - Поджигай, идиот, – Данила снова прислушался: за размышлениями он совсем упустил нить их разговора. У какого-то памятника творилось что-то непонятное. Кашин пригляделся и смог рассмотреть пять похожих фигур, окруживших крест и источник пламени. Самый тонкий и аккуратный из них стоял замерев, он, должно быть, нашёптывал фразы, может быть, у них даже была книга для призыва какого-нибудь не самого милого чучела. - Чё, подглядываешь? – к нему на лавочку приземлился парень, если судить сугубо по голосу. Свет пламени едва долетал до их укромного местечка и совсем не освещал чужое лицо. - Да, забавляюсь. А ты защитник их, девочка-готка? – сигарета от испуга снова вывалилась, но Даня замёрз ровно настолько, чтобы не обратить на это должного внимания. - Я эмо-бой, слепень, бля, – тем не менее, он не встал, а принялся болтать ногами и рассматривать неожиданного собеседника. - Я в темноте, извини, не вижу, да и мне, честно, похуй. - Ну ты и грубиян, хуйлуша. Чё голос-то дрожит? – Даня закатил бы глаза, но от такого больно точно будет, хотелось впасть в анабиоз, свернувшись в эмбриональную загогулину, и заснуть навсегда. - Замёрз. Я тут уже пару часов сижу, – и всё-таки вялый мозг подавал сигналы заинтересованности, настолько слабые, что даже на взгляд в чужую сторону не насобирать. - Ну и лох, – он достал сигарету и чиркнул спичкой, после первой затяжки изо рта вырвалось приторно сладкое облако. Данила вздохнул по инерции и отчаянно закашлялся. – Эй, не умирай только. Докурю – гулять пойдём. - Ну и срань же ты куришь. - А я к тебе по-доброму, чудовище, – он смешливо цокнул и замолчал. А компания готов неуловимо давно затихла, теперь картина напоминала зимний поход с посиделками у костра. Даня почти нутром чувствовал желание большинства из них либо залезть в почти потухнувший костерок, либо оказать дома. Он сам выбрал бы сейчас…кажется, остаться здесь. – Пошли. Данила понял только, что его поволокли куда-то, наверное, в сторону выхода. Он выдохнул облако тёплого воздуха и сфокусировался на широкой ледяной ладони, схватившей его за стылое запястье. От прикосновения потекли горячие нотки, которые уж точно не могли возникнуть из ниоткуда. Кашин почувствовал, как сильно задувает ветер под шапку и рефлекторно сжался, предчувствие скорого дуновения по рёбрам и тазу напугало сознание. Одновременно с этим страшно захотелось увидеть нового знакомого, может быть, посмеяться с его неумелого эмо-стайла или… Ну нет. - Их сейчас охрана выгонит, отцом клянусь, – они почти добрались до выхода, но фонари оставались такими же далёкими, будто сами не хотели разрушать мягкость момента между ними. – Ты же жив ещё? - Жив. Куда ты меня тащишь? – и, видит бог, Кашину никогда не был настолько неважен ответ. - Пошли побираться по падикам, какой-то же должен быть открыт. Там тебя отогреем, – Даня смотрел на него во все глаза и честно не верил, что может так свято удивляться. Его до безумия зацепил этот небрежный макияж, распушённая ветром чёлка и осторожная пирса в носу и губе. - А ты… Я Данила, – он неуверенно вырвал руку из чужого хвата и протянул её для знакомства, тут же смущаясь глупости этого жеста. - Я Руслан, приятно познакомиться, рыжий, рыжий, конопатый, но ты, кажется, скоро реально отбросишь лыжи, ну или лопаты, чё там у тебя, – «Руслан» так мягко раскатывался по языку, что вызывал непонятное ванильное послевкусие. Даня кивнул и постарался сфокусироваться на многочисленных подъездах. Тут же он почувствовал неуловимое давление и поддался ему, снова мелко шагая куда-то за Русланом. – Там мы вчера бухали, наверное, не закрыли, да? - Наверное. Закрыто. Они пробовали одну дверь за другой, пока не наткнулись на тот самый единственный бесценный самородок. Ноги почти сразу потяжелели, и Даня с трудом поднялся до предпоследнего, четвёртого, этажа, рухнув на крайнюю ступеньку с видимым удовольствием. Руслан сел рядом и принялся быстро растирать озябшие ладони. На его руках красовались митенки в сиреневую полоску, и тени на веках имели плавный переход из чёрного в фиолетовый. Руслан смотрелся в своём образе абсолютно гармонично, и Данила заметил это с каким-то отчаянным раздражением: выгляди он чуть хуже, не хотелось бы бесконечно смотреть в его сторону. В вялом тепле подъезда, отличавшегося от улицы отсутствием ветра, ноги приобретали неуверенную чувствительность, а щёки разрывало от покалываний. Хотелось под горячий душ, ещё спать. Даня всего на секунду представил, как было бы здорово согреться и уснуть, и очнулся на руслановом худощавом плече полтора часа спустя. - Хотел тебя разбудить сначала, но жалко стало, – он протянул телефон с открытыми заметками и настойчиво впихнул его в руку. – Дай свою аську. Данила не смог бы отказать. Они плотнее прижались друг к другу, стараясь сохранить ускользающие остатки тепла, и погрузились в расслабленную полудрёму. Голуби громко курлыкали на крыше, им аккомпанировали вороны, но солнце зимой не спешило подниматься. Куда раньше проснулась бабка, которая с остервенением принялась разгонять непонятно, чем ей помешавших подростков. - Так, сейчас восемь тридцать, мама ушла на работу. Пойду-ка я спать, – Руслан проснулся резко и взбодрился внезапно: стужа декабрьского утра чуть не отправила его на тот свет. Даня тоже засобирался домой, увидев короткое сообщение от мамы. Путь недолгий, но большая его часть в одном направлении. Кашин уловил, как внутри столкнулись подскочившая температура, ночная симпатия и болтливый характер, и бедному Руслану не позавидовал. - А ты в каком классе учишься? В какой школе? А что на кладбище делал? - По кладбищу гулял, хотя вообще-то я планировал поиздеваться над той компашкой. Но они оказались не только глупыми, но и ленивыми. Серьёзно, я так долго придумывал, как их посмешнее наебать, а чуваки тупо забили, – Руслан выглядел серьёзно раздосадованным, пока его плотно сомкнутые губы не скривились в напряжении. Он смущённо скосил взгляд, будто засмущался своей внезапной слабости и сосредоточенно что-то запричитал. Внимание переключает. Даня тыкает его в плечо настойчиво и заглядывает в большие тёмные глаза. - Так, то есть ты нормальный тип, а школа какая? – Руслан смотрит в ответ как-то неуверенно и снова слегка вздрагивает. - Да 72. И на кладбище, между прочим, иногда прикольно тусоваться. Ты просто не разбираешься в яшке, кисс и стигмате, – он отвёл взгляд и чуть ускореннее зашагал вперёд, ноги вязли в снегу и мешали неумелому продолжению истерики. Данила едва от этой непосредственной очаровательности не задохнулся, глотая непроизвольный всхлип умиления. Всё-таки температура влияет на людей. - Яшку я не осуждаю, но мальборо куда пизже, – не об этом, наверное, хотелось бы поговорить, но Кашин не был совсем уж слепым и улавливал, как открытый и живой Руслан пытается закрыться. Главной целью было ему помешать. - Чё тогда, в пятницу по яшке? - Пощади меня, в субботу, не хочу потом в школу идти. Руслан хмыкнул и согласился, сам, небось, о своей обязанности забыл, хотя сегодня они оба успешно прогуливают, не испытывая, ровным счётом, никаких мук совести. Его нос с тонким колечком пирсинга непроизвольно дёргался раз в несколько минут, и, пусть это казалось забавным, Даня напрягся. - Слушай, ты можешь рассказать, если хочешь. Ну типа, и тебе будет спокойнее, и я, может, перестану на тебя пялиться так часто, – Руслан пережевал собственную губу по двадцатому кругу и затормозил. Кажется, ему сейчас налево. Данила те дворы не любил – темно там слишком в любое время суток. Дома выстроились ровненьким колодцем и хищно глядели горящими окнами со всех сторон. Там было неуютно, хотя иногда Даня коротал вечера на площадке именно в этой пугающей пустоши. Хотелось такого единения с самим собой и, наверное, жгучих ощущений. - Синдром Туретта у меня, нервные тики, вся хуйня. Ща просто мы промёрзли сильно, и мой организм воспринял это как стресс, вот и балуется, – Руслан смотрел, конечно, снизу, но теперь он казался каким-то совсем крошечным. Ещё и этот смоки айс выглядел размазанным бесконечными слезами. Данила так сильно захотел его обнять, но не позволил себя двинуться с места. Собственное желание показалось неуместным. – Но ты можешь продолжать пялиться, мне нравится. Он так быстро скрылся под плотной толщей снегопада, а потом вовсе исчез в темноте, оставив за спиной несколько мигающих фонарей. Данила пнул кучку снега, пытаясь самого себя убедить в какой-то бурной деятельности, и пошёл в сторону дома. Его лихорадило, и тело, уже достаточно охлаждённое для простуды, открыло слабость только теперь, когда Руслан ушёл. Он оставил после себя приятное предвкушение, похожее на флиртующий взгляд из-под длинных ресниц. Казалось, что эта зима будет совсем другой, запомнится надолго, оставит после себя… хоть бы самого Руслана. Даня хлопает дверью подъезда и выдыхает клубок тёплого углекислого газа. Он едва держится на ногах из-за накатившей слабости, но стойко думает о том, как же теперь этого эмо-боя покорить.