my pretty darling

bored — ari abdul

Идя по аэропорту Се Лянь не может поверить, что действительно это делает. Ещё и с Хуа Чэн за руку. Ещё и с её родителями рядом. О последнем вообще думать боится.

Flashback

Слова, сказанные Хуа Чэн по телефону, настолько ошарашили, что старшая застыла на месте, не коснувшись шариком ручки бумаг, которые надо подписать. Взгляд упёрся в одну точку перед собой, а сердце пропустило удар. Или несколько, она их перестала чувствовать в тот момент. Кажется, даже давление подскочило от шока. А всё потому, что её девушка решила порадовать внезапной новостью о приезде своих родителей, тем, что рассказала им об их отношениях, и теперь они все вместе летят в Пекин. Все вместе — это с Се Лянь в том числе. — Цзэцзэ, ты здесь?.. Связь плохая, я тебя не слышу. — Наверное, потому что я молчу? — вопросительно выходит у старшей. Сердце вновь приходит в работу, вот только теперь вместе с хлынувшим в кровь адреналином, бьётся как сумасшедшее. Хуа Чэн так легко заявила о таком, ещё и радостным голосом, что было понятно — мистер и миссис Хуа явно были не против неё. И Се Лянь рада бы разделить её радость, только вот полученный шок переварить так просто не получится. Ручка откладывается в сторону, как и документы, до момента, пока она не придёт в себя. — И… и… и как всё прошло? — заикаясь, интересуется, сложив руки, поставленные локтями на стол, у губ. — Как они отреагировали? Что сказали? Что ты им сказала? — Всё прошло даже лучше, чем я ожидала, — отвечает Хуа Чэн. — Мы говорили о последних событиях, папа спросил о тебе, и я как-то на автомате ляпнула, — в порыве счастья у неё губы едва не разрываются от улыбки, это слышно по голосу. Правда, она не упоминает детали: о вопросах касательно синяков на шее и ноге и ответа, что была на хоррор квесте с, опять же, своей цзэцзэ, её младшим братом и Джо. Говорить правду и беспокоить только вернувшихся с отдыха родителей было последним, что хотелось делать. Повезло, что они охотно поверили в эту легенду. Главное, чтобы не начали спрашивать об этом у самой Се Лянь, тогда обман раскроется. — На автомате сказала, что мы встречаемся?.. — На автомате сказала, что накануне у меня во время похода в магазин был вибратор в вагине, который контролировала ты. — А-Чэн!.. — Шучу. Се Лянь сейчас не до шуток. Грузно вздохнув, она думает, что будь девушка рядом, непременно получила бы. — Просто сказала, что ты мне очень нравишься, и я тебе, что мы встречаемся. Всё безобидно, расслабься, — исправляется Хуа Чэн. — Хорошо… Что они сказали? — всё-таки ручка возвращается в пальцы, чтобы хоть что-то можно было вертеть в руках, снимая напряжение. — Сказали, что очень хотели бы познакомиться с тобой, я предложила полететь в Китай вместе. Мы и так собирались, а если ты присоединишься, убьём двух зайцев сразу: ты увидишь Пекин и заодно познакомишься с родителями. А ещё, знаешь, это неплохая возможность попрактиковать свой китайский, м? — в голосе слышна ухмылка. — Только этого позора на свою голову мне не хватало! — Да ладно тебе, цзэцзэ, за время наших отношений ты неплохо продвинулась в нём, если сравнивать с тем, откуда мы начинали. Твой китайский не так плох, как ты о нём думаешь. Говорю тебе не как препод, а как носитель. — Я точно опозорюсь в первую же секунду, — накрывает лоб ладонью Се Лянь. Похоже, ко всему прочему ещё и температура подскочила. — Со мной не опозоришься. Так что скажешь? Летишь с нами? Если хочешь, приходи сегодня после работы, вместе билеты купим. Предвкушая твой вопрос — да, с родителями. Старшая зарывается лицом в ладони и протяжно стонет. Вот уж чего она не могла ожидать. И как теперь дальше работать? Сейчас же каждую мысль в голове будут занимать родители Хуа Чэн и предстоящая встреча. Можно, конечно, избежать её и остаться в Лос-Анджелесе, но ведь рано или поздно они всё равно вернутся сюда, да и поездка в Китай звучит до ужаса заманчиво. Что же делать? — Я подумаю и перезвоню, хорошо? Сейчас немного занята. — Окей, буду ждать. Хорошего дня, цзэцзэ, — говорит бодренько Хуа Чэн и отключается. А Се Лянь остаётся в своём кабинете ни жива ни мертва, закрыв устало глаза и склонив голову, чтобы по итогу встретиться лбом со столом от бессилия в этой ситуации.

flashback end

Пойти в тот же вечер к Хуа Чэн она струсила. Пришлось той заказывать билеты самой, покачав головой от того, настолько Се Лянь становится ребёнком, когда волнуется. Сбросить посреди разговора звонок, сославшись на занятость, хотя пять минут назад утверждала, что абсолютно свободна? Пожалуйста. Отсрочить встречу с родителями на пару дней из страха знакомства? Запросто. Даже чтобы добраться в аэропорт она просила оставить её, сказав, что приедет сама на такси. Тут Хуа Чэн уже не купилась — они заехали лично и забрали её. Диалог в машине был максимально неловким для старшей и крайне увеселяющим для брюнетки. На тихие смешки с заднего сидения миссис Хуа строго сказала: — Цветочек, ну прекрати! Видишь же, как она дрожит, будто мы звери, а ты ещё и издеваешься. — Н-нет, нет, что вы, я так не считаю! — затараторила сразу же Се Лянь, ещё больше веселя Хуа Чэн, и в итоге хотела заскулить и спрятаться как-нибудь за ней, чтобы мистер и миссис Хуа не могли видеть её красного, как спелый помидор, лица. — Всё в порядке, дорогая, не волнуйся так сильно, мы не такие страшные. — Я говорила, она меня не слушает! — жалуется Хуа Чэн. «Конечно, не слушаю! У меня от одной мысли о том, что творится у нас в постели, отпадает желание знакомиться с твоими родителями!» — думалось Се Лянь. Это случается почему-то автоматически, порождая страх того, что их когда-нибудь — не дай бог — застанут. Да и вид милой здесь, с ними, и до ужаса пошлой в постели девушки смущает ещё больше. Се Лянь-то знает какой она может быть! Позже она это передала ей в виде сообщения, от чего брюнетка поджала губы так сильно, чтобы не засмеяться по новой, что это вновь не укрылось от взора старших. Пришлось немножко усмирить своё веселье. Но не настолько, чтобы не написать в ответ. Хуа Чэн: А у нас ещё и спальня прям над ними будет, прикинь) По одним только губам удалось прочитать обречённое «блять» и в знак поддержки взять чужую ладонь в свою, переплетя пальцы. С того момента они и не отлипали друг от друга. В аэропорту старшая перебросилась ещё парой фраз с родителями Хуа Чэн, касающимися организационных моментов, а потом окончательно прилипла к ней до самой посадки. Брату Се Лянь так и сказала, что летит с Хуа Чэн на время отпуска в Китай, не став ничего утаивать и встретившись со слабым недоумением на лице: «А почему она, а не я?». Пришлось выдумать легенду, что у девушки по чистой случайности оказалась скидка на второй билет, вот она и решила его использовать и позвала старшую. Сомнительно, но Се Ян, кажется, поверил. Разместившись на своих местах (Хуа Чэн — у иллюминатора, а Се Лянь — рядом), старшая выдохнула с облегчением, пользуясь тем, что родители девушки были чуть дальше. — О, боже, я вспотела на год вперёд, — проведя по лицу ладнью и склонившись к коленям, сказала она. Хуа Чэн же продолжала излучать свет своей улыбкой, смотря на неё. — Мы скоро будем в Китае, цзэцзэ, ты веришь в это? — схватив её за руку, наклонилась к девушке. — Нет, если честно. — Всего тринадцать часов — и ты увидишь Пекин! Я тебе покажу всё, что только смогу, уверена, тебе понравится. О, боже! Мы должны купить тебе ханьфу! И сходить в мою любимую закусочную! А уличная еда! Цзэцзэ, нам столько всего предстоит увидеть! — Се Лянь уверена, не будь самолёт наполнен пассажирами, Хуа Чэн точно запищала бы от восторга. — Ты радуешься больше меня, — срывается смешком с губ старшей, повернувшейся в сторону такой яркой и красивой в своём счастье девушке, что становится трудно оторвать глаз. — Ты просто переволновалась из-за родителей, скоро и тебя накроет так же, — обещает та, чем, разумеется, смешит. — Мне так хочется, чтобы ты увидела всё, чем я жила, — говорит мягко Хуа Чэн. — Очень хочу погулять с тобой по Пекину ночью — невероятное зрелище. Ты ведь никогда не пробовала настоящей китайской кухни? — Мама с папой иногда готовили что-то, но это было так редко… — Мы попробуем всё, что захочешь, только покажи пальцем и мы возьмём это. А-а-а, цзэцзэ, я сейчас заплачу. Старшая снова смеётся приглушённо от взбудораженности Хуа Чэн и целует её в лоб, снова переплетая их пальцы. Такой перевозбуждённой она её видит впервые. Наверное, так выглядит и она сама, когда начинает расспрашивать о Китае. Спустя один долгий перелёт, во время которого Се Лянь удаётся поспать (ведь уснуть ночью было тем ещё квестом из-за волнения), девушки вместе с родителями Хуа Чэн попадают в аэропорт Пекина, Шоуду, впечатляющий своими масштабами и количеством людей внутри. Миссис Хуа интересуется, как у девочек дела, — не упоминая, что во время полёта подходила к ним, как раз, когда старшая спала, и спрашивала то же самое, — а Се Лянь учтиво отвечает, что всё хорошо и даже лучше. До района, в котором находился их дом, добираются за час. По дороге Хуа Чэн не уставала показывать старшей за окном на разные постройки, с воодушевлением рассказывая о них. — Вон там площадь Тяньаньмэнь и Запретный город, мы туда обязательно сходим; там — улица Ванфуцзин, туда пойдём сегодня. — Я читала о них. Тяньаньмэнь вроде последний императорский дворец пятнадцатого века, да? — уточнила Се Лянь. — Верно. А вон, смотри туда… Иными словами, в пути старшая не успевала соскучиться. Увлечённая чужой болтовнёй, она даже забыла, что всё это время впереди сидели люди, которых она до жути боится, и вспомнила об этом тогда, как приговором звучат слова мистера Хуа: «Приехали». Их дом был выполнен в традиционном китайском стиле, как и рассказывала в Лос-Анджелесе девушка, с резной, изогнутой крышей, в несколько этажей, с большими окнами, светлыми стенами, очень уютным двориком с деревьями персика и даже небольшим искусственным озером. В голове не укладывается, что в таком удивительном месте Хуа Чэн жила до переезда в Америку. Се Лянь ни за что не променяла бы это на что-то другое. — Дерево, вымученное мной лично, — указывает на одно из молоденьких персиковых деревьев брюнетка. — Я в детстве часто смотрела, как ухаживает за садом сначала бабушка, потом мама, и захотела помочь — попросила посадить персик, чтобы самой его выращивать. — А почему вымученное? — интересуется осторожно Се Лянь, останавливаясь возле красивого деревца и рассматривая его изящные ветви. — Потому что ухаживала за ним из-под палки, — отвечает мама Хуа Чэн. — После первого года желание выращивать его пропало, приходилось заставлять держать слово. — Зато это пошло на пользу, — важно подмечает девушка. — Теперь я всегда держу слово и выполняю обещания, даже если уже не хочу. Вот видишь? Даже в Китай тебя увезла, — подмигивает хмыкнувшей и опустившей в смущении лицо старшей и уводит её за собой в сторону дома. Внутри всё оказалось ещё лучше, чем Се Лянь могла представить. Сочетание современного интерьера с атмосферой и оформлением дома выглядело утончённо и со вкусом, а живые растения только придавали уюта. — А кто ухаживал за ними? — спрашивает старшая, зная, как трудно поддерживать на расстоянии такое хорошее состояние у растений. — Наша соседка, — отвечает миссис Хуа. — Спасибо ей за это. — Надеюсь, отпрысков своих она сюда не приводила, — отзывается не слишком лестно брюнетка, показывая параллельно старшей комнаты на первом этаже. — Каких отпрысков? А что тебе сделали Чжу и Шу? — Подворовывали мой йогурт и батарейки. — Вам было по десять и они были нашими гостями, — снисходительно говорит женщина. — Это не было поводом меня обворовывать. — Хорошо, что ты не жила с Се Яном, — говорит Се Лянь. — Там ты бы подвергалась не только воровству еды и батареек, но ещё и шмоток для его баб. — Как хорошо, что у меня нет младшего брата, — кривится Хуа Чэн. — А ведь мы думали об этом, между прочим, — подключается к беседе мистер Хуа. — И хорошо, что передумали! Я жадная. За батарейки и йогурт порву любого! Цзэцзэ, пойдём, покажу нашу комнату, заодно вещи разложим. Спальня Хуа Чэн была в таком же оформлении, как и весь дом — светлые стены, отделанные деревянными столбами в некоторых местах; шкаф был встроен в стену и отличался живописным рисунком осеннего дерева с яркими, огненными листьями, свода гор вдали и мирно спящего дракона. Некую схожесть можно было найти с тату, которую девушка набила на спине; у старшей по этому поводу назрел вполне логичный вопрос: — Ты сама это рисовала? — спросила она, помня, что эскиз рисунка на теле был придуман и сделан Хуа Чэн лично. Пальцы ненавязчиво провели по морде умиротворённого создания, закрывшего глаза во время отдыха, в то время как у Хуа Чэн дракон уже взмыл ввысь. Се Лянь проводит параллель между ними и приходит к выводу, что он может олицетворять саму девушку. Раньше дракон был тих, спокоен и мирен, сейчас же он уверенно рассекает небеса и способен обжечь пламенем, чтобы защитить себя. — Угу, — отвечает Хуа Чэн, подходя к старшей и тоже рассматривая изображение на шкафу. — Очень странно смотреть на это спустя столько времени. Прошло почти пять лет, но складывается впечатление, будто это было целую вечность назад, — задумчиво говорит она, с ноткой ностальгии цепляясь за каждую деталь, которую старательно вырисовывала в пятнадцатилетнем возрасте. — В комнате было пусто, вот мне и захотелось как-то её украсить, — пожимает плечами. — Красиво, — выносит вердикт Се Лянь. — Тебе очень нравятся драконы, да? — Да, — на выходе выходит. — Они сильные, большие, могут постоять за себя. Их все боятся, — отодвинув одну створку шкафа в сторону, а вторую в другую, открыв вид на несколько отделов с полками для вещей, Хуа Чэн продолжила: — В детстве я любила слушать сказку о драконе, которую как-то раз рассказала мама. Я просила каждую ночь рассказывать её, даже когда знала наизусть, и мне не надоедало. Потом стала старше и сказки читала и рассказывала уже сама. — Мне было бы интересно послушать её. Расскажешь? — Когда будем ложиться спать, — растягивает губы в улыбке Хуа Чэн. — Это же сказка на ночь. — Я запомнила, — грозит пальцем старшая и отходит к чемодану, чтобы разобрать его и разместить часть вещей первой необходимости в шкафу. Помимо него из мебели в комнате была низкая просторная кровать с кремовым постельным, письменный столик и полки с книгами, возле которых по стене также ползли узоры ветвей деревьев, созданные Хуа Чэн, а также зеркало на ножках с подсветкой у шкафа. Столик стоял в углу комнаты, у стыка стен на нём сидело несколько кукол и мягкий плюшевый дракон, что уже не было удивлением. Это вызвало улыбку у Се Лянь при более детальном рассматривании. Но что странно — не было ни одной фотографии. Должно быть, девушка попросила заранее убрать их, посчитав позорными. Это было бы неудивительно. — Спать не хочешь? — спрашивает Хуа Чэн, расправившись с вещами и закрыв шкаф. — Нет, я отлично поспала в самолёте. А ты? — Я была настолько возбуждена, что уснуть не смогла. А сейчас готова утянуть тебя на начало нашей экскурсии по Пекину. Что скажешь? — в несколько широких шагов приблизившись к ней, спрашивает девушка. — Я не против, — склоняет голову Се Лянь, позволяя взять себя за руки. — Но для начала было бы неплохо поесть. — Тогда могу предложить одно местечко неподалёку, мы с Кианг часто там тусили после школы — транжирили оставшиеся после компьютеров и автоматов деньги на десерты. — Хорошо, идёт, — улыбается старшая, а после замирает вместе с Хуа Чэн, нежно смотрящей на неё. Помолчав с минуту, она всё же поинтересовалась почти шёпотом: — Почему ты так на меня смотришь? — Цзэцзэ, я так рада, что ты сейчас здесь, со мной, — говорит сокровенно девушка, отодвинув на второй план заигрывания и шутки. Се Лянь безмолвно улыбается шире и, освободив руки, обнимает ими Хуа Чэн за талию. Она до сих пор помнит, как побаивалась её из-за энергетики высокомерной эгоистки, какой казалась девушка поначалу, а ведь оказалось, что это самый нежный и хрупкий цветок на свете, любящий ласку и телячьи нежности, которыми постоянно одаривает старшую. Обращение, звучащее ласково из уст её мамы, очень ей подходит. Остаётся только немного свыкнуться с родителями и перестать их так сильно бояться. Она хорошие люди, это понятно даже по тому, что они приняли свою дочь со своими нетрадиционными предпочтениями, да и от Се Лянь они в восторге (как говорила сама Хуа Чэн), а значит, худшее точно позади.

***

К концу дня у Се Лянь ужасно болели ноги, но она была довольна их прогулкой. Сегодня, пока родители отдыхают, Хуа Чэн решила сильно не нагружать старшую и предложила просто пройтись по городу, а точнее — по тем местам, где была в юности чаще всего. Начали, разумеется, с еды, поскольку животы пели свои серенады довольно долго после посадки. Девушка привела Се Лянь в небольшое, уютное кафе, заказала им по порции лапши, свинину с кабачками в кисло-сладком соусе и своё любимое — пирожки пан-се, аргументируя выбор блюд тем, что они очень сытные, и фразой «цзэцзэ, это так вкусно, что язык проглотить можно». — Я думала, ты закажешь баоцзы или маньтоу, — в ожидании заказа сказала старшая, разместив подбородок в «гамаке» из сложенных пальцев. Именно об этой выпечке она слышала чаще всего. — Маньтоу очень пресные, это просто тесто без добавок, без соли и сахара, а баоцзы можно будет попробовать потом, если хочешь. Сказала бы, я бы заказала и их. — Нет, мне хочется попробовать то, что ты заказала, баоцзы подождут. Ну и требуется ли говорить, что Се Лянь осталась удовлетворена чужим выбором, была сыта и довольна как слон, наконец отведав настоящей китайской кухни? Также девушка не упустила возможности угостить старшую десертом — булочками с ананасом, которые они взяли в одной кондитерской. Следующим на очереди была прогулка по парку Лянмахэ, чтобы еда немного усвоилась. Вообще, в кафе девушки задержались на добрые несколько часов, заболтавшись, а потом всё же отправились на прогулку. Просторы и ухоженность парка сразу запали старшей в душу, что выражалось через её сияющее лицо и горящие глаза. И вот, казалось бы, парк как парк, везде они есть, но одна только мысль о том, что это Пекин, Китай, место, где она с детства хотела бы побывать, вызывала дикий трепет внутри и пресловутых бабочек в животе. Хуа Чэн не упускала возможности пофотографировать её, запечатлевая их счастливые моменты в телефоне. Иногда это происходило исподтишка, пока Се Лянь внимательнее рассматривала беседки и искусственные озёра в парке, а потом, когда ловила девушку на съёмке, смеясь и возмущаясь, махала рукой, говоря, что фото- и видеосъёмки запрещены, она неважно выглядит. Но именно то, что Хуа Чэн удаётся застать её настолько неподготовленной, без сосредоточения на камере, живую и задумчивую, доставляло наибольшее удовольствие. Се Лянь также снимала Хуа Чэн везде, где та желает, иногда тоже делая это втихаря, как месть, а потом с ехидным лицом прятала телефон в сумочку. Возможно, её проделки замечали, но виду никто не подавал.

falling up — fleurie

Под конец дня, когда силы уже были на исходе, девушки вернулись домой. Мистер и миссис Хуа отдыхали у себя, поэтому — на радость Се Лянь — с ними они не пересеклись. Вяло забредя в спальню на втором этаже, старшая незамедлительно падает на кровать, раскинув руки в стороны с довольным вздохом. Хуа Чэн закрывает за ними дверь и смотрит на девушку, пустив добрый смешок под нос. — Ну как тебе первый день? — подходя к кровати, интересуется, оставляя их сумки, которые несла на обратном пути, на небольшой тумбе в углу. — Я устала, наелась и пребываю в наивысшей степени радости, — с закрытыми глазами отвечает Се Лянь. — Но мне кажется, я сейчас сама как пирожок пан-се. Хуа Чэн садится рядом, а после недолго думая ложится, сложив ладони в замок на животе. — Не пирожок, а самая вкусная булочка, — говорит она. — Очень устала? Хочешь спать? — Немного, но сейчас только… часов восемь? — Тогда, наверное, самое время для сказки, как думаешь? — Да! — Се Лянь резво переворачивается на бок, случайно задев ногой больное место на икре Хуа Чэн, отчего та ожидаемо издаёт болезненное «ай». Старшая не видела синяка, поскольку его удалось хорошенько скрыть тональным кремом, а потому считает это за свой косяк. — Ой, прости, — смеётся своей нетерпеливости. — Но сначала в душ, — встречается с ней глазами брюнетка. — Уже бегу! — восклицает, подскочив оперативно и быстро, чтобы подбежать к шкафу за сменными вещами и полотенцем. Помня, где находится ванная с утренней экскурсии, она как можно скорее принимает душ и так же забегает обратно, плюхаясь на кровать в то же положение, с которого стартовала, в этот раз подперев голову рукой на локте в полной готовности слушать. Хуа Чэн смеётся, не веря, что это озорное создание когда-то было очень робким и застенчивым. Се Лянь всегда была сдержана в начале их общения, но чем дольше они проводили времени вместе, тем игривей она становилась. Дождавшись, пока душ примет и брюнетка, старшая уже в привычной для себя ночнушке ожидала, удобней устроившись на кровати в обнимку с тем плюшевым драконом, которого видела на рабочем столе Хуа Чэн. Девушка, облачённая в чёрные шорты и футболку, ложится рядом, отзеркалив позу Се Лянь, и тонет в её больших, круглых глазах, обрамлённых подкрученными после ламинирования ресницами. — Малышка цзэцзэ готова слушать сказку на ночь? — старшая активно закивала. — Хорошо, тогда я начну… Она называется «Глаза Дракона». У подножия большой горы жил бобыль Цуй Хэйцзы. Даже клочка земли у него не было. Он жил тем, что чинил людям котлы и пиалы. Однажды он подобрал на дороге маленького дракона и забрал к себе, кормил, растил. Когда дракончик подрос, ему стало тесно в ящике, в котором его разместил Цуй Хэйцзы и везде носил с собой, и он оставлял его дома, где было просторней. Когда дракону стало тесно и там, Цуй Хэйцзы сказал: «Знаешь, зарабатываю я мало, ты теперь большой и мне уже трудно тебя прокормить! Про-вожу-ка я тебя в пещеру, что на Северной горе». Дракон кивнул и стал жить там. Се Лянь обняла игрушку крепче и легла на подушку, не отвлекаясь от приглушённого голоса Хуа Чэн и интонаций, которыми она умело играла. Прошёл год. У пещеры дракона вырос женьшень. Все об этом знали, но не осмеливались выкопать корень в месте, где жил дракон. Узнал об этом и император и послал Цуй Хэйцзы за ним, сказал, если не принесёт, то лишится головы. Пошёл тогда он к дракону и сказал: «Уважаемый дракон! Я тебя вырастил. Спаси меня — разреши выкопать корень женьшеня». Дракон кивнул и позволил это сделать, Цуй Хэйцзы остался с головой, а император получил своё. Прошёл ещё год. У императрицы страшно заболели глаза, лучшие врачи ничего не могли с этим сделать, и поговаривали, что стоит потереть глаза глазом дракона, и она вмиг исцелится. Император вновь позвал Цуй Хэйцзы к себе, велел принести ему глаз дракона. Если тот это сделает, то станет министром, а если нет — казнят всех его родственников и его самого. Делать нечего, пошёл он на гору, встретил дракона и сказал: «Император велел мне принести твой глаз. Спаси меня, дай мне глаз! Ведь всё-таки я выкормил тебя». Выслушал дракон и кивнул головой. Разрешил он Цую вырвать у себя правый глаз. От боли у дракона катились из левого глаза слёзы. Улыбка на лице Се Лянь сменилась лёгкой тревогой за бедного дракона. Она так сильно погрузилась в историю, что Хуа Чэн невольно вспомнила её детскую фотографию, которую видела в Америке дома. Как будто перед ней лежала маленькая девочка, с упоением слушавшая сказку, а не взрослая девушка. Получив глаз дракона, император потёр им левый глаз императрицы, тот и прозрел, потёр правый, и тот стал видеть. Стали глаза такими же, как и прежде. Обрадовался император и тут же назначил Цуя министром. Цуй теперь жил беззаботно, наслаждался богатством, и было у него всё, что только доступно человеку. Постепенно он стал злым и коварным, думал лишь о себе, и чужие горести его не трогали. Если он замечал у других что-нибудь дорогое, тотчас же забирал это себе. И не мог забыть ненасытный Цуй, каким ценным оказался глаз дракона. Решил он выпросить у дракона и другой глаз. В паланкине слуги принесли его к пещере. «Дракон, а дракон, — сказал Цуй, — я тебя выкормил, отдай мне и левый глаз». Дракон кивнул головой. Спустился жадный Цуй с паланкина, подошёл к дракону и хотел было уже вытащить второй глаз, но тут дракон разинул пасть и проглотил Цуя-министра. — Вот так, — в завершение сказала Хуа Чэн, клацнув языком. — Был Цуй-козёл — и нет его. — Хорошая сказка, — оценила Се Лянь, вернув слабую улыбку, — поучительная. Тебе она поэтому нравилась? — Не совсем. Мне нравилось то, что дракон хоть и был щедр с Цуем, потому что был ему обязан, но всё же не позволил ему забрать всё. Если смотреть на эту историю сейчас, то можно рассмотреть и тему эмоционального и материального ресурса человека как раз на примере дракона. Цуй был хорошим человеком, но получив своё раз, второй, начал наглеть и уже брал больше дозволенного, выступая в роли кого? — Эмоционального вампира и абьюзера? — Именно. Если трактовать это со стороны эмоций, а не вещей, то да. Всему нужно знать меру. Я всегда восхищалась именно тем, что дракон не дал себя в обиду и после первой полученной от близкого человека раны, не позволил нанести и вторую. — Это было правильное решение. Если бы Цуй забрал и второй глаз, дракон стал бы совсем беззащитным без зрения, и что тогда? Цуй захотел бы забрать его жизнь, чтобы нажиться на всём остальном? Это неправильно. Хуа Чэн прыснула. — Да ты что! — закачав головой, с сарказмом воскликнула она. — Почему ты смеёшься? — округлила глаза девушка, чувствуя, что уголки губ вновь ползут в стороны. Когда улыбается Хуа Чэн, не делать того же представляется задачей не из простых, а точнее, почти невозможной. — Меня позабавило то, на каких серьёзных щах мы обсуждаем детскую сказку. — Но она же поучительная! Ц, ни капли серьёзности, — бросив в брюнетку дракона, буркнула Се Лянь и перевернулась на другой бок. — Ку-у-уда? Отложив игрушку, Хуа Чэн привстала, чтобы было удобней вернуть старшую в прежнее положение, но та не поддавалась, и осталось сделать последнее — с трудом уложив ту на спину, сесть сверху, не оставив возможности к отступлению. — Малышка цзэцзэ дуется на меня из-за такого пустяка? — надув губы и сведя брови, как с ребёнком заговорила она. — Не думала, что она может быть такой капризулей. Попилив брюнетку пустым взглядом, Се Лянь ловко меняет их местами, поймав Хуа Чэн на том, что она совсем расслабилась и не ожидала подвоха. Водопад из волос устремился вниз, упав на футболку девушки, вместе с ним к ней склонилась и старшая, мягко накрыв её губы своими. Ей никогда не надоест целовать её. Губы чуть немеют, кожа начинает гореть, а ладони находят длинные ноги, прижимая к себе и обнимая ими себя за бёдра. Спустившись ниже, старшая по незнанию снова касается болезненного участка — от резкой боли Хуа Чэн вздрагивает и рвано мычит в поцелуй. Се Лянь тут же отрывается. — Да что такое с твоей ногой? — обеспокоенно спрашивает она, выпрямляясь, и хмуро осматривая её. — О, боже, откуда этот синяк? — с тревогой в глазах смотрит сначала на глубокое сине-фиолетовое пятно на чужой икре, а затем на саму Хуа Чэн. — Не могла же я тебя так ударить? — Нет, это не ты, не волнуйся, — мягко успокаивает её девушка. — Просто неудачно споткнулась и упала на лестнице дома. Всё хорошо. — Ничего себе «неудачно»! Выглядит так, будто ты в неё на скорости влетела. — Ничего страшного, — настойчивей повторяет. — Есть мазь? — игривость исчезает с концами. — Есть, — на выдохе говорит брюнетка. — Хотела намазать, когда ты заснёшь. — Хуа Чэн, — строго говорит Се Лянь, делая паузу. — Прибью. — Я не хотела, чтобы ты волновалась из-за такой ерунды. — Где мазь? — В шкафу, за моими вещами. Не тратя больше времени на разговоры Се Лянь встаёт с кровати и идёт к шкафу, потеряв последние остатки сонливости. Покопавшись в нём, она находит деформированный от давления тюбик и возвращается к девушке. Хуа Чэн села ровней, согнув больную ногу в колене, и позволила ей нанести жирную пахучую субстанцию на синяк, не жалея мази и нанося приличное количество на поражённый участок. Пальцы Се Лянь действовали крайне аккуратно, едва касаясь её кожи, чтобы причинить минимум дискомфорта. — Почему я не заметила его днём? — уже спокойней спросила она. — Ты замазала? — в ответ — положительное мычание. Подняв голову на девушку, старшая не увидела её лисьих глаз — те были отведены стыдливо в сторону. Это смягчило отношение Се Лянь. Её напряжённые плечи опустились, а голос прозвучал нежно и в то же время требовательно: — Не вини себя за это. Просто в следующий раз не пытайся скрыть, — но ей ничего не ответили. — А-Чэн, — приглушённо позвала, расположившись подбородком на её коленке. — Цзэцзэ, ты когда-нибудь занималась каллиграфией? — видеть вновь лицо Хуа Чэн отозвалось в груди успокоением, но замешательство от резко смененной темы всё же вогнало в ступор. — А? Не припомню… — неуверенно протянула Се Лянь. — Тогда, думаю, самое время это исправить, — соскочив с щепетильной темы, на лице девушки мелькнула тень улыбки, которую она — очевидно — натянула специально, чтобы сгладить углы. Удалившись в ванную, чтобы смыть с рук остатки мази, старшая не думает о том, что Хуа Чэн боится ей доверить что-то, что её травмирует, а скорее склоняется к тому, что она просто не привыкла в отношениях показывать себя уязвлённой. Обычно, если что-то тревожило, она делилась с Се Лянь своими мыслями на этот счёт, как с той же реакцией родителей на их отношения, но сейчас что-то поменялось. Было впечатление, что это не простой синяк, полученный по чистой случайности из-за неуклюжести. Хуа Чэн могла что-то скрывать, иначе бы так не зажалась. Да и само пятно выглядит достаточно пугающе и не может быть результатом падения. Немного покопавшись в ящике, являющимся частью рабочего стола, Хуа Чэн выудила оттуда длинную кисть и коробочку с тушью, вот только бумагу найти не удалось. Тогда она вспоминает, что тетради со школьных времён все исписаны, а чистые листы даже для рисования не были куплены по причине переезда. — Иди сюда, — позвала старшую она, когда та вернулась. — А где писать? — заметила отсутствие бумаги Се Лянь. — Думаю, сейчас уже поздно идти покупать бумагу, а у родителей наверняка так же пусто, как у меня. Поэтому… пиши на мне. — Да ну, что за детский сад? — хмыкнула девушка. — Я серьёзно. Или давай поверх моих школьных конспектов, — потянувшись к полкам с книгами и старыми тетрадками, сказала Хуа Чэн. — Не нужно. Вдруг они тебе ещё пригодятся. — Где? — сорвалось смешком с губ. Спорить с Хуа Чэн не получилось — она уже взяла какую-то тетрадь, заполненную ровным, не с первого раза понятным почерком. Проблема Се Лянь при изучении языка была в том, что она писала всё слишком идеально и разборчиво, не думая даже о том, как пишут люди в жизни, и увидеть конспекты Хуа Чэн было довольно занимательно. Почерк немного небрежный, ясно, что писали на скорость, это создавало некоторые затруднения при попытке прочитать что-то, но не было невозможным. — Смотри, держишь кисть вот так, рука должна быть на весу, поэтому это бывает сложновато, но если приноровиться… — изящная ладонь набрала размокшей туши на ворс и вывела на тонком листе два им обеим известных иероглифа — имя старшей. — Может выйти неплохо. — У тебя преимущество, потому что ты и занималась этим, и рисовала, — говорит Се Лянь. — Никто и не спорит, что у меня преимущество, но я лишь говорю, что это только кажется сложным. Вот, попробуй теперь ты. Я могу помочь, если хочешь. — Нет, хочу сама. Приняв кисть у Хуа Чэн, она садится на её место и пробует повторить точно так же, получая попутно советы: «Держи под прямым углом», «поставь, сделай точку и веди дальше», «здесь немного надави, а в конце оторви кисть от листа, чтобы получилось… да, вот так». — Ну вот, хоть сейчас в министры, — оценив работу, изрекла брюнетка. — Ты слишком хвалишь, — состроив максимально критичную мину, сказала Се Лянь. По сравнению с иероглифами Хуа Чэн, её письменность была похожа на первое написанное кем-то пяткой слово. Оно и понятно — всё же впервые пробует себя в каллиграфии. — Если не нравится, можем потренироваться ещё. — Угу, — решительно кивнула старшая. Хуа Чэн перелистнула несколько страниц, чтобы следа туши не было, и помогла Се Лянь вывести ещё несколько иероглифов, в этот раз положив свою ладонь поверх её. Так они исписали ещё несколько страниц. — Ох, я позор своей нации, — смеялась Се Лянь, в очередной раз не видя у себя прогресса, хотя по словам Хуа Чэн что-то уже выходило лучше. — Ой, ну давай тоже не заливай тут. Не многие занимаются каллиграфией, просто в школе нас этому учили, так не везде. А у тебя уже хорошо выходит, просто немного… — Как у гоблина, — заканчивает за неё девушка. — Цзэцзэ, — прыскает Хуа Чэн, затрясшись от тихого смеха. Она хоть как-то пытается смотивировать и подбодрить, но старшая всё портит. — Бери кисточку с тушью и иди за мной. Се Лянь собирает письменные принадлежности и встаёт с места, но когда видит, где её ждёт Хуа Чэн, едва не стонет. — Не-е-ет, не говори, что хочешь видеть мои каракули на шкафу. — Именно это я и хотела сказать, — медленно кивает единожды девушка. — Давай, хочу, чтобы здесь была частичка нас обеих, какое-то напоминание о поездке. — Но у тебя тут такой красивый рисунок, это будет кощунством. — Это будет нашим с тобой искусством, — исправляет. Се Лянь с сомнением подходит к ней и спрашивает: — Что ты хочешь здесь видеть? — Наши имена, это не так сложно и будет выглядеть хорошо. Ты напишешь моё, а я — твоё. В этот раз, поднеся кисть к светлой стене шкафа, Се Лянь чувствует огромную ответственность, ведь это нельзя испортить. Не уточнив о размере надписи, она делает её не большой и не маленькой, чтобы не терялась в пустом пространстве. Со скрупулёзной точностью выводя каждую чёрточку так, чтобы выглядело идеально, девушка не видит, как наблюдают не за процессом письма, а за ней. Хуа Чэн было всё равно что станет с её шкафом, она была поглощена видом сосредоточенной Се Лянь, старательно выписывающей её имя. Поймав момент, когда та останавливается перед написанием второго иероглифа, она обнимает её со спины, расположив подбородок на плече. — Я так накосячу. — Не накосячишь, я передаю так свой навык каллиграфии. Закусив губу в попытке не улыбаться, Се Лянь продолжила, немного успокоившись в тёплых объятиях. — Очень хорошо вышло, — говорит Хуа Чэн, стоит ей закончить. — Смотри: соблюдена симметрия, размер; и положение строго вертикальное — ты не ушла в сторону; хвостики выведены верно; степень нажатия на кисть ты учла. Красиво же. — Неплохо, — выносит вердикт девушка. — Лучше, чем было, наверное, — поднимая ладонь с кистью, чтобы передать Хуа Чэн. — Определённо лучше, — настаивает та и с лёгкостью меньше чем за полминуты добавляет ещё одно имя на стену, уйдя чуть ниже и праве, чтобы они были не по строчке, а рядом, образуя красивую композицию. Се Лянь на это потребовалось около двух минут. — Теперь совсем хорошо. Наши имена красиво смотрятся вместе, не находишь? — Выходи за меня? — вспоминает старшая их шутку, повернувшись к девушке. — Цзэцзэ, я соглашусь, — выходит снова как угроза, что и веселит их. Поболтав ещё немного, Се Лянь начинает засыпать, всё же усталость за день сказалась на ней. Хуа Чэн говорит, что ещё немного посидит в телефоне и тоже ляжет. На том и порешали. Старшая быстро засыпает, а девушке в голову приходит идея, которую она решает реализовать немедленно, перед тем как лечь.

***

Проснувшись раньше Хуа Чэн — что уже не было сюрпризом после стольких совместных ночёвок — Се Лянь, в попытке найти хотя бы каплю сил на то, чтобы подняться или просто сесть, лежит раскинув руки у головы и крутит головой от окна, свет из которого кажется слишком ярким, к спящей с прижатой щекой к подушке девушке. Её губы чуть приоткрыты, плечи медленно поднимаются и опускаются при размеренном дыхании, на голове творится хаос, но это Се Лянь находит крайне милым и уютным. Ещё какое-то время она наблюдает за мирным сном Хуа Чэн, пока вдруг та не начинает что-то хрипло мычать. Сначала показалось, что она начала просыпаться, но потом за невнятными звуками проследовало странное бормотание. — Что? — на грани шёпота переспросила Се Лянь, не разобрав чужих слов, и легла на бок, чтобы быть к девушке лицом. — Корову вывести… надо… — чуть громче повторила Хуа Чэн, не открывая глаз и только обнимая удобней кусочек одеяла. — Какую корову? — даже сон, кажется, медленно стал уходить на второй план. Брови старшей в непонимании сводятся. — Сэм попросил выкосить книги и вывести корову пастись. — На поляну скошенных книг?.. — Что тебя удивляет? Это вообще твоя работа… — тут Се Лянь вообще выпала, вылупив глаза. — Почему я должна это делать?.. Стало понятно, что оказывается Хуа Чэн разговаривает во сне. Раньше с таким не доводилось сталкиваться, вот девушка и опешила поначалу, а послушав сонный бред, даже сумела позабавиться, поразговаривав ещё с минуту о том, как выглядят те самые коровы и какой косой лучше косить книги. — Какой косой? Линейкой! Тут Се Лянь и сдалась, потопив смех в одеяле. Какую только околесицу не подкидывает нам подсознание во снах. Диалог этот был весьма занимательным, но пора бы уже вставать и приводить себя в порядок, раз уж спать уже не хотелось. Хуа Чэн притихла, продолжив периодически что-то бормотать, но старшая уже не стала потешаться над ней, а вместо этого встала и пошла к шкафу за сменным бельём и полотенцем для головы, да так и застыла у дверей шкафа. Теперь рядом с рисунком дракона были не только два имени, выведенные ими с Хуа Чэн. Сейчас от одного конца шкафа до другого тянулась плавной волной красная нить, обвивая иероглифы с именами; в нескольких местах расцвели невероятной красоты цветы персикового дерева, чьи лепестки опадали вниз; а прямо возле имён порхали две красные бабочки, на вид очень хрупкие из-за чёткого очертания и пустоты в крыльях. Хуа Чэн улучшила их совместное произведение, превратив в нечто невероятное и красивое. У Се Лянь от увиденного в груди стало неспокойно. Сердце так быстро и жарко забилось, что ладонь невольно накрыла его в попытке успокоить, а затем поднялась к губам, кончиками пальцев едва коснувшись их. Девушка не знает сколько простояла так, уставившись на дверцу шкафа, однако спустя какое-то время отмерла, взяла всё необходимое и отправилась-таки в душ. По возвращении она видит сонно блымающую глазами Хуа Чэн, зачесывающую небрежно волосы назад пятернёй — кажется, свет из окна ей тоже не понравился. — Доброе утро, — говорит Се Лянь, на ходу вытирая волосы, перекинутые на одну сторону. Брюнетка, с трудом смыкая и размыкая веки в попытке проснуться, широко улыбается ей, что выглядит по милому нелепо, будто Хуа Чэн не сонная, а немного подшофе. — Доброе, цзэцзэ, — севшим после сна голосом отвечает она и раскатисто зевает, прикрыв рот ладонями и склонившись чуть вперёд, да так и упав с протестующим мычанием. Хуа Чэн ненавидела утро, ненавидела просыпаться, терпеть не могла, что выглядит как чучело после пробуждения, и просто до жути ненавидела… — Бля… — строит страдальческую мину и вздыхает, — ещё постель застилать. Се Лянь не удивляется её словам, безмолвно вешает впитавшее влагу волос полотенце на спинку стула и идёт снова к шкафу, чтобы достать из чемодана фен. — Уже видела? — интересуется Хуа Чэн, свешивая ноги с кровати. Хочешь не хочешь, а вставать всё равно надо, сегодня же прогулка с родителями по историческим местам и шоппинг. — Ты об этом? — указывая на их рисунок с внесёнными деталями, уточняет старшая, а ей кивают вяло. — Видела, очень красиво. Меня эти изменения прямо лишили всех чувств. Это так… Просто, но в то же время красиво и глубоко, я в восторге, А-Чэн. — М, я очень рада, что тебе понравилось, — растянув прямой линией губы, немного не дойдя до полноценной улыбки, сказала Хуа Чэн. Се Лянь же хмыкнула. — Во сколько ты вчера легла? — В три?.. — вопросительно выходит поскольку она сама не помнит точно. — Это всё тикток. Я тут не при чём. А сколько сейчас? — Половина одиннадцатого. — М, — снова понятливо мычит девушка. — Мама говорила, что мы выйдем в двенадцать или около того, — и на очередном зевке, продолжает: — советую поторопиться, если хочешь всё успеть. Слышать это от без пяти минут проснувшейся Хуа Чэн порождает в груди новые смешки, сдержать которые не получается. Уж кто-кто, а не успеть и уйти с одним накрашенным глазом может именно она. Наверное поэтому, тоже сообразив, что так и будет, Хуа Чэн через силу встала и ушла в ванную. Вернулась оттуда уже бодрая, более-менее проснувшаяся девушка, которую Се Лянь и привыкла видеть. За время её отсутствия она успела высушить волосы, уложить их, убрав передние пряди привычно назад, и уже собиралась выбирать одежду на день и краситься. Пока этим занималась, брюнетка будто совсем не торопилась в сборах — ходила по комнате, что-то смотрела в телефоне, и внезапно достала откуда-то переносную колонку JBL (непонятно: то ли она её с собой притащила из Америки, потому что в спальне Се Лянь видела похожую, то ли эта была уже здесь со старых времён). Когда Хуа Чэн говорила, что буквально зависима от музыки, то не шутила. Рутина девушки всегда сопровождается каким-нибудь треком в аэрподсах или же как сейчас — на колонке. В доме семьи Хуа в Америке всегда что-то приглушённо играло, неважно откуда. Оставаться в тишине была возможность только ночью. И ведь даже перед их свиданиями первое, что делала Хуа Чэн, попав под взгляд старшей при встрече — снимала наушники. Не то чтобы Се Лянь это напрягало, но ощущалось странно, будто она постоянно в присутствии своей девушки попадает в какой-то сериал или фильм. Но по большей части это придавало атмосфере свою долю уюта и комфорта. Включить музыку с самого утра на фон — своеобразный ритуал, которого Хуа Чэн неизменно придерживается. Подключая технику к телефону сидя на корточках перед тумбой у кровати, она боковым зрением замечает, что что-то не так, и поворачивается, чтобы удостовериться в том, что ей не показалось, и действительно, приятно удивляется, хватаясь за сердце. — Любовь — это когда она заправляет постель, зная, что ты это терпеть не можешь. Ты поразила меня прямо в сердце, цзэцзэ. Ну а что, Се Лянь трудно что ли сделать такую приятную мелочь, чтобы её девушка улыбнулась и не делала то, чего не хочет? Нет, конечно. Она приучена с детства первым делом вставать, заправлять постель и только после этого начинать свой день, это уже выработанный с годами рефлекс. У Хуа Чэн тоже он есть, но идёт по очереди где-то около пунктов «уйти из дома» и сразу же после него «на выходе вспомнить, что хотела заправить постель», и разумеется у разветвления дорог выбора на: «послать всё и оставить как есть, один чёрт потом вернётся и ляжет туда» или «да ёбаный в рот, блядская постель» — вернуться, чтобы всё же сделать ненавистную процедуру. Се Лянь даже смеялась поначалу. Как такая брюзга и чистюля как Хуа Чэн может так относиться к порядку в собственной кровати? Хуа Чэн, у которой всё всегда идеально — ни складочки на одежде, ни выбившейся из причёски прядки, ни малейшего изъяна… и незаправленная кровать в спальне, иногда с лёгким бардаком в ней же. Парадокс. Тайна бермудского треугольника нервно курит в сторонке. Но даже в этом беспорядке её жизнь остаётся мюзиклом. Продолжая сборы под ненавязчиво играющую попсу, Хуа Чэн перебирает вещи, останавливая выбор на белой простой футболке и брюках, решив всё украсить сумочкой на длинном ремешке, солнцезащитными очками и широким ремнём на талии, а завершить образ лаковыми лоферами. Се Лянь тем временем успела переодеться в белую рубашку и светлые, синие джинсы, и уже перешла к макияжу. Смотреть в процессе через зеркало на полуголую одевающуюся девушку ей понравилось. Выглядит так, будто они уже довольно долго живут вместе, и такое утро является абсолютно привычным для них. Будучи в одной футболке и трусах, Хуа Чэн отвлекалась то на уборку домашней одежды куда-то в сторону, чтобы потом не искать, то на телефон, реагируя почти на каждое уведомление, а потом вдруг замерла, как только песня сменилась. — Опа, — выдала она низко, не ожидая именно этого трека в сегодняшнем плейлисте. — О-о-о, Мадонна это сильно, — присвистнула Се Лянь, выводя стрелку у зеркала. — Не против, если я её оставлю? — А что, есть причина, по которой я должна сказать обратное? — Не обещаю, что не начну танцевать. — Знаешь, у меня е-е-есть одна маленькая слабость к старым песням, поэтому то же самое могу сказать и тебе. — В таком случае, думаю, ты не возразишь, если я сделаю чуточку громче, — чуточку в её понятии значило «максимально». Теперь «Hung up» звучала чётче, а биты от колонки пускали дрожь по комнате. Се Лянь останавливалась на сколько мгновений только чтобы дорисовать стрелки, а после всё равно немного пританцовывала бёдрами. Хуа Чэн же в отличие от неё нацепила на лицо очки и начала дурачиться. Припав спиной к шкафу возле старшей, она проговаривала слова песни, как бы адресуя их Се Лянь, включила всё своё театральное мастерство, играя эмоциями и телом. Закончив с косметикой, старшая присоединилась к ней, начав подыгрывать и как бы «отвечать» через песню, но то было до припева, там-то Се Лянь и сорвало тормоза. Ей очень нравится эта песня, и буквально является одной из любимых, поэтому она без раздумий пустилась в пляс, а Хуа Чэн была только рада. Подошла к ней вплотную, стоило мелодии стихнуть, а тиканью часов в песне выйти на первый план, и на вырисовываемую старшей восьмёрку бёдрами положила ладони. Се Лянь в свою очередь кокетливо стрельнула глазами, проведя кончиками указательных пальцев от середины бёдер девушки до кромки белья, скрывающегося под футболкой. Обе усмехнулись — несмотря на сдерживание своих желаний из-за присутствия родителей в доме, они всё равно провоцируют друг друга лёгкими заигрываниями, это в какой-то мере заводило. Следом за «Hung up» заиграла «Sorry», к которой у Се Лянь была отдельная любовь в дискографии исполнительницы. — У тебя там дальше ещё Мадонна? — спросила она у брюнетки. — Это рандом, я не знаю, что будет дальше, — перекрикивая музыку, отвечает Хуа Чэн. — Но я так понимаю, сегодня он крайне удачно подбирает песни под предпочтения моей любимой цзэцзэ. Вместо ответа Се Лянь начинает подпевать песне и танцевать. Но ей-то можно, она уже готова. И вот, стоило бы остановить всё это и поторопить Хуа Чэн, но зачем это делать, когда им так весело? Оттанцевав ещё несколько песен, девушки после разыгранной шуточной сценки с отказом в предложении, где старшая со слезами на глазах изображала боль, а Хуа Чэн драму, девушки от души посмеялись. Се Лянь ещё минуту не могла встать с пола из-за смеха, а потому маме Хуа Чэн, решившей навестить их, открылась весьма интересная картина, как перед её полуголой дочерью на вытянутых коленях стоит с мокрым от слез лицом Се Лянь. Весьма неоднозначно. — Девочки, вы уже встали? — с этими словами миссис Хуа зашла в комнату. Был он, конечно же, риторическим. Не услышать громко играющую музыку было сложно. — Ма-а-а-ам, — тянет немного смущённо, но не убирая с лица улыбки, Хуа Чэн, а старшая в это время настолько резко поднимается с колен, что те непроизвольно хрустят, и машинально становится чуть позади девушки. — Что? — а мама её сама невинность. — Доброе утро, — говорит тихо Се Лянь, коротко откашлявшись и дежурно улыбнувшись. — Можешь… В следующий раз просто постучать? — просит Хуа Чэн, понимая в какую ситуацию они попали. Вроде бы ничего такого, но со стороны могла показаться, что они со старшей явно не драматическую сцену разыгрывали, а что пострашнее. Правда, девушка — к их несчастью — ещё и фразу подобрала неоднозначную, которая могла бы подтолкнуть к мысли, что именно так всё и было и их наглым образом прервали на самом интересном. — Простите, если помешала, — а мама её только и подливает масла в огонь, однако яро протестующей непотребствам не выглядит. — Хотела только сказать, что мы ждём внизу. — Хорошо. Коротко угукнув, миссис Хуа удаляется, исполнив долг нпс-персонажа — передав информацию для начала прохождения нового квеста. В случае Се Лянь — испытания на жизнь или на смерть: провести целый день с родителями своей девушки. Как только дверь закрывается, она хватается за Хуа Чэн и, скуксишись, скулит, впечатавшись лбом в чужую лопатку. А тело, служащее опорой, только над ней смеётся. — Я щас сквозь землю провалюсь, — тянет старшая. — Да ладно тебе, не во время же секса она нас застала, — пытается успокоить Хуа Чэн, пытаясь как-то поймать её взглядом, но делает своими словами только хуже. — Тогда меня бы уже здесь не было! — поднимает голову Се Лянь, стиснув плечи девушки сильней. — Я была бы уже на полпути в аэропорт! На её панические вопли только беззлобно закатывают глаза. — Ты слишком преувеличиваешь. Думаешь, они не знают, что мы спим? — так же, как Се Лянь нельзя никого подбадривать, Хуа Чэн нельзя никого успокаивать — эффект выходит противоположный. — А… А… А они?.. — без заикания не получается вымолвить и слова. Теперь вместо чёрных длинных волос перед глазами в анфас предстало лицо с несколько насмешливым выражением. — Я не говорила, но они это точно понимают. Возможно, даже думают, что в этой поездке что-то будет. «А не будет?» — к собственному стыду, это была первая мысль, промелькнувшая в голове старшей после сказанного. Быстро отмахнувшись от неё, она дёрнула головой, будто стряхивая её с себя, но так и не нашла, что сказать. Хуа Чэн восприняла это по-своему. — Что, представила? — усмехается. — Не волнуйся, хоть я пока и не могу присоединиться к веселью из-за блядской женской физиологии, я ни за что не оставлю свою милую цзэцзэ ни с чем, — с этими словами она мягко провела кончиками пальцев по её щеке и линии челюсти, от чего всё тело старшей промурашило. Сделав глубокий вдох и настроившись на разговор, Се Лянь сказала: — Иди одевайся, — как можно ровней и нейтральней, чтобы не показать, что она правда представила и запереживала ещё больше. Подняв в ухмылке уголок губ, Хуа Чэн вернулась к тому, с чего начинала — одежде и макияжу, как и попросили. Не будет же она говорить, что видит старшую насквозь. А также она умолчит о том, что видит, как мама пытается смириться с тем фактом, что Се Лянь не парень. Женщина не выражала протестов или неприязни, но примириться с этим фактом было сложно, это видно. Папа отнёсся к этому легко, ведь всегда поддерживал свою дочь в любой авантюре, с чем бы она ни была связана. Мама же больше думала наперёд. Для неё в принципе новость после переезда в Америку о том, что Хуа Чэн начала зависать с девушками не для праздной прогулки, а нечто большего, и что ей это нравится, как и свой пол (оказывается), была немного шокирующей, ведь раньше ничего такого она за ней не замечала. Можно было посетовать на культуру другой страны и винить во всём её, но видя, что дочери правда это нравится, разве могла она ей запретить? Хуа Чэн никогда не была глупой или легко поддающейся влиянию окружения, тогда выходит, что в ней тяга к девушкам была и в Китае, но просто о ней никто не знал. Миссис Хуа приходилось и приходится тяжело, однако она не препятствует счастью Хуа Чэн, а старается только с ним смириться и принять. Она пока может воспринимать Се Лянь как её очень близкую подругу, но — как и подметила девушка — она прекрасно понимает, что в себя включают романтические отношения между людьми. Папа Хуа Чэн в этом плане был проще. Мама больше смотрела с позиции родителя, желающего своему чаду счастливого семейного покоя с семьёй и детьми, а ему было важней, чтобы его единственная, горячо любимая девочка была счастлива независимо от какого-то человека и обстоятельств. Когда Хуа Чэн была чем-то глубоко расстроена в детстве или подростковом возрасте, для него это была невыносимая боль, ведь его маленький и хрупкий цветочек кто-то обидел. Пока матери чаще всего ищут лучшего для детей, основываясь на общепринятых шаблонах и собственно пережитом опыте, отцы хотят только, чтобы они были счастливыми в той среде, в которой будут ощущать себя комфортно. А какая это будет среда — решать только им. Не будет внуков, подумаешь, проблема. Главное, что Хуа Чэн светится рядом с этой девушкой и делится своим светом с ними, успокаивая родительские сердца.

***

Что успела для себя отметить Се Лянь за два дня пребывания в Китае — здесь очень повышенная влажность, от которой немного завивались волосы даже в солнечный, жаркий день. Но с её незамысловатой причёской немного подкрутившиеся пряди выглядели даже мило, как часть укладки. Хуа Чэн с её прямыми благодаря косметическому вмешательству волосами это не грозило, как и миссис Хуа, убравшей волосы в небольшой, аккуратный пучок на затылке с красивой деталью в виде шпильки. За первые несколько часов они успели позавтракать в ресторане, где Се Лянь попробовала другие блюда, уже по советам родителей девушки, а также сходить на ту самую площадь Тяньаньмэнь и посетить Запретный город, который называют «Гугун». Родители Хуа Чэн, немного глубже увлечённые историей своей страны, чем их ненавидящая учёбу дочь, рассказали столько всего интересного, что Се Лянь не успевала менять восторг на лице на удивление или восхищение, смотря на массивные строения, переносящие в другую эпоху. Хуа Чэн даже пошутила, не болит ли у неё голова, а на вопрос «почему она должна болеть?», ответила: «Ну как же, ты так ею крутишь, наверняка уже шея отваливается, скоро как сова будешь на двести семьдесят вертеть». К тому же, такое количество испытываемых эмоций наверняка могли заставить мышцы лица болеть. — Се Лянь, — обращается к ней мистер Хуа, обратив на себя внимание всех своих спутниц. Девушка под впечатлениями немного успокоилась и уж относилась не так боязно к нему и его жене. Немного пообщавшись с родителями Хуа Чэн, она поняла, что всё правда хорошо, как её и уверяли, а потому смысла волноваться так сильно не было. — Хуа Чэн упоминала, что ты знаешь китайский. — Оу, что вы, — нервно усмехается Се Лянь. А вот и подстава от своей девушки. — Это сложно назвать знанием, скорее учу. Я ещё в процессе. — Мы работаем над этим, — дополняет Хуа Чэн. — Цзэцзэ давно не практиковалась, мы иногда занимаемся. У неё здорово получается! — руку, которой она держала старшую, немного сжали, призывая попридержать язык. В отместку, брюнетка делает то же самое, показывая, что продолжит говорить то, что считает правдой, независимо от того, насколько это смутит. — Да ну ладно, скажешь тоже, я очень далека от идеала, всё ещё впереди. — Было бы интересно послушать, как ты говоришь на нём, — сказал мистер Хуа, отчего у девушки пробежал холодок по спине. — Цзэцзэ очень скромная, но она очень любит нашу страну и часто просит рассказать о ней или поговорить на китайском. Хватит сжимать мою руку, синяк оставишь, — перешла на шёпот, чтобы родители не услышали. — Хватит меня подставлять, и перестану, — в том же тоне отвечает Се Лянь. — Это не подстава. — Заставлять тебя никто, конечно же, не будет, дорогая, — говорит миссис Хуа, не то услышав их, не то сообразив, что девушка слишком стесняется перед ними. — Просто Пинг имеет в виду, что мы были бы не против когда-нибудь услышать это. — Хорошо, я приму к сведению, — улыбается им Се Лянь. Немногим позже, когда подошло время пройтись по магазинам, Хуа Чэн сразу тянет старшую в определённое место с невероятным упорством, что поначалу вызывало непонимание и чувство предвкушения. Было интересно, что же такого та придумала, раз утянула её настолько стремительно, что оставила родителей далеко позади. Осознание к Се Лянь приходит только тогда, когда перед ней предстаёт магазин с традиционными костюмами Китая. Хуа Чэн привела её сюда, чтобы они купили ханьфу! За просмотром не одного наряда, девушки всё не могли определиться с цветом, который лучше всего подошёл бы старшей. У последней так и вовсе глаза разбежались при виде роскошных одеяний, которые она видела только в интернете на моделях или в дорамах. Покопавшись в бесчисленном количестве костюмов, Хуа Чэн останавливает выбор на том, который, как она думает, подошёл бы Се Лянь лучше всего. Она помнит, что девушка не раз представала перед ней в чём-то светлом, и это ей безумно шло, именно поэтому, остановила свой выбор на белом ханьфу. Консультант помогла Се Лянь примерить его, ведь как выяснилось, ханьфу это довольно многослойный наряд, который надеть самой без определённых знаний было бы проблематично. — Ну как? — заглянула в примерочную Хуа Чэн, да так и открыла рот от увиденного. Ханьфу село на девушке как влитое, словно по ней и шили, и фасон, и цвет выгодно подчёркивали нежную красоту старшей, а убранные для удобства небрежно крабиком волосы только придавали своей изюминки её образу. Пару коротких прядей чёлки выбились из причёски и обрамляли лицо, а сама Се Лянь повернулась к Хуа Чэн. — Бог ты мой… цзэцзэ… — Ну как, я похожа на китаянку? А, ой! — спросила без задней мысли девушка, а как поняла, что сморозила полнейшую чушь, засмеялась вместе с чуть не упавшей Хуа Чэн, сложившейся пополам, ведь… — Ты и так китаянка! Се Лянь подходит к застывшей у входа в примерочную девушке, помогая ей выпрямиться, но сама едва не на корточки садится в порыве неудержимого хохота. Утирая слёзы, они оплатили выбранный костюм, который оценили и родители Хуа Чэн, и двинулись далее. На протяжении всей прогулки, казалось, голову брюнетки занимала ещё одна мысль, помимо той, в которой она пытается уговорить Се Лянь быть посмелей с родителями, а именно: — Блин, даже не покуришь, — пробурчала она с натянутой улыбкой, когда они разминулись в фудкорте, чтобы отдохнуть и перекусить. Старшая на её слова прыскает, а после делает заказ. Вечером, остановившись на одной из лавочек на аллее, мама Хуа Чэн спрашивает о работе Се Лянь, её жизни в Америке, в целом, узнаёт почти всё, что знает Хуа Чэн, и говорит, что, оказывается, тоже посещала её салон. Тут-то брюнетка и решает немного схитрить, переспросив как называется сеть, вынудив старшую произнести название на китайском. Заговорившись, Се Лянь забывается и машинально переключается на другой язык после того, как девушка говорит ей: — Tīngqǐlái hěn měi. — Wǒ yě xǐhuān, — говорит старшая. А мама Хуа Чэн тоже дама не из простых — улавливает суть плана дочери моментально и поддерживает её, дополнив комментарием от себя: — Zhēnde hěn měi, — а после, получив коротко слова благодарности, просит рассказать немного подробней о самой идее и причине почему именно салоны красоты. Се Лянь продолжает отвечать на китайском, как может, преисполнившись уверенности, не видя с какой любовью и обожанием на неё смотрит Хуа Чэн, сидящая полубоком на краю скамейки, чтобы всех видеть. Кажется, лучше вечера не придумаешь. Расслабившись и заслушавшись милое произношение ровным, немного низким от серьёзности темы голосом, она даже располагает голову на чужом плече, прикрыв глаза с блаженной улыбкой. Но всё идёт идеально до момента, пока старшая не запинается на одном слове, которое с первого раза как не удавалось произнести раньше, так и не удалось произнести сейчас. Женщина продолжала внимательно слушать, но, как и открывшая от заминки глаза Хуа Чэн, приподняла брови, будто слушает пересказ домашнего задания у ребёнка, и смиренно ждёт, когда тот исправится. Но в итоге Се Лянь, смущаясь, прячет лицо в ладонях, извиняясь на английском, и смеётся вместе с ними. — Вот хитрюги! — восклицает мистер Хуа, раскрыв план своей семьи. — Вы слишком давите на неё! — Нет, всё хорошо, — чувствуя, как горят щёки, говорит Се Лянь, пока её крепко обнимает Хуа Чэн, успокаивая и уже почти полулёжа на лавочке. — Просто мой навык очень далёк от идеального. — Всё ещё будет, милая, — подбадривает её миссис Хуа, тепло улыбаясь. — Я позабочусь о том, чтобы цзэцзэ была лучшей. Не пройдёт и полугода, как она будет говорить лучше всех нас вместе взятых! Вернувшись домой ближе к десяти часам, погуляв по оживлённой улице призраков, отведав уличной еды, которую так нахваливала Хуа Чэн, и сделав много фотографий в ночном Китае, дом вновь наполнился жильцами, уставшими после продуктивного дня. Сходив по очереди в душ, девушки сразу легли в кровать. Забравшись под одеяло, Се Лянь легла на бок, чтобы было удобней обнять Хуа Чэн для просмотра снимков, получившихся за день. Пролистав галерею девушки от и до, обсудив также то, что у неё ещё остались фотографии с весенней поездки в дом семьи Эрика, и, попросив их обязательно скинуть, старшая поняла, что день и правда прошёл достаточно легко и быстро. Она получила столько эмоций и впечатлений, сколько не могла себе даже вообразить. И всё это заслуга Хуа Чэн. Решив перед сном ещё немного посидеть в тиктоке, они провели около часа за просмотром разных видео, смешных и не очень, делясь комментариями по поводу увиденного, и в целом проводя вечер достаточно уютно. До тех пор, пока палец Хуа Чэн случайно не соскочил после входящего в приложении уведомления и вместо иконки сообщений попал на кнопку перехода в личный профиль, где было выложено не одно видео, о которых старшая ни сном ни духом. — Ой, — выходит неловко у брюнетки, сразу же вернувшейся в рекомендации. Но уже было поздно — Се Лянь увидела то, что не должна была, и загорелась узнать, что же там такое. — Ты снимаешь в тикток?! — большими от приятного удивления глазами воззрилась она на неё, привстав, чтобы было лучше видно чужую реакцию. — Ты этого не видела. — Нет, я видела! А-Чэн, покажи, — просит со всей искренностью, потому что очень интересно, что может скрывать Хуа Чэн. Учитывая её характер и предпочтения, там точно не юмористические ролики, а что-то иное. — Не-е-ет, — продолжив отрешённо листать рекомендации, даже не обратила на неё внимания брюнетка, оставшись невозмутимой, но внутри ощутимо напрягшись. — Покажи-и-и, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-а-а, — заканючила Се Лянь. Она редко ведёт себя подобным образом, но сейчас это вышло само собой, будто она выпрашивает какую-то сладость в магазине у родителей. — Цзэцзэ, это… — делает паузу Хуа Чэн, чтобы подобрать наиболее подходящее для своих видео слово, — кринж. — Я? — почему-то этот ответ она сопоставила как раз со своим поведением сейчас. — Мои видео, — исправляет. — Не поверю, пока не увижу, — твёрдо заявляет Се Лянь. — Поэтому я и не хочу, чтобы ты видела. Логично? Логично. И тут в дело вступает манипуляция, которую Хуа Чэн терпеть не может — старшая всё ещё улыбчива, и смотрит немного исподлобья своими невозможными блестящими глазами как кот из «Шрека». — Нет, — повторяет она, на всякий случай опуская веки, чтобы не повестись. — Тогда я узнаю у Хэ Сюань. — Она не знает о моём тиктоке. — У Се Яна. У Джо. У Сэма. Они точно знают. — Это подло, — поворачивается с крайне обиженным и потерянным лицом Хуа Чэн. — Рано или поздно я бы это увидела. Покажи, — ответом служит красноречивое молчание. — Ну покажи-и-и-и, ты же просто себе цену набиваешь, да? — Нет, мне просто неловко показывать тебе кринж собственного производства. — Я тебе потом свой покажу. Идёт? — Ты тоже снимаешь в тикток? — удивлённо спрашивает девушка. — Нет, но, когда была мелкой, снимала в ютуб, — тараторит Се Лянь, понимая, что почти добилась своего, и осталось совсем чуть-чуть. — Давай, я весь кринж удалю и покажу? — Нет! — почти перебивает брюнетку на полуслове. — Я хочу увидеть всё! Серьёзно, А-Чэн, ты боишься показать мне пару своих видео после того, что между нами было? А волосы себе держать после вечеринки позволяла. — И мне до сих пор за это неловко! Грузно вздохнув, не сумев переспорить Хуа Чэн, Се Лянь грустненько легла обратно. — Ты невозможная. Не зная, всерьёз или в шутку обиделась старшая, Хуа Чэн, полистав ещё немного ленту рекомендаций, всё же перешла в свой аккаунт, почувствовав, как от улыбки зашевелились щёчки Се Лянь у неё на груди. Как та и предполагала, на чужом аккаунте не было чего-то сверхъестественного, что могло бы вызвать стыд или неловкость. Там были преимущественно танцевальные тренды, иногда липстинг, вывозящий за счёт харизмы девушки, на который Се Лянь, если бы знала раньше о существовании тиктока Хуа Чэн, точно залипла бы и парочку видео скачала себе на телефон. Собственно, поэтому вполне разумный вопрос не заставил себя ждать. — Это — кринж?! — Да, — безэмоционально отвечает брюнетка. — Ты… Ты!.. — Кринж! — помогает найти нужное слово. — Ninny! — А… Прошу прощения, кто?.. — Ты не знаешь, что это значит? — смягчается Се Лянь, подняв голову на неё и увидев непонимание от неизвестного слова, что вызвало удивление и некоторое замешательство. — Это… необидное, скорее шуточное обзывательство. — Как ты сказала? Ninny? — переспрашивает, чтобы запомнить на будущее. — Да, но я всё равно тебя щас покусаю за обман. — В каком месте?! — округляет глаза Хуа Чэн. — Это я уже сама решать буду. — Нет, кусай где хочешь. В каком месте обман? Выдержав небольшую паузу, Се Лянь на всякий случай уточнила: — Ты серьёзно сейчас? — Да. На лицах обеих в этот момент было выражение настолько сильного непонимания, что можно было бы подумать, что в них что-то сломалось. Вернувшись к рекомендациям и закрыв эту тему тем, что Хуа Чэн всё-таки скинула ссылку на свой аккаунт старшей, они добрались до тренда с популярной песней, в котором была поднята тема раздражения в отрывке с весьма говорящей фразой «be aggressive». — Это я сейчас, — говорит Хуа Чэн, но и Се Лянь находит, что добавить от себя. — Это я сегодня в Запретном городе, когда ты продолжала настаивать на том, чтобы я заговорила на китайском. Не проходит и нескольких минут, как прозвучавшая песня задает в голове, и Хуа Чэн начинает напевать тот самый отрывок, чуть ли не смеясь, а её настрой подхватывает старшая, подпевая. Конфликт сходит на нет, как и силы на продолжение просмотра коротких видео в интернете. Брюнетка откладывает телефон на тумбу, обнимает Се Лянь со спины и вместе с ней засыпает. Впереди ещё несколько дней, которые они проведут вместе, наслаждаясь просторами Пекина. Уголки губ растягиваются в стороны, а сердце в умеренном темпе стучит в груди, разливая тепло по телу. Так спокойно… Вот бы так было всегда.