Судьба Кромешника

Забытье рассеивалось медленно, как тают в воде крупинки соли. Так истаивало то болезненное помрачение, что накрыло его во время прогулки в верхнем мире. Елисейские поля в Париже не было даже отдаленно схожи со своими тезками из Подземного Мира. А сейчас и вовсе являли собой грустное зрелище. Война есть война, с какой стороны ни посмотри. Но он всё же решился прогуляться напоследок, перед возвращением в Царство Мертвых. Всегда любил Париж, этот шумный, томный, хитрый город с влажными синими сумерками и хрипловатым голосом Эдит Пиаф. После почти полугода торчания в сумрачных подземельях Гадеса ему требовалось глотнуть свежего воздуха и провести хоть сколько-нибудь часов на поверхности. Эта жажда таилась в нем все те века, что он был Кромешником, Духом Кошмаров. Теперь его звали Эрис и он был приближенным самого владыки Подземного Царства, великого Аида. Теперь Кошмары не преследовали его, и он больше не был в ответе за страх. Полгода, положенные ему по праву, пролетели как дуновение ветерка. Завтра нужно было возвращаться домой… домой… туда, куда влекло его сердце. Что же произошло? Он не мог понять. Только что вокруг были руины огромной и некогда многолюдной улицы, и вот он уже лежит на белоснежных ледяных плитах. Холод проникал в тело, вызывая оцепенение, но тот, кого теперь звали Эрис, усилием воли стряхнул ледяные оковы и вначале сел, а затем поднялся на ноги, озираясь вокруг. – Что, соскучился по мне, Ник? – голос эхом отразился от ледовых стен и закоулков, прозвучав почти издевательски. – Мог бы просто пригласить, безо всех этих твоих штучек. – Неужели ты принял бы мое приглашение? – высокий, одетый в белоснежную шубу поверх тонкого облегающего тело костюма, ослепительно красивый мужчина шагнул к нему из-за гигантского сталагмита. Длинные темные волосы вьющимися локонами обрамляли лицо, которое сделало бы честь любому богу. – Симпатичный облик, – Эрис с усмешкой выпрямился, не делая попыток приблизиться, – что-то знакомое. – Тот человечек, что озвучивал меня в мультфильме, – Северянин ответил той же паскудной ухмылкой, которую он помнил, – в молодости весьма недурен был. Ты же знаешь, Кромешник, я любопытен. Пересмотрел все фильмы с ним. – И какой понравился больше всего? – Эрис с трудом удержался от гримасы боли, пытаясь оторвать босые ноги, примерзшие подошвами к ледяному полу. Северянин подошел, глядя на него с искренней нежностью. От взгляда синих глаз Эрису стало вдруг так худо, словно в единый миг вернулись все кошмары, от которых избавил его Аид. – Тень, разумеется, – Ник обошел его, разглядывая словно впервые, – поразительно изящная история о двойственности человеческой природы. И не только человеческой, о да! Он коснулся щеки Эриса, скользнул пальцами вниз, очерчивая линию челюсти, подбираясь к ошейнику. А затем отскочил с яростным воплем боли, тряся рукой. Взгляд его вспыхнул ненавистью и на краткое мгновение сквозь очаровательное обличие человеческого актера проглянул истинный лик Повелителя Льдов. – Не стоит трогать то, что тебе не принадлежит, – спокойно произнес Эрис, с наслаждением чувствуя, как от раскалившегося ошейника вместе с болью от ожога разливаются волны жара. Под ногами захлюпала вода. Эрис повел плечами, вздохнув и покачиваясь, чтобы разогнать тепло по телу. – О, так значит, теперь Кромешник, Повелитель Кошмаров, тот, чье имя было тенью, накрывавшей безумных смертных, теперь шлюшка у ног подземного выродка? Эрис позволил себе улыбку, хотя где-то в глубине его тот, кто был когда-то Кромешником, поднял голову и сверкнул золотыми глазами. – Зачем ты забрал меня? Северянин дернул головой, так, что темные локоны хлестнули по лицу. – Пригласил, – ненависть в его глазах сменилась неким другим чувством, – считай, что я просто пригласил тебя в гости по старой дружбе. – Забавный способ приглашения, – хмыкнул Эрис, усилием воли загоняя Кромешника обратно в его закоулок, – так значит, действительно соскучился? – Можно и так сказать, – Северянин взмахнул рукой, преображая пустынный зал в роскошно убранный дворцовый покой, – с тех пор, как началась эта глупая, никому кроме людишек не нужная война… – Ну да, как же я не догадался, – Эрис едва подавил рвущийся наружу хохот, – нет праздников, нет доброго старого Ника, а самое главное – нет детишек. Этих милых и чудесных детишек, которые так легко поддерживают Веру. – Скоро не останется не только детишек, но и вообще никого, – огрызнулся Северянин, плюхаясь в пышно убранное мехами кресло, – эти тупицы убивают друг друга во имя интересов своих не менее тупых пастухов… пастырей, как они любят говорить. – Тем не менее, колдовать ты все еще способен, – Эриас устроился на мраморном выступе, смахнув с него уродливую вазу в виде головы горгоны- мутанта, – и достаточно неплохо колдовать. Кстати, а где твои прислужники? Северянин с неприятной усмешкой плеснул из хрустального кувшина крепко пахнущей настойки в свой бокал и сделал глоток. – Как ты уже сказал, колдовать я всё ещё способен. Эрис уставился на него расширившимися глазами, а затем расхохотался так, что дрогнули витражные стекла в окнах. Он смеялся и смеялся, не в силах остановиться. Вот тебе и добрый Санта! – Так ты забрал их Силу? Вот и умница. А сколько гонору было! А мальчишку тоже выпил? По лицу Ника промелькнула тень. Почему-то Эрис вдруг ощутил облегчение. – У него хватило мозгов свалить раньше, чем ты… – Заткнись! Боль пронзила тело тысячами острых игл. Эрис закричал, выгнувшись, а потом повалившись на пол, устланный персидским ковром. Он метался и бился, хрипя и царапая кожу, из-под которой прорастали крошечные ледяные иглы. А потом отпустило, и он инстинктивно свернулся в комок, дрожа от холода. Непослушными пальцами нащупал на горле полосу ошейника и провел по шероховатым металлическим буквам, взывая к тому, кто надел на него этот ошейник. – Можешь не стараться, – буркнул Северянин, наливая себе еще, – в моем царстве правлю только я. И в моих силах не допустить сюда даже древних богов. – У него достанет сил тебя в порошок стереть, превратить в пыль, – пробормотал Эрис, прикрыв глаза и возвращая в памяти прекрасное лицо Повелителя Мертвых. – О, надо же, как велика твоя вера в этого греческого божка, – хмыкнул Ник, опрокинув очередной бокал настойки, – в меня ты никогда так не верил, хотя и знаешь о моей сути. – Стоило бы рассказать твоим дружкам о том, кто на самом деле их старший друг, добряк Ник Северянин, любимец детишек, – Эрис бросил взгляд на его сильную фигуру, развалившуюся в кресле, – возможно, тогда… – И кто бы тебе поверил? Если даже сам Луноликий не распознал меня, – с издёвкой поинтересовался Ник, – если за все прошедшие века никто не сумел назвать моего имени. Неужели ты думал, что тебе это удастся, ты, отродье! Эрис лежал неподвижно, не пытаясь встать. Тело его, поначалу мокрое от воды, быстро высохло. Ошейник жарил в полную силу. Боль от ожога на шее помогала удерживать контроль над собой. – Ладно, дружок, отдохни пока и подумай как следует над своим поведением, – Ник снова кривлялся, изображая из себя доброго Санту, – возможно, до тебя дойдет, что ты можешь очень неплохо устроиться, если окажешься… чуть посговорчивее. Массивная дверь за ним закрылась. Эрис с трудом втянул воздух в пылающие легкие. На миг взгляд его поймал движение на самой периферии, но когда он смог повернуть голову, ничего не увидел. – Аид, – пробормотал он, с трудом проталкивая слова в сведенное горло, – Аид, услышь меня… услышь меня… Память сбоила, уводя его в чертоги Владыки Гадеса, в недалекое прошлое. – У меня хватает любовников, – шелковый голос струится, оплетая рассудок нежной путиной, – от тебя же, мой милый Эрис, мне нужно иное. – Моя боль, – шепчет он в каком-то полузабытьи, – тебе нужна моя… – Не совсем, – Аид медленным движением освобождается от тяжелого плаща, затканного драгоценными камнями и серебряными нитями, – боль это лишь приправа к основному блюду. И ты удивишься, когда поймешь, насколько это приятно. Сильные руки массируют плечи, захватывая горло. Мощное, словно вылитое из мрамора тело прижимается сзади. – Неужели тебе никогда не хотелось переложить свою ответственность на чужие плечи? Эрис, еще недавно бывший Кромешником, морщится, стискивая зубы. Какая-то часть его, укрытая далеко внутри, протестует в бешенстве. Но сам он внезапно осознает, что Аид прав. Быть Кромешником, Бугименом, Монстром, собирающим детские страхи – тяжелый и неблагодарный труд. – Разумеется, у тебя был выбор, – негромкий голос Владыки Мертвых заставляет подниматься дыбом волосы на затылке и… прижиматься спиной к надежному, мощному телу. – Тебе его предоставили… вот только забыли упомянуть о том, что придется заплатить. – За все надо платить, – бормочет Эрис, откидывая назад растрепанную голову, – но не так… не так… Изящная рука с тонкими пальцами скользит по груди, заставляя вздрагивать от острого удовольствия, какого он не испытывал ни когда был Кромешником, ни раньше… – Помоги мне забыть… – Для этого тебе достаточно сделать лишь один глоток из Леты, Реки Забвения, – серьезно говорит Аид, склонив голову к его уху, – но это не единственный способ. – Чувства причиняют боль внутри. Боль тела – хороший способ заглушить их, – говорит Эрис, а точнее, Кромешник в нем. – Тогда прими боль, как проявление моей благой воли, – в голосе Аида слышна улыбка, – обопрись руками о подлокотники моего кресла. Он подчиняется, даже не задумываясь. И лишь хрипло выдыхает, когда кнут слизывает полосу кожи с его спины. Боль прекрасна, прекраснее всего, что было, есть и будет. Он принимает её как величайшее благо и радость. Он принимает ласки кнута с благодарностью, не пытаясь сопротивляться. Даже когда подламываются колени и он падает, дрожа от слабости, он плачет не от страха и страдания, но от счастья. – Терсит, принеси вина и мяса, что прислал наш брат Одноглазый из чертогов Вальхаллы. – Повинуюсь, владыка… В объятиях Аида спокойно и тепло. Эрис поворачивает к нему залитое черными слезами лицо и улыбается. – Не уходи… – Не ухожу, мой мальчик… никуда не ухожу. Я здесь, с тобой. Забытье-полусоние прервал чувствительный пинок по ребрам. Эрис вскинул голову, уставившись невидящими глазами на Северянина. Наконец удалось сфокусировать взгляд. – Хочешь высосать меня? – собственный голос показался омерзительно-слабым, жалким. Он имел право проявлять слабость лишь перед одним человеком, перед тем, чей ошейник обжигал его горло. Но не перед этим ледяным отродьем, что обмануло не только его. – Ну зачем же так грубо, – Северянин прошелся, покачивая бедрами, – ты принадлежишь мне с самого начала, Питчи. С самого твоего детства, которого ты не помнишь. А знаешь, почему его тайны укрыты от тебя? Эрис пожелал ему… не слишком приличного пути. В обычное время он выражался куда куртуазнее, но сейчас не до того было. Новый пинок и обжигающая ледяная боль были ответом на оскорбление. Он попытался сдержаться, но снова закричал, давясь собственными воплями, сотрясаясь от леденящего холода и смертной тоски. – Давай, я помогу тебе вспомнить, – Ник устроился в облюбованном кресле, уперев ногу в узорчатом сапоге в ребра пленника, – скажем, твоего папеньку, которого ты не помнишь. И этого маленького ублюдка, твоего младшего братишку, которого ты вынужден был нянчить, вечно недосыпая и недоедая. – Оставь меня в покое, – пробормотал Эрис, пытаясь отогнать всплывающие видения, – хватит… мне все равно, что было тогда… – Неужели? Неужели этот червоед так тебя изменил? – Северянин усмехнулся, но глаза его потемнели и такая страшная, такая лютая злоба сверкнула в них, что Эрис пожалел о том времени, когда сердце его не билось. – Что ж, тогда, пожалуй, стоит вернуть тебе всё, что я по своей доброте у тебя забрал, когда ты стал Хранителем Кошмаров, – произнес Ник своим звучным красивым голосом. Эрис захлебнулся образами и картинами, хлынувшими в голову. Он закричал бы, но все силы ушли на то, чтобы не свихнуться. Кричал не он, кричал обезумевший, растерзанный на лоскуты Кромешник в его голове. Эрис слабо захрипел, нечеловеческим усилием воли заменяя образы в мутящемся сознании воспоминаниями недавнего прошлого. Аид смеется. Этот смех отражается от мраморных стен Малого Дворца, летит, обращаясь летучими мышами и пугая слишком близко подошедшие души. – И чего смешного я сказал? – Эрис близок к тому, чтобы обидеться. – Если я тебе противен, так и скажи. Я понимаю, у тебя есть жена… – Мальчик мой, причем тут Кора! Я никогда не разделял красоту на ту или иную. Просто, наверное, я слишком переборчив. Мои братья любят развлечься, в том числе против воли их возлюбленных. До сих пор с содроганием вспоминаю судьбу бедняжки Медусы. Никогда не доверял этой сучке Афине…не говоря уже о моем братце Колебателе Земли. Эрис нервно передергивает плечами и ближе жмется к мощному телу. Аид обнимает его, набрасывая на иссеченные кнутом плечи тончайший шелк. Его руки нежны, но прикосновения пока не несут ничего кроме тепла и спокойного принятия. – Ты мне очень нравишься, Эрис. Ты умеешь очаровать, внести хаос в жизнь, показать иные дороги и направления. Но одно дело утолять жажду, которая терзает нас обоих, и совсем другое – взять тебя, когда ты еще не готов. Эрис озадачен. С такой точки зрения он на ситуацию еще не смотрел. Но Аид обнимает его, как всегда после порки. И Эрис поворачивается к нему лицом, чуть морщась от того, как шелк скользит по вспоротой кнутом коже. Первый поцелуй почти целомудренный, легкое прикосновение губ к губам. Захватывает дух от взгляда Аида, ошарашенного, голодного, удивительно нежного. – Не знаю, что это принесет нам обоим, – говорит Эрис, глядя в его глаза, полыхающие яростной синевой, – но пока у нас есть время, не стоит им разбрасываться. У меня странное чувство, что… что скоро его не останется. Я хочу тебя, Аид, мой господин, я не знаю, любовь ли это, но меня просто с ума сводит, когда ты рядом и… и ничего не делаешь, – возмущенно выдыхает он. Аид обнимает его, погружая длинные когти в раны на спине, целует бешено и зло, кусая губы, и Эрис, оправдывая данное ему имя, отвечает столь же свирепо. Только первозданная Тьма, праматерь всего сущего знает, как долго он ждал… – Ах ты гаденыш! Он не придет! Слышишь? Не придет! Как бы ты ни звал его, ОН… НЕ… ПРИДЕТ! – каждое слово сопровождал жестокий удар, от которого трещали ребра и рот наполнялся кровью. Эрис повернул голову, чтобы выплюнуть её. Он не пытался ни протестовать, ни сопротивляться. Зачем? Чем скорее Ник убьет его, тем скорее он сможет вернуться к своему повелителю, к своей единственной любви, древнему богу, сумевшему подарить покой и тепло. Кажется, Северянин читал мысли. Во всяком случае пинать пленника по и без того переломанным ребрам он прекратил. Поморщился, словно оценивая нанесенный вред. – Ты умеешь вывести из себя, Питчи, – голос его снова заструился шелком, – но ты сам виноват. Впрочем, думаю, я смогу отдать тебе несколько глотков волшебства, в конце концов, ты мой гость. Оконечность посоха коснулась тела и Эрис захрипел, выгибаясь, чувствуя, как срастаются и становятся на место ребра, как кровь исчезает, снова давая возможность дышать. Проклятье, подумал он с отчаянием, эдак поганец снова и снова будет его возвращать, и снова доводить почти до смерти, не давая умереть. Это плохо. Это очень плохо. Посох коснулся виска и Эрис с трудом отвернул голову, чувствуя, как снова надвигается красноватый туман беспамятства. – Отдохни пока, Питчи, – до мутящегося рассудка голос Северянина доносился будто издалека, – поспи… я скоро вернусь. – Сдохни… Бури… просто… сдохни! Ответом ему был удаляющийся смех. Эрис видел стройные ноги в сапогах, край роскошного плаща. И снова что-то мелькнуло на периферии зрения. Но он уже не мог и не пытался думать об этом. Сознание покидало его, возвращались болезненно-сладостные сны о том, что было еще недавно. – Почему я, Аид? Почему именно я? Ведь здесь столько всех… как Терсит, как другие. Красивых, покорных, сильных, любящих боль. Ласковая рука ворошит волосы. На широкой груди спокойно и уютно лежать. – Не знаю, мой мальчик. Да, я бог, и я не стыжусь признать, что не знаю ответа на твой вопрос. Просто один взгляд, одно прикосновение… они сказали мне больше, чем все взгляды и прикосновения в моей долгой, уж поверь, жизни. – Сказал Бог Смерти. – Ты язва, Эрис, – Аид смеется и этот смех делает Эриса бесконечно счастливым, – ты язва и это одна из причин того, что я оставил тебя при себе. В поле зрения появляется Терсит. Осторожно опускает на столик поднос со снедью и вином и отползает к камину, укладываясь на свою подстилку в ожидании новых приказов. – Налей мне вина, Эрис, – мягко говорит Аид, – и отрежь пару ломтиков мяса. Он прислуживает своему господину так, как не стал бы служить никому другому. Лишь когда Аид насыщается, он отрезает кусок для себя. Свинина удивительно нежная, приготовлена с какими-то травами и щедро полита пивом. – Я так понимаю, это еда эйнхериев? Тот самый Сэхримнир? – с любопытством спрашивает Эрис, запивая последний кусочек вкуснейшим вином. – Да. Отец Павших присылает мне иногда по старой дружбе. – У вас, богов, такие странные отношения. – И не говори, мой мальчик… Ошейник на горле был холодным. Онемевшие пальцы ощутили лишь зазубрины там, где металл отошел от кожи. Эрис попытался перевернуться на спину, но удалось это лишь с третьей попытки. Помещение пустовало, и он попытался встать, добраться до двери. Непослушное тело весило, казалось, целую тонну. Эрик ухватился за край стола и встал, наконец. Но это достижение его было жесточайшим образом похерено сильным сотрясением стола и пола. Тут бы и более здоровый не удержался, а не то что заколдованный и полумертвый от холода всё ещё человек. – Куда-то собрался, малыш? Ник всё в том же облике земного актера сбросил шубу, демонстрируя мускулистое тело. – Нет-нет, так скоро ты меня не покинешь, мой дорогой Питчи. Взглянув на Северянина, Эрис обнаружил, что тот пялится на жертву с глумливой усмешкой. Скосив глаза вниз, он откинул голову и усмехнулся. Разумеется, одежда исчезла. Показав свое истинное лицо, Ник Северянин продемонстрировал и истинную свою суть. – Нравится? – Эрис задумчиво уставился в потолок, позволяя Северянину разглядывать себя. – Не подозревал за тобой подобных интересов. Ник взмахнул рукой, притягивая неподвижное тело пленника к себе, но не рискнул коснуться его обнаженной рукой. – Ты смешон, Питчи, – нога в высоком кожаном сапоге скользнула по бедру, оставив мокрый след, коснулась члена, – видел бы тебя Джек! – Не знаю как он, а я был бы рад увидеть его, – хмыкнул Эрис, благодаря про себя холод, сделавший тело почти нечувствительным к прикосновениям, – славный мальчишка. Дурак местами, конечно, но у него хватило ума свалить от тебя. Ноющая боль пронизала тело от паха до самого сердца. Жесткая подошва сапога с силой прижала член. Эрис слабо дернулся, но нашел в себе силы снова рассмеяться в лицо Северянину. – Знаешь, что действительно забавно, Бури? Северянин неуловимо дрогнул лицом. На мгновение в голубых глазах плеснула лютая ненависть. – И что же? – спросил он небрежно, продолжая поигрывать носком сапога с членом пленника. Эрис с трудом заставил себя смотреть не на сапог, а на Северянина. – То, что ты по-прежнему думаешь, что боль и страх властны надо мной. Повинуясь жесту Ника, острый нож для разрезания мяса слетел со стола и острие его зависло над пахом Эриса. На мгновение бросило в жар, потом снова в холод. “Аид, услышь меня, спаси меня!” Он мог лишь думать, только мысли и их сила оставались в его владении. На глазах выступили слезы, когда нож ощутимо кольнул основание члена. – Знаешь ли ты, что в одном из африканских племен лучшие из лучших воинов получают право на раздвоенный корень, – Северянин говорил почти мечтательно, улыбаясь во весь рот, – член попросту разрезают от головки до паха, так, что беднягам до конца жизни приходится справлять малую нужду сидя. Две части его члена зарастают, при этом обретая несколько эксцентричный вид. И, разумеется, никаких женщин… и мужчин тоже. Ну, разве что в том раскладе, который считается у них позорным. Да и не только у них. Всегда думал, что любопытно было бы увидеть процесс инициации. Острие скользнуло по нежной плоти, опускаясь вниз, оставляя кровавую царапину. Эрис прикусил губу, мучительно пытаясь удержать крик. Но тело онемело, лишь то место, которого касался нож, было не просто чувствительно, а сверхчувствительно. “Аид, Аид, ты ведь обещал, что никому не дашь причинить мне зло!” – Ты такой красивый, Эрис. Мне сложно представить, что кто-то мог ненавидеть тебя. Они с Аидом устроились на пышно убранном ложе в саду. Издалека доносятся едва слышные звуки кифары Орфея. Эрис поглаживает Бога Мертвых по груди, касается губами мягкой кожи. – Поверь, ненависти было предостаточно. Когда принимаешь служение, наследуешь память всех предыдущих служителей. Так что ненависть, обращенная на всех предыдущих Хранителей Кошмаров, была со мной и во мне. Вместе с Кошмарами, разумеется. Аид наклоняется, сжимая в горсти волосы Эриса и приникает к губам в долгом поцелуе. – И что тебе нравится больше? – шепчет он в припухший рот своего возлюбленного. – Ненависть или любовь? Эрис касается его бока, ласкает, опуская руку ниже. – Я пока еще не выбрал, повелитель, – отвечает он с усмешкой, перехватывая немаленькое орудие древнего бога, – но в твоих силах показать мне преимущества одного над другим. Эрис смотрел и не видел ничего сквозь слезы, застилающие глаза. Боль не исчезла совсем, но нож больше не вспарывал кожу на его несчастном члене. Ему казалось, что он видит две могучие фигуры, схватившиеся в смертельной битве. – Хозяин… Терсит трясущимися руками приподнял его голову, отирая ладонью пот и слезы с лица, стараясь заслонить собой от падающих кусков штукатурки и льда. – Терсит, как… – на большее не хватило сил. Тонкая белоснежная фигурка метнулась к ним, и Эрис не сразу узнал осунувшегося, полупрозрачного Джека. – Поднимай его, дружище, – Фрост присел, закинув руку Эриса себе на шею, – надо его вывести. Тут скоро камня на камне не останется. Чудовищные фигуры переросли дворец, обрушив его крышу. Но Джек и Терсит шустро волокли полумертвого от слабости Эриса по бесконечным коридорам прочь от места битвы. Наконец – то они выбрались наружу, и Эрис охнул, жмурясь от ослепительного сияния снегов. Здесь Джек рванул вверх, подхватывая и Эриса, и Терсита, который взвизгнул не то от восторга, не то от ужаса. Но прежде, чем убраться прочь, краткое мгновение они смотрели на битву двух чудовищных существ, исполинских и человекоподобных. Одним из них был Ник Северянин. Второго Эрис не знал, но закрытый повязкой глаз и прекрасные черты лица не позволяли ошибиться. – Держитесь крепче, ребята! – со смехом крикнул Джек и рванул прочь от места схватки.