Самый лучший папа, и не только...

Грелль Возвращаться домой было страшно. С одной стороны, я хотел увидеть его, услышать его голос, просто почувствовать тепло, которое он всегда излучал. С другой стороны, я знал, что этот разговор не даст мне укрыться от правды. Вчера я сломался. Моё молчание, слёзы и… тот поцелуй — всё это говорило громче любых слов. Но я всё равно убежал, оставив его наедине с моим хаосом. Теперь я стоял перед дверью, стараясь унять дрожь в руках. Когда я уже поднял руку, чтобы постучать, дверь вдруг открылась сама. Передо мной стоял Гробовщик. Его обычно загадочные глаза были напряжёнными, а выражение лица сочетало облегчение и что-то ещё… что я не мог до конца разобрать. — Ты вернулся, — сказал он мягко, чуть наклонив голову и жестом приглашая меня войти. Я вошёл, чувствуя, как с каждым шагом земля уходит из-под ног. — Прости, что заставил тебя снова волноваться, — выдавил я. — Я рад, что ты в порядке. Но нам нужно поговорить, Грелль, — его голос звучал спокойно, хотя за этой тишиной угадывалась напряжённая борьба. Гробовщик Я указал ему на кресло и сел напротив. За прошедшие сутки я столько раз прокручивал в голове вчерашнюю сцену. Когда я нашёл его, он просто плакал, а затем… поцеловал меня. Это было неожиданно, почти оглушающе. Я не успел ничего понять, а он уже исчез. — Грелль, — начал я спокойно, хотя внутри всё сжималось. — Я не виню тебя за то, что ты снова убежал. Но я должен понять, что с тобой происходит. Ты не можешь оставлять меня в неведении. Он опустил голову, избегая моего взгляда, и начал нервно теребить манжет рубашки. — Я… я не знаю, как это сказать, — пробормотал он, его голос был тихим и напряжённым. — Это из-за Анны? Или… из-за того, что произошло вчера? — я старался говорить мягко, но мои слова явно вызвали в нём новый всплеск эмоций. Он резко замер, а потом медленно поднял взгляд. — Это… всё вместе, — его голос дрожал, и я видел, как он борется с собой. — Просто скажи, как есть, — подбодрил я его. Грелль Я закрыл глаза, стараясь собраться с мыслями. Слова никак не хотели складываться, хотя сердце кричало о том, что я должен всё сказать. — Я ревновал, — выдавил я наконец. Гробовщик нахмурился, но остался спокойным: — Ревновал? Грелль, ты же знаешь, что никто не сможет занять твоё место. — Ты не понимаешь, — перебил я его, чувствуя, как пылают мои щеки. — Это не просто ревность… Я ревновал, потому что… я люблю тебя. Я услышал, как его дыхание стало неровным. Сказать эти слова оказалось страшнее, чем я думал. — Люблю. Не как наставника. Не как отца, — проговорил я, едва удерживая дрожь в голосе. Я боялся поднять на него взгляд, но остановиться уже не мог. — Вчера я не смог сказать это словами, но теперь должен. Я люблю тебя… как мужчину. Гробовщик Его слова ударили меня, оставляя за собой волну противоречивых эмоций. Всё, что случилось вчера, теперь обретало новый смысл. Этот поцелуй был не случайностью, не жестом отчаяния, а признанием, которого он не смог тогда озвучить. — Грелль, ты… уверен в этом? — я не мог позволить себе торопиться с выводами. Он поднял на меня взгляд, полный решимости и страха одновременно: — Я никогда не был в чём-то так уверен. Моё сердце болезненно сжалось. Всё, что он говорил, звучало так искренне, что я не мог просто отмахнуться. Но это меняло всё. Я никогда раньше не смотрел на него в таком свете. Для меня он всегда был ребёнком, учеником, кем-то, кого я должен был защищать и наставлять. А теперь он открыл передо мной свои чувства, которые… я не знал, как принять. Я пытался найти ответ в своих собственных эмоциях, но всё, что я чувствовал, было смешано: растерянность, тревога и что-то ещё, пока не поддающееся осознанию. — Это очень сложно, Грелль, — выдохнул я. — Мне нужно время, чтобы всё осмыслить. — Я понимаю, — его голос дрогнул, и в нём прозвучала боль, но он не отводил взгляда. Я попытался улыбнуться, чтобы хоть немного его успокоить: — Это не значит, что я отношусь к тебе иначе. Просто… мне нужно подумать. Он кивнул, но я видел, как его плечи поникли. — Хорошо, — произнёс он почти шёпотом. Когда он ушёл, я остался сидеть в тишине. Моя жизнь только что изменилась, и я не был уверен, что готов принять это изменение. Но одно я знал точно: я не могу игнорировать его чувства, какими бы сложными они ни были.