Самый лучший папа, и не только...

Я остался сидеть в тишине, не отрывая взгляда от двери, за которой скрылся Грелль. Его слова, пропитанные искренностью, отзывались эхом в моей голове, нарушая привычный порядок мыслей. Боль, пульсирующая в груди, была невыносима. Я не мог понять, что причиняло её — осознание страданий Грелля или собственное смятение. Грелль… Я помню того мальчика, которого забрал из приюта. Замкнутого ребёнка, потерявшего родителей. Его звонкий смех стал светом в моём тёмном существовании, даря мне смысл жизни. Но теперь этот мальчик вырос. Юноша, полный страсти и силы, сидел передо мной, глядя прямо в глаза, и признался в любви. Эти слова застали меня врасплох, и принять их оказалось ещё сложнее. Я поднялся и подошёл к окну. Ночное небо рассыпалось холодными, равнодушными звёздами. Их свет напоминал о прошлом, которое я лелеял, несмотря на его горечь. Клавдия. Её имя всплыло в памяти. Женщина, которая когда-то была всем для меня. Её смех, взгляд, сила… Я любил её больше жизни. Теперь от неё остались лишь воспоминания — острые, как осколки стекла, но дорогие. Грелль ничего не знал о Клавдии. Как я мог рассказать ему? Как объяснить ту бездонную пустоту, что осталась после её утраты? Но странное дело: эта пустота начала заполняться иначе, чем я ожидал. Грелль… Чувства к нему были глубже, сложнее. Они росли годами, пробиваясь сквозь камни моего сердца, как корни дерева. Это не было похоже на ту внезапную, обжигающую любовь, что я испытал к Клавдии. Нет, это чувство было тихим, настойчивым — и пугающим. Я коснулся лбом холодного стекла, закрыв глаза. Холод металла оконной рамы жалил пальцы, но я едва это замечал. Мысли метались, как беспокойные тени, задевая самые болезненные места моей души. Почему всё так сложно? Почему я не могу просто отвергнуть Грелля, сказать ему, что наша связь — это связь отца и сына? Но я знал ответ, хоть и боялся взглянуть правде в глаза. Потому что это была бы ложь. Истина разрывала меня изнутри, как сталь, прорезающая плоть. В нашей связи было нечто большее, чем я мог объяснить. Это чувство выходило за рамки привычных ролей и норм, что я сам для себя установил. Я боялся признать правду: мои чувства к Греллю были сложнее, чем я готов был признать. Но где-то глубоко внутри меня жила другая тень — Клавдия. Её образ, замёрзший во времени, стоял перед моими глазами всякий раз, когда я пытался открыть своё сердце. Я не мог забыть её, не мог отпустить любовь, которую похоронил вместе с её телом. Я поклялся, что больше никогда не позволю себе любить, что заморожу своё сердце так же, как время заморозило её улыбку. Я пытался убедить себя, что это всё — слабость, миг человеческой слабости, за который я расплачиваюсь теперь бессонными ночами. Но разум не позволял мне успокоиться. В Грелле я видел не только безрассудство и яркую вспышку жизни, но и нечто большее: отчаянную храбрость, готовность отдать всё за того, кого он любит, даже если эта любовь неразделённая или неосмысленная. Это пугало меня. Неужели я предам память Клавдии, позволив себе снова чувствовать? Моя душа металась между страхом и желанием. Как я могу позволить себе такую слабость? Как переступить через собственную гордость ради… ради кого? Ради юноши, чей смех разрывает тишину моего одиночества, чей голос будоражит погребённые под тяжестью времени чувства? Ответы казались призрачными, как дым, ускользающий сквозь пальцы. Я открыл глаза и посмотрел на своё отражение в стекле. Бледное лицо, тонкие черты… Но главное — глаза, слишком усталые и печальные, чтобы лгать самому себе. — Почему? — прошептал я, обращаясь то ли к своему отражению, то ли к пустоте за окном. Голос дрогнул, словно моя душа ломалась под тяжестью противоречий. На следующее утро я позвал Грелля. Он вошёл осторожно, словно каждое его движение могло нарушить хрупкий баланс. Я смотрел на него и чувствовал, как сердце сжимается от противоречивых чувств. — Грелль, — произнёс я, глядя ему прямо в глаза. — Есть кое-что, что ты должен знать. Это важно. Я никогда не говорил об этом раньше, но больше не могу молчать. Грелль нахмурился, в его взгляде смешались тревога и любопытство. — О чём ты? — тихо спросил он. Я замолчал на мгновение, собираясь с духом. Затем, сделав глубокий вдох, продолжил: — Её звали Клавдия. Она была женщиной, которую я любил больше всего на свете. Она была сильной, умной, невероятно храброй. Её смех мог оживить мёртвое, а её глаза видели больше, чем я хотел показать миру. Мы были счастливы, но она… ушла. Её смерть разрушила меня. Я думал, что после неё уже никогда не смогу любить. Грелль застыл, поражённый откровением. Тон моего голоса, наполненный болью и тоской, был для него новым. — Почему ты никогда не рассказывал? — прошептал он, опуская взгляд. — Я боялся. Боялся, что воспоминания уничтожат меня окончательно. Когда ты появился в моей жизни, я видел в тебе надежду. Ты стал светом, который я не искал, но был благодарен за него. И теперь… теперь всё стало сложнее. Я подошёл ближе и опустился перед ним на колени, чтобы смотреть прямо в глаза. — Ты для меня важен, Грелль. Больше, чем я могу выразить словами. Но я запутан. Моё сердце принадлежит Клавдии, но это не значит, что в нём нет места для тебя. Я просто не знаю, как с этим справиться. Грелль долго молчал, обдумывая мои слова. Затем тихо спросил: — Ты… всё ещё любишь её? Я кивнул, тяжело вздохнув: — Да. Но это другая любовь. Она не должна влиять на то, что есть, между нами. Если мы сможем это понять. Молчание между нами было долгим, но теперь в нём не было той тяжести, что прежде. Это было молчание понимания и готовности искать путь вперёд. — Спасибо, что рассказал. Это значит для меня больше, чем ты думаешь, — прошептал Грелль. Я почувствовал, как тяжесть спадает с моих плеч. Открытость не решила всех проблем, но стала шагом вперёд. Теперь, когда правда была на поверхности, мы могли начать двигаться дальше. Пусть путь этот будет сложным, но я был готов пройти его. И всё же, чувствуя, как слова застревают в горле, я сказал: — Грелль, мне всё ещё нужно время, чтобы разобраться в себе, — тихо произнёс я, стараясь держать голос ровным. — Но я хочу, чтобы ты знал: ты для меня очень дорог. И я постараюсь понять себя ради нас обоих. Грелль посмотрел на меня, затем, опустив глаза, будто обдумывая мои слова, сделал шаг вперёд. Его рука легла мне на плечо, и он произнёс мягко, но твёрдо: — Я подожду. Столько, сколько понадобится. Ты мне дорог не меньше, чем я тебе. И я верю, что мы найдём ответ. Вместе. Его голос был полон решимости, и в этот момент я почувствовал, как внутри зажглась маленькая искра надежды. Может быть, мы действительно справимся. Вместе.