Дневник баскетболиста

Август 1995 года.

Принимать правду сложно. Она зачастую ранит. В самое сердце, в самую душу. Поверить в то, от чего кровь стынет, сложно. И когда эта правда беспощадно режет всё живое в тебе, принимать её не хочется. Я не верил. Не верил в то, что сейчас происходит. Не верил, что прямо сейчас стою у входа в церковь. А внутри молчазно лежит мой мёртвый лучший друг. Я бросил взгляд на его тело. Первый раз я увидел смерть. Лицо его похудело и покрылось морщинами, он стал сильно походить на обезьяну, а волосы сбились на черепе серыми пучками. Ему можно было дать шестьдесят, а ведь ему было шестнадцать. Невероятно, насколько тощими стали у него руки... словно перед тобой положили скелет человека, которого ты знал. На улице я почувствовал себя в непонятках, как если бы только что посмотрел четырехчасовой фильм, в который не врубился. Ночь, дождь, убитое состояние и пятеро нас. Каждый шёл и думал о своём. Мы пошли к баскетбольному полю. К месту, которое успокаивало. — А помните что Бобби вытоворил на Хэллоуин в позапрошлом году? — Ха-ха, да-а. Он был тем ещё приколистом. — Когда я увидел его, вспомнил своего деда. Бобби выглядел в точности таким же. — Знаете, он перенёс столько боли, что смерть стала для него облегчением. Всё время, пока парни разговаривали, я стоял в стороне. Но настолько гадкими и противными были их речи, что кулаки самовольно сжимались. — Заткнись, Микки! Заткнись! Может, ты приходил к нему в больницу? А может, к нему приходил кто-то из вас, посмотреть, как он страдал там? Они замолчали, а Джейс и вовсе не хотел лезть в наши ссоры. — То-то же... Так что заткнитесь. — Джим, каждую секунду умирают невинные люди. Этого не остановить. — Завали, Нейтрон! Он был моим лучшим другом, вы знали? Я разбил бутылку с пивом об железный забор в виде сетки, что закрывал поле. Новая порция боли нахлынула с новой силой. Всё жалось, как только перед глазами возникал его образ. Живого, полного сил и счастливого. Моего плеча коснулась рука. Её касания были такими родными и нужными, что хотелось прижаться к её рукам навечно. — Джимми... — Знаете, нам нужно встряхнуться. Пусть прошлое, — Мик поднялся и пошёл в будку, где хранились мячи и игровые принадлежности, — остаётся в прошлом. Да, дерьмо случается. Часто. Никто не знает, когда ты умрёшь. Сегодня, завтра или через сорок лет. Но это не значит, что надо опускать руки. Он направился к полю, а парни пошли за ним. — Он прав. Пошли, Джим. А Джей осталась, сжимая моё плечо.

1996 год.

Я еще ни разу не писал о том времени, когда первый раз попробовал ширяться героином. Прикольно отметить: я был уверен, что герыч относится к наркотикам, НЕ вызывающим привыкание, а марихуана наоборот. Позднее выяснил, какой я был кретин. Забавно вспоминать, как я клялся никогда не притрагиваться к этой хрени, когда мне было лет пять-шесть. А тогда, когда все мои товарищи этим занимались, я каждый день брал обратно всевозможные клятвы. Одного дня я пошёл в подвал дома Тони, где разномастные личности в этой «мастерской» готовят и вмазываются. Я планировал занюхнуть дозняк, однако Тони предложил мне тоже ширнуться. Я сказал, давай. Тогда Паджи сказал: «В принципе, если хочешь вмазаться, можно это сделать и по вене». Я боялся по вене, но сдался, и Паджи меня вмазал. Меня слегка полихорадило, а потом, мать твою, как вставило... одна огромная жаркая волна по всему телу смыла всю боль. Никогда нельзя повторно покорить вершины первого прихода, это словно десять оргазмов. Спустя полчаса (все это время я тряс башкой и медленно бредил) я вмазал остатки дозняка, на этот раз самостоятельно. Меня держало даже на следующее утро, когда я проснулся. Вот так вот после простой, как пельмень, ходки в подвал мои вены лишились девственности.

Август 1995 года.

Тот же вечер.

Мы с Джей ушли. Она не была сильно знакома с Бобби. Приходила со мной пару раз в больницу. Но сегодня всю мою боль она разделяла. Прийдя на крышу, я сел на край. На то же место, где год назад сидела она, когда мы познакомились. Подруга села рядом. Накрыла мою ладонь своей. Казалось, она стала моим лучшим другом. Ни к кому я не испытывал подобных чувств. Открытось. Я доверял ей всего себя. — Что ты чувствовала тогда, когда я тебя встретил здесь? — Сначала ничего. Потом всё и сразу. Всё смешалось в непонятные комки эмоций и я разревелась. — А если я сейчас разревусь? — я улыбнулся. — Я дам тебе леща. Звёздное небо отражалось в её бездонных глазах. Каждая звезда, каждый лучик света. Я не знаю, кем она была. Подругой, знакомой, любовницей. И я поцеловал её. Чтобы понять. Учил её поцелую, постепенно делав его более смелым. Она отвечала. Это было чем-то новым. Чем-то странным, непознанным и неправильным. Но когда я чувствовал, как бьётся её сердце, то уже не мог остановить собственные руки. Касания обжигали тело. На этом холоде её пальцы, касающиеся лица, были до невозможности горячими. Еле ощутимый запах горькой осенней листвы был её любимым вкусом духов, который с этого момента стал любимым и для меня. — Будучи с другой, я представлял тебя. — Я тоже. Она целовала скулы, шею, ключицы. А я, улыбаясь, ловил её и привлекал к себе вновь и вновь.