Зной.

Уже воротившийся в свои покои Басманов крутился перед зеркалом, поднося к груди то изумрудную, то сапфирного цвету ткань. Изумрудный кафтан был изящно исшит переливающимися и сверкающими камешками и отделан золотом, но не совсем подходил под погоду – весь день таскаться в громоздком кафтане в такую жару это та еще пытка. Сапфирный же был скромнее и выигрывал красоту свою на дивном шелке. Федор так бы и стоял, сжимая одежды в обеих руках, если бы не тихий стук. Федя обратил свой ясный взгляд на дверь лишь на секунду, прежде чем посмотреть назад в зеркало. “Входите.” – Отрезал он, поддевая пуговицы своей блузы, что до сей поры была распахнута. Он натягивает накидку глубокого синего оттенка и затягивает потуже пояс. В это время дверь со скрипом открывается и в покои заглядывает прачка, лет 16 на вид. Она устремляет взгляд на Басманова лишь на момент, прежде чем потупить взор себе под ноги и прошмыгнуть в комнату, передвигаясь с оленьей поступью. Федор даже не смотрит в ее сторону. Он хватает золотистую расческу с большого сундука и принимается бережно укладывать свои кудри. Каждый завиток попадая под гребень покорно выпрямлялся, превращаясь в густые волны вороньих волос. Между тем девушка аккуратно кладет ему на кровать небольшую стопку легких рубашек и ночных сорочек, прежде чем поклониться и мигом вынырнуть из комнаты, в спешке чуть не забывая корзину с остальными чистыми вещами. Басманов оборачивается, осматривая вещи, хватая их и распахивая большой гардероб, раскладывая все по нужным полкам. Он подходит к окну. Глядя на маленькую шкатулку, обитую красной тканью снаружи, он открывает ее. Не в силах отказать себе в удовольствии нацепить хоть одно колечко, он хватает первые два, что попались на глаза и на ходу нанизывает на большой и средние пальцы. Быстрым, уверенным шагом он пролетает длинные коридоры, сбегает по лестницам и наконец приближается к грубой решетке под одной из башен. Сняв с шеи висевший на веревке ключ, он вставляет его в скважину и несколько раз проворачивает. Его встречает узкая лестница, идущая по спирали вглубь. Резким движением захлопнув за собой дверь, Федор начинает аккуратно спускаться по ступеням, подбирая подол кафтана, дабы тот не волочился по мокрому камню. Зловонный запах крови, гнили и бог знает чего еще бьет в нос, а до ушей доносятся глухие стоны и тихие молитвы. Федор откидывает волосы назад, осматривая длинные, сырые коридоры и клетки, вбитые в каменные стены. Он медленно начинает свой шаг в одну сторону, озираясь по сторонам. Федор чуть морщит нос от отвращения, когда очередной обезображенный узник припадает к решетке, тихо мыча что-то застывшими губами. Его волосы склеились в мерзкие, длинные пласты от той крови, что налипла на них. Чем дольше Федор всматривался в то, что однажды звалось лицом, тем дольше былые черты становились все хуже узнаваемы. Он пытался вникнуть в шепот изменника, но чем ближе приближался к клетке, тем он становился тише, пока вовсе не стих. Басманов отшагнул от клетки, лишь сплюнув себе под ноги да помотав головой, продолжая свой осмотр. “Как собак нестрелянных..” – Бурчит он себе под нос. Его глаза метаются от камеры к камере, не успевая сфокусироваться и хоть немного отрисовать.. тела, что больше стали похожи на безвольные, висящие на тяжеленных цепях груды плоти. Подойдя к нужной темнице, он крутит связку ключей в руках пару секунд, прежде чем найти нужный и вставить его в скважину. Федор почти уверен, что замки нужны лишь для спокойствия самого царя, ведь никто из пребывающих здесь уже не в силах даже подумать о побеге. Он усмехается этой мысли. Замок щелкает и решетка отворяется с ужасным скрипом. Федор шагает внутрь, обходя заключенного по кругу. Вся спина его уродливо багровеет застывшей кровью так, что даже если бы Федор постарался заприметить что-то, что напоминало неповрежденную кожу, у него бы вряд ли это вышло. “Что же нам с тобою делать..” *** Распахнутые настежь окна не спасали, скорее только усугубляли ту невыносимую духоту, что стояла внутри покоев государевых. Склонив тяжелую голову, сжимая дрожащими пальцами перо так что древесина дала трещины, Иоанн Васильевич сидел за столом. Вернее, за письмом. Письмом, что с трудом начал он и вот уже третий час как не в силах окончить. Виски его наливались болью, дыхание становилось тяжелее. Нет ему покоя. Не было, нет и не будет никогда. Что-что а карать его Господь умел.. Иногда так и думалось, что большей нет Спасителю радости, чем потешаться над рассудком его, искушать да заставлять вершить суд жестокий. С трудом открывая глаза, государь глядел на бумагу перед собою не моргая. “Боярин Басманов челом бьет!” – Раздалось из коридора хором. Хруст. Перо не выдержало хватки и разломилось пополам. На бумагу капали чернила, черные пятна просачивались сквозь рукопись, уничтожая то, что на ней написано. Лишь когда голос рынд второй раз повторил сказанное, Иоанн поднял глаза на дверь и приказал пустить. Федор проскользнул в комнату подобно кошке, что старается не привлекать внимания. Он встал посередине просторной залы и смотрел на государя, ожидая его воли. Глаза Иоанна застыли на своем опричнике, взгляд прояснился и он поднял руку, испачканную в чернилах, подзывая того к себе. Федор широким шагом пересек то расстояние и тут же упал на колени рядом с троном, выискивая цареву руку, дабы заключить ее в своей. Иоанн вздохнул и обессиленная рука его упала на деревянный локотник, поддаваясь ласке юноши. “Изведете меня.. Знаю, изведете. За что Господь даровал мне власть над вами всеми, грешниками да Иудами… За что терзает меня так?” Басманов сидел, прижимаясь холодную щекою к тыльной стороне руки государя, внимая речам и ощущая, как болит сердце за его тоску. Тот чувствует, как грубые пальцы заскользили по волосам, и от того поднимает глаза, всматриваясь во смягченные черты. “Словом и делом служу тебе, государь.. Не губи обвинениями.” – Молит он, поднимая голову. Рука в волосах резко сжимает их, приподнимая слугу в воздухе. Басманов стискивает зубы, впиваясь в трон царский, за что чувствует, как хватка усилилась еще пуще. Он тяжело дышит, не издавая ни звуку. Пару секунд неистовой боли и царь отпускает его, да с такой силой, что Федя падает на пол, поднимаясь на локтях. Иоанн шепчет себе что-то под нос, руки дрожат как при лихорадке, а губы искривляются в страдальческую гримасу. “Останься..” – Произносит царь, опуская руки от изможденного усталостью лица. “Куда же я теперь уйду..?” – Федя нервно хмыкает, пронизывая пальцами растрепанные кудри.