Зной.

В тот год жаркое задалось лето, душное да солнечное. Побледневшие, высушенные осушающим зноем поля мерно колыхались под редкими издыханиями теплого ветра. Стояла середина июля. Дни тянулись мучительно медленно, заставляя Федю мыслями и душою изнывать по той кровавой, бурной весне что удалось ему повидать, когда ночь за ночью все больше деревень попадали под владения бояр-опальников, давая псам опричным веселиться на славу. Теперь уж только и делай, что лежи вот так – на траве, да любуйся на то, как отражаются бесчисленные купола, возвышающиеся словно самые высокие ели, в лучах палящего белого солнца. Волосы приходится убирать в хвост, не в косу же их заплетать.. Третий день он уже ходит “как кобыла”, что чутко подметил Басман-старший, первым удостоившийся чести видеть сына в новом образе. С летниками и сарафанами придется переждать.. кто им такое название выдумал, тот наверняка не пробовал хоть полчаса отплясать в таком на пиру, пускай даже в самую студеную зиму. Сейчас его спасение – расстегнутая рубаха с тугим поясом да широкие штаны, изредка сопровождаемые высокими сапогами. Видок, так сказать, “хоть на речку, хоть на плаху”. Пожалуй, единственный минус, если отбросить все эстетические излишки состоит в том, что прятать кинжал, подаренный самим государем, стало куда сложнее. И это он еще отказался от сабли.. совсем себя не бережет. Поймав себя на этой мысли, Федор, от делать нечего ловко выуживает заткнутый за пояс кинжал и начинает рассматривать его рукоять, глазея на мельчайшие, искусные узоры с трепетом в сердце. В самом клинке он видит отражение своих глаз, оттого щурит их, отвлекаясь на его собственное изображение в этом серебристом “зеркале”. Уткнув оружие обратно, он облокачивается на сырую землю, что сменяет собой густые луга на пригорке, куда он перебрался в поиске тенька. Вдруг, вдали он замечает знакомую, внушающую фигуру, направляющуюся в сторону его небольшого оазиса и слегка морщит лоб, как-бы надменно предвкушая очередную декларацию о собственном безделье. Он тянет руки вверх, закрывая глаза и набирая грудью воздух, разминаясь, прежде чем перейти из положения полулежа в позицию сидя. Федя продирает глаза, стараясь согнать ту приятную сонливость, которая всегда появляется, когда долгое время проводишь на солнце. Алексей к тому времени уже преодолел поле быстрым, размашистым шагом и уже стоял перед сыном, преграждая тому живописный вид. “Весь двор его уже обыскался, а он..” Мурчит старший Басманов себе в усы, укоризненно мотая головой. Федя чуть смеется, протягивая свою ладонь, чтобы отче помог ему подняться. Как только он оказывается на твердой земле он чуть шатается, но быстро восстанавливает привычную себе уверенную стойку. Федор расправляет плечи и разминает шею, выпячивая чуть обгоревшую грудь вперед, как снегирь. “Зимой хоть по тайге меня рыскали, а летом и в ближайшем поле посмотреть не догадываетесь?” Федор чуть опускает голову и смотрит на отца с самодовольной, ленивой улыбкой, готовый схватить щелбан или оплеуху за такие издевки, с полной уверенностью что оно того стоило. “А летом кому то-ты нужен!” Хмыкает Алексей Данилыч, грубо хлопая отпрыска по плечу. Его серые глаза горят той отцовской строгостью и милосердием, какую Федору привычно видеть еще с малолетства. “Попросили меня услужливо передать, мол, не явится его милость ко двору к обеду – так того обеда он неделю и не увидит. Бегом, щенок ты кравчий!..” Алексей чуть хрипит, поддавая сына в шею сильной рукой. Федор хохочет, хватая сапоги, что подпирали невысокий ясень чуть поодаль, и спуская волосы, тут же пускаясь через все поле, да так, что горячий воздух вонзился в легкие, а ноги, оголенные до колена и руки, открытые по локти жгло маленькими царапинами от травинок-кнутов, что поднимались юноше по пояс. Здесь, на этом лугу косили нечасто, да и то в августе – чаще всего здесь выгуливался мелкий скот или устраивались бессмысленные, но оттого не менее увлекательные скачки, например когда кто-то не уладил конфликт в словесной форме, но еще пока не перешел на грубую силу и это служило “промежуточным этапом”, или когда во дворе появился новый скакун. Поводов масса, только выдался бы день, когда вся опричная свора собирается в одном дворе и изнемогает от скуки, а там хоть какие забавы не идут в ход.. Федя всматривается в окна, надеясь заметить чего интересного. Его взгляд пересекается с царем, что пугающе мрачно стоит у маленького окошка наверху и пристально наблюдает за фигурой молодого кравчего. Такие стычки нередки – по чудному стечению обстоятельств взгляд Иоанна и его верного слуги всегда находят друг друга именно там, где искали. Именно там, где они их оставили. Такие зрительные испытания могут продолжаться настолько долго, пока Федор совсем не утомится погодой на улице или пока царь не задует свечу или не закроет створки, утомленный своим подопечным. Доходило до абсурда, однако оба будто слишком горды, чтобы сдаться в этой игре без боя. Вот и сейчас, Федор чуть было не поддался привычной воле “поиграть”, если бы не белокаменные стены Кремля, которые отрезвили юношу, остановившего свой галоп лишь в паре метров от них. Он склоняется вниз, уперев ладони в колени и глотая сухой воздух, что только больше раздирает отвыкшие легкие. Спустя мгновение он выпрямляется и снова тянет руки за голову, но, не успевая сделать и вздоха замечает перед собою фигуру, облаченную в легкое черное одеяние с вельветовой накидкой поверх.