Амулет

Монголия встретила Джина и Намджуна… Да хреново их встретила Монголия, чего уж там! Когда, спустя семь часов полета, они ступили из салона на трап, налетел такой порыв ледяного ветра, что их чуть было не вдуло обратно в самолет. К тому времени как они спустились, у Джина, одетого лишь в толстовку, хоть и довольно теплую, зубы уже стучали так, что, кажется, все механики аэропорта поспешили проверить технику, не понимая, какой из двигателей издает такой звук. Когда стюардесса перед посадкой сообщила температуру воздуха в Улан-Баторе, Джин подумал, что просто ослышался спросонья, как обычно. Нет, ну минус семь?! В конце апреля? Серьезно? Конечно, плюс! Плюс!.. Ну плюс же!.. Ан нет… Все-таки минус. Чанель — один из парней Тэмина, отправленный сюда на день раньше, должен был встретить их у выхода из аэропорта. Когда они прошли терминал и получили багаж, Джин, едва оттаявший в здании и со страхом предвкушающий очередной выход на улицу, вдруг почувствовал на себе свой собственный пуховик, заботливо накинутый на плечи. Обернувшись, он с удивлением увидел Джуна, присевшего перед своей сумкой и достающего куртку уже для себя. — Как… Как ты догадался?.. И… И когда успел это положить? — удивленно хлопал ресницами Джин, с удовольствием всовывая руки в рукава и закутываясь в блаженное тепло. — Посмотрел прогноз погоды перед вылетом, — просто ответил Джун и выпрямился, застегнув заметно опустевшую сумку. — А не сказал почему? Я даже не догадался… — сетовал Джин. — Даже не подумал ни о чем… — Но я же есть… — снова спокойно проговорил Джун. — Пойдем? — и взяв старшего за руку, повел его к выходу. А Джин, идя следом и чувствуя, как его пальцы сжимает крепкая теплая ладонь, вновь и вновь не мог поверить, что это тот самый нелепый и неуклюжий пацан из закусочной тетушки Бан. Чанель, поприветствовав их, загрузил багаж в машину и, дождавшись пока все разместятся в салоне, рванул с места. Надо отметить, автомобиль был выбран отменный и доработан так, что придраться было не к чему. И как, а главное — когда эти ребята все успевали? Где все доставали? Удивительно! Но со своей задачей справлялись на все сто! — Машина готова к поездке по степи и даже пустыне! — отчитался Чанель. — Подвески, рессоры, колодки, даже покрышки — все заменил. Корпус поднят, стекла защищены. — Отлично, — ответил Джин. — Это по машине. Теперь по остальным вопросам. Переводчика нашел. Это девушка. Ей двадцать всего. Страстная поклонница к-попа. Мечтает переехать в Корею. С шестнадцати учит язык. Понимает все, говорит вполне сносно. Готова составить нам компанию в поездке на запад страны. Время два. Я сейчас отвезу вас в отель Скай. Он лучший в Улан-Баторе. На шесть вечера я договорился с девушкой об ужине в отеле, чтобы вас познакомить. Выехать завтра нужно очень рано. Желательно часов в пять. — Хорошо. Молодец. За ужином еще раз все обсудим, — проговорил Джин и посмотрел на Намджуна, который с неподдельным интересом смотрел то в боковое окно со своей стороны, то в лобовое стекло. — Интересно? — тихо спросил он. — А?.. Да!.. Конечно… — ответил парень, все еще поедая глазами все, что они проезжали. А Джин не мог отвести взгляд от него самого… Разместившись и отдохнув немного в отеле, парни спустились на ужин, где познакомились со своей переводчицей. Это оказалась юная, очень милая девушка по имени Хулан. Смущаясь поначалу, к концу ужина она освоилась и с удовольствием рассказывала все о своей стране, о людях и о себе лично. Все, что интересовало гостей. Договорившись о времени выезда, Чанель проводил ее в один из номеров, снятый специально, чтобы не тратить время утром. Сами мужчины, обсудив все еще раз, тоже отправились отдыхать. И вот настало утро и путешествие в историческую цитадель Монголии, город Каракорум — построенный при жизни самого Чингисхана, но после пришедший в совершеннейший упадок и лишь недавно признанный культурным наследием — началось. Туда можно было добраться и на местном самолете, но все решили, что на машине надежнее, хоть поездка и должна была занять часа три-четыре. Джин, устроившись на переднем сидении рядом с Чанелем, изучал карту. Именно карту — бумажную, развернутую сейчас на полметра, потому что интернет здесь практически отсутствовал и навигатор был бесполезен. Да какой навигатор, если здесь и дороги-то почти отсутствовали. Все выглядело еще печальнее, чем в Тибете. Но в тоже время невозможно было не любоваться первобытной красотой окружающей их местности. Хулан, разместившаяся на заднем сидении рядом с Намджуном, не переставая говорила и говорила о своей стране, кажется, не упустив ни одну тему: от природы и истории до географии с полезными ископаемыми, найдя в лице Нама благодарнейшего слушателя. Спустя почти четыре часа они въехали в сомон Хархорин, в котором находился сам Каракорум. Но вот куда и что дальше, никто не знал. Объект представлял собой историческую ценность, но, увы, как и многие мировые достопримечательности был отстроен заново и отреставрирован совсем недавно. И все буддийские храмы на территории, как оказалось, были разрушены под ноль и так же восстанавливались заново на данный момент. Тем не менее, с помощью Хулан, парни у всех и каждого спрашивали, где может находиться что-то, связанное с буддизмом, мечом, холмом, или, возможно, изумрудом… И ничего… Полные отчаянья и разочарования, они вернулись в автомобиль. Хотелось есть и… материться. В небольшой забегаловке, в которой подавали более-менее съедобную лапшу, Хулан вдруг предложила навестить ее родню, жившую здесь, и попытаться выяснить что-то у них, может, они будут более разговорчивыми… — Я не знакома с ними… — призналась она. — Это дальняя родня. Но родня же… Монгольские сомоны (города), в том числе и Хархорин, это для обычного туриста довольно интересные поселения. Дома там в основном одноэтажные, разделенные заборами. Как в деревнях. Но за многими заборами можно обнаружить вовсе не дом, а юрту. Монголы не забыли, что по сути своей являются кочевниками, и до сих пор предпочитают юрты домам. Родня Хулан, правда, как оказалось, жила в обычном доме. Они долго выясняли кем ее бабушка является кому из них, но после приняли так, как будто всю жизнь жили рядом. И туристов, приведенных родственницей, которые, кстати, не забыли прихватить с собой гостинцы, купленные в местной лавке, тоже рады были видеть. За обедом, который состоял из риса с кусочками овощей и тушеной баранины, Хулан пыталась выяснить у родни хоть что-нибудь, что могло бы помочь им в поисках. Однако им было не до этого. У монголов есть особенность: они всегда говорят то, что думают, даже на самые откровенные темы. Запретов нет ни на что. Сейчас девушка радовалась лишь тому, что гости ни слова не понимают по-монгольски, потому что вопросы были примерно одного содержания: почему в двадцать лет нет мужа, кого из трех мужчин она выбрала на ночь, готова ли поехать за ним, если позовет. Потом от более опытных старых эхэ прозвучали советы, чтобы не выбирала вот этого красивого, потому что красивый мужчина — беда для женщины, всю жизнь будет смотреть на других и любоваться собой. Девушка готова была уже плакать от досады, когда старший из мужчин вдруг произнес: — Касаемо ваших поисков. Дальше в степи есть небольшой курень. Они пастухи, кочуют с места на место со своими стадами. Сейчас расположились возле дальних сопок, что видны отсюда. Старики говорят, что у них есть шаман. Он старый, ему больше ста, много видел и много знает. Говорят, он видит прошлое и будущее. Думаю, вам стоит отправиться туда, возможно, он сможет вам помочь, если, конечно, еще жив… Когда Хулан перевела слова родственника парням, Намджуна и Джина словно пронзило что-то изнутри. Они интуитивно поняли, что им именно туда и нужно. Распрощавшись с гостеприимной родней девушки они собрались уже было уходить, как в последний момент старший посоветовал: — Запаситесь выпивкой, прежде чем ехать. Без нее с вами никто не станет разговаривать. Кочевники живут обособленно и чужаков принимают неохотно. Они не злые и хорошо относятся к людям, просто предпочитают жить сами по себе. — У нас есть пара бутылок соджу в машине, — произнес Чанель. — Не знаю, что там у вас, но лучше купите в лавке водку. Ее здесь продают везде. Последовав мудрому совету, парни закупились всем чем нужно и отправились в путь, в направлении, указанном родственником Хулан. Девушка всю дорогу вела себя очень тихо и сидела сзади, о чем-то задумавшись. Джин с Чанелем тихо разговаривали, а Намджун снова всю дорогу смотрел в окно, впитывая в себя всю красоту местного пейзажа. Найти курень (несколько юрт, поставленных в круг недалеко друг от друга и огороженных пустыми телегами) оказалось несложно. В определенный момент они увидели вдалеке стада овец и, обогнув одну из сопок, обнаружили поселение. Чуть вдалеке паслись несколько стреноженных лошадей. Солнце начало клониться к закату, окрасив облака в морозном небе в чуть розоватый цвет. Из верхних отверстий юрт в небо поднимались легкие дымки. Оставив машину недалеко от куреня, четверо людей приблизились к юртам. Все выглядело мирно, спокойно и как-то… первобытно… Как будто они вдруг оказались в далеком прошлом. Заметив женщину, что сидела на небольшом бревне возле юрты, они с помощью Хулан поинтересовались, где можно найти их шамана. Женщина странно на них посмотрела и указала рукой на юрту, стоящую в центре. Парни подумали было, что все получилось как-то быстро и легко, но Хулан тихо пробормотала: — Не похоже на юрту шамана. Скорее всего, старейшина там живет. Сейчас узнаем. Джину уже было все равно, кто где живет, лишь бы их впустили внутрь, если там хоть немного теплее, чем на улице! Стоило им только вылезти из теплого салона автомобиля, его зубы вновь начали отбивать чечетку, несмотря на теплый пуховик и шапку. Снова поднялся сильный ветер, и температура снизилась, наверное, до минус десяти, что в голой степи было просто невыносимо, и невысокие сопки совсем не спасали. Джин не понимал, почему Юнги никогда не говорил о том, что все время мерзнет, но все об этом знали и старались не подвергать его лишний раз этому испытанию. Сам же Джин всегда очень громко стонал от холода и жаловался всем и каждому, что ненавидит низкую температуру, однако абсолютно никто не обращал на это никакого внимания. А ведь жалобы эти были не просто истеричными капризами. Взять хотя бы то, что он дважды болел воспалением легких за время учебы в полицейской академии, когда их на старших курсах заставляли патрулировать улицы. И только Джин начал заводиться и жалеть себя, как тут же почувствовал прижавшееся со спины крупное тело, руки вокруг талии и тихий шепот на ухо: — Потерпи еще немного. Скоро будет тепло. И лишь от одного этого спину его словно обдало жаром и зубы перестали, наконец, стучать друг о друга. В этот момент Хулан, вошедшая ранее в юрту, выглянула оттуда и, махнув рукой, пригласила всех внутрь. Намджун подтолкнул старшего вперед, идя следом. Чанель, звякнув бутылками в сумке, замыкал процессию. Оказалось, что здесь действительно жил старейшина. Юрта была большой и просторной и делилась на две части. Передняя, где сейчас расположились гости на небольших подушках, предназначалась для приготовления и приема пищи. Посредине находился большой очаг без какой-либо трубы. Дым от огня просто устремлялся вверх и выходил через круглое отверстие в центре, закопченное от времени. Над очагом было установлено приспособление с крючком для подвешивания одного из котлов, которые стояли сбоку от входа и у одного из которых мирно дремала собака, свернувшись клубком. Самый большой котел, скорее всего, не подвешивался, а устанавливался на камни вокруг очага. Во второй, дальней половине юрты можно было разглядеть сложенные стопкой войлоки, видимо, предназначенные для сна. Старейшина по имени Мунхэ пригласил всех к очагу и с помощью Хулан объяснил, что скоро они будут ужинать. Поднявшись, он подошел к котлам и, прикрикнув на собаку, но потрепав за ухом, выгнал ее на улицу, приподняв войлочный полог. После чего взял один котел и, обтерев его полой халата, в котором до этого сидел на земле, поднес его к очагу. Дальше — больше. Взяв доску, так же лежащую на земле, он положил ее рядом с очагом, снова прямо на землю и, отойдя ненадолго, вернулся с большим куском едва оттаявшей баранины в довольно грязных руках. Шмякнув мясо на доску, он взял огромный тесак и, ловко порубив баранину на куски, несмотря на кости, забросил в уже немного нагретый котел. Как только мясо зашкворчало, он взял ведро с водой и вылил половину в котел. Дождавшись кипения, мужчина бросил туда же какие-то сушеные овощи и травы, от которых по юрте распространился очень вкусный аромат. Помешав все это деревянной ложкой, он бросил ее тут же, на землю. Утерев вспотевшее от жара очага лицо той же полой халата, довольно грязной и засаленной, которой недавно вытирал котел, он уселся снова на свое место и стал степенно ждать. По мере всех его манипуляций глаза Джина все больше округлялись, приближаясь своим размером к европейскому стандарту без всяких подрезаний. Намджун, более спокойный внешне, но подавляющий рвотные позывы внутри, только шепнул на ухо: — У меня в сумке в машине три пачки рамена и упаковка сосисок. Нам бы только кипяточку в чистой таре раздобыть. — Шутишь? — так же тихо ответил Джин. — Где ты здесь чистую тару видел? Сомневаюсь, что есть хоть одна посуда, в которой не поспала его собака. Тем временем еда была почти готова и, надо отдать должное, аромат от нее шел божественно-вкусный. Мужчина достал миски и подкатил ближе к очагу низкий круглый столик. Разлив по мискам суп-шулюн, как назвала это блюдо Хулан, и вывалив туда куски жирного мяса, он пригласил всех к столу. Ложки здесь не прилагались. Мясо нужно было есть руками, запивая бульоном из мисок. Парни задержались в растерянности, но тут Чанель, дай Бог ему здоровья, вдруг вспомнил про сумку с гостинцами. Потянувшись, он вытащил оттуда весь стратегический запас: всего пять бутылок водки и две соджу. Глаза старейшины сразу загорелись, и на лице появились морщинки от скупой улыбки. Он расставил глиняные стаканы и, открыв одну из бутылок, разлил поровну все содержимое. Чанель так же достал из сумки немного закусок, купленных в лавке Хорхорина. — Была не была! — быстро проговорил Джин и, дождавшись, когда первым пригубит хозяин, выпил залпом то, что было в стакане. Следом содержимое своих стаканов выпили все остальные, включая и Хулан. Джин за свою жизнь пил много разного спиртного: и соджу разной крепости, и саке, и маотай, и виски, и ром, и другие напитки, но то, что прокатилось по горлу сейчас, опаляя стенки и ухая огненным шаром в желудок, не могло сравниться ни с чем, выпитым ранее. Внутренности согрелись сразу, обдавая жаром щеки. Сбоку раздались какие-то странные звуки и, повернув голову, Джин увидел, что Намджун, выпучив глаза, пытается вдохнуть и не может. — Господи, ребенок! Ты хоть пил когда-нибудь что-то, крепче пива? — и, схватив контейнер с соленьями, привезенный с собой, сунул Джуну в руку, заставляя глотнуть рассол. Тот послушно сделал глоток и, откашлявшись со слезами на глазах, благодарно посмотрел на старшего. Мунхэ засмеялся, глядя на них, взял из миски кусок мяса, откусил и начал смачно его жевать, совершенно не обращая внимания, что с оставшегося в руке мяса падают крупные капли жира, застывая на столе белыми кружочками. Парни, посмотрев на все это и взглянув на свои миски, бульон в которых был настолько жирным, что сверкал, подобно золоту, одной целой блесткой, налили еще по одной. Сразу сунув в руку младшего миску с соленьями, Джин вновь выпил первым. Голова заметно поплыла. Ну а после третьего круга им уже стало абсолютно все равно как, где и из чего была приготовлена еда, стоящая перед ними. Все было очень вкусно и поглощалось руками за обе щеки, запиваясь жирным густым бульоном прямо из мисок. О разговоре, шамане и поисках в целом было забыто до утра. Мунхэ постелил им войлоки в задней части юрты, и все пятеро, включая хозяина и Хулан, завалились спать вповалку. На утро, проснувшись с больной головой и бурлящим желудком, Джин понял, что вчера было еще не самое страшное, потому что туалетов в степи не наблюдалось, а животы, судя по виду, крутило у всех, кроме хозяина. Справившись и с этой проблемой, сгорая со стыда, парни вернулись в юрту, готовые к разговору. Но разговор занял от силы минут пять. Как оказалось, тайны никакой нет. Просто шаман Дайду не живет со всеми, предпочитая ставить юрту отдельно. Он очень стар. Ему и правда больше ста лет. Он знает все, что было и что будет, и видит каждого человека насквозь. Каждую ночь он превращается в птицу и улетает на небо, чтобы пообщаться с духами. Лишний раз тревожить его не рекомендуется, но если дело важное, то найти его не сложно. Достаточно лишь проехать или пройти дальше между сопок …не очень большое расстояние. — Ну нет! — однозначно заявил Джин. — Догадываюсь я об их расстояниях здесь! Едем на машине! И он был прав, потому что проехать пришлось не менее пяти километров, прежде чем они заметили одинокую юрту, притулившуюся у одной из сопок. Подъехав, все вышли из машины и приблизились к юрте. В представлении парней шаман должен был быть одет в странную этническую одежду со шкурами, чудную шапку с мордой убитого животного и обязательно держать в руках бубен. Вот бубен действительно был, но висел на небольшой палке, воткнутой в землю у входа в юрту. Однако сам старик выглядел вполне обычно, в простом халате и традиционной монгольской шапке. Стар он был настолько, что казалось и правда молодые годы его прошли еще во времена Чингисхана. Шаман сидел возле костра и курил длинную монгольскую трубку, совершенно не обращая внимания на приезжих, и был полностью погружен в свои мысли. Но так лишь казалось. Потому что, как только они подошли и поклонились, старик поднял на них глаза и просканировал таким пронзительным взглядом, что мурашки побежали по телу у всех четверых. Глаза у него были не черными, как у большинства, а какими-то светло-зелеными, словно он и правда был потомком Чингисхана и перенял главную особенность его внешности. — Простите, что потревожили Вас, Дайду-эцэгэ, — произнесла Хулан и хотела было уже огласить цель их визита. Но шаман поднял вверх жилистую руку с обломанными ногтями, ни слова не говоря поднялся и, доковыляв до стены юрты, наклонился над какой-то кучей. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это кости. Джина передернуло, но он вовремя сообразил, что ничего похожего на человеческие останки там нет. Это были просто кости животных, скорее всего бараньи или, возможно, свиные. Достав одну, похожую на лопатку, старик вновь опустился перед костром и сунул ее в огонь. Посмотрев на остальных, он показал глазами, что они могут сесть рядом. Пока все рассаживались прямо на мерзлую землю, Джун шепнул на ухо Джину: — Я помню, как читал где-то, что у монголов очень распространено гадание на бараньей лопатке. Тем временем кость в огне трещала и обугливалась. Сильно пахло паленым. Но и только. Ни в какой транс шаман не впадал и других странных вещей не делал. Спокойно вытащив кость из огня, он принялся внимательно изучать все линии и трещины подслеповатыми глазами, что-то нашептывая себе под нос. Это длилось долго. Джин на таком холоде готов был завыть, потому что пальцы на ногах уже перестали что-то чувствовать, и руки, несмотря на то, что были в карманах, тоже начали отмерзать. Одарив всех четверых очередным сканирующим взглядом, старик остановился им на Намджуне и начал говорить. Он говорил так тихо, что Хулан пришлось наклониться и приблизиться, чтобы расслышать. — Воля неба свершилась. Ты пришел. Я ждал тебя. Ты сам найдешь путь. Сам увидишь знак. Предначертанный был с тобой рядом и будет до конца. Но сейчас ты пойдешь один. Гаанхэ — дух огня, и Булахэ — дух воздуха, будут твоими помощниками. Иди! Знак там! Ты найдешь его! Духи умерших воинов, что покоятся там, не должны быть потревожены топотом множества ног. Ступай один. Джин растерянно смотрел, как Намджун поднялся и пошел в сторону, указанную рукой с обугленной костью. Впереди, сбоку от сопки, куда указал шаман, виднелся холм. Но теперь стало ясно, что это не просто холм. Это курган, под которым покоились воины. Кто там лежал и с каких времен — было неизвестно. Но стоило подойти ближе, стало видно мечи и копья, воткнутые в землю, с повязанными на рукоятках белыми полосками ткани. Некоторые из них были не слишком старыми, просто почерневшими и ржавыми от времени. Другие же уже совсем почти истлели и держались на честном слове, изъеденные коррозией. Древки почти всех копий превратились в труху. Холм и меч — вспомнил Намджун слова, написанные подле его камня. Холм есть, мечей до… много в общем… Так где же найти нужный? Он обошел курган по кругу, мысленно прося прощения у захороненных за то, что топчется по ним. Поднявшись выше, поскальзываясь на сложенных камнях, он осмотрел все и там, но снова безрезультатно. Отчаявшись, Джун обернулся. Вдалеке виднелся дым от костра шамана, но юрты и людей отсюда не было видно из-за сопки. Потерев озябшие руки друг о друга, Джун закрыл на минуту глаза. Перед сомкнутыми веками возникло лицо шамана, и в голове возник его шепот в момент гадания. Открыв глаза, Джун все еще словно в трансе, слыша этот шепот, пошел интуитивно сначала вверх, а потом в сторону, противоположную той, откуда пришел. Обогнув снова курган и поднявшись еще выше, он вдруг споткнулся обо что-то и, не удержавшись, упал, покатившись кубарем вниз. В процессе он, видимо, напоролся на останки одного из мечей, а может и не одного, потому что джинсы порвались в нескольких местах, и из порезов текла кровь, в одном месте довольно сильно. Со стоном встав на четвереньки и подняв голову, чтобы осмотреться и попытаться подняться, Нам вдруг наткнулся глазами… Он увидел… Один из мечей был не похож на остальные. И несмотря на то, что он был старым и ржавым, на нем отчетливо были видны иероглифы. Явно тибетские, Джун был уверен в этом. Он интуитивно понял, что это подсказка к дальнейшим действиям и здесь искать больше нечего. Достав телефон, радуясь, что тот цел и не разбился, Джун сделал несколько фотографий с разных ракурсов. С трудом встав на ноги, он почувствовал, что на лице тоже есть кровь, но даже это и боль во всем теле не могли омрачить его радость от находки. Собравшись с силами и поблагодарив на всякий случай всех духов, обитающих здесь, он, кряхтя и постанывая, направился обратно. А тем временем, пока Намджун справлялся со всеми трудностями, чтобы добраться до истины, и как герой сражался с… собственной неуклюжестью, внизу, за сопкой возле юрты, происходили не менее драматичные события. Шаман, ни слова не говоря, встал и ушел в свою юрту, а двое приезжих остались сидеть у костра, подбросив в него еще пару поленьев. Чанель, сославшись на дела, ушел к машине. Джин, несмотря на волнение за младшего, хоть и смотрел все время в сторону сопки, за которой тот скрылся, однако заставить себя встать с нагретого места и удалиться от костра, где было хоть немного теплей, все же не смог. Хулан, сидевшая рядом с ним, после недолгого молчания вдруг заговорила, и… лучше бы она этого не делала. — Сокджин-гуай, я хотела спросить… Вы же знаете, что я мечтаю поехать в Корею? Вернее, не просто поехать, я мечтаю там жить. — Ну да, слышал об этом… — ответил Джин. — Если нужна какая-то помощь с этим, то я готов… — Знаете, Сокджин-гуай. Я поняла, что мне нужен муж. Муж — кореец. Так вот… — Подожди, Хулан. Я не это имел в виду под помощью… Я уже… — Сокджин-гуай, я буду очень хорошей женой! Я все умею! Я хорошо готовлю, шью, я сильная очень. Язык знаю. И я нетронута! Говорят, в вашей стране к этому очень серьезно относятся! Я не берегла себя для этого специально, но просто теперь это тоже плюс. И я смогу родить много детей своему мужу, мне бабушка Олхон так сказала, а она очень хорошо в этом разбирается! Я… — Хулан, но я… — Я выбрала Намджун-гуая и хочу сказать ему об этом, когда он вернется… Джин застыл, не в силах пошевелиться и, кажется, перестал дышать. Что?! Что она только что произнесла? — Хулан, что ты сейчас сказала? Намджун? — Да, Намджун-гуай. Думаю, лучшего мужа мне не найти! — улыбаясь, произнесла девушка и глаза ее мечтательно заблестели. — Он умный и красивый. Но главное добрый. Моя старшая сестра замужем пять лет, и все это время ее муж бьет и ругает ее за малейшие провинности. Ой-ё, как он ее бьет! Но она терпит все, потому что муж. Намджун-гуай, думаю, совсем не такой. Он не будет бить, только если за дело, но за дело можно. Я хорошей женой буду! Очень хорошей! Джин молчал. Прямота девушки оглушила. Эта монгольская откровенность и бесхитростность. Он сидел, не произнеся ни слова. — Сокджин-гуай, скажите, у Намджун-гуая ведь нет девушки? Он же свободен? «Я! Я есть у Намджун-гуая! — хотелось заорать Джину. — Я! А ты, мерзавка, даже не думай о нем! И не мечтай! Ах ты ж дрянь! Подходит он ей! Это же надо! Выбрала его в мужья? А ничего, что я его себе задолго до тебя выбрал?! Умный? Красивый? Добрый, говоришь? А то я без тебя этого не знал! А еще заботливый! И нежный! Скромный! Деликатный! Сильный! Неуклюжий! Ласковый! Страстный! Чччееееррррттт!!! Только посмей! Только…» Но тут Джин вдруг внезапно осекся в своих мыслях. Крошечная капля сомнения закралась в его мысли и сердце. Ты выбрал его, Джин? Да, ты выбрал. И он тебя выбрал… Но… Вдруг это просто первое увлечение неопытного парня? Вдруг… Он же как ребенок. Наивный до жути. Увидел красоту… Уж, положа руку на сердце, никто не станет отрицать, что ты слишком красив для обычного мужчины… И может быть стоит унять свой эгоизм и дать парню право на выбор? Вот девушка. Милая, простая, скромная. Она действительно может стать ему прекрасной женой… Так может?.. Джин дышал с трудом и с каждым ударом сердца чувствовал резкую боль. Неужели его удел — отношения без чувств, основанные лишь на физическом влечении, и мудаки, вроде Юн Сону? Неужели едва мелькнувшая надежда на счастье махнет серебристым крылом и улетит, не попрощавшись? Как же ненавидел он сейчас в душе эту девчонку, сидящую рядом. Такую простую и откровенную. И как же презирал себя за эту ненависть к ней… В этот момент оба заметили Намджуна, вышедшего из-за сопки и направившегося в их сторону. Он шел как-то странно и, приглядевшись, они поняли, что парень хромает. Когда он приблизился еще немного, стало видно, что лицо его в крови, как и нога, видневшаяся в порванных джинсах. Джин затрясся от волнения за младшего и собрался уже бежать навстречу, но Хулан оказалась проворнее и, вскочив с места, помчалась к парню. Подбежав, она запричитала над ним и, достав платок, попыталась слегка промокнуть лицо от крови. В этот момент приблизился и Джин. — Что произошло? — со скрытым волнением в голосе спросил он. — Упал, — коротко ответил парень, но, увидев искреннее беспокойство в глазах старшего, добавил. — Все в порядке. Просто поранился немного. — Намджун-гуай, обопритесь на меня. Я помогу Вам дойти до машины. Я сильная! Очень сильная! Джун с недоумением переводил взгляд с активной девушки на спокойного, какого-то грустного Джина и обратно. Но, видимо, боль в теле и усталость сделали свое дело, и он, приняв помощь, поковылял, облокотившись на плечо Хулан. Шаман вышел из своей юрты и провожал их загадочным, все понимающим и таким же пронзительным взглядом. Поравнявшись с ним, все трое поклонились. Когда двое уже направились дальше, Джин взглянул в эти светлые мудрые глаза и на миг ему показалось, что он увидел в них подобие улыбки и понимание. Но лишь на миг. И, возможно, лишь показалось. Шаман снова стоял с непроницаемым лицом. Джин развернулся и, засунув озябшие руки в карманы, направился к машине, больше не обернувшись и не видя, что старик действительно улыбался, глядя ему вслед. Всю дорогу Джин сидел молча, но к концу пути он почувствовал, как сильно у него затекла шея и свело плечи от того, что он старательно отклонял голову назад, пытаясь расслышать, о чем на заднем сидении тихо переговаривались Хулан с Намджуном. А девушка, не теряя времени, рассказывала теперь ничего не понимающему младшему о всех своих достоинствах и намерении стать образцовой женой для него. Когда до Джуна наконец дошло, чего она хочет и о чем говорит, он закашлялся, подавившись воздухом. Отдышавшись немного, он со страхом посмотрел вперед, на спину молчавшего старшего. Однако тот делал вид, что ничего не слышит и очень увлечен пейзажем за стеклом машины. Они ехали прямиком в Улан-Батор, не останавливаясь и не заезжая больше никуда. Дорога заняла три с половиной часа, и все это время трое из четырех человек в салоне провели в жутком напряжении. Как только автомобиль остановился перед отелем, который был ближе, чем дом Хулан, Джин первым выскочил на улицу, лишь попросив Чанеля отвезти девушку. Однако она, выйдя с ними, не спешила возвращаться в салон автомобиля, все еще ожидая ответа от Намджуна. — Хулан, ты замечательная девушка, — ответил он ей. — Но у меня уже есть человек, которого я люблю. И никто другой мне не нужен. Прости. Я обязательно покажу твое фото всем своим однокурсникам в Сеуле и дам твой номер тем, кто захочет пообщаться. Хорошо? Прости еще раз, — и он, кряхтя и прихрамывая, поспешил за старшим в теплый холл отеля. Раздевшись в номере, Джин первым делом отправился в ванную мыть руки, после чего вытащил из чемодана аптечку. Подойдя к сидящему на кровати все еще в верхней одежде Джуну, он поднял за подбородок его лицо и внимательно осмотрел ссадины. Ничего серьезного. Страшно только на первый взгляд от запекшейся крови. Ранки небольшие, быстро заживут. Посмотрев ногу в дырке джинсов, он понадеялся, что и там дела обстоят также. Намочив спонж антисептиком, Джин стал обрабатывать им ссадины на лице, начав с самой большой. — Ссссс… — Джун сморщился от того, что сильно защипало. — Что? Больно? Ну извини, это, конечно, не нежные ручки Хулан! Если хочешь, можем позвонить Чанелю и попросить привезти ее обратно! Джин сам охренел от силы ревности, прозвучавшей в голосе. Он со страхом посмотрел на Намджуна и увидел ответный, такой же испуганный взгляд. — Джин, ты чего? — тихо спросил младший. — Сердишься на меня? — Скорее на себя… — виновато ответил Джин. — Хен, я… — Что ты сказал ей? — перебил его Джин и, увидев сомнение в глазах, уточнил. — Что ты ответил Хулан? — Я… — Джун сразу понял, о чем он, и почему-то смутился. — Я сказал, что уже нашел свою судьбу и надеюсь прожить с этим человеком всю свою жизнь. — Вот так просто? — с трепетом, но все еще сомневаясь, спросил Джин. — Ты понимаешь, что это значит? — Что у нас не может быть детей? Это сейчас решается легко и быстро. Можно даже двойню, твоего и моего. Других проблем, кажется, нет… — Джун поднял глаза и снова посмотрел на Джина, теперь уже с надеждой. — Сплетни, пересуды, неприязнь, открытая ненависть, осуждение, непринятие близкими, разрыв с родными, насмешки друзей, презрение коллег… Это — только малая часть, — с грустью прошептал Джин. — Хен, это все такая ерунда на самом деле… — просто ответил Намджун. — Ты не сталкивался с этим. Поэтому не осознаешь… — пробормотал Джин. — А мне доводилось. — Просто тогда ты был один. А сейчас нас двое. Это совсем иначе, поверь. Вместе мы все пройдем и все преодолеем. Обещаю! Намджун обнял старшего за талию и, притянув к себе, уткнулся лицом в его живот, но тут же зашипел от боли, проехавшись ссадиной по молнии на толстовке старшего. — Что все-таки произошло там? — спросил Джин отстранившись, меняя тему, и снова принялся обрабатывать царапины. — Просто споткнулся обо что-то и покатился кубарем вниз, цепляясь и царапаясь обо все, что только можно. Но зато благодаря этому я нашел то, что искал. Иначе, возможно, до сих пор бродил бы там, среди старых мечей и копий. — Уверен, что нашел то самое? — спросил Джин, наслаждаясь покоем и удовлетворением после слов младшего. — Да, я чувствую, что это оно, — ответил младший и, вытащив из кармана телефон, показал Джину фото. — Сразу почувствовал. Старший, взглянув на снимок, кивнул. — Все! Теперь раздевайся и в ванную. Потом посмотрим твою ногу. Джун вздохнул и, постанывая, поднялся, не в состоянии сделать и шага. Усталость, холод и ушибы давали о себе знать. Джин, видя такое дело, вздохнул и принялся сам снимать с младшего одежду, бросая вещи прямо на пол. Полностью раздев Джуна, старший разделся сам и, взяв того под руку, повел в ванную. Он включил душ на полную, сделав воду довольно горячей, и зашел в кабинку вместе с младшим. Аккуратно намылив все его тело, Джин нежно и мягко водил по нему руками, даже не помышляя пока ни о чем, желая только расслабить немного натруженные мышцы и прогреть как следует, чтобы не заболел. Смыв с Джуна всю пену, помыв ему голову и заставив почистить зубы прямо здесь, в душе, он вывел его аккуратно и, завернув в халат и полотенце, открыл дверь. — Дойдешь сам? Я помоюсь пока, а потом обработаю твою ногу, — проговорил он, с нежностью глядя на трогательно-милого младшего — мокрого, взъерошенного, с ссадинами на лице, такого любимого и родного. — Конечно. Не спеши, я тебя дождусь. Не усну. Обещаю, — ответил Джун и вышел из ванной. «Не уснешь… Еще как не уснешь… Уж только дождись…» — подумал про себя Джин и вернулся под горячие струи воды, взяв с собой небольшую косметичку. Он вошел в комнату и увидел младшего, стоящего у окна. Все вещи были убраны, а постель расправлена. — Ты почему стоишь? Не холодно после душа? — спросил Джин, вытирая волосы полотенцем. — Нет. Здесь тепло. Боялся, что засну если лягу, поэтому ждал здесь… — скромно ответил Намджун. — Иди сюда, я посмотрю твою ногу. Да и лицо нужно помазать мазью. Джун подошел и забрался на кровать, а Джин, присев рядом как-то скованно, бочком, вновь обработал его лицо и занялся ногой. Когда со всеми процедурами было покончено, он, сняв халат и оставшись голышом, залез под одеяло, протянув руку. — Иди ко мне… Младшему не нужно было повторять дважды. Запутавшись немного с поясом от халата, но вскоре решив эту проблему, он, оставшись тоже совсем без всего, потому что за это время так и не успел натянуть трусы, забрался под одеяло к старшему, слегка морщась от боли в ноге. — Джин… Никогда не думай больше и не сомневайся в моем ответе кому бы то ни было, кроме тебя. Он всегда будет отрицательным. Я даже не вижу никого и не замечаю. Только твои глаза, только твои губы, только ты… Он приблизился и стал нежно, едва касаясь губами, целовать любимое лицо. Лоб — высокий, гладкий, чистый. Брови — нежные, пушистые, немного небрежные сейчас, после душа. Веки — трепетные, слегка подрагивающие, с длинными ресницами, веером лежащими на щеках. Сами щеки — мягкие, нежно розовые, более яркие сейчас, после целого дня на холоде и горячей воды. Нос — милый, небольшой и аккуратный. И губы… Господи помилуй, эти губы, за которые душу можно продать, потом выкупить и снова продать, потому что насытиться ими невозможно! У мужчины разве могут быть такие губы? Это должно быть запрещено, соблазнять и искушать такими губами простых парней, вроде Джуна! Джин обвил руками его шею, притягивая ближе. Дыхание у обоих было частым и шумным. Джун изо всех сил пытался сдерживаться и не наброситься, как голодный зверь на бедную жертву. Откуда бралась в нем такая сила воли непонятно. Но он думал, что это лишь оттого, что он не знает, что и как будет дальше. Нет, вернее в теории он знает все, начитался за это время, но вот как это будет именно с Джином, а с ним ведь все не так, с ним все в тысячу… в миллион раз сильнее и лучше. Но пока Джун мог только предполагать и представлять себе это, он держал себя в руках. Чего нельзя было сказать о самом Джине. Чувствуя эти руки на своем теле, чувствуя эти губы, успевающие поцеловать, кажется, везде, чувствуя это дыхание — прерывающееся, жаркое, шумное. Джин таял и плавился от этих рук. Он сходил с ума от этих поцелуев и впервые в жизни терял голову. Сколько себя помнил он заботился о других. О родителях, которые с детства волновались и боялись за него, о друзьях, даже о партнерах… Но никогда о себе. И сейчас впервые в жизни он чувствовал, как заботятся о нем. Джун уже спустился поцелуями к животу, протянув горячую ладонь к пульсирующему члену старшего и начав аккуратно его поглаживать, слегка сжимая. Он четко следил за эмоциями на лице Джина, и как только удовольствие и нега начинали переходить в нетерпение, давление пальцев на члене увеличивалось, а движение ускорялось. И одновременно с этим он не мог оторваться от его губ и все целовал, целовал и целовал. Джин, привыкший контролировать все и всегда, никогда не теряющий голову в постели, сейчас не заметил, как был перевернут на живот, и очнулся лишь, когда почувствовал горячие губы на своей пояснице. Джун целовал, покусывал и вылизывал нежную кожу чуть ниже спины. Он обхватил ладонями две половинки, не переставая водить по ним языком, и, раздвинув их в стороны… Тишина была долгой и звенящей. Джину даже показалось, что младший перестал дышать. Он подождал еще немного, но, не выдержав, повернул голову: — Господи, Намджун-и! Нет, ты не нашел священный грааль! И суть бытия находится не в моей заднице! И я не какаю драгоценными камнями! Это всего лишь страз от пробки! Вытащи ее уже. Хочу почувствовать там кое-что другое, наконец! — и, поджав колени, приподнял бедра выше. — Это… Это… Эстетика… — Да, Джун-и. Пусть так… Но прошу… Джин не договорил. Намджун взялся за камень на ручке пробки и, слегка покрутив ее, потянул наружу. Пробка сначала шла туго, пытаясь протиснуться сквозь сжатое кольцо мышц. Джун ослабил немного усилие и едва показавшаяся широкая часть вновь нырнула в горячую глубину. Джин застонал, но не успел обернуться, как Джун снова потянул за наконечник. В этот раз сфинктер поддался легче, или младший тянул чуть сильнее, но пробка, глымкнув сквозь узкий проход, с хлюпом покинула свое убежище. Нежно-розовые скользкие от смазки стенки ануса начали интуитивно сжиматься вокруг пустоты. Джин опустил голову на сложенные руки, приготовившись к вторжению, но не тут-то было. Ребенок еще не наигрался и не налюбовался, поэтому через пару секунд старший почувствовал, как та же скользкая игрушка вновь втискивается в его задний проход. Надо отметить, что зрелище с позиции Джуна действительно было завораживающим. Пробка была выполнена из прозрачного оргстекла и, проникая внутрь, позволяла разглядеть процесс во всех деталях. То, как растягивался сфинктер вокруг ее стенок, как миллиметр за миллиметром ее поглощала темно-розовая глубина, пока она не исчезала в ней совсем, оставляя снаружи лишь небольшую золотистую ручку с вставленным в нее прозрачным стразом. Завораживающее зрелище. Счастье Джуна, что он, занятый своей эротической игрой, не видел сейчас лица старшего, который, приподняв голову, уставился на свои пальцы в нетерпении, с зарождающимся раздражением постукивая указательным по подушке. Когда в очередной раз пробка выскользнула из горячего нутра, Джин извернулся и молниеносным движением протянул руку, схватив с тумбочки лубрикант, после чего одним рывком перевернул обалдевшего младшего, подмяв его под себя. — Детка, я обязательно разрешу тебе поиграть с этой игрушкой, раз она так тебе нравится. Даже сегодня ночью, позже, моя попа в твоем распоряжении. Хоть до утра делай это свое «входит и выходит». Но сейчас, пожалуйста, дай мне уже насладиться тем, чего я так долго хочу и жду! С этими словами он мазнул пару раз рукой со смазкой по члену младшего, и не успел Джун опомниться, как Джин уже его оседлал, мягко и плавно съезжая по стволу вниз, до самого основания. Немного привыкнув к боли от такой растянутости, к которой не могла подготовить небольшая пробка после столь долгого воздержания, Джин, блаженно закрыв глаза, оперся ладонями о грудь младшего и начал двигаться, сначала медленно и аккуратно, но с каждым толчком набирая темп. Намджун замер, впервые в жизни почувствовав эту огненную тесноту вокруг своего естества. Так вот, что это такое! Вот из-за чего столько разговоров, тайн и откровений. Вот ради чего люди совершают свои самые невероятные поступки. Да, ради этого стоит жить и ждать. Это ни с чем несравнимое ощущение! Джун, первое время лежащий бревном и просто любующийся старшим, находящимся в экстазе, быстро уловил суть происходящего и, поймав ритм, двинул бедрами навстречу, вызвав первый тихий полувздох-полустон у Джина. Поняв, что движется в правильном направлении, он, полюбовавшись еще немного старшим, сидящим в позе наездника, вдруг приподнялся, обнял Джина и, не успел тот опомниться, поменялся с ним местами, перевернув их, и навалился сверху. Джин хотел было вывернуться, но крепкие руки держали намертво, а член внутри снова начал двигаться в заданном темпе, четко поймав нужный угол, чтобы вызвать у старшего уже не скрываемые стоны. Поняв, что тот сдался, Джун ослабил хватку, начав ласкать плечи, спину и бока старшего, вновь приникая своими губами к его в глубоком, но нежном поцелуе. А Джин… А бедный Джин совсем потерялся от этой наглости. От этого юного напора. От этой страсти и… опыта? Да, по младшему совершенно нельзя было сказать, что это его первый раз. Какой первый! Эти руки. Эти горячие ладони, обжигающие кожу! Этот контраст резких ритмичных движений внизу и нежных поглаживаний сверху и, как кульминация всего этого, глубокие, страстные и такие крышесносные поцелуи, где языки проникали поочередно в рот друг другу, лаская и дразня. Джин взорвался внезапно… Как подросток. Волна накатила с такой силой, что он начал задыхаться, забившись в предоргазменных конвульсиях. Джун, дыша на ухо и продолжая вылизывать длинную белую шею, оставляя на ней следы несдержанных укусов, протиснул руку меж их телами и обхватил пальцами каменный член, сочащийся предсеменной жидкостью. И стоило ему только несильно сжать головку, проведя по кромке большим пальцем, как горячая сперма хлынула из нее неудержимым потоком, заливая пальцы младшего, который, едва успев выйти, кончил в ту же руку, обхватив ею уже свой член. Джин долго приходил в себя не только физически, но и эмоционально, возвращаясь со звезд и других планет на землю. Он открыл глаза и посмотрел на Джуна, который неотрывно следил за его реакцией. — Джун, откуда у тебя столько… опыта и… уверенности? Ты меня обманул? Ты уже занимался этим? Джин прекрасно понимал, что не сможет сердиться на него за эту ложь, его просто распирало любопытство. — Я никогда не лгал тебе и не смогу этого сделать, Джин, никогда, — ответил Намджун. — Это был мой первый раз. Я и не целовался, можно сказать, никогда по-настоящему. Я же рассказывал тебе… — Но… Тогда откуда в тебе это? Откуда столько… умения? Как ты чувствуешь, что и как надо делать? — Я читал, — просто ответил парень. — Читал? Смотрел, ты хотел сказать? Порно смотрят, а не читают… — Нет, хен. Порно я посмотрел всего пару раз, для зрительного понятия техники. А вот читал я много. — И что же ты читал? Инструкцию? — И это тоже. Советы, блоги, истории из жизни, фанфики и, разумеется, книги. Много книг о любви. — В книгах описывают такую любовь? — Какую такую? Мужскую? Увы, почти нет. Но разве имеет значение кого любить? Важно ведь как… — Ким Намджун, ты удивительный человек! Чем я заслужил тебя? Откуда ты взялся? И за что достался мне? — Я не знаю, хен. Но я счастлив, что достался тебе! Подожди немного, я принесу влажное полотенце. — Нет! — вскрикнул Джин, поднимаясь с постели. — Вот сейчас нет! Позволь хоть раз и мне позаботиться о тебе! Джун вздохнул с благодарностью, потому что после всех сегодняшних приключений и травм, и после недавних жарких событий, сил у него ни на что не осталось. Приведя младшего и себя в порядок, Джин снова забрался к нему под одеяло, прижавшись всем телом. — Спасибо, что достался мне! — прошептал старший. — Спасибо, что принял и не оттолкнул! — ответил Нам. — Дураком был, что так долго бегал от тебя… — признал Джин. — Не буду спорить! — улыбнувшись, ответил младший. — Ах ты! — замахнулся на него Джин, но Джун перехватил его руку и, поднеся к губам, поцеловал каждую костяшку. — Я люблю тебя, Джин. — И я люблю тебя, мой взрослый ребенок! А на утро Джин, открыв глаза, обнаружил, что младший уже не спит и, подперев голову рукой, внимательно смотрит на него. За ночь ссадины на его лице потемнели, и выглядел он сейчас довольно побитым, но счастливым и влюбленным. — Не смотри на меня сейчас! — взмолился Джин, закрывая лицо ладонями. — Я страшный! — Ты самый красивый из всех, кого я когда-либо видел в своей жизни! — Ага! Особенно сейчас! С гнездом на голове и без глаз! Вид у старшего и правда был не очень. Волосы торчали в разные стороны, веки припухли, на щеке остался след от подушки, а в уголке чуть надутых сейчас губ образовалась корочка от слюны после сладкого сна. Но именно таким он нравился Джуну еще больше. В тысячу раз больше! И он любил его сейчас в тысячу раз сильнее. Такого сонного, милого, домашнего и уютного. Его! — Джин, не закрывайся от меня, прошу! Ты самый красивый, а сейчас особенно! И не важно, будет ли у тебя прыщик на лице, грязные волосы, или не почищены зубы… Я буду любить тебя любым! А именно этот образ, — он взял его ладонь и отвел от лица. — Я сохраню в памяти и в сердце на всю жизнь, как самый любимый. — Ты извращуга! — вконец смутившись, пробормотал Джин и покраснел от удовольствия, как подросток. Им пора было вставать и собираться в обратный путь, к тайнам и их разгадкам. Что ждало их там — неизвестно. Но какие бы трудности не встретились на их пути, теперь их все они будут преодолевать вместе. А значит, со всем справятся!