Амулет

— Тэхен, ты помнишь, где находится монастырь? — спросил Чонгук во время обеда. — Местность, провинция, хоть что-нибудь? — Нет, хен, — ответил Тэ, и все заметно сникли. — Но я хорошо запомнил маршрут туда от той гостиницы, где жил в прошлый раз. Если мы поедем оттуда, уверен, что смогу легко найти дорогу. — Что ж сразу не сказал? Пугаешь только! — проворчал Юнги. И тут же добавил, глядя на Чимина. — Опять? Щекастый, снова за свое? Я все видел! Ты перекладываешь еду из своей тарелки к Тэхену! Я предупреждал? — Хен, я не съем столько… — надув губы и наклонив голову к самой тарелке, пробубнил Чимин. — Уговор помнишь? — безапелляционно заявил Юнги. — Сегодня ночуешь где угодно, но не со мной! Все! Чимин тут же схватил миску с мясом из центра стола и вывалил к себе в тарелку почти все, что в ней осталось, под недовольным взглядом Чонгука, уже положившего на нее глаз. — Слушайте, не могли бы вы наедине играть в свои брачные игры? — проворчал Чон. — Так, чтобы это не касалось общей еды! — И выхватил из-под руки младшего тарелку с бобами, которые тот уже тоже собирался перевалить к себе. — Это все равно тебя не спасет! — не обращая никакого внимания на Чонгука, проговорил Юнги, глядя на младшего, усиленно набивающего щеки мясом. Чимин посмотрел на него щенячьими глазками. — Да ем я, ем! — промямлил он набитым ртом. — Я сказал, не поможет! — строго повторил Юнги. — Припрешься, огребешь по жопе! — О, Господи! — простонал Джин, прикрывая глаза. — Избавьте нас от подробностей, ради всего святого! — Ой, а сам-то! — не остался в долгу Юнги. — Так, все! — рявкнул Чонгук, несмотря на то, что был младшим из троих друзей. — Тэхен, скажешь название отеля Седжину, он посмотрит далеко ли он отсюда. Сколько вы добирались до монастыря? — Часа полтора… Это на машине… А потом еще пешком… — ответил Тэ. — Полтора туда, полтора обратно. Плюс время там. Сейчас уже пять. Думаю, стоит снова лечь пораньше и отправиться в путь завтра рано утром. Еще какое-то время они сидели в гостиной, обсуждая, размышляя и строя предположения — зачем и почему Юнг так одержим всей этой историей. Наступил вечер. Приближалось время отдыха. Чонгук посмотрел на всех. — Как распределимся по комнатам? — спросил он и тут же, опережая всех, выпалил: — Тэхен будет спать со мной! Так безопаснее… — Для кого? — не удержавшись, съязвил Юнги, на что Джин только усмехнулся. Чимин смотрел на старшего глазками, полными раскаянья, что, впрочем, мало помогало, потому что Юнги был настроен решительно. — Быстро в комнату, и чтобы когда я приду, ты уже помылся! — приказал он, и через пару секунд младшего как ветром сдуло, пока хен не передумал. Намджун с Хосоком отправились в третью комнату, а Джин с Седжином заняли четвертую. Тэмин остался в гостиной. У него был самый чуткий сон и феноменальный слух. Он мог расслышать любой звук на довольно большом расстоянии и проснуться от малейшего шороха. К тому же, он сказал, что пока все равно не заснет, поэтому пободрствует немного и поохраняет остальных. Хосок, услышав об этом, спустя какое-то время, когда все уже закрылись в своих комнатах, тихо открыл дверь и прошмыгнул обратно в гостиную. — Хен, ты не спишь? Можно немного побыть здесь, с тобой? — Конечно, малой! — ответил весело Тэмин. — Располагайся! Когда пару часов спустя, проснувшийся Седжин вышел из своей спальни проверить все ли в порядке и как там Тэмин, он услышал смех, доносившийся из гостиной. Заглянув туда, он увидел двоих парней, сидевших на диване, накрытых одним на двоих пледом и смотревших что-то на телефоне у Тэмина. — Парни! Вы совсем обалдели? — сам не ожидая от себя, выпалил старший. — Ну-ка быстро спать! Тэмин, ну ты-то должен понимать! — Да, хен, конечно, — послушно ответил пилот, понимая правоту старшего. Завтра нужна усиленная концентрация внимания и будет хреново, если он не сможет сосредоточиться из-за недосыпа. — Хосок, пойдем, я провожу тебя в твою спальню, — проговорил Седжин. — В коридоре темно. — Я не хочу спать! — упрямо с обидой пробормотал Хоби. — Я сам дойду, когда захочу. — Нет, Хосок, — строго отчитал его Седжин. — Тэмину тоже нужно выспаться, или хотя бы отдохнуть как следует. На нем лежит большая ответственность за завтрашний день. Пойдем. — Тогда я сам! — упрямо повторил Хоби, сильно злясь на старшего за прерванный классный вечер и, развернувшись, даже не попрощавшись с Тэмином, пошел в направлении спальни. Седжин с грустью посмотрел ему вслед. Только у младшего прошел страх. Только у них все начало хоть немного налаживаться. И на тебе, он взял и так глупо все испортил… А может, старшему только казалось, что налаживается? Может, на самом деле ничего не изменилось… А может, только хуже становилось, просто он хотел верить, что все идет к лучшему?.. — Не переживай, хен, — тихо проговорил Тэмин, о чьем присутствии Седжин даже забыл, задумавшись. — Думаю, ему просто нужно больше времени для того, чтобы привыкнуть к человеку, чем другим. — Однако к тебе он привык в первую же минуту… — грустно проговорил Седжин и, опомнившись, добавил, — Нет, ты не подумай, я очень рад этому! — Я понимаю… — ответил Тэмин. — Но со мной – это исключение! Я же умничка и красавчик! — подмигнув, закончил он. — Шалопай ты! — беззлобно пожурил Седжин. — Ладно, иди спать в комнату к Джину. Сменишь меня часа в четыре. Выезжаем в семь-тридцать. Мне хватит трех часов, чтобы отдохнуть. Да и поспал уже немного. — Ты уверен? Время только одиннадцать… — Уверен. Все равно разгулялся уже. В четыре разбужу. Давай, там удобней, чем в гостиной. Все крыло наконец погрузилось в тишину. Но так только казалось… Юнги, зайдя в комнату, услышал шум воды из ванной. Значит, мелкий решил во всем его слушаться, чтобы избежать наказания? Ну-ну… Он сел на кровать напротив двери в ванную и сложил руки на груди, уверенный, что второй любимый косяк мелкого не заставит себя долго ждать. И действительно, не успела затихнуть вода в ванной, как через несколько минут раскрылась дверь и вышел мелкий, собственной персоной, в банном халате отеля и разумеется… босиком! Бинго! — Ну давай, щекастый, снимай халат… — проговорил тихо и зловеще Юнги. Чимин зябко поежился и заискивающе посмотрел на старшего. — Хен, я же покушал… Юнги многозначительно посмотрел в его глаза, а потом медленно перевел взгляд на его босые ступни. Чимин повторил весь путь за ним и уставился туда же. И бедное его сердечко, забившись маленькой пташкой, ухнуло в один момент куда-то в живот, благо набитый всякой едой, поэтому приземлилось мягко. — О-ёй… — обреченно пробормотал младший. — Раздевайся, пиявка, больше тебя ничто не спасет. Надеюсь, трусов под халатом у тебя нет, иначе придется снять и их. Давай, я жду. У Чимина от страха затряслись руки и задрожали ноги. За все двадцать два года жизни, его ни разу никто не наказывал и тем более не бил. Никогда! Родителям просто было все равно. А дедушка и бабушка Тэхена, хоть и могли пожурить их обоих за какие-то проказы, но всегда помнили, что Чимин не их родной внук и что ему не хватает ласки дома, поэтому относились к нему более снисходительно. В то время, как Тэхену доставалось по полной, и за уши его таскали за двоих, возможно поэтому они и стали такими большими. Однако сейчас, от грозного вида Юнги и от ожидания того, что сейчас будет, помимо страха Чимин испытывал и другие чувства. Он не мог определить, что это было, в силу своей неопытности. Но мандраж и холодок, где-то внизу живота, ощущались им отчетливо. А когда Юнги заставил раздеться, у Чимина и вовсе побежали толпой мурашки по всему телу. Трусы он в душе все же надел, поэтому сейчас, стянув с себя халат, стоял в ожидании, взявшись пухлыми пальцами за резинку, но не решаясь пока их стягивать. — Давай-давай, не тяни время. Провинился — получи наказание, — проговорил Юнги и сглотнул комок в горле, образовавшийся вдруг от вида младшего, стягивающего с себя трусы. Было в этом что-то такое, что заставило обоих чаще задышать и покрыться мурашками еще больше, хоть в комнате было вполне тепло. Голый Чимин предстал перед старшим, скромно прикрыв маленькими ладошками свое естество. Мягкий животик, плотные бочка и крепкие ляжечки. Весь он был мягенький, как резиновый пупс, с которыми играют дети, однако сейчас было прекрасно видно, что ни о какой ужасной полноте, конечно, речь не идет. Просто давно не подкачиваемое тело стало мягким и, при смене положения, кое-где появлялись небольшие складочки, потому что в некоторых местах образовался тонкий слой жирка. Но ничего отталкивающего в этом не было. Наоборот... — Подойди ко мне и ляг сюда животом, — показал Юнги на свои колени. Задышав еще чаще и слегка покраснев, Чимин подошел и попытался выполнить приказ. Он попробовал пристроиться сбоку и лечь поперек худых ног старшего, но у него ничего не выходило. — Хен, а ты можешь подвинуться дальше на кровать, иначе я упаду. Юнги понял, что это разумно, и передвинулся на середину кровати, вытянув ноги, на которые улегся младший, оказавшись своим пахом четко на бедрах старшего, хвала небесам, обтянутых штанами, и выставив вверх две круглые мясистые половинки. Юнги хотелось просто погладить их, возможно ущипнуть, или помять, но он вовремя вспомнил цель и задачу и пробормотал, подняв руку вверх: — Ну готовься, пиявка! Десять ударов! Полагаю, справедливо… Рука смачно, с громким шлепком опустилась на одну из половинок, волнами завибрировавшую под ней и отпружинив отскочила, оставив яркий след, быстро наливающийся краснотой. Младший тихо пискнул и засопел, слегка поерзав на бедрах Юнги. Следующий удар пришелся по второй половинке и Юнги соврал бы, если бы сказал, что эти действия оставляют его равнодушным. Дыхание участилось, сердце билось где-то в ушах, но самое главное, тугой узел скручивался внизу живота, обдавая жаром все внутренности и разгоняя огненную кровь по венам. Рука, не задерживаясь, опустилась на полупопие в третий раз и от вибрации под ладонью рот Юнги наполнился слюной. Хотелось еще и еще. Не останавливаясь и не давая передышки ни себе, ни младшему, ерзающему на его бедрах, как будто ищет более удобную позу, Юнги снова опустил пятерню на половинку, слегка сжав и оттянув ее, отчего младший уже не заскулил даже, а громко всхлипнул и уткнулся лицом в матрац, приподняв попу выше, как будто подставляясь под очередные шлепки. Спина его ходила ходуном от частого дыхания. Следующие пять ударов последовали один за другим, опускаясь на огненно-горячие и красные, как маки, ягодицы. Юнги не видел и не чувствовал ничего, кроме собственного возбуждения, справиться с которым он был уже не в силах. Слюней во рту становилось все больше, он лишь успевал их сглатывать. Член, еле сдерживаемый бельем, вот-вот готов был показать свою головку из-за кромки штанов. В глазах темнело от невыносимого желания чего-то неизвестного, неизведанного, но такого яркого и крышесносного. И каково же было его удивление, когда перед последним ударом он вдруг почувствовал, что ему в бедро упирается что-то твердое, и такое же горячее. — Ах ты ж, маленький засранец! — с негодованием прошипел он. — Я тебя наказываю вообще-то, а тебе, смотрю, это нравится? Чимин заскулил сильнее, уткнувшись лицом в кровать, теперь уже больше от стыда, нежели от удовольствия. Именно удовольствия, и возбуждения, которые он начал испытывать после первого же шлепка. И даже раньше, когда Юнги, глядя на него черными глазами, властным голосом приказал раздеться. Уже тогда у него в животе пробежал холодок возбуждения. Сейчас же, когда попа его горела огнем, словно ее долгое время натирали горчицей, когда кожа и мышцы гудели, как высоковольтные провода, а в животе поселились никакие не бабочки, а огромные гусеницы или жуки, ворочавшие все внутренности и заставляющие его член не просто стоять колом, а дрожать, истекать соком и требовать хоть какого-нибудь прикосновения, желательно именно той бледной красивой руки, что должна была сейчас опуститься в последнем шлепке, но, почему-то задержалась, отчего младший пискнул и подкинул бедра вверх, прося завершения. И вот он, последний удар, после которого и у одного, и у второго уже не осталось сил терпеть. И напрочь сорвав все тормоза, это чувство заставило их искать разрядку в объятиях и прикосновениях друг друга. Юнги, одним резким движением подхватив младшего, перевернул его и, притянув к себе, впился в губы, сразу раздвигая их и проникая языком глубоко в рот. Младший, отвечая на поцелуй со всем пылом, не стесняясь, начал стягивать с Мина футболку, едва оторвавшись от желанных губ, чтобы стянуть ее через голову, и снова припадая в очередном жадном, неумелом, но таком сладком поцелуе. Когда он протянул руки, чтобы избавить старшего от штанов, и обнаружил вдруг ту же деликатную проблему, что и у него самого, то от счастья и от восторга не смог сдержать гортанного стона, перетекшего вибрацией в рот Юнги. Возбудились оба. Значит, старшего это тоже не оставило равнодушным. Значит, ему понравилось. Понравилось шлепать? Или понравился сам Чимин, представший обнаженным? Да нет… Это уж чересчур. Это вряд ли… Но, с другой стороны, он же говорил об этом… И трогал его… Все эти мысли пронеслись в голове Чимина молниеносно, за несколько секунд, пока он, вылизывая рот старшего, стягивал с него, несопротивляющегося, штаны вместе с трусами. Встав коленями по бокам от откинувшегося на локти старшего, Чимин не рассчитал мягкость матраца и, утонув в нем коленом, не удержавшись, упал на Юнги. В этот момент их твердые горячие члены соприкоснулись головками и, потеревшись друг о друга, дернулись, требуя еще. Ощущать на своем самом интимном месте чужую руку было, конечно, охренеть как приятно, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что они почувствовали сейчас. — Хен… Хен… — едва успевая вдохнуть хоть немного воздуха между поцелуями, неистово шептал Чимин, вжимаясь в пах старшего и пытаясь снова поймать те ощущения, проезжаясь своим естеством по чужому. Для Юнги все это было также впервые, а потому также невероятно и ошеломительно. Огонь внутри разгорался все жарче. Прикосновений становилось катастрофически недостаточно, хотелось еще и еще. А этот горячий шепот младшего, повторяющий вновь и вновь единственное слово — его имя, просто сводил с ума и заставлял всплывать в голове такие мысли и фантазии, о существовании которых старший даже не подозревал. Не в силах больше терпеть эти слабые касания, в желании получить больше и жарче, Юнги просунул между ними руку и обхватил ладонью оба члена, плотно прижимая их головками друг к другу, от чего младший взвыл, захлебываясь от удовольствия. Он вцепился своими пальцами в плечи старшего и, уткнувшись лицом ему в шею, продолжал исступленно повторять его имя и толкаться ему в руку, требуя, прося, умоляя. Казалось этому не будет конца. Все смешалось: удовольствие, нетерпение, боль, жажда, и даже не желание, а потребность, жгучая потребность друг в друге. И казалось, что все это длится уже очень долго, почти бесконечно, хотя в действительности прошло всего несколько минут. Но оба были так возбуждены, оба так нуждались друг в друге и в этом невероятном крышесносном финале, что он, этот финал, не заставил себя долго ждать и накрыл их с головой волной поочередного оргазма, когда Чимин, и сразу за ним Юнги, кончили с громкими криками, совершенно не заботясь о том, что рядом с ними в соседних комнатах, возможно, спят их друзья. Какое им дело до них, если здесь такое! Отдышавшись немного, Чимин, упавший в момент пика на старшего, попытался откатиться и лечь рядом, но, как только его попа коснулась простыни, он громко пискнул и тут же повернулся на бок. Юнги повернул к нему голову в удивлении, и до него дошло, что отлупленная попа младшего все еще воспалена и видимо болит. — Повернись, — тихо приказал старший. — Ляг на живот. — Да нормально все, хен. Пройдет… — пробормотал Чимин, отчего-то вдруг начавший смущаться. Быть может от того, что вспомнил, как охотно подставлялся под шлепки и извивался от возбуждения, все сильней после каждого удара. — Я кому сказал! — пресекая дальнейшие возражения, строго проговорил старший. Чимин медленно повернулся и лег на живот, положив голову на сложенные руки. — А булки-то, словно только из печи! — проговорил Юнги, ухмыльнувшись, но тут же провел по одной красной половинке пальцами, едва касаясь и, наклонившись к уху младшего, тихо спросил: — Я переборщил, да? Очень больно? — Нет, — поспешил успокоить его Чимин, покачав головой. — Только жжется немного… Просто пока так полежу… — закончил он смущенно. Юнги сходил в ванную и намочил полотенце холодной водой. Затем достал лед из мини-холодильника и, завернув его в полотенце, снова опустился рядом с младшим. В течение следующего часа, он то прикладывал, то убирал полотенце с постепенно таявшим льдом, пока попа немного не посветлела. А Чимин в это время уже давно сладко спал, ощущая приятную прохладу. Чонгук, после того как дал все распоряжения охране и созвонился с отцом, сидя в пустой столовой, узнал о состоянии Ёндже, а потом поговорил с мамой, успокоив ее и сказав, что ему ничего не угрожает, взял с тарелки несколько мандаринов для младшего и отправился в спальню. В комнате было совсем темно, даже ночник не горел, и совсем тихо. Лишь из приоткрытой двери ванной, в которой тоже была тишина, выбивалась полоска света. Решив, что Тэхен оставил там свет специально для него, Чонгук положил мандарины на резной столик, стоящий у входа и, открыв дверь в ванную шире, вошел внутрь. И замер… Тэхен, в одном полотенце на бедрах, стоял перед зеркалом, зачесывая назад влажные волосы. Бронзовая кожа его светилась золотом, отражая свет каждой микроскопической каплей. Спина, эта божественная спина, которую в прошлый раз Чонгук видел только в отражении, а сейчас мог разглядеть во всей красе, эта спина преследовала его в горячих снах каждую ночь с тех пор. Но сейчас он смог увидеть еще и невероятной длины стройные ноги, переходящие в крутые бедра, скрытые сейчас полотенцем, так некстати. Тэхен весь был прекрасен, и порочен, потому что вызывал желания, неведомые ранее Чонгуку. Разве мог он представить, когда насмехался над Джином и пытался вернуть его на путь истинный, что какое-то время спустя, сам не сможет отвести взгляд от мужского лица и тела. Что это тело будет преследовать его в мыслях днем и ночью. Что он будет одержим этим лицом, прекраснее которого не видел ни у одной женщины. И ни одна женщина никогда не увлекала его настолько, чтобы он боялся потерять голову, боялся не совладать с собой, боялся наброситься в ту же минуту, даже не спросив согласия. Сейчас же, с этим мальчиком, Чонгук боялся именно этого. Его желание было таким сильным, что кровь, кипящая в венах, оглушала, сводила с ума, лишала разума. Но самое страшное, что Тэхен, увидев его в зеркальном отражении, не смутился, как раньше, не убежал, не спрятался под одеялом, как тогда, а стоял и смотрел пристально, словно в ожидании чего-то. Словно он уже понял все, что мучает Чонгука и принял это в немом согласии. Видно было, что он не совсем понимает всю силу и гамму чувств, раздирающих Чогука, но готов принять и разделить их все. Однако Чонгук оказался не готов к этому. Почувствовав себя одержимым, готовым наброситься на этого невинного паренька в любое мгновение и не просто напугать его своей одержимостью, а сжечь в огне своей страсти, старший со всей силы вцепился в косяк двери, до боли в пальцах, до хруста суставов или дерева, сейчас сложно было понять. И когда Тэхен, почувствовав непонятное волнение, обернулся и посмотрел Чонгуку в глаза, прямо, не через зеркало, и во взгляде его можно было прочитать разрешение, согласие и готовность к чему-то, чего он сам еще не понимал, Чонгук не выдержал и, испугавшись самого себя, своих чувств и желаний, молниеносно развернулся и вылетел из комнаты. Выскочив в коридор и встретившись там с горничной, которая утром приносила им вино от Юнга, а сейчас проверяла все ли в порядке в холле, Чон вспомнил, каким взглядом она смотрела на него во время диалога. Он пронзил ее вопросительным горящим взглядом. И увидев слабый, но уверенный кивок, пошел вперед, уверенный, что та последует за ним. Не утруждая себя поисками удобной комнаты, он вышел на террасу, окруженную водой, на которой стояло несколько шезлонгов, вполне пригодных для того, зачем они сюда пришли. Однако, обернувшись на девушку, которая уже начала расстегивать пуговички на своем форменном платье, он понял, что ему это не нужно. Посредственная внешность, короткие, немного кривоватые ноги, не слишком сексуальная фигура… И даже пышная грудь не спасала ситуацию, ведь, с некоторых пор, его больше привлекала плоская мужская грудь с темными ореолами сосков и гладкой бронзовой кожей… Блять! От одной мысли об этом, член уперся в ширинку, возбужденный до боли. Уверенный, что ему просто необходимо снять напряжение, и наваждение, если не пройдет, то хотя бы уменьшится, Чонгук с тихим, но резким «не надо» остановил девушку от дальнейшего раздевания и, протянув руку, несильно надавил ей на плечо, с одной стороны, давая понять что от нее требуется, с другой, давая возможность отказаться. Однако та с готовностью опустилась на колени, уже протянув руки к чужой ширинке и, не сомневаясь, расстегнула молнию. Выпустив наружу полностью вставший большой твердый член, она с восторгом облизнулась, приготовившись показать все свое умение и опыт. Но Чонгуку и это было не нужно. Он без предупреждения, стоило только ей открыть рот и обхватить губами головку, всадил член глубоко, почти наполовину. Подождав долю секунды, чтобы дать ей понять, что от нее требуется и привыкнуть немного, он, ослабив немного хватку и выйдя слегка, снова надавил ей на затылок, входя еще глубже в горло. Неготовая к такому напору, она закашлялась, что, впрочем, не слишком удержало мужчину. Дав ей сделать глоток воздуха, он снова вонзился глубоко в глотку девушке, не давая больше поблажек и не обращая внимания на кашель и рвотный рефлекс. Чонгук даже не видел, кто сейчас на коленях перед ним. В голове был туман, а перед глазами образ, который не мог уже больше стереть ни один человек, какого бы пола он ни был. Хотелось только разрядки. Хотелось хоть немного остыть, чтобы можно было находиться рядом с Тэхеном, наедине, и не бояться сжечь его своим желанием. Девушка внизу уже почти теряла сознание. Лицо ее было красным. Слезы размазали тушь, которая черными потеками стекала по щекам, смешиваясь на подбородке с густой слюной, стекающей на пышную грудь. Чонгук еще несколько раз ворвался глубоко ей в горло и, удерживая голову, прижав ее плотно к своему лобку, кончил, не выходя и заставляя сглатывать до самого конца. Освободив задыхающуюся девушку, которая заходилась в кашле, выплевывая слюни, сперму и желудочный сок, он скинул с себя брюки с трусами прямо на пол и с разбегу прыгнул в ледяную воду природного бассейна, плещущуюся у ступенек террасы. Вынырнув и окунувшись еще пару раз, он вышел из воды, натянул брюки на мокрое тело, подобрал трусы и, не обращая больше никакого внимания на приходящую в себя горничную, ушел в номер, еще больше, чем до этого ненавидя и ее, и себя. Войдя в темную комнату, Чонгук первым делом отправился в душ. Но, смыв с себя все остатки недавнего безумия, разве мог он смыть то, что было внутри. Постояв еще немного в ванной, высушив волосы и собравшись с силами, он вышел и лег на кровать рядом с Тэхеном. Младший не спал. Он ждал все это время и, как только Чонгук опустился на подушку, повернулся к нему и прошептал в темноте: — Хен? Чонгук затих, неготовый сейчас ни к каким разговорам, тем более с младшим. Тэхен протянул руку, попытавшись взять ладонь Чонгука, но старший отодвинулся и приказал строго: — Спи, Тэхен! Завтра рано вставать. И отвернулся от младшего на другой бок, ненавидя сам себя. Чувствуя себя отвратительно грязным и не желая пачкать своей грязью этого чистого невинного мальчика. Тэхен же, не понимая, в чем дело и виня во всем себя, уверенный, что это он навязывается и отталкивает своим видом и поведением старшего, еще долго лежал с открытыми глазами, глядя в темный потолок и даже не пытаясь стирать катившиеся по вискам слезы. Чонгук тоже не спал и слышал за спиной редкие тихие всхлипы, ненавидя себя за них еще больше. Заснули они поздно. Чонгук дождался, когда младший успокоится и, лишь когда услышал его ровное дыхание, а чуть спустя и тихое сопение, и когда почувствовал, что младший, по привычке своей, зажал руками и ногами край одеяла, только тогда Чонгук позволил себе забыться недолгим и неглубоким сном.