Ещё один раз

В пути Эрвин заснул — натурально отключился в машине. Леви вел, стараясь не отвлекаться — у самого от недосыпа мозги были не на месте, — но так или иначе соскальзывал взглядом — Эрвин был бледный, голова чуть завалилась набок, аккуратно зачёсанные назад волосы растрепались (Леви знал теперь, что он использует не лак или гель, а специальную пенку для укладки), торчащая надо лбом прядь забавно качалась вверх-вниз. Он выглядел совсем как тогда — Леви физически чувствовал запах дерева в кабинете и обивку старого кресла под пальцами — Эрвин часто засыпал сидя, и Леви не позволял себе на него смотреть долго, никакой такой сопливой хуйни, будил его, и все, говорил: «Иди ляг нормально, потом не разогнёшься». Это было до смешного спокойно — впрыгнуть в старые разношенные ботинки, даже шнурки, сто лет назад завязанные, не нужно развязывать. И при этом неожиданно страшно — как упасть с высоты, все было большим и широким, а стало маленьким, мир сузился до кабинета, красивого лица спящего Эрвина, его рук и чернильных пятнышек на пальцах. Хотя в какой момент все успело стать таким уж широким и большим? У дома Эрвин с трудом проснулся — Леви пришлось будить его, хотя ужасно не хотелось. — Зайдёшь? — спросил Эрвин, протирая глаза. Леви кивнул. Поднялся в гостиную, помыл руки в ванной — странное было чувство, он знал это место слишком хорошо, настолько, что тело само воспроизводило привычные движения — три шага до раковины, закрыть кран одной рукой, другой потянуться за полотенцем. Эрвин руки не помыл (ну разумеется), стоял у окна в гостиной и что-то сонно думал, глядя в пол перед собой. Леви вошёл, он поднял голову. Улыбнулся бы — Леви знал это выражение глаз — но не смог. — Мы так и не говорили все это время, кто мы друг другу. — Мм. Я думал мы встречаемся, — сказал максимально нагло, сел на подлокотник дивана и закинул ноги на подушки, призывая на помощь капитана Леви. Капитан все знал и умел общаться с Эрвином так, как будто имел какое-то там право голоса. — Да, я тоже. Но хочется… Проговорить. — Ну, считай, проговорили. Звать Эрвина в своей голове «бойфрендом» было ужасно смешно — это даже прогнало неприятное чувство. — Хорошо. Ещё один важный вопрос… Какие у нас отношения? Только мы вдвоём? Леви поёжился, вспоминая Айзека. Почему-то его страшно тянуло сказать «нет, давай открытые, вдруг мы друг друга заебем» и одновременно выдать «строго моногамные, потому что ты даже смотреть ни на каких Тайлеров больше не должен». — Я не хочу, чтобы ты трахался с кем-то, кроме меня, — не соврал. Эрвин таки усмехнулся. — Не буду. Мне тоже будет лучше, если ты будешь спать только со мной. — Хорошо, — Леви всего теплом окатило: Эрвин говорит — только с ним. Сразу всю наглость унесло. — Можно обнять тебя? — Конечно, — Эрвин протянул руки и обнял Леви сам, прижимая к себе. У него очень-очень быстро колотилось сердце. Леви сжал его руками крепко, под рёбрами. — Иди спать, Эрвин, — сказал строго. Эрвин послушался. У себя дома Леви понял, что уже за полночь, он не ел с утра, а в голове болезненно крутится только образ Эрвина, вымотанного и тихого.

***

Жизнь долго и медленно возвращалась в норму. Леви раз в пару дней заходил к Эрвину, готовил что-нибудь, говорил «уже поздно, ложись спать». Эрвин ходил на работу, и оставшееся время тоже в основном работал. Он спрашивал, как у Леви дела, целовал его, благодарил, но большую часть времени проводил в своих мыслях, явно тяжёлых: Леви слышал, как он созванивался, видимо, с мамой Майка — старался держать голос ровным. По вечерам Эрвин обычно, как всегда, сидел в скайпе с Кейт и Майком — другим Майком, — правда разговаривал односложно, даже с сыном. Улыбался тепло, спрашивал, как у него дела там, и слушал. А вот Леви оставался поболтать подольше: Майк закончил изучение улиток, теперь основной темой его интереса были метеориты и вероятность их падения на землю. Майк боялся, говорил, что от столкновения с астероидом Землю ничто не защитит, а Леви приводил ему рациональные доводы: учёные не засекли никакого астероида, значит, все будет в порядке. Они еще сообщали друг другу, на каком месте в Наруто находятся. Старались идти ровно. Поединок Гая с Мадарой тянулся долго, и Леви пару раз почувствовал, смотря его, что мог бы и расплакаться. Тренироваться всю жизнь — ради одного момента. Леви мало трогал Эрвина: с одной стороны, было как-то странно приставать после похорон, с другой — странно было думать о сексе, учитывая то, на чем все закончилось. Зато Леви много вспоминал. — Да у нас вообще еды нет, в кладовой мышь повесилась, — говорит Нанаба. — Не повесилась, а умерла от яда, и не в кладовой, а в оружейной. Это Майк так пытается поразить девушку. Леви улыбается краями губ, отпивая горячий чай из тонкой чашки. Сервиз пафосный — Эрвину в столице подарили на каком-то приеме. Ему вообще часто что-то такое дарили, откупались от совести. Лучше бы денег дали на экспедиции. Ханджи Леви тоже вспоминал, много. Как она улыбалась — всегда немного безумно, — и как, если честно, дух захватывало от ее ума в сочетании с маниакальным интересом. А ещё у неё всегда топорщились волосы. Ей было весело: наверное, отчасти это был побег от реальности. Пока Моблит следовал за ней добродушной влюблённой тенью — все было хорошо. Ее лицо менялось, когда нужно было действовать: заострялось, становилось холодным. Как у них всех, на самом деле. Она почти перестала улыбаться, когда стала командующей. А вот повязка на глазу делала ее еще круче. Попугая только не хватало. Леви вспоминал и понимал с удивлением, что тогда в его голове был не только Эрвин. Хотя Эрвина, конечно, было больше всех.

***

Они валялись рядом в кровати в какой-то из дней, выходной: Эрвин читал (хотя, судя по статичному взгляду, просто смотрел в книгу), Леви грелся у него под боком и смотрел видео про химию для школьников. Его в последнее время они очень развлекали. Тепло тела Эрвина медленно переползало к нему, сначала просто согревало, потом стало собираться в приятное возбуждение-предвкушение. Леви не был против, решил — попытка не пытка, закинул на Эрвина ногу, коленом потерся о живот. Эрвин отложил книгу и потянул его к себе повыше, замер, глядя в глаза. Ладонь опустил на колено, кончиками пальцев забрался под. У Леви как будто разом спидометр выкрутился на 200 миль в час: он буквально задохнулся от того, как хорошо это было сейчас, и как же он скучал по Эрвину, по его телу, рукам, которые всегда почему-то знают, что нужно делать с ним. Эрвин прижал его к себе крепко и поцеловал сам, почти торопливо, и Леви понял, что ему тоже этого очень хотелось, и отпустил себя: привычно отдался ощущению во всем теле. Эрвин остановил его через несколько минут, поймал за руку, когда Леви задирал его футболку. Леви нахмурился, облизнул зудящие губы. — Сейчас не хочу, — сказал Эрвин. — То есть, хочу, но слишком устал. Леви в целом понимал: с ним тоже бывало. Тем более, после смерти друга. После смерти Эрвина он вообще, кажется, дрочить перестал. — Бляять, Эрвин, — протянул с досадой. — Раньше не мог сказать? И для наглядности прижался к нему стояком, вдруг не заметил. — Мм, да, прости. Я слишком люблю целоваться с тобой. И я скучал. Ну и Леви конечно растаял. — И что мне теперь предлагаешь? — всё-таки проворчал, выпрямляясь. Сидел на Эрвине верхом, скрестив руки на груди. Поза триумфа, так сказать. — Пойти подрочить? — Дрочи здесь, — сказал Эрвин чуть хрипло, глядя ему в глаза. — Будешь смотреть? — Леви прищурился. Вуайеризм или как там. — Возможно даже потрогаю, — Эрвин чуть улыбнулся и снова надел снятые для удобства очки. Положил обе руки Леви на талию. — Давай, тебе понравится. Леви почувствовал, что щеки стали совсем горячими. Господи, да неужели правда покраснел? — Мм, ладно, — сказал с видом «ну посмотрим ещё, что из этой хуйни твоей выйдет». Попытался сохранить остатки достоинства — хотя хотелось ужасно. Он лёг рядом, спустил штаны с трусами вместе — ощущалось странно, но одновременно уже было совсем наплевать. За несколько движений член встал полностью, Леви прикусил губу изнутри, не глядя на Эрвина, но чувствуя на себе его взгляд. Тело само чуть прогнулось, когда Эрвин погладил его по животу, собирая складками футболку. Вот, он снова это делает — невозможно. Почему же настолько невозможно сопротивляться этому чувству? Было слишком хорошо — и практически больно — понимать, что Эрвин весь сейчас его, смотрит на него, занят только им, и что ему нравится, безоговорочно. Леви дрочил, возможно слишком беспорядочно и быстро, никак не мог выбрать один темп, сбивали прикосновения Эрвина, к рёбрам, соскам, бокам — щекотно, плечам, шее, губам. Леви выпутал ногу из штанины совсем, прошелся пяткой по матрасу, стараясь напрячься и немного замедлиться, но Эрвин положил руку ему на колено и отвёл его в сторону, и Леви так и кончил, неудобно, бестолково ухватившись за руку Эрвина. Эрвин поцеловал его в щеку. — Ты лучше всех, — сказал, и Леви на себе почувствовал вибрацию голоса. — Самый красивый. Некоторое время он приходил в себя. Оргазм всплеснулся очень ярко, но тёплое чувство после долго не продержалось. — Ты часто это говоришь, — Леви правда старался, чтобы это не прозвучало упреком. Особенно сейчас, когда он был весь в сперме, а Эрвин все ещё удерживал его, не давая выпрямить ногу. — Ну да, — Эрвин улыбнулся — и это была первая такая улыбка за долгое время. — Потому что ты ужасно красивый. Леви поежился и ногу таки выдернул. — Мм. Дай салфетку. Эрвин салфетку дал. Леви вытер живот и сел. Ему стало неприятно: он вспомнил, что пропустил к чертям соревновательный сезон. Сказать снова было нечего: он понимал, что претензия из серии «да тебе только моя внешность и нужна!» взята напрямую из дешевого сериала, и нет смысла это говорить Эрвину, тем более, что Леви никогда не считал себя таким уж красивым. Вот Тайлер этот — он точно «самый красивый». Вау, — подумал Леви отстранённо. — Возможно, не стоит вообще начинать думать. Смысл какой? Только злиться. Он все равно остался ночевать — было поздно. Эрвин посмотрел на него с сомнением, но ничего не сказал: выключили свет. Леви не спал — смотрел в потолок, слушал дыхание Эрвина и знал, что он тоже не спит. Когда спал — дышал совсем тихо и медленно, бывало даже казалось, что он не дышит совсем. Иногда всхрапывал — тогда его можно было с удовольствием пихнуть в бок. Они пролежали с полчаса, а потом Эрвин таки не выдержал, сел, прислонился к спинке кровати. — Леви, давай поговорим. Я не знаю, что случилось сейчас и тогда. Леви не знал, как сказать, что случилось тогда. Ты оказался не тем Эрвином? Но вот сейчас можно было попробовать описать. Он тоже сел, опираясь на руки. — Ты все время говоришь, что я красивый, — голос прозвучал тяжело. — Ну? — Эрвин искренне не понял. — И все. Ты типа… Только ради этого со мной? Эрвин моргнул дезориентировано. Леви и так сказал слишком много: сидел и смотрел на Эрвина тяжёлым взглядом. Да какого хуя в конце концов. Тот Эрвин любил его по-настоящему. — Эм, — Эрвин явно ждал ещё пояснений. Не дождался. Заговорил очень осторожно, и Леви чуть не скривился, потому что ну, его Эрвин бы сказал на это что-нибудь односложное типа «сходи проветрись, капитан». И этому Леви поверил бы больше, чем лекции, которая сейчас — явно — готовилась. — Наверное, это правда звучит плохо, я не подумал. Но… Дело в том, что я, — Эрвин усмехнулся, — слишком глубоко в платонической философии. — Ну да, конечно. В очередной раз: въебать бы с колена и уйти. Леви выдохнул — медленно. Ещё успеет. — У Платона есть понятие калокагатии. Одно из самых важных. Калóс — значит «красивый», агатóс — «хороший, благой». При этом первое говорится не про цветочки и симпатичных юношей, точнее, не только про них, но и про зарю-эос, и про стратегию, про богов, и про душу, и про тело. Некрасивый человек может быть «калос». Это скорее «прекрасный», понимаешь? Леви кивнул. Что непонятного. — И «агатос» тоже не просто «хороший». Агатос — это и про моральные качества, и про силу, и про закон, и про привычки, и про мастерство, — то есть это «хороший» во всех отношениях, правильный, наилучший. Леви снова кивнул. Пока вроде понятно. Заслушался, в общем — даже кулаки сжимать перестал. — Ну вот, а калокагатия — это идея о взаимозаменяемости этих понятий. То есть о том, что то, что прекрасно — хорошо, а то, что хорошо — прекрасно. Она в какой-то момент так… Поразила меня, эта идея. Совсем не христианская. И я тоже думаю, что это так. То есть, возможно, рационально я согласен не до конца, но когда я говорю «красивый», особенно по отношению к человеку. Особенно по отношению к тебе. Я всегда имею в виду «калос»… То есть и «агатос» тоже. И… Ну, — и вот тут он прервался, потому что говорить ему явно стало сложнее. Помолчал, посмотрел Леви в глаза. — Для меня ты не просто «красивый». Я люблю то, как ты двигаешься, и то, как ты говоришь, и твои мысли — хотя ты редко ими делишься, — и твоё мастерство в боевых искусствах, и то, как ты тщательно и с удовольствием убираешься, и то, как ты играешь с Майком, и твой голос, и твою смелость, и вообще. Все. Вот это и значит калос и агатос, понимаешь. Я даже не знаю, что из этого, условно «красиво», а что «хорошо». Этика равняется эстетике. — Мог бы и закончить перечислением, — Леви с трудом дышал. Подвинулся, сел на колени рядом с Эрвином и положил обе ладони ему на щеки. Щеки были колючие. — Я люблю тебя за то, что ты пиздец какой занудный, — сказал прежде, чем подумать и поцеловать. Когда оторвался, снова посмотрел в глаза, взгляд у Эрвина был совершенно счастливый. — Теперь я могу говорить, что ты красивый? — спросил он тихо. — Да говори сколько хочешь.

***

Наутро Леви выполз на кухню (опять плохо спал), сварил себе кофе и решил приготовить что-нибудь получше хлопьев с молоком. Эрвин пришел минут через двадцать — сонный и теплый — обнял Леви со спины и поднял, поцеловал позвонок в основании шеи — от этого разбежались мурашки. Леви от души стукнул его по руке: — Ты не видишь, я занят. — Вижу, — Эрвин не отпускал, отбиваться по-настоящему не было никакого желания. — Вкусно пахнет, — он зарылся носом в волосы Леви и вдохнул глубоко, а потом выдохнул — тепло. — Ты вчера сказал, что любишь меня. Леви услышал улыбку в голосе и улыбнулся сам, а потом все-таки вывернулся, заехав Эрвину пяткой по лодыжке. — И ты решил, что это повод испортить мои панкейки. — Нет, почему, — Эрвин одной рукой забрался под футболку Леви, прижимая к себе снова, а второй нажал на кнопку — плита выключилась. Леви отложил деревянную лопатку. А через несколько минут, когда Эрвин, сидя перед ним на коленях, целовал его живот, Леви, в очередной раз шумно выдохнув, вдруг вспомнил: — Бляять, Эрвин, — он потянул его за волосы, заставляя посмотреть вверх. Ну и идиот. — Презервативы есть? Эрвин нахмурился. — Ну… Есть. Мои правда. — Тогда не бери в рот, — выдохнул Леви с досадой. Ну конечно, у Эрвина презервативы его размера, специально для огромных хуев. Эрвин не прокомментировал — видимо, ему слишком хотелось продолжить. А потом — уже после душа — Леви сказал первый, предупреждая вопрос: — Я переспал с другим парнем. И поставил на стол тарелку с панкейками. Ну а что ещё он мог сказать. Эрвин некоторое время не отвечал. Леви посмотрел на него — не смог понять эмоцию. Эрвин все время после смерти Майка был уставшим и грустным, только вот этим вечером и утром улыбался, как раньше. — С каким? — выдал наконец Эрвин. — Да не важно, с каким-то чуваком, на вечеринке познакомились. Это было, когда ты… Думал. Эрвин кивнул. — Ну… Ладно. Мы тогда вообще ничего толком не обсудили. Так что ты не обязан был говорить, но спасибо, что сказал. Леви хотел поймать его взгляд, увидеть в нем хоть какую-то эмоцию — но Эрвин смотрел на стол рассеянно-задумчиво. Синяки под глазами у него никуда не делись. Захотелось встряхнуть его: «Тебе вообще похуй?». Но предъявлять претензии опять было не к чему. Леви до сих пор кривило от одной мысли о Тайлере, а Эрвин даже в лице не изменился, когда узнал, что Леви с другим человеком ебался. Вместо того, чтобы выдать хоть какую-то реакцию, он неожиданно спросил, как ни в чем не бывало: — Ты не думал заняться чем-то другим? — В смысле? — Леви настолько обалдел от такой смены темы, что даже ледяной тон не успел напустить на себя. — В смысле… Не в кофейне работать. Леви особо не думал. В детстве он думал, что станет пожарным, потом — что вором или барыгой, а потом, когда вспомнил — уже не думал вообще быть кем-то. После того, как вышел и съехал от Кенни, основной заботой было просто найти, как бы поесть и где жить. Так что ответил честно и очень раздражённо: — Нет. Времени не было. — Я понимаю… Я не к этому, — Эрвин явно смутился и растерялся. Вот, пожалуйста. Сколько угодно эмоций. — Просто… Может быть, ты хотел бы делать что-то еще? — Нет, — сказал Леви холодно. — Меня все устраивает. Плечи сами собой поднялись. Леви взял себе панкейк, но начать есть не мог. Интересно, теперь всегда так будет? Ничего хорошего без плохого? — Прости, — сказал Эрвин мягко. — Я не хотел, чтобы это прозвучало снисходительно. О, отпустило. — Ладно, — теперь было стыдно за вспышку — совсем разучился себя держать в руках. — На самом деле… Я думал. Ничего особо не придумал, — Леви разорвал вилкой панкейк на клочки, и посмотрел наконец на Эрвина. Эрвин наблюдал за ним и еле сдерживал улыбку — и тут Леви, конечно, знал, что смеется он над уничтожением еды, а не над ним самим. — Короче, — вилку он таки отложил. — Мне ничего особо не нравится. Я люблю драться. Любую физическую нагрузку. Дуть, слушать хуйню типа Godspeed и смотреть мультики. — Это немало, — вот тут Леви уже не мог понять, издевается он или нет. — Мне ещё кажется, ты очень любишь детей. Я никогда не видел, чтобы кто-то так хорошо общался с Майком. Я и близко не дотягиваю, да и Кейт тоже. — А, — Леви пожал плечами, снова глядя в тарелку. Маленькие кусочки теперь были превращаемы в микроскопические. Он думал об этом, конечно. Даже не раз. — Да кто меня к детям подпустит, я же сидел. — Насколько я знаю, если сидел несовершеннолетним, то это возможно. — Мх, — Леви решил, что можно уже начать жевать. — Не знаю. Мне пока всего хватает. Эрвин кивнул, а после завтрака обнял Леви — снова со спины, наклонился к уху, сказал: «Было очень вкусно. Прости, если я сказал какую-то ерунду», — поцеловал в щеку. — «И проверься поскорее. Не хочу презервативы». Леви кивнул и тоже поцеловал его в щеку.

***

На следующий день Леви сдал анализы. Ещё через день узнал, что он чист, и смог отсосать Эрвину наконец-то. Все стало почти как раньше, только теперь в доме не было Майка: это было и приятно (потому что можно трахаться когда угодно), и грустно (Леви скучал). Эрвин вел себя уже совсем привычно, и все-таки ему явно было плохо. Он стал улыбаться чаще, теплел рядом с Леви, но большую часть времени оставался тихим. Иногда даже дергался от прикосновений, чего за ним вообще никогда не водилось. — Расскажи мне? — они сидели на скамеечке в том самом парке, где накурились в первый раз вместе. Эрвин вдохнул и медленно выдохнул, прикрыв глаза. Перед ними прошёл отряд оранжевых уток с белыми полосками на шее. Целых четыре. Леви проводил их внимательным — от неловкости — взглядом. Эрвин очень долго молчал, а потом вдруг стал говорить: и Леви осознал, что достаточно было простого вопроса. Эрвин поначалу говорил медленно, с трудом подбирая слова. Смотрел на носки своих кроссовок. — Мы с ним не общались последний год толком — он был в Йемене, оттуда связываться сложно, только короткие звонки и сообщения иногда. И так было уже давно: он уезжал надолго, потом возвращался в Портленд, и я с каждым разом все больше видел, что он не может здесь быть, его тянет обратно. Когда… Видишь такое, — Эрвин снял очки и протер глаза, сильно надавливая. Леви дотянулся до напряженного запястья, осторожно взял ладонь Эрвина в свои, успокаивая, не давая больше делать себе больно. Эрвин чуть улыбнулся, и ощутимо расслабился. — Да, когда видишь такое, войну, уже не можешь видеть другое. Леви слабо кивнул. Ему ли не знать. — И каждый раз он приезжал, и был вроде все тот же, такой же добрый и приветливый, и так же сильно любящий нас, но… Я прямо видел, как он уходит, на самом деле, уже давно видел, и я все никак не мог понять, зачем. То есть, идея идеей, да. Но это же жизнь. Леви подумал, чуть сжимая ладонь Эрвина — насколько же сложно слышать от него это — ровно противоположное тому, что он говорил тогда. — То есть, не так. Я понимаю, зачем он это делал, и я думаю, что он делал самое правильное из всего, что мог. Но ещё я думаю: почему именно он? То есть… Почему просто не кто-то другой. Эгоистично. Но я слишком сильно люблю его. Леви снова сжал его руку посильнее. Он не понимал, что сказать, но очень надеялся, что Эрвин почувствует. Эрвин замолчал, выдохнул еще раз — медленно и тихо.

***

А потом Леви сломал палец на ноге. Абсолютно по-идиотски, даже не на тренировке: споткнулся о порог, когда выходил из кофейни, потому что отработал подряд две смены от рассвета до заката и почти не спал. И упал, очень неудачно зацепившись кроссовком. Пришлось вызывать такси и ехать в госпиталь, и к счастью (к счастью!) у него была рабочая страховка, которая покрывала такие вот случайные травмы. Диагноз ему поставили уже через полчаса, палец закрепили шиной, затейпировали и перебинтовали, и сказали, что в ближайший месяц Леви нужно ходить на костылях или в специальном ботинке, а о тренировках вообще нужно забыть. Леви так разозлился, что даже попросил Эрвина его забрать. Эрвин не просто забрал, он ещё и купил ему дорогущий ортопедический сапог, никак не реагируя на возражения, и отвёз к себе домой. — Какой же я лох, — Леви без особого энтузиазма смотрел за окно. — Месяц минимум теперь. — Ничего, я тебя могу везде носить на руках, — Эрвин даже не повернул голову, чтобы это сказать: продолжал себе рулить. — Не стоит, — Леви помрачнел. Представил, как Эрвин приносит его на руках в синагогу, и все сбегаются, и говорят о нет о нет что же с ним случилось человек умирает. — Ну хотя бы сейчас? Можно я тебя донесу до кровати? — Эрвин как раз затормозил возле дома. Леви пожал плечами: — Валяй. Эрвин донёс его до постели, как невесту в иллюстрациях к «Золушке», блин, и аккуратно положил, и лёг сам, как только Леви отпустил его шею. Леви уже было максимально некомфортно от настолько повышенного внимания к собственной персоне. Поэтому он решил сбить Эрвина с толку: — Почему ты все время сверху? — спросил максимально обыденно. Он давно про это думал. Эрвин явно отвлёкся от мыслей о ноге. — Хочешь поменяться? — Возможно. — Это хорошо, — прозвучало совершенно искренне. — Я давно хотел предложить. Ого. Неожиданный успех. — И почему не предложил? — Не знаю, — Эрвин замялся. — Ээ, наверное, что-то про маскулинность. И гетеронормативность. — Типа ты большой, я мелкий? — Ну да. Мне было немного… Странно тебе предлагать. Показалось, ты не захочешь. Леви мог бы поиздеваться немного, но не стал. — Ты сам хочешь этого? — Да. — Тогда, — Леви притянул его к себе за шею и сказал на ухо шёпотом. — Я трахну тебя так, что ты неделю потом ходить не сможешь. Подождал пару секунд, для эффекта. — Достаточно маскулинно? — и ткнул его локтем в ребра. — О да, — Эрвин улыбнулся. — Очень убедительно. — Блять, Эрвин, — простонал Леви. — Чего? — А мыться-то как?

***

На следующий день они пошли в кино. Леви повёл Эрвина смотреть «Бесславных ублюдков»: в их маленьком кинотеатре показывали марафон Тарантино. Зал был не то чтобы пустой, что не помешало Эрвину на десятой минуте начать распускать руки. Леви чувствовал себя персонально оскорбленным: ухватил Эрвина за запястье и прошипел на ухо: — Ты не видишь, он сейчас найдёт блять их, они под полом… — Ага, — Эрвин послушно перевёл взгляд в экран, но руку не убрал, засунул пальцы в дырку на любимых джинсах и самозабвенно лапал Леви следующие двадцать минут, а вот когда появился Альдо Апачи (ебучий Брэд Питт) руку убрал и явно увлёкся. Леви снова почувствовал себя персонально оскорбленным: — Тебе нравится этот старпер? — Ну да, — Эрвин кивнул невозмутимо. — Он очень сексуальный, ты сам посмотри. — Да я его сто раз видел, блин. — Леви закатил глаза. — Мне он нравится. Но тебе-то нравятся твинки. — И откуда эта информация? То, что ты идентифицируешь себя как твинка — не показатель. — И что, ты бы дал ему себя трахнуть? — Ну, при определенном уровне эмоционального контакта… Я очень люблю его в «Большом куше». — Да господи… Он же самый белый человек на свете, а играет цыгана. — Зато его торс… — Все, отвали. Эрвин замолчал, глядя в экран с явным интересом. Леви дулся. Минут через десять Эрвин о нем вспомнил, обнял за плечо — ужасно неудобно из-за подлокотника — и проговорил на ухо: — Я бы не стал с ним спать, потому что люблю тебя. Леви снова закатил глаза. Самый, блин, сладкий принц на земле. И все равно дуться перестал.

***

— Ну, — спросил Леви, сидя на Эрвине сверху, губами прижимаясь к кадыку. — Ты как? У Леви буквально руки чесались после этого разговора: он раньше толком волю не давал своей фантазии, а теперь представлял себе Эрвина, покрасневшего и просящего немного помедленнее, и это возбуждало. Очень. У него же объективно охуенное тело. Со всех сторон идеальное. Эрвин сказал: — Хорошо. Очень хочу. Леви проигнорировал внутренний протест — опять про иерархию, вот, хотел над Эрвином поиздеваться за гетеронормативность, а сам не лучше. Эрвин вообще-то не был таким уж качком: для мужчины его роста комплекция у него была самая обычная — никаких тебе гигантских мышц. И все равно, со своими размерами Леви ничего поделать не мог, поэтому до последнего сомневался, что все получится хорошо, но, кажется, из них двоих волновался именно он: Эрвин после первого неловкого разговора, видимо, понял, что соглашение установлено, и сомневаться перестал. На Леви это тоже подействовало почти сразу: когда Эрвин вышел из ванной максимально расслабленный, с мокрыми волосами и в своём любимом синем махровом халате, Леви ощутимо выдохнул, а когда услышал это «очень хочу» почти даже расслабился. Почему-то казалось, что его Эрвин тоже не был бы против. С чего бы вообще? Он бы не стал переносить военную иерархию в постель. Честно говоря, Леви уже потерял границу: где заканчивался тот Эрвин, и начинался этот. — Ты был когда-нибудь снизу? — спросил, заправляя пряди мокрых волос ему за уши. — Ага, — Эрвин закрыл глаза и чуть улыбнулся. — Если ты про секс с мужчиной, то это давно было. А если просто про пенетрацию, то не так уж и. — Мм, — Леви приподнял брови. Интересные подробности совместной жизни с Кейт. Эрвин смущённым не выглядел. Леви поцеловал его. — Если для тебя это все настолько привычно, что тебя жена в задницу трахала, то что же ты все-таки сам не предложил? — спросил ещё раз, чуть чуть оторвавшись от губ. Эрвин дышал чаще обычного. — Я уже сказал… — Так почему эта гетеронормативность тебя ебала именно со мной, а не с ней? Хотя уж кто гетеронормативен, так это вы с Кейт. — Ну, во-первых, это тоже потребовало времени, такое взаимопонимание. А во-вторых… С тобой. Я как будто сильнее боюсь. — Так и не скажешь, — Леви приподнялся, чтобы посмотреть ему в глаза нормально. Эрвин смотрел открыто. — Я боюсь, — тёплые ладони легли на щёки. — Сильнее, чем когда-либо, что-то сделать не так. Возможно, мне не стоило бы — и выходило бы лучше. Леви засунул куда подальше вопрос, с чего же это тогда Эрвин сам чуть все не закончил, потому что слишком хотел его поцеловать: тоже взял его лицо обеими ладонями и прижался губами к губам, слишком сильно, почувствовал сквозь губу зубами зубы, но ненадолго — Эрвин открыл рот, и Леви вдруг понял, что правда любит его, вот такого, мягкого, счастливого, пахнущего гелем для душа и шампунем, поцеловал его раз десять в нос, в его прекрасную горбинку, все так же держа голову — большую замечательную гордую голову — в ладонях. Эрвин лежал на подушке, немного утопая в ней, и его тело, теплый халат под руками — это все было таким мягким и уже родным. Леви пробрался руками под халат, закрыл глаза, просто прижимаясь к губам, не целуя даже, погладил Эрвина по груди, кончиками пальцев замечая тонкие волоски. Эрвин моргнул, прихватил его нижнюю губу своими, провел языком, а потом прижался лбом ко лбу, глядя в глаза, близко-близко. Между лицами стало очень жарко от общего дыхания. Леви прошёлся большими пальцами по шее Эрвина вверх, надавливая на сухожилия, до линии челюсти. Заставил поднять голову, поцеловал под подбородком, почувствовал пульс. Эрвин, Эрвин, не просто же так Леви любил его, не просто за то, что это был какой-то начальник, не просто за его идею, он любил Эрвина всего целиком, и этого Эрвина он тоже может любить такого, какой он есть. Потому что с ним хорошо прямо сейчас, с этим человеком, а не с тем, и — ох, чувство в груди, как резко вниз на аттракционе — это не тот человек, как и он сам — не капитан Леви. Возможно, это было бы страшно, и это станет страшно, но пока это было неожиданно легко. Леви сказал: — Бля, — со всей искренней радостью, прижав ладонь ко лбу. Эрвин улыбнулся тоже. — Чего? — Леви вряд ли мог бы сейчас объяснить. — Думаю, ну наконец-то я тебя трахну, — Эрвин тихо рассмеялся: — Если бы я знал, Леви… А Леви распустил пояс его халата, спустил с плеч, и Эрвин вытащил руки из рукавов по одной: на плечах проступали красивые мышцы, когда он двигался. Леви короткими поцелуями прошелся от шеи до паха — он не так сильно любил бесконечно облизывать Эрвина (хотя и очень любил, когда Эрвин его бесконечно облизывал) — с удовольствием вдавливая пальцы в кожу, проходясь по мышцам, оставляя красные следы. Эрвин готовился сам, и пальцы вошли легко, Леви сидел на коленях между ног Эрвина, обнимал его бедро одной рукой, и смотрел внимательно, двигая рукой: — Вот так? — Да, чуть… А-ах, — и Леви понял, что простату нашел, потому что Эрвина прямо ощутимо тряхнуло и, господи, насколько же было хорошо видеть его таким, вот так. Он в свое удовольствие взял в рот член Эрвина, продолжая массировать простату, и почувствовал, как тот с усилием заставляет себя выдохнуть медленно, чтобы расслабиться полностью. И это было удивительно красиво, и Леви от души старался: вот что-что, а облизывать член Эрвина Леви любил по какой-то причине страшно. Стопроцентный гей, короче, — так он себе это объяснял. Это ощущение… Нежная тонкая кожа так послушно двигается под языком, а под ней твёрдое и горячее, и вот эта твёрдость, Леви любил это больше всего на свете — ну, так казалось в эту секунду, — пальцам было горячо и мокро, и особый какой-то мучительный азарт вызывала возможность раз за разом давить в одну точку, зная, что Эрвину будет так же хорошо, как в предыдущий. — Леви, — Леви не был уверен, что вообще слышал его голос таким, и своё имя, произнесенное так. — Леви… У него самого стоял просто мучительно, а он даже раздеться не удосужился, но Эрвин, вот такой, покрасневший, подающийся навстречу рукам — невозможно было оторваться даже на секунду. Леви погладил его член, оттянул немного и отпустил, и он шлепнул по животу, и Эрвин выдохнул: — Леви, ммх, — а потом ещё что-то совсем нечленораздельное, и Леви отпустил его, потянул к себе за руки, и Эрвин вдруг показался до забавного дезориентированным. Леви поцеловал его, с открытым ртом, совсем мокро, проговорил тихо: — Обожаю твой член, такой большой, — на него напало вдохновение, обычно он в таком духе не разговаривал. — И я прямо вижу, как вытекает смазка… Обожаю смотреть, как ты перестаёшь себя контролировать. Эрвин дышал сбито, взгляд совсем поплыл. Леви снова поцеловал его и по тому, как Эрвин ответил, невпопад, но так чувственно, скользнув руками за плечи, понял, что все, больше ждать нельзя, да и невозможно просто. — Подвинься к краю, — сказал хрипло. — А твоя нога? — он даже сейчас все помнил, конечно. — Нормально все с ней будет, — сказал Леви строго, спустился на пол, коленом больной ноги упёрся в кровать, погладил бедро Эрвина. Тот смотрел открыто, приподнялся на локтях, и Леви, поймав взгляд, опустил его обратно, надавил на живот — господи боже, какой же у него пресс. — Лежи. Сказал, на пробу притираясь головкой. Эрвин задержал дыхание — живот втянулся, член был совсем красный, с красиво выступающей веной. Леви осторожно вставил, медленно, помогая себе рукой — Эрвин резко выдохнул, Леви ухватил его руку, растер напряженные пальцы: — Нормально? — Да, — Эрвин поерзал немного. — Давай дальше. Леви медленно надавил сильнее, с усилием вдыхая и выдыхая, напоминая себе, что это надо делать. Эрвин как раз дышал размеренно, смотрел в потолок, сглотнул — красивое движение кадыка. Оба выдохнули одновременно, шумно — Леви жестче сжал пальцы у Эрвина под коленями и вошел до конца. Двинулся еще раз — глаза закрылись сами собой от удовольствия. — Блять, Эрвин… В этом на самом деле не было вообще никакой ебучей иерархии. Когда Леви двигался, стараясь не ускоряться совсем, потому что Эрвину явно нравился средний темп, но сказать он об этом внятно не мог, вряд ли он мог даже пару слов связать, — это было даже немного забавно, — когда Леви двигался так, как им обоим хотелось, и слушал сбитое дыхание, и сам дышал сбито, и смотрел в глаза Эрвину, в этом не было никакой динамики власти, вообще ничего, Леви просто хотелось сделать так, чтобы Эрвину — его замечательному, такому красивому Эрвину — было хорошо. — Ты… Мило краснеешь, — он сдул со лба совсем уже отросшую челку, чуть меняя угол, — Эрвина снова тряхнуло и он таки застонал, коротко, как будто сам не ожидал от себя. — Леви с удовольствием толкнулся сильнее, вжался в него всем телом. — И кто еще тут невероятно чувствительный. — Мы… Оба, мх, — Эрвин дрочил себе медленно, и Леви как завороженный смотрел на такие естественные (ну, годы практики) движения, на то, как пальцы буквально сами двигаются, знают, как нужно. Иерархии не было никакой, и от этого Леви еще смешнее было сказать, трахая Эрвина уже совсем быстро, нетерпеливо, не сдерживаясь: — Будешь теперь… Звать меня семпай? Он правда почти смеялся, и это было такое абсолютно прекрасное соединение возбуждения и веселья, дышать было неожиданно легко. Эрвин приподнялся на локтях, чтобы ответить что-то там свое саркастическое, Леви поймал его улыбку — смех в глазах, но долго Эрвин не продержался, опустился обратно, простонал: — Да-а, — и добавил, уже по-настоящему рассмеявшись, прижимая ладонь ко лбу, — да, семпай, конечно… Оба смеялись, и это так приятно складывалось с постоянным движением туда-сюда, с вот этой полной синхронизацией. Леви подумал гордо, что не зря читал Эрвину лекции об аниме. И квирбейте. Подумал уже после, конечно, а в тот момент не смог ответить ничего внятного, потому что то было слишком… слишком. Эрвин кончил первым, шепча: — Леви-Леви, пожалуйста, не останавливайся, — и Леви не остановился, конечно, сперма забрызгала Эрвину живот и даже грудь, и это было так красиво, что Леви с трудом сам успел вынуть, и кончил себе в руку, а потом уткнулся лбом в колено Эрвина. Долго медленно дышал. Лег рядом. — Мы с тобой сейчас как в мелодраме какой-то, когда они лежат после секса на спине и такие, типа, вау. Потрясающе. — Вау, — Эрвин специально шумно выдохнул. — Потрясающе. Потом, не слушая протесты (ты весь липкий, слезай, господи) навалился на Леви, поцеловал, как только он умел, — Леви казалось в такие моменты, что его тело слабеет настолько, что душа в нем уже банально не держится, — и сказал, глядя своими максимально честными голубыми глазами (хитрыми до жопы): — Спасибо, семпай. — Отвали… — Леви улыбнулся, обнял Эрвина за шею и не отпускал долго, пока не почувствовал, что сейчас в лепешку сплющится. — Эрвин? — М. — Ты можешь сейчас перед Господом ответить, зачем мы так много времени без этого проебали. — Неа, — пробурчал Эрвин. Очень уютно пробурчал. Теперь уже Леви полез его целовать, и в перерывах между поцелуями шептать: — Ты… Самый лучший… Самый. И нежно гладить по щекам и шее.

***

Через пару недель Эрвин поехал в Чикаго. Это планировалось давно уже, еще, кажется, во время их роуд-трипа. День Рождения Кейт: люди со всей страны съезжались, конечно, потому что её богемная туса была совершенно необъятной. Они что-то все никак не могли распрощаться: Эрвин до последнего не желал вставать с дивана, а Леви, которому он осторожно массировал здоровую стопу, уж тем более не желал его отвлекать. У Эрвина были волшебные руки: Леви в который раз задавался вопросом, на всех ли это так работает, или только на нем. — Может, все-таки со мной слетаешь? — предложил Эрвин в сотый раз. — Кейт тебя очень зовет. — Не, — отмахнулся Леви. Ему лень было летать на три дня туда-обратно, учитывая то, что с ногой в ебаном сапоге он передвигался в два раза медленнее обычного. — Я ей позвоню, поздравлю. А с Майком лучше нормально встречусь, когда он сюда приедет. Нам хватает с ним конференций о Наруто в скайпе каждый день. Эрвин поцеловал его щиколотку, голень, колено, потом выбрался из-под ноги, опустился на колени перед диваном. Поцеловал Леви в губы, долго, мягко массируя кожу за ушами. — Хорошо, — еще один короткий поцелуй напоследок. — Не трахайся с Тайлером, — сказал Леви вслед, и это была чистая шутка: он почему-то разом перестал волноваться. — Ни в коем случае, семпай, — Эрвину эта шутка очень нравилась. А потом он уехал. Вечером написал, что прилетел, утром — скинул фотографию с очень довольным Майком. Кейт настойчиво предлагает ему подстричься немного. Зачем? У него такие волосы крутые Леви вообще редко видел мальчиков с длинными волосами. И искренне считал, что Майку больше всего на свете идет его самурайская прическа. Да, вот и я говорю. Ну, он и сам отказывается. А сам когда отрастишь? Мне кажется, это будет ужасно. Леви улыбнулся. Опять гетеронормативность? Беру на слабо Я слаб. Оставь мне кусочек моей жалкой маскулинности. Мы поехали Майка отвозить к родителям Потом уже на тусу Хорошо. Удачи :) Леви даже смайлик этот дедовский поставил. Знал, что Эрвин сейчас улыбается. По традиции вечером он посмотрел миллиард сторис с разными людьми и очень довольной Кейт, а потом лег спать — очень рано, потому что ужасно устал на работе. Ночью проснулся от звонка: — Все в порядке? — взял трубку и с трудом проморгался. — Да-а, — голос был совсем пьяный. — Перепил, дедуля? — Нет, нор… мально. Очень убедительно. — Тогда чего звонишь? — Леви вытянул ноги и расслабился, прикрыв глаза. Слышать такого Эрвина было приятно, хотя и забавно. — Хотел сказать… Что я люблю тебя… Так сильно, — Леви был готов поклясться, что Эрвин икнул в перерыве между «тебя» и «так сильно». А ещё у Леви вдруг страшно забилось сердце, совсем не от этого пьяного признания, а как тогда, перед смертью Майка. Он выпрямился, скрестив ноги. — Ты где сейчас? — Да все там же… У Кейт. Сейчас… Поедем к Тайлеру с ней… А то тут нрду… Много слишком. — Не надо, — Леви вдруг затрясло физически, и нет, не из-за Тайлера. Он сам не мог понять почему. — Эрвин. — Ты чего? — голос был все такой же пьяный, но теперь ещё и беспокойный. — Я не… За… Рлем… — Господи, как же ты нажрался, — Леви потер глаза. Он вообще не видел Эрвина никогда настолько пьяным. Да, не за рулем. На секунду отпустило, а потом накатила новая волна беспокойства. — Ты можешь не ехать? — Почему? — теперь голос был растерянный. — Просто. Я прошу. — Не понимаю… — Эрвин! — Леви действительно повысил голос. Вообще впервые, кажется, за обе жизни. — Пожалуйста… Да ебаный в рот, ты меня слышишь?! — Леви, — в трубке зашумели голоса и что-то ещё, как будто Эрвин там параллельно с кем-то ещё разговаривал. — Эрвин, отвечай мне блять. — Да что ты… Как Ханджи. Разорался, — Эрвин икнул снова. А Леви замер. Почувствовал, что сейчас задохнётся. — Леви? — Что… Ты сказал? Ханджи? Я как Ханджи? — А… Ханджи, да. Ты ее не знаешь. — Я… — Леви даже не мог толком сказать ничего. — Кто она? Твоя подруга? — Нет, то есть… Да. Сложно, — Эрвин с трудом языком ворочал. — Скажи мне когда я протрезвею рассказать тебе про разв… Разведкорпус… Потом. Пока Леви с трудом дышал, Эрвин отключился, а через минуту на звонок уже не ответил. Леви не испытал никакой радости. Это больше походило на паническую атаку. Он лежал, смотрел в потолок и чувствовал, что голова у него тяжелая и холодная и сейчас провалится в пол через матрас, а вся комната вращается относительно этой несчастной головы, как по орбите. Все помнил. Все это время? Вспомнил только что? Помнит только частично? Что тогда вообще все это значит. Обработать было невозможно. Леви сначала лежал, потом, когда смог нормально дышать, сидел, потом с трудом поднялся, на одной ноге допрыгал до кухни — там никого не было. Заварил чай. А еще через полчаса ему позвонила Кейт. Леви взял трубку, сначала услышал сирены и шум на фоне, потом уже голос: — Леви… Я звоню, решила, что ты должен знать… Мы попали в аварию, я и Тайлер в порядке, а Эрвина… Увезли в больницу. Я не поняла, что с ним, сама только в себя пришла, но они говорят, что, может быть… — и тут она заплакала, а Леви сказал совсем чужим голосом: — Я прилечу сегодня. Ну и купил билет на ближайший самолет.