Ещё один раз

— Ты все из-за него загоняешься? Леви закрывал кафе с Сарой вместе. Он теперь работал практически без выходных — делать особо нечего было. С того сообщения прошло три недели. — Ну да. — Вообще для мытья пола в кофейне был уборщик, но что он там убирает, как говорится, Леви справлялся куда лучше. Драил пол с особым, праздничным остервенением. — Господи, да было бы из-за чего, — Сарочка села на стол рядом (только что вытертый стол, на минутку). — Какой-то мужик, ты себе таких найдешь сколько угодно вообще. Леви бы посмеялся, но улыбка на лицо не лезла. А как объяснишь, что такого мужика в принципе нет, не из-за каких-то высоких моральных качеств или божественной красоты тела, а просто потому, что командующий у разведки был один. Ну, симпатичный. Шадис не в счет. Сара, видимо, внимательно следила за его мимикой, потому что вздохнула сочувственно. — Ну, дорогой. Вот, — она пошуршала в сумке и достала помятый сникерс. Леви сникерс взял. Он как-то разом осознал, когда вернулся, что очень любит Сару — и это было странно, потому что он вообще никогда не думал словами, что любит кого-то, кроме Эрвина. Обертку вскрыл неровно — оторвал уголок. — Вот Лея например. У нее вообще за год четверо было. — И все хасиды, — пробурчал Леви. Открыл таки сникерс. Сладкое хорошо, он всегда любил сладкое. — Приходи ко мне на день рождения? Может, подцепишь кого. Леви посмотрел на нее исподлобья. — Да что у него, хер волшебный? — Волшебный, — Леви закрыл глаза. — Я приду, спасибо. Может, правда подцеплю кого-нибудь. Это тоже была новая практика. Говорить больше трех слов подряд. Еще и о себе. Эрвин, блять, научил своими: «Как спал?», «Что думаешь об этом?», «Так хорошо? А вот так? Господи, Леви, какой же ты красивый, стой-стой я сейчас…» Подрочить кстати получалось только на тот последний раз, все остальное Леви просто не мог себе представить, как будто не с ним было. А ещё казалось, что он просто не может возбудиться, думая обо всех этих нежных вещах — не работало, и все. Стоило попредставлять что-то такое пару секунд, и больше хотелось спрятаться, чем дрочить. Леви моргнул. — Вот, это уже дельный разговор, — она улыбнулась. Красивая у нее улыбка. Эрвин замолчал после того сообщения. Ни одного слова — Леви, в принципе, понимал. Что можно написать после всего, что было, «привет как дела»? И тем не менее, часто обида накатывала так сильно, что приходилось обнимать себя и сдавливать ребра, чтобы как-то справиться с чувством. Через две недели Леви написал сам, сдался: Не надумал? Эрвин не отвечал полдня, потом все-таки соизволил напечатать: Пока нет, прости Как ты? Леви страшно захотелось разъебать телефон об стену, но денег на новый не было. Нормально Да нихуя не нормально, конечно. Он же прекрасно знает, как Леви. Специально оставил его, как всегда делал, без каких-либо объяснений. Леви помнил, как прижимался спиной к двери кабинета, где они провели столько вечеров вместе, и думал «я его потеряю, я его потеряю, я его потеряю». Смешно, конечно, со стороны выбор выглядел как «остаться в тылу, потому что Командующий нужнее всех» или «вести в бой людей, потому что Командующий должен в первую очередь быть со своей разведкой». А на самом деле это было просто «останься со мной» против безумной идеи. Почему же он просто не мог остаться. Леви не плакал над этим, об этом, но иногда ему хотелось свернуться, как Соник Икс, иголками наружу: для него это было бы так просто. Остаться. Вообще Леви всегда чувствовал к Сонику Икс глубокое расположение. Он круто катался в виде шарика. Они с Сарой попрощались, но домой Леви не пошёл, пошёл шататься по району с тайной надеждой нарваться на драку. Затея, обречённая на провал в их несчастном городе-кампусе. Можно было конечно напасть на студента, но Леви не зря отсидел уже — урок усвоил. Домой вернулся поздно, все соседи спали. Ночью на кухне бывало лучше всего: не лезла в глаза невымываемая грязь, рассеянный серыми занавесками свет уличного фонаря делал все как будто далеким, и от этого почти уютным. На кухне никогда не бывало тихо, и даже ночью казалось, что голоса в комнате присутствуют, как свет в воде. Леви заварил чай: неслышимый днем электрический чайник в пустой комнате загрохотал. С каждым днём было все сложнее напоминать себе, чем таким серьёзным этот Эрвин отличается от настоящего. Что Леви не устраивало? То, что он долго спит? Часто улыбается? Слишком много целует во время секса? В той жизни вообще не было опции потрахаться с командующим и ничего, жил же как-то. В пустой кухне за чаем особенно хотелось написать: «Эрвин, пожалуйста, я буду кем ты скажешь, просто вернись». И ведь это бы не сработало. На день рождения к Саре Леви и правда пришел. Дал себе слово не сидеть в углу с постной рожей все время тусы, потому что его никто не заставлял приходить. Если станет совсем хуево — просто уйти домой. А в идеале попробовать забыться немного и не напиться сильно. В целом так и вышло. Через пару подходов к бару он обнаружил, что беседует (ну как беседует — односложно что-то выдает в ответ на обращенные к нему реплики) — с симпатичным таким парнем скейтерского вида, в футболке с кислотным принтом и длинными, на вид даже очень чистыми и опрятными волосами. Помимо опрятности парень еще был не такой уж высокий, поэтому когда Леви целовался с ним прямо там, лениво, стараясь внимательно почувствовать, что происходит, это было удобно. От него приятно пахло дезодорантом, чуть менее приятно — алкоголем, а еще он явно быстро возбуждался и как-то так живо, что Леви даже понравилось. Раньше ему весь секс казался страшно некомфортным, но эффективным способом сбросить напряжение, которое иногда мучало невыносимо, а теперь — и снова Эрвин, о котором не надо думать, показал ему это, — секс казался чем-то базово приятным, привычным. Поэтому легко было даже не пойти ебаться в какую-нибудь там комнату, а спокойно дойти до его дома, попрощавшись с Сарой, — совсем недалеко, и раздеть его, рассматривать местами дурацкие, но очень гармоничные в сумме татуировки. У него и на лице была одна — над бровью набитое квадратным шрифтом «zion». На плече, кстати, среди прочего красовалась звезда Давида, и Леви совсем не удивился, что у него и член оказался обрезанный. Потом выяснилось, конечно, что это сын друзей семьи Сарочки и все такое, но пока что Леви думал вот, нормально же, ему хочется, у него стоит, красивый парень, красивое тело, приятно новый темперамент и манера двигаться, меньше уверенности, больше любопытства. В Эрвине никогда не было любопытства — к нему. Он как будто всегда все знал. А еще, кажется, — думал Леви, забираясь пальцами в гладкие замечательные волосы, что Эрвин никогда по-настоящему не интересовался тем, что Леви говорил, он много спрашивал, но как будто всегда заранее знал ответ, не воспринимал его как человека, способного что-то дельное сказать или сделать. Смотрел как на картину, а обращался иногда почти как с ребенком. Минут через десять восторг понемногу отступил, Леви понял, что все-таки выпил лишнего, потому что трезвым ему никогда не зашло бы это так сильно: что-то не нравилось, запах тела, что ли, дыхание, голос, не было ничего конкретного, просто тело не подходило. Так вот его выбило в середине процесса, и закончилось все в итоге сумбурно и довольно быстро. Было уже так поздно, а голова болела так сильно (Леви намешал всякого), что остаться спать у нового знакомого показалось лучшей идеей. В итоге утром Леви проснулся с трудом, в девять — а смена у него была с девяти и ключи тоже были у него. Он оделся, похлопал по плечу сонного скейтера и ушёл (убежал) на работу. Добежал, открыл кофейню, осознал в полной мере, что похмелье в этот раз совершенно гадкое, что он даже не знает имени человека, с которым ебался, что ничего никому в задницу не засовывали, но все равно лучше было бы потратить время на надевание презерватива — они даже были с собой у него, просто, видимо, настолько прижало, что хотелось поскорее, даже не из-за конкретного чувака, а потому что хотелось вот-прямо-сейчас себе доказать, что все нормально. Ну, ничего не нормально. Теперь есть микроскопический, но шанс чем-нибудь заразиться, впереди день с больной головой и сбитой координацией, а на теле до вечера не самое приятное ощущение чужих простыней и рук и тела. Возможно, это бы не сработало так, если бы Леви выбирал трезвым. И не через три недели после Эрвина. В любом случае. Леви не чувствовал себя как-то сверхдраматично — скорее как герой какого-то тупого ситкома, где начало серии всегда равняется концу, что бы там ни происходило в середине. — Ну что как? — спросила Сара, когда пришла к трём его сменить. Выглядела она не лучше. — Ничего, — Леви пожал плечами. Ну правда же ничего. Лучше было бы не лезть, но итог в целом нормальный. День прошел мирно, хотя они с Сарой страшно тупили и в четыре руки запороли больше напитков, чем в первую рабочую неделю. Леви уже собрался уходить, и тут — ну конечно, когда же еще, это же человек, всегда знающий, что Леви делает, — появился Эрвин. В белой футболке и легких брюках — видимо, полуофициальный такой лук для лекций в тёплое время. Леви замер. Сара посмотрела на него с видом: «Я защищу тебя, только не поддавайся», это вообще была ее основная мысль. Леви в ответ посмотрел раздраженно. Сам разберусь. — Привет. Эрвин был все такой же собранный и красивый как всегда, но Леви видел в нем теперь маленькие детали, незаметные совсем со стороны: надел эту футболку — значит, времени не было подумать, выходил в спешке. Волосы чуть хуже обычного лежат — скорее всего, заснул с мокрой головой. Держит телефон в руке — заебанный, значит. Леви не смог выдавить ничего, только кивнул. — Я не за кофе, — Эрвин поправил очки. — Мы можем выйти? Сара явно напряглась. Она много раз сказала слово «абьюз» за последние три недели, хотя Леви ей вообще не описывал, что там между ними происходило. Ну чем чем, а уж абьюзом их отношения в этой жизни назвать было нельзя. И Леви снова не смог ничего сказать. Вышел из-за стойки, кивнул в сторону двери. — Сюда. Эрвин послушно пошёл следом, они сели на то самое место на крыльце. Тополь был совсем зелёный. Ребе Иосифа видно не было. Эрвин сидел очень прямо. Леви подумал, как тогда в кабинете: сейчас я его потеряю. Ему было настолько странно, что невозможно к нему прикоснуться, хотя вроде как они даже не разошлись, когда это уже стало таким привычным и любимым, когда он знал каждую часть тела Эрвина руками, и знал каждую его мелкую реакцию — он запоминал это все, конечно. — Я скучал, — сказал Эрвин, глядя перед собой, и Леви снова захотелось его ударить, коленом в челюсть, переломать пальцы, что-нибудь такое сделать. — М. — Я… Сейчас уеду, — Леви поднял голову. Удержал жалкое «куда?» — сам скажет. — В Портленд, на свадьбу к друзьям. Всего дня на четыре. — И нахуя ты это говоришь? — Я просто хочу. Поговорить с тобой после. — Почему не сейчас? Если ты хочешь расстаться, — Леви сам себя прервал, думая о том, что тупое слово само вырвалось. Они не встречались, чтобы расставаться. — Короче, ты можешь сказать сейчас. Эрвин неопределённо вздохнул, потёр лоб. Леви чувствовал между ними физическое напряжение, он знал, что не надумал его, ровно то же было тогда, в той жизни, когда они находились так близко, но не могли ничего сделать. Точнее как — могли, Эрвин не хотел. Точнее, наверное, хотел. Просто это никогда не было даже вторым приоритетом. — Сейчас у меня мысли совсем. Зациклились. Эрвин всегда прикрывался вот так. Не говорил о чём-то, что ему было действительно важно, не советовался в решениях по-настоящему. Потому что Леви, разумеется, ничего в этом понять не мог, правда же. — Слушай, — сказал Леви совсем уже растерянно. Силы закончились. Хотелось, как курить начать уже после скуренной пачки, чтобы Эрвин его обнял и сказал, что Леви ему нужен, что он красивый. Что ещё Эрвин ему говорил хорошего? Не важно, пусть просто красивый. Он постоянно говорил только это. — Я так не могу. Отвали пожалуйста… Пока не придумаешь. Он слишком много сказал от себя, когда попросил Эрвина трахнуть его так, как будто это ничего не значит. Слишком уязвимо. Эрвин кивнул. Леви чувствовал, что что-то он не говорит, но не мог понять, что. — Прости, правда, — сказал Эрвин, уже стоя возле дверей, зажатый и грустный. — Я… Так, ладно, ты прав. Леви никогда не видел его настолько растерянным. — Что он тебе сказал? Сара скрестила руки на груди. Леви домывал рабочее место, чтобы пойти домой. — Что скучал. — Ты же понимаешь, что это? — Что? Он скучал. — Обычная манипуляция. Он почувствовал, что ты можешь отстраниться, и сразу пришёл, зацепил тебя снова, оно так и работает. Леви не стал отвечать. Сначала подумал: какая же ерунда, не перекладывай на меня свой опыт. А потом, уже дома, привычно перебирая воспоминания той жизни, подумал, да, Эрвин привозил ему сладкое и чай, хлопал по плечу, улыбался, звал посидеть в кабинете за отчетами, это все он делал… Просто чтобы удержать? Вряд ли осознанно. Но ведь делал — в конце концов, Леви нужен был ему как оружие. И позволил тогда, в кабинете, просто чтобы дать уже наконец то, чего его лучшему солдату так хотелось. Леви привычно уже обнял себя руками, потому что все ощущения всегда проживал физически, и вспомнил один из дней, просто какой-то ленивый день перед самым отъездом, когда Кейт утащила Майка на сутки в Портленд на аттракционы, потому что дотуда три часа на машине в одну сторону, и одним днём ехать нет смысла. Они тогда были совсем одни в целом доме, и Эрвин проснулся, и совсем сонный полез к Леви, такой заспанный и тёплый и одновременно возбужденный, потому что они вчера наконец-то впервые за долгое время смогли потрахаться с размахом, так сказать, и спали голые — под утро в обнимку, и смазка валялась поблизости, и Эрвин целовал его, в щеку и в шею, щекоча дыханием, а Леви жмурился, но даже не противился, хотя стоило бы заставить почистить зубы, потому что ему слишком нравилось это сонное, совсем расслабленное. Эрвин целовал долго, гладил по груди, спросил давай сейчас, пожалуйста, а Леви сам ужасно хотел, даже больше, чем ночью. Эрвин тогда двигался так медленно, как никогда вообще, один раз входил глубоко и ждал, обнимая Леви, следя за его реакцией, а у Леви глаза закатывались, он послушно согнул ногу, тело все ещё не слушалось после сна, и Эрвин медленно-медленно трахал его, придерживая осторожно за бедро, пальцами на самой чувствительной коже, а Леви думал между тёплыми глубокими волнами удовольствия, откуда же он знает, как именно надо делать. Да, он много чего спрашивал. Но такое не спросишь толком. Ну вот, он вспомнил, никакого возбуждения не почувствовал, только сильнее захотелось куда-то деться от этого. Разве так можно было сделать только чтобы удержать? Да и просто, зачем этому Эрвину его удерживать. В этой жизни Леви бесполезен. Его скейтер, кстати, зашел в кофейню на следующий день, и Леви очень обрадовался, что он не попытался никак продолжить их общение, просто махнул рукой и улыбнулся. Его кстати звали Айзек, оказывается. Леви написал его имя на стаканчике и тоже улыбнулся краем рта. Сара не комментировала уже. Посмотрите, кого отметили на фотографии, — объявил инстаграм. Леви хотел смахнуть оповещение, но отметили Эрвина. Вот этот его пустой аккаунт. Леви хорошо знал этот тип людей — которые отмечают даже тех, кто вообще соцсетями не пользуется. И все-таки он открыл фотографию. На ней Эрвин беседовал с неизвестной светловолосой девушкой, позади стояла Кейт и рядом с ней непонятный мужик. Все улыбались. Ещё и в каком-то саду, или где — с деревьями и краем дома, обшитого белым сайдингом. Подпись гласила: «Наконец-то почти все в сборе». Отметившего Леви не знал — очередной какой-то мужик, довольно модный, ничего примечательного, но у него в профиле оказалось много фотографий с вот этой девушкой, они, видимо, были вместе. Леви отложил телефон, решив, что сталкинг — занятие недостойное, но в итоге, конечно, не удержался: часов в одиннадцать, уже лёжа у себя в постели снова зашёл в профиль, стал смотреть истории. В начале было просто дохуя про свадьбу. Ну ладно, это даже простительно: хозяин аккаунта снимал свою уже-супругу — вот ту светловолосую женщину с фотографии, — в белом платье и все такое. А потом начались кадры, видимо, с вечеринки после, причём пополняющиеся в ongoing формате каждые минут двадцать. Вот нахуя это все постить Леви понять не мог, но все равно смотрел, конечно, выискивая Эрвина. На свадьбе он был на паре фотографий — серьёзный и не то чтобы очень весёлый. Улыбался он только вот на той, самой первой. На вечеринке, видимо, бухали от души, и Леви даже стал уже думать, что, может быть, Эрвин с неё ушёл. А потом долистал до того, до чего вообще не хотел долистывать: несколько видео подряд, где Эрвин сидит на садовой скамеечке рядом каким-то мужчиной, тот его в своем праве так обнимает за плечи, и что-то говорит Эрвину на ухо, наверняка касаясь губами, а Эрвин улыбается, прикрыв глаза. Мигающая в сердечках надпись на последней истории была «годы идут, ничего не меняется» — и дебильные смайлики. Леви вздохнул. Ладно, у человека явно свадебная эйфория. Как минимум поменялось то, что Эрвин развелся с женой. Леви ткнул чисто механически по ссылке в истории, перешёл в аккаунт к человеку с ником @tailerrr_ss, ну и конечно. На темноватом видео было не различить, а по фоткам было понятно, насколько это красивый чувак — такое аристократичное, иначе не сказать, лицо, темные волосы, типичное «гейское» телосложение, как называл это Леви, подкачанный и гибкий одновременно. Он, судя по шапке профиля был CEO чего-то там, а судя по видео в профиле ещё и танцевал какой-то полупрофессиональной команде. Леви телефон отложил: окей. Это уже совсем хуйня какая-то. Ебаный Эрвин, кто вообще сказал, что этот человек имеет что-то общее с тем? Да, тот ни разу его не поцеловал, но он и не поступил бы так. Истории было что-то около часа. Леви закрыл глаза: решил — нахуй его. Сара права — будет только хуже. Через полчаса ему позвонили. Леви, конечно, не спал, он вообще нихуя не спал, а сейчас уж тем более, у него вообще только рядом с Эрвином получалось иногда нормально поспать, и эта чисто физическая зависимость была просто невыносима. Он и звонил. Леви понял, что если сейчас возьмёт трубку, услышит на фоне шум вечеринки и смех ебаного Тайлера, то он просто пойдёт и вздёрнется, даже зная, насколько это идиотская идея. Так что он сбросил и укутался в одеяло с головой. Леви задремал — как-то странно, чувствуя под собой кровать, то и дело видя потолок, и ему приснились титаны, что вообще-то бывало редко. Их огромные лица. Безразличные к любому движению жизни и мольбам. А проснулся он в ужасной тревоге. На часах было около двух. Экран телефона показался пугающе ярким: «что-то случилось что-то случилось что-то случилось». Леви, не думая, перезвонил: гудки шли слишком долго. Медленно докатывалось произошедшее, пока отступал сон. — Пьяный звонишь бывшим? — сказал сразу, как только Эрвин взял трубку. Чтобы как-то оправдаться. — Я не пил, — сказал Эрвин, и у Леви буквально упало сердце. Что же это у него с голосом. — Эм. Все в порядке? — Эрвин молчал несколько секунд. — Умер… — он с трудом выдавливал слова. Леви испугался. — Майк, умер. — В смысле Майк умер? — у Леви в ушах зазвенело. Наверное вопрос тупой, но что это вообще значит. Эрвин чем-то зашуршал в трубке. — Майк… А, господи. Не мой сын, нет, — Леви как будто на берег выбросило. — Мой друг. Майк Захариус. В честь него мы Майка назвали. Наверное, не стоило это говорить, но Леви выдохнул: — Блять, Эрвин, как же ты напугал. — Да, прости, — Эрвин молчал подолгу между ответами, как будто был занят чём-то ещё параллельно. — Погиб в Йемене… Он журналист. Военный. Ладно, я… Я вообще не за этим звонил, тогда ещё не знал. Хотел сказать… — Забей, Эрвин, не важно, потом скажешь, — быстро прервал его Леви. Доходило медленно: Майк, это же их Майк, дылда с вечной неопрятной щетиной, который все запахи чувствовал. Они были знакомы? — Я подожду, вообще забудь. Делай то, что нужно. — Ладно… Спасибо. Леви, — он выдохнул в трубку — снова зашуршало. — В общем, я задержусь здесь. Прости, я веду себя как мудак. Он как будто пытался выговорить сразу все, возможно, просто не хотел вешать трубку. — Я серьезно, Эрвин, давай не сейчас. Это подождёт, — Леви не лукавил вообще. — Хорошо. Тогда… С тобой же все в порядке? — Да, да, — Леви даже не соврал в эту секунду. — Тогда я правда пойду… Спасибо. Бестолково он говорил. Леви больше всего на свете хотелось его обнять сейчас, хотя он даже не знал, что именно Эрвин собирался сказать. Он приносил ему чай, отправлял спать и есть, дописывал отчеты, когда тот уже с трудом ручку держал, менял свечи. Это было привычно: заботиться без ожидания благодарности. — Звони если что. Я здесь. Эрвин отключился. Леви лег — сердце все еще колотилось. По Майку Леви ужасно скучал все это время, в смысле, по сыну Эрвина. Он думал, что это страшно несправедливо: вот, сначала знакомит с таким замечательным человеком, с которым можно и Наруто обсудить, и улиток, и динозавров, а потом «берет перерыв» без комментариев, а Леви что, теперь звонить Кейт самому? Да вряд ли, странно общаться с ребёнком своего бывшего, даже не бывшего, просто человека, с которым что-то закрутилось мгновенно, а потом и раскрутилось. Леви бездумно открыл инстаграм, все еще профиль Тайлера. Нажал на кружочек истории — она там была единственная. На черном фоне короткая надпись: «Погиб Майк Захариус. Похороны завтра в 17:00, церковь святого Колумбана». И адрес. Заснуть получилось ещё на пару часов — Леви и не ожидал от себя больше. Он погуглил: видимо, когда он искал людей в последний раз, Майк занимался чем-то другим, но в последние года четыре, оказывается, публиковал статьи в разных независимых изданиях об американском присутствии в Сирии и Йемене, о военных преступлениях. Фотографий его было немного, но были: все под выжигающим пустынным солнцем в военной одежде с камерой на груди. Такой же дылда. Под два метра. И в той жизни, и в этой просто не верилось, что его можно убить. Леви сам толком не знал, почему, но на следующее утро он поймал попутку и поехал в Портленд. Слушал музыку, глядя в окно на пыльную дорогу. Церковь нашёл легко — это было даже не в городе, а в одном из пригородов, тихое место, точно такие же таунхаусы, как и везде, не самые богатые. Спальная такая глубинка, по вечерам через окна светятся синеватые экраны старых телевизоров. Церковь была маленькая, возле стояло несколько машин, в том числе эрвинов лэндровер. Леви добрался прямо к пяти, поэтому просто тихо проскользнул через приоткрытые двери в зал с низким потолком и рядами скамеечек. Как же некрасиво выглядят среднестатистические американские церкви, — подумал в очередной раз. И ради чего протестовали, протестанты, все то же самое в итоге, только без канделябров. Все уже расселись: людей было не так много. То место, где обычно лежит гроб, было пусто — даже без цветов. Ну да, — до Леви дошло. — Он же в Йемене погиб. А как тогда вообще похороны? Ответ нашёлся через несколько минут: за маленькую кафедру с криво торчащим микрофоном поднялась та самая светловолосая женщина, которая вчера замуж вышла. Да. Свадьба и похороны подряд — слишком много обрядов перехода за раз. В фильме, несмотря на названия, четыре свадьбы и одни похороны были разнесены во времени. Женщина сказала, что они с Майком были знакомы со школы, как и многие здесь. Что он был военным журналистом. Что только после его смерти от его нотариуса узнали, что он завещал не доставлять своё тело обратно в Америку, если он погибнет, чтобы близким не пришлось платить за перевозку, а потом ещё и вскрывать цинковый гроб с уже давно мертвым телом. И в этом был весь Майк, так она сказала: он всегда думал о других больше, чем о себе. Потом говорили ещё люди, человек пять, — Леви их не знал. Говорили самое разное, кто-то долго, кто-то коротко. Почти каждый упоминал, что здесь далеко не все, кто хотел бы попрощаться с Майком, потому что не все смогли так быстро прилететь в Орегон. Леви даже почти задремал на своём заднем ряду: он вспоминал своего Майка, того, которого съел Звероподобный. Проснулся, когда услышал голос Кейт. Она поднялась за стойку, и Леви понял, что она плакала только что. Ей было сложно говорить ровно. Она то и дело сбивалась и смотрела в зал, натыкалась взглядом на Эрвина — он там сидел в первом ряду, Леви видел его — и только тогда продолжала. — Майк… Мы познакомились в школе. Здесь, в Портленде. Он был лучшим другом Эрвина, и сначала он мне не очень нравился… Ну, потому что я дурочка, так получается. Но потом… Я ужасно полюбила его. Он был, наверное, самым храбрым человеком из всех, кого я знала, и самым честным. Он единственный… Из нас, кто ответил на «или — или». И… В общем, — Леви показалось, что она сейчас заплачет снова. Она казалась ужасно маленькой, и Леви захотелось обнять ее, или чтобы Эрвин ее обнял, потому что она говорила так честно, у неё голос дрожал по-настоящему. — Так, да, мне стоит собраться. Он… Всегда бредил своей Восточной Европой. Вечно нам с Эрвином что-то рассказывал про Балканы, про Боснию, Хорватию, Сербию. Про Первую Мировую, как разваливалась Австро-Венгрия. И… Он всегда хотел туда поехать нормально. И вот… Как раз перед тем, как он уехал в первый раз в Сирию, мы с ним таки съездили. Удачно совпало: у меня был большой проект про восточноевропейское современное искусство, а он просто поехал, потому что всегда хотел. И мы… Мы с ним проехали все эти места: Сараево, Белград, Бухарест. Он больше всего любил вот эти старые, их много в странах коммунистического блока, греющиеся на солнце панельные дома. И людей там. Он говорил, что вот, здесь настоящая жизнь и люди живые, и я много слышала такого от людей тут, в Америке, но это всегда звучало натянуто, «экзотика» и все такое. Не буду в пост-колониальный дискурс, да. А он любил это все так искренне. Знал сербский… И у него был самый большой на свете талант к музыке, хотя он никогда не учился: он просто купил аккордеон и уже через месяц играл на нем «Кто сказал, что Сербия мала?». И… Я спрашивала у него, зачем ему на Ближний Восток, он же не знает арабский, хотя он потом и выучил, он всегда любил свою дорогую Боснию, а он тогда мне сказал, что, слава Богу, в Боснии войны нет. Вот… что я имею в виду, когда говорю «или — или». Майк, — она замолчала, пытаясь выровнять голос. — Моего сына в честь него зовут. Он. Мой дорогой и самый любимый друг. Вот… Наверное, все. Леви слушал. У него тяжело билось сердце. Этот мир не спасает от смерти. Ни от чего он не спасает. Эрвин сменил ее: он поднялся туда же и неудобно наклонился немного к микрофону, опираясь на кафедру, одно плечо выше другого. Леви посмотрел на него — с трудом заставил себя. Эрвин был весь в чёрном, сверхаккуратный, ещё больше, чем обычно. У него очень осунулось лицо: Леви никогда не видел в этой жизни у него таких синяков под глазами. Он вспомнил своего командора: тот даже в лице почти не изменился, когда ему доложили, что Майк умер. Леви, конечно, знал, что он потом не спал — мерил шагами комнату, заснул под утро в кресле: Леви проскользнул к нему в кабинет, разбудил, на секунду сжав плечо, пнул легко носком ботинка по голени. «Вставай, Эрвин. Работать надо». — Кейт уже, на самом деле, все сказала, — голос у него был глухой. — Я знал Майка с трёх лет. Он мой лучший друг. Я много раз спрашивал, зачем ему туда. То есть, зачем добровольно выбирать страдание, ведь уже было достаточно. Но он так не мог, не чувствовал себя в праве. И… Когда только вышел альбом Бейрута в 2006, он мне тогда сказал в полушутку, что хочет… Чтобы это играло у него на похоронах, так что я просто… Сделаю, как он сказал. Разве что, я позволил себе выбрать из более позднего. Эрвин включил музыку — он взял с собой за кафедру маленькую колонку. Из-за церковной акустики звучало громко. Вступил тот самый аккордеон. Леви закрыл глаза и представил себе Майка: того Майка, с картами и стаканом плохого виски в казарменной столовой, этого — никогда не виденного — Майка в никогда не виденной Боснии с огромным фотоаппаратом на груди и широкой довольной улыбкой. Oh, light a candle's fire, it carries our good name What would you ask a campfire? It scares me just the same And you, you've had it all along An endless need for games Just don't forget, a candle's fire is only just a flame Леви понял, что тоже почти плачет, хотя и не знал этого Майка. Но он знал его на самом деле, да ведь. Даже если это не тот человек, вроде как не тот, даже если это любой человек, у него вот была жизнь, он хотел попасть в Сараево и играл на аккордеоне, и его любили друзья, и почему же люди умирают и умирают, Леви вдруг понял, скольких же он похоронил, и никогда не плакал по ним. Почему умирают? Живые люди. Тёплые, которые любят что-то там своё. I, it's certain from afar, failed to pull my weight But you were light, we traveled through the fall To arrive at our front gate Да и кто мог бы себя донести один? Эрвин даже не смог — стоял все там же, слушал, застыв все в той же неудобной позе, хотя мог бы уже выпрямиться. Живой. Tonight, we rest beside the fire A smile upon your face Just don't forget, A candle's fire is only just a flame Эрвин улыбнулся легко — что он вспоминает. Если не их костёр за стенами, то их с Майком костёр школьный, в лесу каком-нибудь, с маршмеллоу на палочках и ужастиками. Какие люди не жгли костёр? Все жгли. И все умерли так или иначе. If I had known not to carry on that way It wouldn't show in the creases on your face Леви всегда так хотелось положить руку Эрвину на лоб, чтобы он закрыл глаза и отпустил эту тяжёлую складку между бровями. If you should go, would you carry on my name? Just let it blow, in the fog on Bishop's lane Ну да. Конечно, имя всегда остаётся. Леви вытер глаза. Теперь казалось — нет ничего в том, чтобы плакать о смерти. Узел внутри развязался — отпустил слезы. Потому что жизнь заканчивается, со всеми ее обжитыми ласточками крышами сербских городков, кострами и музыкой. А потом похороны закончились. Леви не понял, когда — сидел и медленно дышал, не плакал уже, просто сидел. Эрвин подошёл — он даже не заметил, когда, — присел рядом. — Леви, — сказал тихо. — Спасибо, что приехал. Леви открыл глаза. Почему благодарит? — М, — кивнул. — Привет. Бестолково. Как и всё. — Ты домой? — Да, — ответил Эрвин. — Прямо сейчас. Завтра лекция. А ты? — Я тоже. — Давай я довезу? — Ладно. Леви поднялся. Кейт — она стояла рядом — просто обняла его почему-то, хотя он не имел к этому Майку никакого отношения. Леви обнял ее покрепче. — Ты из Чикаго прилетела? — пробормотал Леви. — Да. Первым самолетом. Майк с родителями. Моими. — Угу. Она обняла и Эрвина тоже, и они долго стояли так, и Эрвин осторожно прижал ее голову к груди и дышал медленно, закрыв глаза. — Веди осторожно, хорошо? Ты вообще не спал. — Ладно, хорошо. Как же, — Эрвин не смог толком договорить. — Я знаю. — То есть… Я всегда знал, что так и будет, он тоже, но все равно. Кейт кивнула, ей явно было тяжело говорить. А потом ушла — уехала в аэропорт. Эрвин сел за руль — Леви было настолько привычно видеть его вот так, с руками, лежащими на руле. Совсем измотанный. — Эрвин, — сказал Леви негромко. — Давай я поведу. Он и сам спал мало. Но это лучше, чем полное отсутствие сна. — Хорошо. Спасибо. Эрвин не двинулся даже. Открыл глаза, выпрямился. Леви понял, что он сейчас будет говорить — все тело окаменело. Он знал, что Эрвин сейчас скажет. Голос был как будто не его. — Я… Звонил, чтобы сказать. После свадьбы мы… Я поцеловал Тайлера. И до этого я думал… — вот, вот. Ну ладно, зато честно, правда? Леви заставил себя не отворачиваться хотя бы в окно. Эрвин явно собирался с мыслями. Леви хотелось сказать, ну все уже, давай. Он бы встряхнул его сейчас, но просто не мог, настолько усталого и грустного. Эрвин все-таки собрался: — Я понял, что мне это не нужно. То есть, я могу заниматься с тобой сексом так, как ты захочешь. И… Я не отказываюсь ни от каких своих слов. Собственно. Это все. — Так, — Леви нахмурился, игнорируя ускоряющееся от внезапной радости сердце. — Чего тебе не нужно? — Других. Другого, — Эрвин все смотрел перед собой. — Что у вас с ним? — Леви все не давал себе поверить. Он понял, насколько на самом деле страшно ему было, что он все сломал навсегда одним неосторожным решением. — Я уже говорил тогда… Ничего больше этого. У нас с ним сто лет, с колледжа ещё тянется шутка, наверное, не смешная — заигрываем друг с другом, на самом деле уже давно просто друзья. Манера общения. И… Он последние несколько лет был в отношениях. Серьезных. И мне кажется, что он примерно как я, решил просто что-то сделать, а со мной проще всего попробовать. Леви никогда не хотел требовать с него настолько подробный отчёт. Эрвин не был обязан отчитываться. До Леви вообще медленно дошло, что он сам не просто поцеловался со старым другом — он переспал с рандомным чуваком и ничего, нормально все. — А ты? — Эрвин наконец посмотрел на него. Леви потерялся сразу: а что он. У него как будто спрашивали — его ответ очевиден, он всегда с Эрвином, при нем. Он с трудом прокашлялся. — Я, — и осознал, что от него сейчас ждут ответа, от его лица, с его стороны. — Я и не передумывал. Просто решил, что ты испугался. — Нет, нет, — Эрвин выдохнул негромко, но явно с облегчением. Леви подумал, что им бы обсудить словами, что именно в этом было не так, потому что все недомолвки, что были с ними в пути, они же сейчас тоже здесь, но эта мысль быстро скрылась под радостью, подгоняемой колотящемся сердцем, и беспокойством: Эрвин не хочет его бросать, и ему сейчас так больно, что он с трудом сидит ровно, это видно по окаменевшим плечам. Леви ужасно хотелось положить руки ему на плечи, опустить их мягко, давая почувствовать, насколько он напряжен на самом деле. Положить руки на плечи было бы сложно — между ними была приборная панель, но Леви протянул руку, сжал предплечье на пару секунд. Эрвин накрыл его руку своей и наконец-то расслабился немного, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Посидел немного так, потом бережно взял его ладонь и поцеловал по очереди пальцы, от большого до мизинца. Мизинец поцеловал дважды. — Я так испугался, что все сломал, — сказал совсем тихо, и Леви понял, что Эрвин думал об этом буквально теми же словами. Они поменялись местами. Эрвин подключил телефон к колонке. — Майк, — сказал почти задумчиво. — Я бы так хотел, чтобы ты его знал. Он бы тебе понравился. — Да, — Леви настроил сиденье под себя. Бестолковый ответ, но ведь да, да. Эрвин повернул колесико громкости. Ну и они поехали. Родная орегонская дорога привычно пошла раскручиваться под колесами: Life, life is all right on the Rhine No, but I know, but I know I would have nowhere to go No, but there's nowhere to go